Текст книги "История Франции. С древнейших времен до Версальского договора"

Это была эпоха, когда действительно «выживали самые приспособленные».

Первоначально средневековый замок был похож на унылую казарму, и для людей Средневековья было счастьем то, что они проводили под открытым небом столько времени, сколько было возможно. Позже замки стали более пригодны для обитания, а под конец в них появилась грубая роскошь, хотя они никогда не были по-настоящему уютными в хмурые зимние дни.

Но, на взгляд человека с современными представлениями о жизни, самым большим недостатком Средневековья были сильнейшие ограничения для ума и однообразие. Большинства интеллектуальных развлечений не существовало, идей было очень мало, кругозор людей был узок[39]39
  Разумеется, важной причиной узости кругозора было отсутствие удобных путей сообщения. Дороги часто были просто тропами или колеями, вместо мостов были опасные броды, достойных гостиниц не существовало, везде были разбойники. Торговцы были вынуждены везти практически все товары на вьючных лошадях, а не на телегах. В таких условиях обмен идеями мог происходить лишь медленно – так же медленно, как обмен иностранными товарами.


[Закрыть], круг занятий не менялся – попойки, соколиная охота, охота на медведей, турниры и война. В такой, почти мертвящей душу обстановке жил сеньор крупного феодального владения. Неужели людям с более слабым телом и более тонким умом действительно некуда было уйти из этой тоскливой застойной жизни? Нет, уйти было можно – в церковь.

С 900 до 1250 г., а возможно, и позже самые умные люди Европы обычно были служителями церкви. Она вбирала в себя ту энергию, которая сегодня питает собой не только духовенство, но также адвокатов, врачей, учителей и представителей многих других важных профессий. Церковь стала участницей системы феодального землевладения. Вероятно, примерно треть земель Западной Европы была в держании у духовных лиц, которые «оказывали за них почет» своим сюзеренам и сами принимали такой же почет от своих мирян-вассалов. Многие бароны, умирая, чувствовали угрызения совести после буйной жизни и завещали большинство своих поместий какой-нибудь епархии или аббатству «на вечную пользу своей душе». Разумеется, по законам и мнению общества право на существование имела только одна церковь – католическая.

Иметь две дозволенные религии на земле казалось так же немыслимо, как если бы в небе было два солнца. По мирским и церковным законам смерть на костре была для еретиков такой же неизбежной, как смерть на виселице для убийц. Никто даже не мечтал о том, чтобы это было иначе.

Служители церкви делились на два основных разряда – белое духовенство, то есть те, кто жил «в миру» и «заботился о душах», и черное духовенство, то есть монахи, подчиненные монашескому уставу. Епископы часто получали большие доходы с имений, принадлежавших их епархиям (то есть церковным округам). Обычно епископ был верховным феодальным сюзереном значительной территории и не только управлял ее церквями, но и занимался светскими делами своего владения. Часто епископы бывали королевскими министрами, дипломатами, а иногда даже стояли во главе армий. Иногда люди незнатного происхождения достигали епископского сана, но, как правило, епископы были из дворянских семей: жизнь доказала, что соседняя епархия – удобное место для младших сыновей знатного рода, куда они могут уйти, когда старший сын получит семейные владения. Приходских священников низкого ранга обычно назначал на должность богатый мирянин, который поддерживал своими пожертвованиями местную церковь (или его наследники). Часто эти священники были крестьянскими сыновьями. Они, конечно, были по сану ниже епископов, но крестьяне почитали этих своих сородичей не только как священных посредников между Богом и человеком, но часто и как единственных людей в приходе, которые имели хоть какое-то образование, то есть умели читать, писать и немного говорить на латыни.

Среди черного духовенства аббаты – настоятели монастырей – часто были влиятельными феодалами, почти равными по силе самым могущественным епископам. Монахи, как правило, были более образованными, чем приходские священники, поскольку меньше работали с мирянами и могли посвятить свободное время учению. В худшем случае, как нас уверяют, монахи проводили жизнь в праздности и объедались на обедах. В лучшем случае монах напряженно трудился, выполняя всевозможные мирные дела, и постоянно упорно учился. Часто аббатства, находившиеся рядом, сильно отличались по образу жизни. В одном порядки могли быть очень мягкими, а монахи другого славились ученостью и аскетизмом.

У всех служителей церкви было лишь одно общее требование: чтобы их не судили обычным светским судом. Священника должен был допрашивать его епископ, монаха – его аббат. Церковь фактически была «государством в государстве».

Примерно до 1200 г. почти вся интеллектуальная жизнь, видимо, была сосредоточена в церкви[40]40
  Часто даже предполагали, что, если человек умеет читать, значит, он из духовенства.


[Закрыть] – сначала только в монастырях, которые имели школы для обучения своих послушников и будущих священников, а позже в школах при крупных соборах. Знания, которые хранили эти монастыри, были почти все записаны на латыни и основаны либо на Библии и трудах ранних христианских писателей (отцов церкви), либо на сочинениях таких древнеримских авторов, как Цицерон и Вергилий. В этой науке было невероятно мало оригинальности: почти никто не исследовал сам явления природы. Каждому ученому очень хотелось сказать, например, «Так говорил святой Иероним» и считать, что обсуждение вопроса полностью прекращается, если процитировать освященного временем почитаемого автора. Конечно, из-за этого происходило много нелепых недоразумений, если древние ошибались или если их слова были неверно поняты (что случалось очень часто). Тем не менее огромной заслугой монахов было то, что они поддерживали хотя бы какую-то интеллектуальную жизнь в Средние века – в эпоху бурь и потрясений. Их другой, не менее великой заслугой было то, что они сохранили достижения античной цивилизации до наступления следующей эпохи, когда люди смогли на основе этих достижений построить новую, более благородную цивилизацию. Несмотря на то что средневековые монахи рабски преклонялись перед изречениями «Учителя Аристотеля»[41]41
  Аристотель писал на греческом языке, но некоторые его труды были переведены на арабский, а потом, странным обходным путем, с арабского на латынь. Другие его сочинения были доступны в переводах, которые выполнил Боэций в VI в. В Средние века Аристотель считался величайшим авторитетом во всех вопросах светской науки.


[Закрыть], писали на пергаменте длиннейшие книги о неясных тайнах богословия и в своих совершенно не научных «хрониках» так плохо описывали события своего собственного времени, они все же были героями в эпоху, когда, наверное, было невероятно трудно стремиться к чему-то, кроме феодальной славы[42]42
  Любое полное повествование о средневековой Франции не обошлось бы без рассказа о Парижском университете. Он окончательно сформировался в конце XII в., но до этого долго существовал как менее организованный учебный центр. Долгое время ни один европейский университет не имел такого престижа, как он. Решения парижских докторов богословия считали нужным обсуждать всерьез, даже когда они противоречили тому, что было сказано папами. А во всех вопросах светской науки мнение ученых соответствующего парижского факультета было почти самым авторитетным. Существование в столице королей-Капетингов такого почитаемого учреждения очень увеличивало их престиж.


[Закрыть].

Примерно к 1200 г. презираемые до этого «народные» языки, на которых говорили миряне (северофранцузский, провансальский и др.), стали применяться в литературе, но величавая латынь средневековых служителей церкви еще долго сохраняла свою роль языка образованных людей. Другие языки с трудом вытеснили ее с этого места лишь ко времени протестантской реформации[43]43
  Среди образованных людей, главным образом благодаря влиянию церкви, эта средневековая латынь была гораздо ближе к «всемирному языку», чем любой сегодняшний язык.


[Закрыть].

Средневековое общество было очень религиозным, но набожность принимала особые, характерные для этого общества формы. Люди того времени проявили свое религиозное усердие в постройке большого числа великих архитектурных сооружений, которые стоят и теперь как славные памятники лучшему, что было в эпохе Средних веков. Великие средневековые церкви, разумеется, есть в Германии, Италии, Северной Испании и Англии, но именно во Франции они приобрели самый изысканный и благородный облик.

Иногда их строили могущественные бароны, иногда епископы или аббаты. Но часто целая община объединялась и преподносила Богу этот великий дар, в течение примерно ста лет расходуя свои богатство и силу на постройку величавого собора[44]44
  Конечно, собор – главное место пребывания епископа. Часто обычная церковь, построенная в приходе или аббатстве, была по великолепию равна соборам. Можно представить себе много умирающих от голода деревень, их жалкие и неряшливые убогие хижины и в центре всего этого приходская церковь, которая могла бы привлечь к себе всеобщее внимание в любом современном городе. Обычно средневековые соборы задумывались настолько великолепными, что целое поколение могло построить лишь малую часть собора. Верно сказано, что «ни одна готическая церковь никогда не была достроена»!


[Закрыть]. Сначала это были церкви в романском стиле (с круглыми арками). Примерно после 1150 г. их начали строить в более элегантном готическом стиле (с остроконечными стрельчатыми арками). Этот стиль возник, видимо, в Иль-де-Франсе, поблизости от Парижа[45]45
  Если использовать профессиональные термины, мы можем сказать, что в готических церквях для поддержки каменных сводов используются диагональные ребра и поэтому весь вес крыши держат на себе капители, а стены совсем ее не поддерживают (стены могут быть очень тонкими и иметь окна сложной формы). Правда, в нескольких истинно готических церквях арки круглые.


[Закрыть]. Величайшими образцами этого стиля стали такие французские соборы, как парижский Нотр-Дам, и еще более прекрасные соборы в Амьене, Шартре и Реймсе. Многие другие соборы, например в Туре, лишь немногим уступают им. Эти «каменные симфонии» с башнями, которые словно взлетают в небо, высокими сводчатыми крышами, сложной каменной резьбой, множеством статуй святых, большими окнами с неподражаемыми витражами свидетельствуют о том, что в Средние века жизнь могла быть полна искренней религиозной веры и любви к искусству, а также доказывают, что техника мастеров того времени достойна восхищения, и говорят нам о том, что, несмотря на феодальную анархию, силы цивилизации и справедливости постепенно и непрерывно шли к победе[46]46
  Интересно, что часто в средневековых церквях задняя сторона скульптур и других деталей тонко обработана, хотя никто не должен был ее видеть. «Но Бог может увидеть, что наша работа несовершенна!» – сказал бы средневековый ремесленник.


[Закрыть].

Рыцари с мечом в руке и священники с пером в руке сделали почти всю историю раннего Средневековья. Но эти два счастливых сословия вместе едва составляли сороковую часть населения. К ним принадлежал лишь один человек из каждых сорока. Пора немного поговорить о тех тридцати девяти, которым повезло меньше.

В 1000 г. подавляющее большинство французских крестьян были крепостными. Они не имели права уйти с земли, на которой жили, из них выжимали все силы принудительным трудом и личными налогами, вступить в брак они могли только с согласия сеньора, а для того, чтобы передать свое маленькое хозяйство и личные вещи в наследство своим детям, были обязаны уплатить большой налог – тоже сеньору. Их даже можно было покупать и продавать, но только вместе с землей, к которой они были прикреплены навечно. Если они убегали, их могли разыскивать как «бесхозных людей», и господин мог требовать их себе, как беглых рабов. Однако были и свободные крестьяне, которых становилось все больше. Положение средневековых крепостных отличались от полного рабства тем, что они были прикреплены к земле и хотя не владели, но фактически пользовались маленьким крестьянским хозяйством. В Средние века было и небольшое число подлинных рабов, но их было так мало, что они не играли заметной роли в жизни общества.

Эти люди могли по своей воле вступать в брак, менять место жительства и передавать свое имущество. Но по положению в обществе они были не намного выше крепостных. Они не имели действенной защиты от жестокости и произвола своих господ, которые могли брать со «свободных» такие же налоги, как с «крепостных», и обращаться с ними почти так же грубо.

И дворяне, и служители церкви учили вилланов[47]47
  Это слово означает жителя усадьбы (виллы) или крестьянского хозяйства. Вот почему позже слово villain стало означать жуликоватого деревенского невежу.


[Закрыть] (другое название крестьян) добровольно покоряться судьбе, поддерживать высшие классы общества своим трудом, благодарить Небо, если к ним проявляют хоть немного справедливости, и смиренно терпеть, если господин бьет их плетью или обращается с ними немного хуже, чем со своими собаками и скотом[48]48
  Кажется, вплоть до 1789 г. право бить своих крестьян палкой все время было привилегией среднего французского дворянина.


[Закрыть] (такое бывало очень часто). Если говорить правду, вилланы, вероятно, были больше похожи на зверей, чем на людей. Свои дни они проводили в изнурительной работе, возделывая поля очень грубыми лопатами и мотыгами. Их дома были лачугами из дерева и высушенных на солнце кирпичей под крышами из соломы или тростника. Пища у них всегда была скудная. А уж об их уме, манерах и чистоплотности незачем и говорить. В хижине среднего крестьянина грязные полуголые дети возились друг с другом на земляном полу рядом с поросятами и домашней птицей. «Как Бог и святые могут любить таких существ?» – спрашивали себя дворяне. Между ними и крестьянами, несомненно, была огромная пропасть.

Городов в начале Средневековья было мало, и они не имели большого значения. Почти все крестьяне тогда жили в жалких хижинах, в поместье какого-нибудь феодала. Сельское хозяйство было крайне примитивным, засушливый или сырой год означал голод и нищету на большой территории. Сохранились жуткие рассказы о людоедстве в голодное время и о том, как увеличивалось в это время число волков и людей, жестоких и хищных, как волки. Даже те права, которые феодальное законодательство обеспечивало крестьянину, он редко мог отстоять, если его хозяин был недобросовестным человеком. Разве крепостной мог силой привести на суд своего одетого в броню господина? До нас дошло очень много вызывающих отвращение рассказов о крайних случаях тиранства и жестокости. Однако постепенно положение крестьян улучшалось. Это происходило по нескольким причинам:

а) служители церкви на принадлежавших ей обширных землях, как правило, обращались с крестьянами гуманнее, чем это делал средний сеньор[49]49
  Крестьяне, зависевшие от аббатства, могли особенно надеяться, что монахи будут кормить их во время голода.


[Закрыть];

б) церковь объявила, что дворянин, освободивший своих крепостных, заслуживает величайшей похвалы. Часто барон, страдавший от угрызений совести, пытался расплатиться с Богом за свои грехи, освободив всех или часть своих крестьян;

в) феодалам, особенно во времена Крестовых походов, были очень нужны наличные деньги для ведения войн. Какими бы нищими ни были крестьяне, часто кто-то из-них или целая деревня имели небольшие сбережения. Когда господин нуждался в деньгах, эти люди могли выкупиться на свободу, внеся всю плату за один раз.

Итак, крепостные всегда старались стать свободными крестьянами. Они, и освободившись, оставались презираемыми вилланами, людьми неблагородного происхождения, но были менее беззащитными. Став свободным, крестьянин мог заключить со своим господином соглашение, в котором устанавливалась фиксированная сумма налогов, которые освобожденный должен был платить со своей земли, и объем принудительного труда, который господин требовал с него. Кроме того, усиливалась королевская власть, и короли в определенной степени защищали крестьян, чтобы те были противовесом дворянству. Несмотря на все это, деревенские вилланы до самого конца Средних веков, как правило, по-прежнему были неуклюжими, глупыми и невежественными и страдали от произвола. Жители Европы, не родившиеся дворянами, впервые приобрели широкие возможности и стали сильными благодаря росту городов.

Римская империя вся была усеяна величественными городами. Многие из них угасли сразу. Другие в эпоху Каролингов были всего лишь умирающими с голоду деревнями, стоявшими внутри развалин древних стен. Но в первые десятилетия после 1000 г. города начали оживать. Иногда возродившаяся торговля пробуждала к жизни полумертвую общину, иногда необычно умный сеньор способствовал росту города, иногда решающую роль играло соседство с процветающим монастырем.

К 1100 г. в Западной Европе появились признаки городской жизни. К 1200 г. в ней было много довольно крупных городов[50]50
  Нужно ясно понимать, что эти «города» были крупными лишь по тогдашним меркам, а по нашим маленькими. В Средние века город с тысячей жителей был уже достаточно большим, а с 10 тысячами жителей по-настоящему крупным.


[Закрыть].

Сначала в этих городах жили несколько дворян и много людей крестьянского сословия, предпочитавших торговать, а не возделывать землю. На городскую общину распространялись обычные феодальные законы (или беззаконие). Крестьяне несли на себе почти такое же бремя, как если бы работали в поле. Но в этих городах люди недворянского сословия могли объединиться, как никогда не объединились бы в сельской местности. Они быстро осознавали, как их много и как велика их сила. Купцы и мастера-ремесленники богатели и уже не были совершенно беззащитны перед сеньором. Вскоре города окружили себя стенами, способными выдержать натиск обычной феодальной армии. Внутри этих стен, на узких улочках, рыцари, такие грозные в открытом поле, были почти беспомощны перед камнями и кипятком, которые горожане обрушивали на них сверху, из домов. В течение XII и XIII вв. города Франции отвоевывали себе хартии о правах у своих королей или сеньоров.

Иногда великодушный и умный правитель добровольно предоставлял городу такую хартию. Часто горожане покупали ее, выплачивая для этого дополнительный налог. В некоторых случаях король или крупный сюзерен дарил права городу: он мог сделать это наперекор желанию местного барона, считая его опасным и желая создать ему соседа-соперника. Но часто горожане поднимали восстание, то есть запирали городские ворота, собирались вместе по сигналу огромного набатного колокола, штурмовали жилище местного светского правителя или князя-епископа и, угрожая оружием, получали от него хартию. Результат во всех случаях был один и тот же – аккуратно и по всем правилам составленный документ, согласно которому город становился «вольным», то есть получал определенные права местного самоуправления. В этом же документе строго определялись список и размер налогов, которые горожане должны были платить сеньору, и их обязанности перед ним. После этого жители города уже не были беспомощными крестьянами.

Они назывались «свободные горожане» (по-французски «буржуазия») и имели собственные права. Они сами выби рали своих должностных лиц, набирали солдат в местное ополчение, повышали свои налоги. Если удача им улыбалась, то связь горожан с бывшим феодальным сеньором делалась очень слабой и город становился настоящим маленьким государством, почти как древнегреческие города.

Это новое сословие горожан, которое вклинилось между двумя высшими сословиями и крестьянами, высшим сословиям было совсем не по душе. «Коммуна – новое гнусное слово!» – восклицает один священник-хроникер. Но аристократы и служители церкви охотно и с радостью извлекали всю возможную выгоду из этих незваных новичков, потому что богатство, ум, предприимчивость и новые идеи быстро нашли себе приют в вольных городах.

Средневековые города управлялись по-разному в зависимости от времени и страны, но никогда не были демократиями. Иногда многочисленные мелкопоместные дворяне, жившие в городе, братались с горожанами недворянского происхождения и становились городской аристократией. Чаще крупнейшие купцы, главы торговых и ремесленных гильдий, объединялись в группу городских «патрициев», которая управляла городским советом. Один из них обычно становился главным должностным лицом города. Такой градоначальник назывался мэром, шерифом или как-то иначе: названий было много. Но, хотя патриции и были аристократией, они обычно правили разумно и заботились об интересах города. Вряд ли мэр мог, подобно феодальному правителю, презирать желания и права низших сословий. Короче говоря, управление «вольным городом» часто было эффективным и основанным на здравом смысле, хотя и не на принципе равенства всех людей.

Типичный средневековый город, должно быть, удивлял и поражал людей своим видом. Он был мал по размеру из-за малого числа жителей и из-за необходимости сделать длину стен как можно меньше, чтобы их легче было защищать. Но внутри этих стен прижимались один к другому большие многоэтажные дома. Узкие улицы были грязны и плохо вымощены, и часто по ним бродили свиньи, которые, подъедая мусор, играли роль уборщиков. Но всюду бурлила жизнь. Каждый горожанин спешил куда-то, расталкивая всех остальных. То там, то тут среди грязных улиц возвышались чудесные по красоте приходские церкви. В центре города находилась большая рыночная площадь, где шла торговля под открытым небом. Поблизости от нее возвышался над остальными церквями серый городской собор, гордость горожан. Рядом стояла и ратуша, изящное средневековое здание, в котором заседал городской совет, а также иногда отмечали большие общественные праздники. Над ратушей часто поднималась в небо колокольня, с которой звонил большой колокол, созывавший горожан на общее собрание или подававший им сигнал надеть доспехи и выйти защищать стены. Дома, церкви и общественные здания многих французских городов и сегодня свидетельствуют своей роскошной красотой, как великолепны были крупные города в конце Средневековья.

Вот какими были некоторые из физических, политических и социальных условий, в которых великое государство, известное под именем Франция, становилось единым и сильным. Везде безобразие и несправедливость боролись с добродетелью и красотой. Вероятно, контрасты во всех областях той жизни были гораздо резче, чем в нашем сегодняшнем существовании. Но, что бы еще мы ни говорили, у этих живших в феодальные времена строителей своего государства были сила, энергия и несгибаемое мужество. Жизнь в Средние века часто была очень суровой школой, но эта школа хорошо обучала своих воспитанников, и те, кто выживал после ее уроков, были подготовлены к тому, чтобы совершать большие дела и телом и умом. Сегодня Европа, и в том числе Франция, несомненно, закончили выбрасывать из своей жизни остатки Средних веков – те пережитки прошлого, за которые если не вся Европа, то, по меньшей мере, Франция держалась даже слишком крепко вплоть до 1789 г. Но для любой страны плохо стыдиться своего прошлого, и у Франции XX в. нет причин стыдиться того, что она – наследница Франции Филиппа Августа и Людовика Святого.

Глава 6. Начало современной эпохи: 1270–1483. Столетняя война

Первые Генеральные штаты. Салический закон. Битва при Креси. Анархия. Карл VI. Карл VII. Судьба Жанны Дарк[51]51
  Совершенно ненаучно называть ее Жанна д’Арк. Это значит «из Арка» или «дворянка из рода владельцев Арка», а возле места, где она родилась, не было деревни под названием Арк, и ее семья была скромным крестьянским семейством, не претендовавшим на дворянскую частицу «де» перед фамилией. Дарк было обычным прозвищем.


[Закрыть]. Французы отвоевывают Париж. Людовик XI. Общая атака против Людовика. Карл терпит поражение от швейцарцев. Двойственный характер царствования Людовика

Людовик Святой оставил после себя действительно величественное королевство. Старинная феодальная знать больше не представляла большой угрозы для королевской власти. Она по-прежнему существовала, была очень богата, окружала себя показной роскошью и торжественными церемониями, имела великолепные замки и «права сеньора» и требовала для себя больших общественных привилегий и особого покровительства со стороны закона. Но все знали, что эти господа – всего лишь «опора трона» – аристократы, которые ищут благосклонности короля и часто требуют ее повелительным тоном, но на самом деле не добиваются, чтобы он отдал им основную долю своей власти. Тем не менее в последующие два века королевская власть и с ней счастье государства не увеличивались так, как можно было ожидать. Для разочарования и даже движения назад в это время были три причины.

Во-первых, в любой подлинной монархии всегда много зависит от личности монарха. Род Капетингов произвел на свет нескольких очень талантливых правителей, но теперь это королевское семейство начало вырождаться, а некоторые короли этого периода даже были совершенно не способны править. И Франция расплачивалась за их неумелость. Во-вторых, хотя старая феодальная аристократия слабела, на сцену выходила новая королевская аристократия, состоявшая из младших отпрысков и родственников королевской семьи. В теории этим принцам было дорого единство Франции и величие их династии. Но на практике они часто затевали возмутительные, очень громкие ссоры из-за высоких должностей при дворе, должностей королевских губернаторов, контроля над королем (если тот был слабым человеком). Кроме того, они часто старались получить часть королевских владений себе в качестве «удела», то есть править там как наполовину независимые наместники короля, вторые после него. Таким образом, некоторые из худших врагов французской монархии принадлежали к самой королевской семье.

И наконец, Франция столкнулась с серьезной внешней опасностью. Короли Англии, потомки герцогов Нормандских, потеряв свое прежнее герцогство, стали отождествлять себя со своими новыми подданными – народами Британских островов, создали грозную военную силу и стали регулярно организовывать нападения на континентальную Европу. В результате этих атак они едва не завоевали Францию.

Годы с 1314 (когда умер Филипп IV, внук Людовика Святого) и до 1483 (когда умер Людовик XI) были временем тяжелых испытаний для всего французского народа. По меньшей мере один раз казалось, что все королевство будет захвачено врагами и погибнет. Несколько раз возникала большая опасность того, что от Франции навсегда будут отсечены какие-то ее части и она останется искалеченной. Но в конце концов гений французского народа позволил ему устранить внешнюю опасность и твердо указать непослушным принцам из королевского семейства на их место. На рубеже Нового времени Франция снова была богатой, прогрессивной и сильной.

* * *

Трудно дать характеристику этому долгому и тревожному периоду, не увязнув во множестве имен и подробностей. Вот некоторые из его основных событий. Филипп III Смелый, сын Людовика Святого, правил не очень долго (1270–1285), и в его царствование не произошло ничего значительного. Но его сын Филипп IV Красивый правил дольше (1285–1314) и совершил более выдающиеся дела. Никто не может сказать, что этот внук святого имел хороший характер, но Филипп IV был одним из тех алчных и неразборчивых в средствах людей, которые совершенно недостойным похвалы способом действительно двигают мир вперед. Главным событием значительной части его царствования была его знаменитая вражда с папой Бонифацием VIII, одним из самых эгоистичных и властных понтификов, когда-либо управлявших церковью из Рима.

Непосредственным поводом для этой вражды был спор о том, вправе ли король облагать налогом богатое французское духовенство. Филипп утверждал, что имеет это право, Бонифаций с ним не соглашался, а Филиппу, разумеется, совершенно не хотелось, чтобы богатства как минимум пятой части французских земель навсегда ускользнули из рук его казначеев. Однако этот спор был частным случаем более широкого вопроса: может ли папа в мирских делах быть главнее короля? Может ли он считать себя чем-то вроде монарха над монархами, который просто передает земную власть над миром государям, готовым верно служить ему коронованными наместниками? Такой же спор был основной причиной кровопролитных войн между папами и императорами Германии, и казалось, что тогда папский престол в основном победил. Но короли из династии Капетингов теперь держали свое государство в руках гораздо крепче, чем до этого любой император из Саксонского рода или из семьи Гогенштауфен держал в руках Германию. Французы совершенно не желали, чтобы итальянский князь (которым, несомненно, был Бонифаций) вмешивался в их явно нецерковные дела. Когда папа, после предварительных переговоров и компромиссов, стал угрожать, что отлучит Филиппа от церкви, король в ответ нанес ему мощный и наглядный удар.

В 1302 г. он созвал в Париже Генеральные штаты Франции. Филипп был в высшей степени деспотом по своим целям и способам их достижения, но понимал, что в борьбе с таким могущественным противником, как папа римский, ему нужна поддержка всех составных частей его народа. Уже очень давно короли, решая дела государства, пользовались помощью советов, состоявших из знатных дворян и высшего духовенства. На этот раз представители горожан (буржуа) впервые тоже были вызваны на собрание, чтобы помочь поддержкой и мудростью своему сюзерену. Ясно и без слов, что этим людям из третьего сословия невероятно польстило это приглашение заседать вместе со светской и церковной знатью. Они охотно проголосовали за одобрение всей политики короля и присоединились к представителям двух высших сословий, когда те посоветовали королю не идти на компромисс с папой. С этого времени Генеральные штаты, собрание представителей трех главных сословий французского общества, иногда созывались, чтобы помочь королю в делах страны, однако по многим причинам это собрание не превратилось в постоянный, регулярно заседающий законодательный орган, подобный английскому парламенту[52]52
  Главными причинами того, что эта, на первый взгляд многообещающая, попытка создать представительное правительство ни к чему не привела, было, во-первых, то, что три сословия собирались каждое отдельно и имели очень разные интересы, то есть среди участников не было единодушия, без которого ничего нельзя было сделать, и, во-вторых, то, что Генеральные штаты никогда не имели полного контроля над казной и не могли действовать на короля принуждением, отказываясь голосовать за налоги.


[Закрыть].

Таким образом, Франция твердо поддержала Филиппа, и все угрозы и проклятия Рима не смогли расшатать трон короля. Король даже послал своих вооруженных сторонников в Италию и арестовал Бонифация как незаконного папу (в 1303 г.)[53]53
  Это была знаменитая «осада Ананьи» – маленького города возле Рима, где тогда находился папа.


[Закрыть]. Папа вскоре был освобожден из тюрьмы своими друзьями, но плен и унижение стали таким потрясением для него, что прожил он еще недолго и умер, полностью опозоренный. Его преемники (люди робкие и покладистые) поспешили помириться с монархом, который дал им такой ужасный урок. В 1309 г. они переселились из Рима в город Авиньон на юге Франции и оставались там до 1376 г. Во время этого долгого «вавилонского пленения» папы были под самым боком у грозного «старшего сына церкви», который царствовал в Париже, и часто всю их политику определяли мирские интересы Франции. С церковной точки зрения это был ужасный скандал, но, конечно, покорность пап усилила влияние французского короля во всех частях христианского мира[54]54
  Позорным эпизодом царствования Филиппа IV было преследование рыцарей-тамплиеров и их истребление. Этот орден был братством монахов-воинов, давших клятву проявлять свое усердие в вере войной против иноверцев, а не так, как обычно, – аскетической жизнью в монастыре. Он приобрел огромное могущество и соответствующее ему богатство. Орден владел огромной собственностью во Франции и в других европейских странах. Сохранились свидетельства, что в 1306 г. великий магистр тамплиеров, вернувшись во Францию из Леванта, привез с собой 150 тысяч золотых флоринов и десять конских вьюков серебра. К тамплиерам начали относиться с большим подозрением из-за их тайных собраний, возникли слухи, что на этих своих встречах они вели себя очень безнравственно. Высокомерие и алчность тамплиеров давали пищу для этих зловещих рассказов.
  Такая богатая, полусекретная и подозрительная организация была очень удобной жертвой для алчного и неразборчивого в средствах короля Филиппа IV. В 1307 г. он внезапно арестовал великого магистра тамплиеров де Моле и шестьдесят виднейших братьев ордена. Чуть позже обвинение было предъявлено и всем остальным тамплиерам, находившимся во Франции. Сломленные угрозами и пытками, де Моле и его собратья признались в том, что «отреклись от Христа и плевали на крест», но все же не признали обвинений в серьезных преступлениях против нравственности. Папа Климент V был полностью в руках Филиппа. После напрасных протестов он приказал запретить орден тамплиеров во всем христианском мире. Филипп же продолжал допрашивать своих несчастных узников по обвинениям в ереси, богохульстве и различным гнусным преступлениям. С 1310 по 1314 г. большинство из них были сожжены на костре. Де Моле был казнен в 1314 г. и, умирая, призвал короля-тирана и сговорчивого папу вскоре явиться вместе с ним на суд Бога. И люди позже вспоминали, что вскоре после этого вызова и король, и папа умерли. Все единодушно считают, что тамплиеры были невиновны в большинстве предъявленных им обвинений. Их признания были вырваны принуждением и пыткой. Филипп желал завладеть их огромным имуществом и не останавливался ни перед чем, чтобы иметь возможность его конфисковать.


[Закрыть].

После Филиппа IV осталось три сына, но ни один из них не имел сыновей-наследников. Людовик X умер, процарствовав два лишенных событий года (1314–1316), и оставил после себя только дочь. Его следующий по возрасту брат сразу же заявил, что женщины не имеют права наследовать корону Франции. Ответственным мужчинам не нравилось слабое женское правление: при нем открывалась возможность для всяческих беспорядков. Поэтому королевские юристы и Генеральные штаты подтвердили, а вернее, придумали так называемый Салический (якобы первоначально существовавший у салических франков) закон, по которому женщина не могла быть царствующей королевой Франции[55]55
  Этот закон кажется еще более странным оттого, что мало было королевств, где женщины имели больше реального влияния на политику, чем во Франции.


[Закрыть]. Брат-претендент, Филипп V, царствовал после своего брата согласно этому закону (в 1316–1322 гг.), но это было еще одно короткое правление без событий. Он тоже умер, не оставив сына, и его место на престоле занял третий брат, Карл IV (правил в 1322–1328 гг.). Ему повезло не больше, чем двум старшим: он тоже умер молодым, не оставив наследников мужского пола. Набожные французы качали головой и говорили, что род Капетингов проклят за оскорбление, нанесенное папе Бонифацию VIII. В любом случае Карл был последним прямым представителем прямой линии рода Капетингов на французском троне. Корона перешла к его двоюродному брату Филиппу Валуа, отец которого был младшим братом Филиппа IV. С этой смены династии для Франции начались тяжелые дни.

Филипп VI Валуа (1328–1350) был не совсем бездарным правителем, но непоследовательным и безрассудным. Такой правитель плохо подходил для руководства страной в дни, когда на нее напал опасный внешний враг.

Филипп не умел проявить такт в переговорах со знатнейшими аристократами Франции и, в частности, быстро поссорился с князем Робером Артуа, родственником королей. Робер вскоре бежал ко двору короля Англии Эдуарда III и начал разжигать вражду между двумя странами. Кроме того, король увяз во фламандских делах. Свободолюбивые фламандские князья сопротивлялись своему местному правителю, Филипп встал на сторону своего вассала, графа Фландрии, и выступил против них. Богатые и могущественные горожане, «самый трудолюбивый, богатый и свободный народ в Европе», сразу же начали переговоры с Эдуардом III, который был вынужден помочь им потому, что Фландрия была большим рынком для английской шерсти.

Эдуард тем охотнее хотел вмешаться во французские дела, что сам мог, и с большими основаниями, претендовать на корону Филиппа. Если бы не было Салического закона, Эдуард, возможно, правил бы не только в Лондоне, но и в Париже благодаря правам своей матери Изабеллы, дочери Филиппа IV. Английский король был вполне способным монархом, умелым военачальником и обладал (о чем вскоре узнала Европа) военной силой – лучниками с большими луками, которые позже сделали его могущественным правителем в Европе.

Боевые действия начались в 1337 г. и велись бессистемно. Сначала англичане попытались вывести Фландрию из-под контроля французов, но не добились решающих результатов. Позже, в 1341 г., вражда стала более ожесточенной, когда два претендента начали борьбу за корону герцогов Бретани[56]56
  Бретань, с трех сторон окруженная океаном, была последним крупным феодальным государством, перешедшим под власть французской короны. Правда, ее зависимость от Франции оставалась чисто формальной до ее аннексии в 1491 г.


[Закрыть]. Филипп поддержал одну партию, другая, естественно, обратилась за поддержкой к Эдуарду. Тот, чтобы иметь приличный предлог для вторжения во Францию, довольно дерзко заявил о своих претензиях на французскую корону. Война в Бретани не принесла никому бесспорной победы, но в общем закончилась выгодно для французской партии. Только в 1346 г. руки у Эдуарда оказались свободны, и он смог отправить за Ла-Манш большую армию. В июле этого года он высадился у мыса Ла-Хог во главе 32 тысяч солдат; для Средних веков это, несомненно, было большое войско.