Текст книги "Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена"

Глава VI
Еда и питье. Дневное времяпрепровождение. Обед

Страсть римлян к застолью. Гурманство. Знаменитый Апиций. С трудом можно припомнить другую историческую эпоху, когда страсть к хорошей еде и питью в такой степени занимала современников, как это имело место в Древнем Риме. Люди, привыкшие питаться только кашей из зерна грубого помола и лишенные малейших способностей оценить красоту превосходных изделий из бронзы или отточенность строф Гомера или Вергилия, тем не менее могли прийти в экстаз от вкуса превосходных устриц. Философы-эпикурейцы утверждали, что «истину, красоту и добро» можно столь же полно постигнуть, как и насладиться вкусом пищи или прекрасной музыкой. Гастрономия была возведена в ранг подлинного искусства, и наивысшую цену на рынках рабов платили за такого человека, который зарекомендовал себя подлинным экспертом в кулинарии.

Время от времени громадные состояния обращались в пыль только потому, что их обладатели жаждали превзойти всех своих соперников в экстравагантных утонченностях гурманства. С 69 г., с приходом к власти династии Флавиев подобные абсурдности уменьшились, однако все еще оставалось множество людей, восхищавшихся и завидовавших судьбе Апиция, изысканного астронома.

Марк Апиций жил в эпоху Тиберия и стал истинным гением в поисках новых источников кулинарных наслаждений. Он обыскал каждый уголок римского мира для того, чтобы найти самые странные продукты, которые могли бы усладить его аппетит. И в дни правления Адриана люди продолжали есть пироги Апиция и сдабривали свою пищу соусами, приготовление которых гурман описал в своей кулинарной энциклопедии. И хотя Апиций унаследовал 100 млн сестерциев (4 млн долларов), настал день, когда его управляющий скорбно доложил ему: «У вас осталось только десять миллионов (4 тыс. долларов)». Но как истинному астроному было возможно существовать в такой бедности? И Апиций предпочел покончить жизнь самоубийством – лишь бы не употреблять блюда, которые употребляли обычные жители империи! Многие тогда говорили, что он проявил подлинное величие духа, а его мраморные бюсты должны теперь стоять во множестве мраморных триклиниев богатых эпикурейцев.

Вителлий, император-обжора. Один из последователей Апиция, Вителлий, поднялся до императорского трона. За время своего краткого правления (с апреля по декабрь 69 г.), пока воины Веспасиана не убили его, он дал своим подданным урок того, что человек воистину может жить для того, чтобы есть. Вителлий постоянно использовал рвотное – для необходимости плотно есть по четыре раза в день[82]82
  Вителлий был отнюдь не одинок в этом отвратительном обычае. Сенека в своих сочинениях упоминает нескольких известных обжор, которые «изрыгали съеденное, чтобы они могли есть, и ели, чтобы мочь извергнуть еду».


[Закрыть]. Его друзья из сенаторского сословия, которые были обязаны время от времени приглашать его к себе в дом, не осмеливались предлагать ему обед, который стоил бы им менее 400 тыс. сестерциев (16 тыс. долларов). Брат императора устроил для него банкет, на котором подали «2000 отборных рыб и 2000 птиц»; Вителлий же превзошел брата, пригласив того на пир в своем дворце, во время которого попотчевал гостей блюдом «щит Минервы» – нечто вроде неимоверных размеров салата, сделанного из «печени морских звезд, мозгов фазанов и павлинов, язычков фламинго и требухи миног». Он отправлял римские военные корабли в Эгейское море и Испанию для поисков там того или иного деликатеса. К счастью для государственной казны, правление этого императора было весьма кратким.

Простая еда первых римлян. И все эти стоившие невероятных денег гастрономические излишества происходили в городе, основатели которого прославились своей воздержанностью. Многие поколения даже состоятельных римлян жили в основном на грубом хлебе и даже каше из пшеницы грубого помола (puls). Эта пища придавала силы и отвагу легионерам, разбившим войска Пирра, Ганнибала, Филиппа Македонского и Антиоха[83]83
  Возможно, имеется в виду Антиох III Великий (др. – греч. Αντίοχος Γ ο Μέγας; 241–187 до н. э.) – один из выдающихся правителей империи Селевкидов. В возрасте 18 лет он стал царем, в 212–205 гг. до н. э. подчинил парфян и Бактрию, в 203 г. до н. э. отвоевал у Египта Палестину; потерпел поражение от Рима в Сирийской войне 192–188 гг. до н. э.


[Закрыть]. Легионерам также приходилось есть блюда, приготовленные из ячменя, который позднее стал считаться пригодным в пищу только для представителей самых низких категорий рабов.

Крупорушка, вращаемая лошадью и наполняемая и опорожняемая рабом

Даже сенаторы тогда, как нам рассказывали, бывали рады сорвать в своих огородах какие-нибудь овощи, чтобы разнообразить свою еду. По праздничным дням к каше добавлялось немного свинины или бекона, а если в праздник совершались церемонии жертвоприношения, то порой их участникам удавалось получить и унести домой кусок говядины. Так питались люди, которые, вполне возможно, и скопили наследство для Апиция, и примерно до 174 г. до н. э. в Риме не было профессиональных поваров. Но прошли века, и в столице появилось много всадников, щеголявших в тогах с красным подбоем, которые, «едва вонзив зубы в устрицу, могут сказать, поступила ли она с мыса Чирчео или созрела в озере Люцерн, а то и доставлена прямо из Британии; либо с одного взгляда узнать, на каком участке побережья вырос морской еж».

Хлеб и овощи. В городе, однако, была масса жителей, которым приходилось довольствоваться очень простой едой, так что для них хлеб в том или ином виде (как и для всех народов Средиземноморья вообще) являлся в буквальном смысле «опорой жизни». В больших особняках имелись, разумеется, свои хлебопекарни для всей большой «фамилии», но основная масса жителей покупала хлеб в многочисленных общественных булочных, рядом с которыми обычно находилась мельница, приводившаяся в движение терпеливыми осликами (или куда менее терпеливыми рабами), на которой мололи необходимую для пекарни муку.

Стандартные выпекаемые буханки делались очень плоскими, скромных размеров, толщиной примерно в два дюйма, дно обычно маркировалось шестью или восемью желобками. Самый дешевый хлеб из муки грубого помола (panis surdudus) выпускался для самых бедных жителей столицы; несколько более приличный хлеб (panis secundus) предназначался для наиболее разборчивых покупателей, и, наконец, существовал также очень белый и сладковатый сорт siligincus. Вы можете спросить у продавца «пиценский» хлеб, если желаете купить тонкое печенье, или libae, если предпочитаете нечто вроде бублика. К праздничным дням у булочника появлялись замысловатая выпечка из теста и «пироги», приготовленные с использованием меда и рубленых фруктов.

Овощи и фрукты едва ли могли претендовать на ту роль, какую они позже займут в гастрономии последующих эпох: картофель, помидоры, апельсины и лимоны еще не были распространены. Но уже возделывалась обожаемая всеми римлянами капуста, «чудеснейший в мире овощ», как называл его Катон Старший, и репа, столь любимая Манием Курием[84]84
  Маний Курий Дентат (лат. Manius Curius Dentatus; ум. в 270 г. до н. э.) – консул Древнего Рима в 290, 284, 275 и 274 гг. до н. э. В 274 г., вновь избравшись консулом, он вел войну с луканами, самнитами и бруттийцами, продолжавшими сопротивление и после отбытия Пирра обратно в Грецию. По ее окончании Маний Курий вернулся на свою ферму в земле сабинов и посвятил себя сельскому хозяйству. К этому периоду относится история о дарах самнитов, дошедшая до нас от Аврелия Виктора. Согласно легенде, когда послы самнитов предлагали ему золото, в то время как он на очаге пек себе репу, он им ответил: «Я предпочитаю есть из глиняной посуды и повелевать теми, кто обладает золотом».


[Закрыть], покорителем самнитов. На много миль вокруг Рима протянулись огороды, приносившие неплохой доход своим владельцам, которые обеспечивали постоянные поставки на рынки столицы артишоков, спаржи, фасоли, свеклы, огурцов, чечевицы, дынь, лука, гороха и тыкв. Путник, попавший в Рим, или недавно поселившийся в нем человек должен был как можно быстрее привыкнуть к чесноку, поскольку у многочисленных в столице любителей чеснока имелась определенная модная простота, словно они пытались возвратить запах «доброго старого времени».

Фрукты, маслины, виноград и специи. Италия, разумеется, классическая страна фруктов. На рынках Римской империи продавались яблоки, персики, сливы, айва, а рядом с ними – изобилие превосходных орехов, таких как грецкие, фундук и миндаль. Знакомы древним римлянам были и груши, абрикосы, вишня и гранаты, хотя некоторые из них лишь недавно появились на полуострове, придя с Востока. Разумеется, в соответствующие сезоны появлялись на рынках маслины и виноград, в громадных количествах присутствовавшие в Италии с незапамятных времен.

Имелся постоянный спрос на все виды зелени для салатов (кресс-салат и латук), так же как и на съедобную мальву. Маковое семя, смешанное с медом, с давних пор вошло в меню жителей полуострова как обычный десерт, а такие приправы, как анис, фенхель, мята и горчица, можно было купить в любой из многочисленных бакалейных лавчонок, разбросанных по всему Риму. В более крупных продуктовых лавках имелись и восточные специи, пользовавшиеся большим спросом у эпикурейцев, а также и очень дорогие привозные фрукты, которые часто с изрядной изобретательностью приходилось сохранять во время перевозки – в то время еще не знали процессов консервирования, замораживания и засахаривания.

Мясо и домашняя птица. Спрос на мясо постоянно увеличивался по мере роста богатства граждан и экономического процветания страны. Лавки мясников имелись в большом числе. Люди победнее покупали в них козлятину, которой брезговали изысканные ценители мяса. Да и многие граждане Рима не ведали вкуса говядины или баранины, кроме тех случаев, когда им удавалось получить вожделенный кусок в ходе жертвоприношения во время крупных общественных празднеств; да и у богачей говядина отнюдь не входила в повседневное меню.

Но свинина была популярна всегда. Презираемые евреи, с точки зрения римлян, не могли более явно продемонстрировать глупость своей нации, отказываясь есть это мясо. Свинина во всех видах – чаще всего бекона и свиных колбас – присутствовала на столах во время любого крупного банкета, а высоко в Апеннинах, в бескрайних дубравах, несчитаные стада свиней жирели на желудях, всегда готовые удовлетворить аппетиты громадной столицы. Однако куда больший спрос всегда существовал на мясо домашней птицы[85]85
  Трудности сохранения мяса домашнего скота после забоя сдерживали его поставки на рынок, тогда как птица продавалась живой, а каждый хозяин мог зарезать ее сам непосредственно перед употреблением. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Куры, утки и гуси распродавались на каждом уличном перекрестке. Неплохие деньги торговцы делали и на выращивании в деревнях куропаток, дроздов и даже журавлей. Во времена Цицерона распространилась мода на блюда из павлинов, потом они тоже бывали на столах, хотя их «популярность» все же упала. Довольно дешевы были зайчатина, крольчатина и оленина, а люди с деньгами могли побаловать себя кабанятиной, купленной у лучших поставщиков мяса.

Большой спрос на рыбу. Рим в одном отношении напоминает Афины: лавки мясников имеют куда меньшее значение, чем лотки торговцев рыбой. Бедняки питались соленой или маринованной – от маленьких сардин до ломтей больших cybium[86]86
  Тунец (лат.).


[Закрыть], что зачастую делало несколько разнообразной их ежедневную вегетарианскую пищу. Они также использовали соленую рыбу, смешивая ее с различными овощами и сыром, для приготовления рыбных тефтелей. Зажиточный же человек не мог и дня прожить без свежей рыбы. Это создает серьезную и дорогостоящую проблему для Рима. Прямо в Тибре, между мостами через него, удавалось поймать не так уж много угрей и щук хорошего вкуса, поэтому основную массу рыбы приходилось доставлять издалека – зачастую в жаркую погоду и без каких-либо холодильников. Часто вдоль дороги, ведущей из Остии[87]87
  Остия, ныне Древняя Остия – римский город в Лацио, в устье Тибра; главная гавань Древнего Рима, считавшаяся также его первой колонией; прилегающий к археологическому заповеднику район современного Рима имеет такое же название.


[Закрыть], а особенно часто на Аппиевой дороге, можно было видеть большие крытые деревянные повозки, шедшие на большей, чем обычно, скорости. В них везли отнюдь не правительственную почту, а свежую рыбу, цены на которую в Риме порой поднимались до невообразимых высот.

Часто все виды пойманных рыб и морепродуктов транспортировались в живом виде в небольших цилиндрических емкостях. Поражают расстояния, на которые рыба перевозилась таким образом. Лучшие палтусы (большая плоская рыба) доставлялись из Равенны (на Адриатическом море), особенно вкусные угри – с Сицилии и даже из Испании. Гурманы приходили в восторг от устриц из Байи, а в более поздние времена люди, желавшие поразить своих светских друзей, угощали их такими моллюсками – привезенными якобы из Британии. Но самой любимой эпикурейцами рыбой была, по общему мнению, благородная кефаль. Вкус лучших ее сортов приводил в восхищение знатоков, а воистину крупные и тонкого вкуса рыбины уходили за немыслимые суммы. Рассказывали, что некий Криспинус, прихлебатель Домициана, однажды заплатил 6 тыс. сестерциев (240 долларов) за одну-единственную кефаль весом в шесть фунтов. Узнав об этом, разъяренный Ювенал с негодованием воскликнул: «Да это же больше цены раба-рыбака!»

Многие аристократы, однако, не желали зависеть от рынков столицы. На их приморских виллах были устроены большие емкости с морской водой и искусственные бассейны; в них специально приставленные люди разводили кефалей, палтусов, сазанов и угрей. Рыбы там нагуливали вес и вырастали до нужных размеров, а в день праздника рабы доставляли их в Рим еще хватающими ртом воздух.

Оливковое масло и вино: повсюду в ходу. Вдобавок к соленой рыбе и хлебу столичные бедняки, подобно всем жителям Средиземноморья, часто пополняли свой рацион маслом и вином. Маслины в больших количествах охотно поглощались зелеными, созревшими, солеными или маринованными, но самым ценным получаемым из них продуктом, было масло. Как и в Афинах, в Риме оливковое масло являлось не только продуктом питания: во многих случаях заменяло жителям туалетное мыло и в значительных количествах использовалось ими для освещения помещений. В качестве замены сливочного масла в рационе обычного жителя столицы оно делало съедобным зачерствевший или заплесневелый хлеб, а также, как показано в предыдущей главе, было основой большинства притираний и благовоний, которыми наслаждался римский обыватель.

Что же касается напитков, то практически каждый гражданин употреблял в этом качестве вино. И хотя в древности были известны напитки, сделанные из пшеничного и ячменного солода, а также из перебродившего сока айвы, но на обеденных столах итальянцев ни пиво, ни более крепкие спиртные напитки никогда не появлялись. Иногда за обедом пили сидр, появлялось также небольшое количество так называемого вина, сделанного из перебродившего сока шелковицы, но громадные виноградники, имевшиеся в каждом уголке страны, демонстрировали всю актуальность для ее жителей обыкновенного виноградного вина.

Лавчонки виноторговцев были столь же обычны на улицах, сколь и лотки булочников. Вина, продававшиеся в кувшинах, бурдюках или небольших плоских бутылях, по заимствованному у греков обычаю изрядно приправлены смолой, так что в любом случае имеют резкий вкус. Поэтому к ним в большинстве случаев примешивалось довольно большое количество меда, чтобы получить столь любимый римлянами сладкий напиток mulsum. Но только сущий варвар, как считается, будет пить вино неразбавленным – оно, по-настоящему хорошее, может быть разбавлено восемью частями воды к одной его части, почти не теряя при этом своего вкуса.

Сорта и разновидности вин. Было столько же разновидностей вина, сколько существовало природных регионов вокруг Средиземного моря. В каждом из них выращивали свои сорта винограда и производили вполне приличное, а в некоторых случаях даже превосходное вино. Типичный бедный плебей может позволить себе купить большой кувшин вполне приличного вина за сестерций (4 цента). Обеспеченный римлянин, не задумываясь, заплатил бы большую сумму за amphorae (высокий сосуд) отборного старого цетинского (лучшее вино в Италии) или за фалернское, альбанское и массикское, считавшиеся следующими по качеству местными сортами. Но если вы даете торжественный обед, этикет требует, чтобы гостям был предложен по меньшей мере один сорт импортного вина. Особенное впечатление на пирующих производили вина с островов Эгейского моря: Хиоса, Тасоса и Лесбоса, а также из египетского района Мареотиан и прекрасное тирское – из-под Дамаска, которое любили восточные правители.

Летом вино, разумеется, пили охлажденным, а во время роскошных банкетов его даже смешивали с водой из тающего снега. Зимой же часто можно было видеть устройства вроде бронзовых самоваров, которые нагревали горящим древесным углем и использовали для приготовления напитка под названием calda – вина, смешанного с теплой водой и обильно сдобренного специями. В дешевых харчевнях, особенно в прохладную погоду, у прилавков с calda всегда толпился народ. Для рядовых солдат, рабов и плебеев любимым напитком являлась posca, представляющая собой просто уксус, смешанный с достаточным количеством воды, чтобы сделать его приятным на вкус. Можно предположить, что в случае привыкания к нему в жарком климате это был и в самом деле освежающий напиток[88]88
  Именно poska, как представляется, и была тем самым напитком, которым римские солдаты пропитали губку, перед тем как поднести ее ко рту Иисуса, распятого на Кресте. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Было множество редких сортов вина, ценившихся эпикурейцами буквально на вес золота. В 121 г. до н. э. благодаря редкому сочетанию погодных условий знатоки открыли чудесное вино, получившее название «опимия» (по имени тогдашнего консула Опимия). Ко времени правления Адриана это драгоценное вино давно уже было выпито до последней капли, но гурманы все еще обсуждали вкус этого божественного напитка. В каждом крупном поместье или городском доме вельможи имелся винный погреб, где хранились многочисленные запыленные и покрытые паутиной амфоры, запечатанные гипсом, с надписями, свидетельствующими, что они были заложены в погреб сотню лет тому назад. Что же до нежелательности постоянного употребления вина, то такая идея едва ли приходила кому-нибудь в голову, и Гораций во времена правления Августа ясно выразил всеобщее отношение к этому, написав в одной из своих поэм, что хорошее вино «побуждает мудреца раскрыть свои тайные желания; приносит надежду смятенным душам и дает беднякам силы, чтобы продолжать жизнь».

Кухни и тонкости кулинарии. При таком отношении к еде и питью кухни римлян требовали оснащения хорошо продуманным оборудованием. Печи для готовки отсутствовали, но имелись капитальные каменные или сложенные из кирпича очаги. Горевший в них древесный уголь раскалял камни до такой степени, что обширная поверхность начинала светиться и давала возможность повару показать все, на что он был способен. Старший повар в доме Кальва имел большой набор разнообразной кухонной посуды из меди, часто не просто функциональной, но еще и весьма красивой. Такую посуду (более дорогую, чем оловянную, но куда более надежную) можно было увидеть на любой римской кухне. Из меди делались формы для выпечки, поварешки, черпаки, ложки большие и поменьше, сковороды для жарки, короче, все то, что радовало сердца домохозяек и во все последующие времена.

Никто не ожидает от нас, что мы тут же набросимся изучать замысловатые кушанья, рожденные в этой кухне истинных гурманов. Кулинария, как утверждали последователи Апиция, не есть простое ремесло, но самое благородное из искусств. Лишь получивший тройное посвящение эпикуреец, человек, тщательно натренировавший свой язык для ощущения легчайших оттенков вкуса, а свои пальцы так, что мог выбрать небольшой кусочек блюда нужной температуры, был способен оценить многое из того, что здесь готовилось.

Кальв не мог не смеяться, когда услышал, что его друг, приглашавший его на обед, заявил, что гостям будет подан «кабан из Лукании, добытый во время восточного ветра» с «яблоками, собранными при убывающей луне» и «миногами, пойманными перед нерестом». Подобные люди категорически утверждали, что «яйца продолговатой формы более вкусны, чем круглые»; а «после чаши вина аппетит лучше стимулировать подсушенной ветчиной, чем колбасой, предварительно обданной кипятком», или что «вкус массикского вина несколько меняется, если его профильтровать через полотно; лучше очищать это вино, смешав его с небольшим количеством фалернского, и затем добавить желток перепелиного яйца»[89]89
  Длинный и курьезный список наставлений завзятых гурманов с большой долей иронии приведен Горацием в его «Сатирах». (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Новшеством, которое подобострастно ввели преданные императору римские гурманы, стало любимое блюдо Адриана – большой пирог с запеченным мясом фазана, павлина и кабана.

Вряд ли стоит упоминать то, что очень многие римляне, называвшие себя эпикурейцами, на самом же деле были вульгарными обжорами – с аппетитами как у животных. Рим изобиловал такими типами, как высмеянный в одной из эпиграмм Марциала некий Сантра: во время торжественного ужина он «три раза приказывал подать ему шею кабана, четыре раза – филей, а затем умял зайца, дрозда и закусил устрицами», на десерт он съел сладкий пирог и, наконец, потеряв всякую скромность, унес с собой в складках своей тоги жареного голубя, с которым расправился дома, запив кувшином вина!

Утро римского джентльмена: завтрак и посещение форума. Однако даже обжоры, подобные Сантре, проводили первую половину дня в условиях относительной воздержанности. Римляне никогда плотно не ели три раза в день; скорее они держали свой желудок в готовности к обеду – событию, о котором они мечтали с самого раннего утра. В доме Кальва все просыпались и вставали, едва небо над Римом начинало сереть. Как только первые лучи солнца разгоняли тьму, decuria (команда из десяти человек) рабов под предводительством управляющего (atriensis) наводила чистоту и порядок в атрии и перистиле, чтобы к появлению из спален хозяина дома и его супруги, одетых их личными слугами, все уже блистало чистотой. Очень быстро для благородной четы тут же, часто в их собственных покоях, сервировался завтрак, jentaculum – всего несколько ломтиков самого лучшего хлеба, посыпанного солью или вымоченного в вине, к которому добавлялись горстка изюма, несколько маслин и немного сыра. Если Кальву предстояли поездка в его загородные поместья или трудные дискуссии в сенате, он мог велеть принести ему еще пару яиц и чашу mulsum, сдобренного специями.

По завершении завтрака хозяина клиентам позволялось войти в атрий, приветствовать там патрона возгласами «Ave!», получить его ответный кивок и свое вспомоществование за службу. Затем, если это был обычный день, Кальв надевал одну из не самых своих лучших тог и выходил из дома. Если в это время созывался сенат, он, разумеется, шел в курию, если нет, то обычно заглядывал к своему банкиру (его контора находилась на Via Sacra), чтобы поговорить с ним о своих инвестициях, навещал заболевшего друга в его особняке, заходил к приятелю, чтобы засвидетельствовать его завещание (весьма привычная церемония). Кальв мог наведаться и в одну из базилик, где еще один его друг, выступавший в судебном споре, ждал, что все его друзья и знакомые – чем значительнее, тем лучше – будут сидеть рядом с ним, аплодисментами выражая свое одобрение тому или иному особо удачно произнесенному им доводу. Во время всех этих визитов за Кальвом, разумеется, следовали одна-две дюжины клиентов и вольноотпущенников и по крайней мере столько же рабов.

Послеобеденное и вечернее время. Главная трапеза дня – обед. После всех этих дел и визитов время уже приближалось к шести часам (к полудню, по нашему счету). По всему Риму работа уже прекратилась; бедняки направляются в продуктовые лавки или уличные харчевни; более обеспеченные возвращаются домой или принимают приглашения гостеприимных друзей заглянуть на полуденный ланч, называемый prandium. Это полный прием пищи, хотя и совершается он в неформальной, насколько это возможно, обстановке. Еда по большей части холодная – хлеб, салаты, маслины, сыры, да еще блюда, оставшиеся с последнего ужина; хотя иногда подавались и горячие блюда, такие как ветчина или свиные головы. Все это орошалось изрядным количеством обычного вина.

В течение следующего часа все, кто может себе это позволить, пребывают в краткой сиесте. Кажется, что летом Рим впадает во всеобщую спячку под жарким солнцем. Затем простой народ снова берется за работу, а представители более высоких сословий отправляются в термы, где вроде бы в порядке социального общения и решается большая часть деловых вопросов. К девяти часам (то есть к трем часам пополудни) Кальв и Грация обычно завершали все свои формальные обязанности и, сопровождаемые свитой клиентов, вольноотпущенников и рабов, направлялись домой и готовились к самому важному событию, завершавшему день, – обеду (cena).

Стол для обеда всегда накрывался дома, кроме тех случаев, когда друзья хозяев приглашали их к себе. Обед являлся личным действом, в Риме практически не было первоклассных, красиво устроенных, общественных ресторанов, хотя существовало множество дешевых харчевен, большая часть которых закрывалась сразу же после полудня. В римском обществе почти не существовало таких вечерних развлечений, как приемы, балы, театры и концерты[90]90
  Единственным и весьма несовершенным средством освещения, существовавшим в те времена, были масляные лампы, что делало невозможным проведение многих современных вечерних мероприятий. Античные светильники имели прекрасные формы, но в высшей степени были непригодны для освещения больших помещений, крытых театров и т. д. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Но итальянцы во все времена были общительным, любившим поговорить, коммуникабельным народом, так что в этих условиях обед они считали «началом и концом всего» существования.

Охотники за обедами и паразиты («тени»). Состоятельным и популярным римлянам никогда не приходилось даже задумываться о проблемах, связанных с обедами; в любой из вечеров они могли пригласить всех, кого желали, или же принять приглашение от какой-либо дружеской компании. Громадное число зажиточных жителей Рима предпочитали и были рады разделить простой семейный обед в духе «старого доброго времени», когда хозяин дома возлежал в триклинии, его жена сидела рядом с ним, повзрослевшие дети располагались на кушетке пониже, а вольноотпущенники и наиболее доверенные рабы сидели на лавках, стоявших в почтительном отдалении. Столица империи тем не менее изобиловала старавшимися скрыть свою нищету персонажами или социальными честолюбцами, которые страдали в каждый из тех вечеров, когда не слышали от некоего сенатора или всадника заветные слова: «Заходи ко мне на обед!» Так, например, живший тогда вездесущий Селий не уставал таскаться по судебным тяжбам и, если истец был богат и относился к благородному сословию, всегда, сидя в первых рядах, прерывал его речь громкими возгласами: «Великолепно!», «Как умно!». Но иногда вечерами он выглядел совершенно подавленным, являя собой «воплощенное страдание». Неужели только что скончалась его жена или управляющий растратил все его деньги? Вовсе нет. Ему всего лишь «придется сегодня в одиночестве обедать дома». Так и создавался тип высококлассного паразита, «тени», человека больших амбиций и ловкого остроумия, который хватался за любую возможность вклиниться в число приглашенных на обед и был готов платить за самое скромное место в триклинии своей готовностью сносить любые грубые шутки или потешать обедавших своей способностью проглатывать пирог с сыром в мгновение ока.

Обычное число обедающих – девять гостей. В былые времена в Афинах на банкетах «царило восхитительное отсутствие формальностей». Количество приглашенных почти никогда жестко не устанавливалось, и было вполне возможно посадить за стол в последнюю минуту еще двух-трех человек. Римляне серьезно относились к таким вещам – в этом они более методичны и, так сказать, заурядны. Общепринятое количество обедающих было постоянным – девять человек. Три ложа, на каждом находились три человека, – вся эта группа располагалась вокруг одного комплекта сервировочных столов, и каждый мог запросто участвовать в общем разговоре.

Разумеется, разрешалось собирать меньшее число гостей, но вершиной неприличия считалось расположение более трех человек на одном ложе. По случаю какого-либо знаменательного события хозяин дома должен был организовать два, три и даже больше триклиниев – 18 или 27 и т. д. участников пира. В отличие от Афин женщины благородного происхождения могли принимать участие в обеде смешанного общества гостей (но не в той свободной и непритязательной попойке, которой завершался обед). Женщины, как представляется, должны были возлежать на ложах с отменной благопристойностью и скромностью. Тем не менее обеды только для мужчин считались совершенно обычным делом. Именно такой «мальчишник» и устроил Кальв в честь своего друга Манлия, отправлявшегося в качестве proquaestor (помощника правителя) в Африку.

Подготовка обеда и приглашение гостей. Почти всех гостей на этот обед Кальв пригласил лично, встретив их на форуме или в термах Траяна, за исключением одного, в дом которого был отправлен раб-посыльный. Однако два места на ложах оставались намеренно пустыми. Они предназначались для тех, кого Манлий мог пригласить по своему выбору – это была прерогатива почетного гостя. Прием этот считался строго благопристойным мероприятием, поэтому начинался не ранее десяти часов (четыре часа пополудни). Если бы Кальв хотел устроить обычную пирушку, то начал бы ее в три часа пополудни, с тем чтобы вечером иметь побольше времени для долгого и буйного веселья; но «ранние обеды», как правило, вызывали тогда изрядное недовольство у римлян, как и «поздние обеды» в будущем.

Рано утром, когда старший повар на кухне гонял свою команду стряпух и поварят, создавая шедевры кулинарии, управляющий, глава над всеми домовыми рабами, стоя с плетью в руках перед строем своих подчиненных, отдавал приказания подобно армейскому центуриону: «Вымыть и начистить мостовую перед домом; отполировать колонны; убрать всю паутину по углам; одному из вас начистить всю серебряную посуду, а другому – резные блюда!» Начиналась тщательная уборка всего особняка, поскольку даже самое малое пятнышко грязи, замеченное пришедшим на обед гостем, расценили бы как вопиющую небрежность.

К десяти часам триклиний привели в полный порядок. Три элегантных ложа, обтянутые фиолетовой тканью с золотой нитью, были расставлены вокруг стола великолепной работы из лимонного дерева. Поверх обивки лож покоились небольшие подушки, обозначавшие для гостей их места и на которые те могли опираться локтями во время обеда. Вскоре вся улица перед вестибюлем оказалась забитой свитами восьми гостей, прибывших на обед в своих паланкинах. Кальв встречал и приветствовал каждого из приглашенных в атрии, а большая часть пришедшей вместе с ними прислуги вернулась домой, чтобы появиться здесь снова с горящими факелами, когда обед закончится. Но каждый из гостей входил в дом в сопровождении своего слуги, в обязанности которого входило снять сандалии своего господина, как только тот расположится на ложе в триклинии, а затем стоять у него за спиной, помогая слугам Кальва обихаживать собственного хозяина. Поэтому триклиний в тот момент становился довольно людным местом – ведь кроме пирующих в нем находились восемь их личных рабов-слуг и прислуживавшие рабы Кальва – самые красивые и умелые.

Расстановка лож и расположение гостей. Пришедшие на обед, облаченные в свободные и яркие synthesis или в другие праздничные одежды, предвкушали веселое времяпрепровождение и с охотой следовали указаниям важного nomenclater, красивого и опытного раба хозяина дома, который указывал каждому из гостей его место на том или ином ложе. Это распределение пирующих являлось чрезвычайно важным моментом всего мероприятия. Какие социальные поединки рождались из-за грубых ошибок, сделанных при этом! Так, если среди гостей оказывался общественный деятель, обладавший правом занимать определенное почетное место даже во время обеда, и ему вдруг предоставлялось место обычного гостя, то это могло привести даже к судебному разбирательству[91]91
  Любовь к «первым местам» на празднествах, осужденная Новым Заветом, не была только еврейской страстью, греки и римляне в этом отношении ничуть не уступали жителям Востока. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Три ложа для пирующих были установлены с трех сторон от стола с яствами, а четвертая оставалась свободной для перемены блюд. Если считать с этой открытой стороны, то правое ложе расценивалось как первое (summus), за ним следовало среднее (medius) и, наконец, левое (imus).