Текст книги "Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена"

Остальные рабы по большей части были организованы в decuriae (группы по десять человек), каждая под руководством своего старшего раба. Это уборщики в доме, прислужники в триклинии, кухонная команда, комнатные слуги и служанки, хранители одежды, личные слуги хозяина, служанки госпожи, особые воспитатели их детей, носильщики паланкинов, множество посыльных. У хозяина дома также служили несколько секретарей, опытных переписчиков и чтецов, а также библиотекарь. В доме имелось несколько рабов-врачей, хотя их заботы распространялись в основном на familiae, поскольку хозяева в случае сколько-нибудь серьезного недуга приглашали свободных врачей-профессионалов со стороны. Familiae состояла из почти равного числа мужчин и женщин, и многие рабы создавали, хотя и формально, но достаточно серьезно, семейные пары[105]105
  Сожительство рабов никак не регулировалось законом, однако лишь жестокие и деспотичные хозяева имели обыкновение разлучать их. (Примеч. авт.)


[Закрыть], хотя вся familiae не являлась «школой общественной добродетели».

Дисциплина в упорядоченной усадьбе. Долгие часы безделья. В подобной усадьбе хозяин и хозяйка крайне мало общались с большинством тех самых обездоленных существ, над которыми они имели безраздельную власть. Кальв, например, знал только высших слуг, ряд камердинеров да своего старшего секретаря. Будучи по-настоящему доброжелательным человеком, он ценил их и в значительной степени доверял им. Такие же отношения существовали между Грацией и приближенными к ней служанками.

Со всеми остальными рабами владельцы дома обращались вполне гуманно, но, принимая во внимание все обстоятельства, совершенно обезличенно – их присутствие воспринималось как нечто само собой разумеющееся, подобно наличию предметов мебели, а их личные проблемы полностью игнорировались. В перистиле всегда стояла доска, на которой для бодрствовавшей ночной группы рабов объявлялось, когда их хозяин идет к кому-то обедать. Кальв не уподоблялся некоторым весьма высокомерным личностям, отдававшим своим рабам распоряжение только знаками и никогда не обращавшимся к ним словесно. Считалось нормальным разговаривать с обычными рабами как можно реже и более кратко – ведь никому не приходит в голову общаться с волами или быками.

У домашних рабов в Риме хватало своих горестей, но им, как правило, не надо было бояться двух смертельных зол – голода и изнурительного труда. Они имели, естественно, помещения для принятия пищи, где они получали достаточное количество пусть и довольно простой еды – лепешек, соли, масла, простого вина и немного фруктов. Мясо они видели довольно редко, за исключением рабов, трудившихся на кухне, – им доставались объедки хозяйских обедов, хотя, естественно, высшие из слуг питались намного сытнее.

Что же касается рабочего дня рабов, то он был абсурдно коротким. Каждый из слуг имел свою ограниченную сферу деятельности. После того как раб заканчивал свое дело, никто от него ничего больше не требовал. Если бы он вздумал попросить у хозяина выполнения еще каких-нибудь обязанностей, то заработал бы у своих сотоварищей репутацию противного и подлого человека. Так, в течение многих дней шести рабам-носильщикам паланкина было абсолютно нечего делать. А вечерами, когда Кальв и Грация обедали у своих друзей, большой команде кухонных рабов оставалось только играть в кости. Прислужницы Грации в ее будуаре обычно бездельничали с того момента, как их хозяйка заканчивала свой утренний туалет, и до времени, когда она должна была переодеваться к обеду. Все это время тратилось на сплетни, игры и другое бесполезное времяпрепровождение.

Неизбежная деградация общества вследствие рабства. Губительное влияние рабства на владельцев. Так ли уж несчастны эти «говорящие орудия»? Familiae Кальва отнюдь не было исключением: столь терпимые и благоприятные отношения часто складывались между владельцами и рабами. Свою роль сыграла стоическая философия, к тому же существовало множество доводов о том, что «раб тоже человек» и достоин гуманного обхождения. Хозяин или хозяйка, жестоко обращавшиеся со своими рабами, вызывали в обществе такое же неодобрение, как человек, привыкший грубо хлестать свою лошадь.

Тем не менее в моральном плане положение раба в обществе было ужасающим. Он ощущал себя всего лишь движимым имуществом, каждый свой шаг он мог делать только с позволения своих хозяев. Любое нарушение законности при этом трансформировалось в его сознании в формулу: «Но ведь это приказал мой хозяин», освобождавшую его от ответственности. Раб был честным и искренним больше из страха перед жестоким наказанием, чем исходя из каких-то высоких этических мотивов.

С другой стороны, в силу того, что рабство основывалось на жестоких, разрушающих душу элементах, оно равным образом становилось губительным и для рабовладельцев. Почти никогда им не несло добра владение жизнями сотен человеческих существ, целиком находившихся в их власти. Более того, рабство неизбежно вызывало жестокость, и владельцы часто жили в страхе перед восстанием «говорящих орудий». «Сколько рабов, столько и врагов», – гласила популярная максима, являвшаяся истиной в той степени, чтобы смиряться со многими ужасающими практиками.

Восстание рабов под предводительством Спартака в 73 г. до н. э. стали уже забывать, но у этого мятежного гладиатора позднее было несколько вполне успешных последователей. Время от времени в империи случалось нечто такое, отчего в жилах у сенаторов холодела кровь. В дни правления Траяна некий Лагий Мацедо, бывший претор, жестокий и властолюбивый человек, был насмерть забит своими рабами в бане своей виллы в Формии. Всех преступников, естественно, распяли, но, как написал сразу после случившегося Плиний Младший: «Вы видите, что мы, владельцы, беззащитны перед рабами; и никто не может чувствовать себя в безопасности потому, что он простой и добрый хозяин».

Другая опасность, особенно в годы правления жестоких императоров, исходила от рабов из-за постоянного их присутствия при самых тайных делах своих хозяев, склонности к болтовне и сплетням, возможности стать информаторами и желания видеть рабовладельцев уничтоженными, получив за это свободу и вознаграждение. «Самая вредная часть плохого раба – это его язык», – гласила знакомая всем пословица, поэтому честные и благородные люди приходили в ужас от одной только мысли о том, что все их самые интимные дела станут известны их недругам.

Наказания рабов. Учитывая все эти обстоятельства, а также то, что среди большого числа рабов всегда находились такие, которые из-за своего происхождения или по своей природе были ненадежны и даже неисправимы, в каждом большом доме имелись маленькая тюрьма и субъект с низким лбом и глубоко посаженными волчьими глазами, несший обязанности тюремщика и официального «кнутобойца». Даже в доме Кальва, в такой большой familiae, случалось достаточно часто, что какого-нибудь незадачливого парня или служанку видели болтающимися без дела или подворовывавшими, за что те и получали порцию плетей – по приказу доверенного раба, управлявшего всем хозяйством[106]106
  Конечно, в больших рабовладельческих хозяйствах часто попадались настолько буйные личности, что их приходилось наказывать в частном порядке, поскольку если бы они были свободными людьми, то за свои поступки неизбежно оказались бы в руках закона. Следы наказания на их спинах могли оставаться от сравнительно мягкого наказания розгами или кожаным ремнем или более жестокого – ужасным flagellum (утяжеленной плетью), которая обычно делалась из трех полос кожи с металлическими вставками. Подобное наказание во многих случаях заканчивалось смертью. Отрицательное отношение к столь жестоким наказаниям в обществе постоянно росло, чему способствовало и распространение стоической философии, даже до зарождения христианства. Ювенал осуждал тех хозяев рабов, кто назначал им тяжелые наказания за незначительные проступки: «Неужели такой человек, готовый заклеймить раба каленым железом за пару испорченных полотенец, наложил бы подобное взыскание на своего сына? Понимает ли он, что тела и души рабов такие же, как и наши собственные?» (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Наказанные рабы воспринимали назначенные им удары исключительно как боль, как часть их жизненной доли, унижением они не считались.

Положение рабов во многих домах было куда ужаснее, чем у Кальва. Сервилия, одна из знакомых Грации, часто жестоко избивала свою камеристку за совершенно незначительные провинности, нанося ей удары плашмя своим бронзовым зеркалом. Амбуст, недавно избранный эдилом, приказал наказать своего мальчишку-раба сотней плетей только за то, что тот недостаточно быстро принес ему горячей воды. Богатая вдова Лепидия наслаждалась тем, как секли ее рабов, приказывая истязать их в собственном будуаре, пока она писала в дневнике или накладывала румяна на лицо. Много рабов забили до смерти за незначительные оплошности, которые тем не менее приводили их хозяев в неистовую ярость. В Риме называли имена некоторых аристократов, содержавших в своих бассейнах для рыб больших сазанов, которых кормили мясом и которым время от времени бросали на съедение непокорных рабов – для улучшения вкуса рыбы. Подобные действия вызывали отвращение у всех приличных людей.

Клеймение рабов. Ergastula – тюрьма для рабов. Если проступок раба оказывался слишком тяжким, чтобы искупить его только бичеванием, но все же не дотягивал до смертной казни, существовало много промежуточных ступеней для наказания. Вот через атрий Кальва с каким-то тяжелым грузом проходит неприятный парень с выжженными каленым железом на лбу буквами FVH – он заклеймен как вор[107]107
  Выражение «трехбуквенный человек» или «человек букв» стало обычным прозвищем в среде рабов. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Сейчас он занимает место другого парня, которого для исправления его исключительной лености отправили на месяц в «мельничную бригаду», где, будучи прикованным к длинному рычагу, он приводил в движение жернов крупорушки и целыми днями тащился по кругу подобно ослу – прекрасное средство для исправления.

Но и такое наказание еще не слишком страшно по сравнению с тем, что выпало на долю слуги всадника Поллио, цветущего и умного парня, который почему-то надерзил своему хозяину. В приступе гнева Поллио распорядился: «Отправить его на шесть месяцев в ergastulum». И никогда не знавший обременительного труда парень был не только определен на тяжелые полевые работы – в высшей степени грязные и отвратительные, – но трудился там закованным в кандалы, вместе с группой отпетых преступников-рабов, под бичом надсмотрщика, а на ночь его заключали в подземную тюрьму, не намного большую, чем собачья конура.

Смертные казни для рабов. Преследование беглецов. Если раб в самом деле заслужил смерть, то существовало два стандартных способа смертной казни, в равной мере унизительные и страшные. Всем известно распятие, когда смерть наступала после долгих часов и даже дней мучительной агонии; но куда более распространенной и столь же жестокой оказывалась смертная казнь на furca[108]108
  Раб мог быть подвергнут бичеванию на furca и в порядке обычного наказания, без намерения забить его до смерти. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Голова жертвы помещалась в «окно», образованное двумя V-образными вырезами в деревянных брусьях, его руки плотно привязывались к этим своеобразным колодкам; а затем профессиональный палач начинал хлестать обреченного своим утяжеленным бичом, пока к тому не приходила смерть как желанное облегчение. В доме Кальва уже очень давно не было ничего подобного, но несколько лет тому назад парень из Испании, убивший одного из доверенных слуг, заслужил такую смерть. Есть, однако, и гораздо более простой способ избавления от рабов-преступников, а именно: продажа их устроителям публичных зрелищ, чтобы те подготовили из них гладиаторов или просто затравили их на арене медведями либо львами.

Разумеется, при таких обстоятельствах рабы очень часто пытались бежать. Им редко удавались побеги, если только беглецы не обладали известным интеллектом или приличными деньгами. Римская империя была одним огромным полицейским отрядом, за каждым передвигающимся в одиночку незнакомцем повсюду тщательно следили, а когда раб пропадал, за его поимку тут же предлагалось вознаграждение. Вот и несколько часов назад по улице Меркурия прошел глашатай, за которым тянулась толпа любопытных, и громко кричал для всеобщего сведения: «Из общественных терм бежал раб, возраст около шестнадцати лет. Свободно и легко ходит. Вьющиеся волосы. Отзывается на имя Гитон. Вознаграждение в тысячу сестерциев тому, кто вернет его Аулу Сульпицию, проживающему возле храма Опы[109]109
  Опа – богиня плодородия и урожая, впоследствии отождествлялась с Реей Сильвией и Кибелой, считалась женой Сатурна.


[Закрыть], или тому, кто сообщит о его местонахождении!»[110]110
  Подлинное объявление, приведенное Петронием. (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Если Гитон будет пойман и возвращен владельцу, то ему следует благодарить богов, если он отделается только поркой до полусмерти и не проведет год в ergastulum.

Рабы, естественно, могли свидетельствовать в суде только с согласия их хозяина и под пыткой, хотя правивший император-гуманист недавно выпустил эдикт, максимально ограничивающий ее применение. Адриан также, в противоположность практике, сложившейся в дни Нерона, предписал, чтобы в случае убийства владельца своими рабами предавались смерти только те из них, которые находились вблизи действительного места преступления. Он даже изгнал из столицы некую матрону по имени Умбриция за «жестокое обращение с девушкой-рабыней по ничтожному поводу». Все это, вполне возможно, смутно предвещало новые времена, но какое человеческое движимое имущество было готово ждать, чтобы увидеть через века, как все жестокости рабства сведены на нет законом?

Была ли у рабов, бредущих сейчас по улице Меркурия, более близкая по времени надежда? Возможно. На днях многие из них видели в престижнейшем первом ряду Колизея горделиво восседавшего человека. Его пальцы были унизаны кольцами с сардониксами, плащ с капюшоном сшит из тирской пурпурной ткани, ноги обуты в красные сандалии; волосы благоухали редчайшими ароматами, и окружала его почтительная свита. Однако, как тут же стали шептаться повсюду, лоб этого человека закрывали «большие белые повязки, подобные звездам», чтобы скрыть выжженные когда-то буквы FVR. Это был бывший раб, высоко поднявшийся вольноотпущенник, который пару десятков лет тому назад стоял на помосте аукциониста, а ныне стал одним из самых могущественных финансистов Римской империи.

Глава VIII
Социальное устройство: свободные люди – вольноотпущенники, провинциалы, плебеи и аристократия

Отпуск рабов на волю становится распространенной практикой. С точки зрения закона положение римских рабов было весьма убого, но обычно они не имели тех ужасных стигм расы и цвета кожи, которые несли на себе «говорящие орудия» других исторических эпох. Цвет кожи раба, внешнее сложение и умственные способности, по существу, не слишком отличались от таких же качеств его хозяина[111]111
  В Риме было вполне достаточно негров, чтобы они перестали восприниматься как нечто необыкновенное. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Если он грек или левантинец, то острота и скорость его мышления могли значительно превосходить умственные способности его господина. Смышленый раб, находившийся в собственности не слишком жестокого владельца, будет предан ему всеми способами, ожидая за это вполне возможного вознаграждения – желанной свободы. Разумеется, большинство измотанных непосильным трудом рабов, в особенности на деревенских полях, так и умрут, будучи движимым имуществом своих хозяев, как они и жили; но иногда рабов отпускали на волю, что давало остальным надежду на освобождение.

Часто смерть хозяина становилась стимулом для обретения свободы всеми прежними членами его familiae. В таком случае не надо вознаграждать верную службу того или иного раба за счет уменьшения наследства; да и престижно, когда в погребальной процессии следует много людей, только что ставших вольноотпущенниками – все в высоких красных головных уборах, означавших «свободу». Все они, вознося «щедрость» своего хозяина, будут чтить его память. Кстати сказать, есть мало лучших способов наказать нерадивого раба, чем намеренно отказать ему в освобождении, когда всех остальных его сотоварищей отпускают на волю.

Церемония отпуска на волю. Хотя многим рабам для этого и не приходилось ждать смерти своих хозяев. Они могли, например, заняться торговлей либо своим ремеслом, накопить свои peculum[112]112
  Имущество, сбережения, средства (лат.).


[Закрыть], а затем для них становилось вполне вероятным выкупить свободу для себя, своих жен и детей. В среде наиболее просвещенных состоятельных владельцев считалось благородным делом время от времени выбирать нескольких самых достойных рабов, обращаясь к ним с заветными словами: «Пойдемте со мной к претору!»

Когда все они выстраивались перед государственным чиновником – магистратом, тот торжественно осуществлял все требовавшиеся законом формальности. Один из сопровождавших магистрата ликторов выступал вперед, доставал прут из своей фасции и прикасался им к голове каждого из рабов, громко произнося при этом: «Я объявляю этого человека свободным!» Его хозяин клал руку на плечо раба, разворачивая его вокруг себя, и отвечал на слова ликтора: «А я желаю, чтобы этот человек стал свободным!», после чего наносил рабу легкий удар по щеке. В этот момент магистрат провозглашал: «А я постановляю, что этот человек свободен!» На этом церемония «отпуска на волю» заканчивалась; а по возвращении домой счастливый «вольноотпущенник» (libertinus) принимал поздравления от своих бывших товарищей по несчастью и дарил им сладости, финики, инжир и прочие вкусности.

Статус вольноотпущенников. Их большие успехи в деловой жизни. С этого момента раб становился вольноотпущенником своего бывшего хозяина. Он принимал первую часть полного имени своего хозяина; именно так Клеандр, отпущенный на волю несколько лет тому назад Публием Юнием Кальвом, гордо носил имя Публий Юний Клеандр. Его дети после отпуска на волю отца стали Юниями, с точки зрения закона не менее легальными, чем собственные дети Кальва. В результате знатные имена одной из самых благородных семей Рима практически на правах их родственников стали носить отпрыски темнокожих африканцев.

Энергичный вольноотпущенник, вырвавшийся на волю из рабского сословия, может сделать большую карьеру в своей новой жизни. Если его бывший хозяин являлся римским гражданином, то и он становился таковым без какого-либо процесса натурализации. Правда, не без определенных социальных стигм. Не только он, но и его дети не могли заседать в сенате и занимать посты в высших государственных учреждениях страны. Но бывшие рабы не переживали по этому поводу. Будучи вынужденными с юности использовать все свои ум и энергию, теперь они приобретали в жизни такие способности (зачастую не слишком деликатные и утонченные, которые могли помочь ему далеко продвинуться в торговле, предпринимательстве и в сфере финансов.

Обычно перед тем, как хозяин отпускал раба на волю, он договаривался о том, что бывший раб останется жить в особняке в качестве некоего бесценного «делового человека» для управления всем большим хозяйством. Многие из сенаторов, например Цицерон, во всех своих частных делах полностью полагались на доверенного alter ego[113]113
  Второе «я» (лат.).


[Закрыть], вольноотпущенника вроде способного и столь любимого Цицероном Тиро. Практически каждый из аристократов Рима доверял ведение своих дел такому человеку, который имел право пользоваться перстнем своего патрона с печаткой и был посвящен во все семейные тайны. Услужливый, исполнительный и обязательный, он, безусловно, становился значительным наследием после смерти хозяина дома; если же тот бездетен, то его наследником часто становится сам alter ego. И в самом деле, известно множество случаев, когда мальчишка-раб, попавший в дом в качестве слуги, сначала выслуживал свободу, затем становился самым приближенным к патрону человеком, а заканчивал тем, что не только наследовал его дом, но еще и женился на вдове своего бывшего владельца.

Типы скромных вольноотпущенников. Конечно, основная масса вольноотпущенников и не думала о подобной карьере. Они становились мелкими лавочниками или же искусными ремесленниками, порой, правда, возглавляли крупные бюро в государственных учреждениях на Палатине. В различных сферах деятельности эти люди были вполне компетентными, как правило, весьма успешными, по сравнению со свободнорожденными, и, разумеется, добавляли еще один штрих к космополитическому разнообразию населения Рима.

Бывший раб не мог избежать положения клиента, в значительной степени обязанного своему бывшему господину. Считалось, что он должен был постоянно выказывать уважение и почтение своему патрону и его семье, а также оказывать определенный объем услуг без всякой компенсации. Так, некоторое время тому назад Кальв отпустил на волю очень преданного ему раба-лекаря. При этом они договорились, что тот будет продолжать пользовать всю familiae без всякой оплаты. Для вольноотпущенника пренебречь подобными обязательствами значило не только нанести тяжелейшее оскорбление своему бывшему владельцу, но и продемонстрировать всю глубину своей безнравственности. Предусмотренное законом наказание за подобную «неблагодарность» оказывалось весьма строгим, а в самых вопиющих случаях акт отпуска на волю мог быть аннулирован.

Богатство и влияние успешных вольноотпущенников. Тем не менее существовала весьма значительная общественная прослойка вольноотпущенников, достигших высокого положения и ставших обладателями весьма заметных состояний. Их всегда готовые к действию острые умы принесли им богатство, а с ним и власть, перед которой склонялась вся империя. Обратимся опять к Ювеналу – он как раз и описал подобного неприятного типа: «Хотя я появился на свет на берегах Евфрата, о чем всегда свидетельствуют маленькие окна [отверстия для серег] в моих ушах, даже если бы я сам стал это опровергать, – теперь я владелец пяти лавок, которые приносят мне 400 тыс. сестерциев (16 тыс. долларов) в год. Что лучшего могла бы принести мне сенаторская тога? Поэтому прочь все с дороги, расступитесь для того, кто еще вчера вошел в ваш город как раб с выбеленными мелом ногами!» Вольноотпущенники преуспевали в делах столь блестяще еще и потому, что для них не существовало ничего грязного, что отвратило бы их от дела, если только оно обещало прибыль. «Он [некий вольноотпущенник], – сказал Петроний, – начал свое восхождение с as (мелкая медная монета), но всегда был готов достать зубами из грязи quadrans. Поэтому его состояние росло и росло, как медовые соты!»

Весьма вероятно, что наилучшим олицетворением подобного типа личностей стали два всемогущих императорских вольноотпущенника, Паллас и Нарцисс[114]114
  В первые годы своего правления Клавдий организовал императорский секретариат, в котором создал четыре коллегии, во главе которых поставил преданных ему вольноотпущенников. Это было вызвано отношениями между императором и нобилитетом, в том числе и сенатом. Клавдий просто не мог доверять выходцам из высшего римского света. Коллегии возглавили: Тиберий Клавдий Нарцисс, получивший пост секретаря (ответственного за корреспонденцию), и Марк Антоний Паллас, занявший пост казначея; Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик (лат. Tiberius Claudius Caesar Augustus Germanicus), урожденный Тиберий Клавдий Друз (лат. Tiberius Claudius Drusus), с 4 по 41 г. – Тиберий Клавдий Нерон Германик (лат. Tiberius Claudius Nero Germanicus), иногда – Клавдий I (1 августа 10 г. до н. э. – 13 октября 54 г.) – римский император из династии Юлиев-Клавдиев.


[Закрыть], которые в буквальном смысле правили Римской империей через своего патрона Клавдия. Траян и Адриан в значительной степени уменьшили власть вольноотпущенников в императорском дворце, передав коллегии императорского секретариата под управление выходцам из сословия всадников. Однако многие бывшие рабы оставались на службе у Цезаря, имевшего лишь немногим меньшее влияние, чем могучий Клавдий Этруск, умерший от старости при Домициане, пережив за время своей службы шесть императоров. Он начинал свою жизнь в Риме, попав сюда мальчишкой-рабом из Смирны[115]115
  Ныне г. Измир в Турции.


[Закрыть]. Император Тиберий освободил его и стал его патроном; при нем он поднялся и практически стал главой казначейства. Он обладал несметным богатством, но его прямота и честность вполне соответствовали обширности его власти, так что мало кто из сенаторов имел столь сильное влияние на правительство, каким обладал он.

Значение вольноотпущенников в римской семье. В таком доме, как у Кальва, не было ни имперских министров, ни скупердяев-спекулянтов. Вольноотпущенники здесь являлись уважаемыми и доверенными членами не familiae рабов, но подлинной семьи. Когда они заболевали, Кальв и Грация заботились о них, как Плиний Младший был обеспокоен ходом болезни своего возлюбленного чтеца Зосимы. В случае какого-либо семейного кризиса к ним обязательно обращались за советом, они же проявляли рьяный интерес к образованию детей своего бывшего господина.

С другой стороны, на близлежащей улице Флоры расположился громадный и неимоверно пышный дворец бывшего раба Атенония, получившего свободу за потакание самым низменным страстям своего безрассудного хозяина, а потом сумевшего нажить огромное богатство на спекуляциях с египетским зерном. Появилось даже выражение «вольноотпущенные богатеи». Разумеется, далеко не все вольноотпущенники ими являлись, но большинство из них все же разбогатели, также среди них было много выходцев из бывших рабов, поднявшихся до значительных постов. Все это побуждало каждого из изможденных непосильным трудом рабов лелеять мечты о чем-то большем, чем о безымянной могиле.

Статус провинциала. Случай Иисуса. Все вольноотпущенники являлись римскими гражданами, пусть даже и формально ограниченными в социальных правах, но в городе, подобном Риму, всегда имелось много свободных людей, вообще не являвшихся гражданами, – прибывшие провинциалы. Каждый год императоры выпускали эдикты, даровавшие избирательные права новой группе неграждан, но число таковых во всех провинциях империи по-прежнему оставалось весьма значительным[116]116
  Невозможно даже оценить соотношение населения, «осчастливленного» окончательным эдиктом императора Каракаллы в 214 г. Можно предположить, что это было больше половины всего населения империи. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. В Риме их положение было, как правило, вполне нормальным, хотя при аресте их ждало упрощенное судопроизводство по сравнению с римскими гражданами, а в случае наступления в столице голода или общественных беспорядков они подвергались изгнанию из Рима (подобно тому, как Клавдий изгнал евреев) без предупреждения и компенсации. Подлинным же неудобством для них, которое они вынуждены были терпеть, стал запрет занимать даже самые незначительные должности в каких бы то ни было общественных учреждениях римского правительства. Время от времени для них вводились определенные ограничения на заключение и исполнение коммерческих контрактов; и, наконец, последним по времени, но не по степени важности, было то, что в своих собственных провинциях они не могли «взывать к Цезарю» (если это были «императорские» провинции) или к сенату (если – «сенатские») в случаях несогласия с решениями римского губернатора.

Если изучить общественные архивы в громадном Tabularium (Государственном архиве) на форуме, то можно найти, например, подлинник сообщения о суде над неким евреем по имени Иисус, которого обвинили в подстрекательстве к бунту в Иудее примерно за сто лет до описываемого нами посещения Рима. Тогдашний прокуратор Иудеи Понтий Пилат пошел навстречу требованиям народа предать Иисуса позорной казни распятием. Это решение, безусловно, было в пределах судейских полномочий Пилата: Христос, будучи всего лишь провинциалом, не имел права на обращение к императору.

Статус провинциала во многом зависел от того, какой союз был заключен между властями территории его проживания и Римом, либо от того, какие привилегии он им предоставлял. Одни территории (Афины и немногие другие) номинально считались «равными союзниками» Рима с полными правами самоуправления, а их граждане могли рассчитывать на преимущественное положение среди массы провинциалов, другие же – обладали правами, дававшими значительные привилегии, которые могли быть отозваны в случае злоупотребления ими.

Основную массу провинциалов составляли только stipendiarii[117]117
  Платящие налоги (лат.).


[Закрыть], часто им было дозволено только местное самоуправление, и они находились под полной властью римских правителей. В период империи последние, как правило, отличались продажностью и учинили произвол, но их решения были для подданных окончательными.

Крупные поселения иностранцев в Риме. Помимо значительного числа рабов иностранного происхождения, проживавших в столице, в различных ее частях существовали и большие группы поселившихся здесь иноземцев. Среди таких поселений, как Малая Сирия, Малый Египет, Малая Испания и Малая Греция (как в крупных городах последующих цивилизаций), самым известным и крупным являлось еврейское.

Оно расположено в основном в районе за Тибром, под сенью кряжа Яникул, хотя евреи могли селиться и вести бизнес в любом районе столицы. Общее число представителей этого народа в Риме, достигавшее 35 тыс. человек в дни правления Адриана, значительно увеличилось после взятия и разрушения Иерусалима императором Титом, причем многие из захваченных там евреев в римской столице вновь обрели свободу. Они были обязаны платить взносы храму Юпитера Капитолийского в том же размере, что ранее предназначался для Иерусалимского храма, но в других отношениях правительство их никак не притесняло. В основной своей массе евреи, однако, были бедняками, лишь немногим удалось стать крупными банкирами или купцами, но все остальные – мелкие лавочники и уличные торговцы – дополняли свои заработки, как предполагалось, путем предсказаний будущего и другими столь же сомнительными искусствами.

Римские плебеи, «чернь» (vulgus). Проживавших в Риме иностранцев значительно превосходили числом обыкновенные римские плебеи. Конечно, престижно, будучи где-нибудь в провинции, похвастаться своим римским гражданством – мол, «civis Romanus sum», – но в самой столице многие вольноотпущенники, а порой даже рабы из приближенных к магнатам свысока и с презрением посматривали на бо́льшую часть этого «общего стада» (grex), которая все еще считала себя основой «римской нации». Однако, если вы в самом деле являлись римским гражданином, имевшим право носить тогу, получать общественное вспомоществование в виде хлебной доли и других общественных раздач, вы вполне могли жить на сущие гроши. Вы только должны были изыскать средства, чтобы снимать где-нибудь спальное место на чердаке в инсуле, но все дневное время вы вполне могли проводить, болтаясь вокруг форума под портиками или у входа в цирки и школы гладиаторов, играя в morra или некое подобие современных шахмат, бездельничая в громадных общественных термах, заглядывая на те или иные публичные представления в театрах или амфитеатрах, а то и, используя случай подзаработать несколько мелких монет, самым низким образом угодничая перед богатеями.

Все презирали эту римскую «чернь» и все-таки заискивали перед ней. Ее крики во время игр в цирке заставляли наливаться кровью лица самых деспотичных императоров. Мягкий итальянский климат позволял черни преспокойно существовать в грязи и солнечном свете, не надрываясь на тяжелой работе, намеренно ограничиваясь самым необходимым[118]118
  Несомненно, для безденежных личностей было вполне возможно ночевать большую часть года под арками и портиками общественных сооружений, обходясь вообще без платы за жилье! (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Наверняка очень многие из этих «граждан» потенциально являлись просто честными бережливыми промышленниками, искусными ремесленниками или профессионалами в других видах деятельности, упрямо сопротивляясь составляющим им конкуренцию рабам, вольноотпущенникам и чужакам. Тем не менее соотношение нежелательных «граждан» было опасно велико. Многие из неработавших плебеев являлись сыновьями вольноотпущенников, унаследовавшими их неитальянские пороки, но не прошедшими школу жизни своих отцов, которая потребовала от тех тяжелого труда и преданности. И когда такой человек знакомился с моральными и социальными качествами предполагаемых наследников добродетельных плебеев былых времен, то идея «восстановления Республики», все еще поднимавшаяся на щит немногими философами из среды аристократов, казалась им абсолютно смехотворной[119]119
  Подобные надежды практически вымерли к периоду правления Адриана. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Притягательность римского гражданства. Случай святого Павла. По контрасту со статусом провинциала, римское гражданство все еще сохраняло свою значительную ценность. Гражданин больше не мог иметь доступ в республиканские собрания, чтобы избирать магистратов и голосовать за предложенный статус, однако у него были определенные личные и имущественные права, которые охраняла лучшая часть «квиритского[120]120
  Квириты (лат. Quirites) – в Древнем Риме эпохи Республики название римских граждан (cives), употреблявшееся обычно в официальных обращениях. Обычно считается, что этот этноним произошел от имени бога Квирина, согласно некоторым исследованиям – от coviria (курия, мужской союз), отсюда квириты – первоначально члены курий, совокупность которых составила в процессе формирования Римского государства римское гражданство.


[Закрыть] права». Хотя закон не предусматривал, что в спорах между римским гражданином и провинциалом судья обязан принимать всегда сторону гражданина, но тем не менее последний обладал значительным преимуществом.

Он располагал всеми видами покровительства, недоступными для провинциалов, судья неизбежно оказывался на его стороне. Будучи арестован, гражданин мог требовать отпуска под залог, протестовать против «допроса в ходе бичевания». К нему не применяли пыток. Если он все же был приговорен к смертной казни, его не могли распять; обычно ему отрубали голову – весьма милосердный конец. Кроме того, помимо совершенно ясных случаев, когда дело касалось жизни и статуса гражданина, тот мог после решения правителя провинции взывать «к Цезарю» или к сенату (если он осуществлял правление в данной провинции).