Текст книги "Хлеба и зрелищ"

4

– Ваш рассказ об Уифере, – продолжал Майкл, напомнил мне об одном эпизоде, имеющем отношение капитану Фокскрофту. Здесь также речь идет о накоплении денег, но этим и исчерпывается сходство.

– Кто этот капитан Фокскрофт? – спросил Мередит.

– Живет в Нью-Йорке… Вы его не знаете. Он не принадлежит к категории людей высоко интеллектуальных.

«Фокскрофт получил наследство… солидный капитал. Живет с женой в прекрасном доме, держит шофера, лакея… Не знаю, почему его величают капитаном, ни на какой войне он никогда не был.

«Будь он паяльщиком или надсмотрщиком в артели каменщиков, он бы себя чувствовал счастливейшим человеком, но родители навязали ему деньги, и он очень несчастен, хотя сам не знает почему… Быть может, он не знает и того, что он несчастен.

«И тем не менее он чувствует себя прескверно в своей крахмальной сорочке и смокинге; он томится на музыкальных вечерах, какие устраивает его жена, томится на собраниях и в клубах, где люди беседуют о политических событиях. Фокскрофт глубоко несчастен и хочет допиться до белой горячки, это желание свойственно несчастным людям.

«Он-здоровый, сильный парень и может вместить огромное количество спиртного. Напивается он ежедневно, иногда два раза в день… Обычно я встречаю его в клубе часов около пяти, он сильно пьян, но говорит более или менее членораздельно.

«Года два назад я наткнулся на него в клубе впервые. Он прислонился к моему плечу и стал бормотать что-то невнятное. На меня повеяло запахом спирта. Вскоре я сообразил, что он хочет сообщить мне какие-то ценные сведения-последнюю биржевую новость.

– Ладно, говорю я. Выкладывайте.

– Продапшени, – сказал капитан Фокскрофт. Продапшени… только узнал… разбогатеете…

– Что такое? – спросил я.

– Продапшени, – повторил он очень выразительно. Или вы английского языка не понимаете?.. Пшеницу, пшеницу… Знаете вы, что такое пшеница?

– Пшеница? Да, знаю.

– Ну, так продавайте ее, – пробормотал капитан Фокскрофт. – Цены падают.

И он удалился.

«Конечно, никакой пшеницы я продавать не стал. На следующий день встречаю капитана на Пятой Авеню. Как это ни странно, но он был совершенно трезв. Гетры на нем жемчужно-серые, в петлице гвоздика, в руках трость.

Внезапно меня осенило вдохновение. Я его остановил.

– Капитан, – говорю, – я вам хочу сообщить последнюю биржевую новость… Продавайте пшеницу… понимаете?.. Продавайте пшеницу… цены падают… последние сведения.

«Капитан схватил меня за руку и отвел в сторонку, где нас не толкали прохожие.

– Слушайте, – говорит, – а ведь, пожалуй, это не утка. Я еще вчера получил эти сведения из Миннеаполиса. А вы откуда?

– Из Чикаго, – отвечаю я. – От сведущих людей.

«Капитан ушел и поспешил продать пшеницу. Цены начали падать на следующий же день, и в течение нескольких недель капитан Фокскрофт заработал восемьдесят тысяч долларов. Сведения самые точные, – я их получил от его маклера.»

– Да неужели? – воскликнул Мередит. – А сколько заработали вы?

– Ничего… Я не продавал пшеницы. К делу я отнесся несерьезно. Для меня это был забавный инцидент, а для капитана Фокскрофта-восемьдесят тысяч долларов.

5

Явился м-р Придделль. Стуча каблуками, спустился с лестницы и, хлопнув дверью, вошел в комнату.

М-р Теодор Придделль-ударение он ставил на последнем слоге избрал своей специальностью подражание покойному президенту Рузвельту. Лицом он несколько походил на Рузвельта, но ростом был ниже. То обстоятельство, что его звали так же, как и президента, казалось ему странным совпадением, имеющим какой-то тайный смысл. Но о своих догадках он никому не говорил из боязни показаться смешным. Другой его специальностью была агрессивная практичность. На Майкла Уэбба он смотрел, как на человека непрактичного, но тем не менее достойного симпатии.

Он считал Майкла Уэбба дураком и очень его любил. Себя м-р Придделль считал умнее м-ра Уэбба, а м-р Уэбб считал себя умнее м-ра Придделля. Сознание собственного превосходства нередко является фундаментом прочной дружбы. Частенько они вдвоем бродили по проселочным дорогам.

– Эй, вы, бездельники! – крикнул м-р Придделль, появляясь в дверях. Как поживаете? Вижу, вижу! Вы за топили камин… Неженки!.. поджариваетесь у камина в теплое летнее утро!

С этими словами м-р Придделль вошел в комнату и приблизился к камину, чтобы погреть спину.

– Да, я затопил камин, сказал Майкл. – Я до такой степени и изнежен, что в сырое темное утро не прочь погреться у огня. А где же ваш костюм для верховой езды, Теодор? Неужели сегодня утром вы не хотите проехаться перед завтраком?

Утренние поездки м-ра Придделля занимали всех обитателей гостиницы. Он нанял на весь сезон смирную крестьянскую лошадку. Неотъемлемыми принадлежностями его костюма для верховой езды были шпоры, широкополая фетровая шляпа и красный шелковый платок, который он повязывал вокруг шеи.

– Пусть ливень вас не смущает, сказал Мередит Купер.

– О. Теодор ездит и в дождь, объявил Майкл. Для него это никакого значения не имеет. Ведь вам все равно-дождь ли льет, солнце ли светит, не правда ли, Теодор?

– Ну, конечно, отозвался новоявленный Рузвельт и хлопнул почему-то в ладоши. – Чепуха! Маленький дождик мне не помешает. Я не еду до завтрака только потому, что проспал. Слишком поздно проснулся. Будет дождь идти или нет, но сейчас же после завтрака я отправляюсь в путь… Ну, а вы что тут делаете? Должно быть, бреднями занимаетесь?

– Да, занимаемся бреднями, ответил Майкл. Рассуждаем на тему о душе.

Эти слова Майкл произнес по вдохновению. Внезапно ему захотелось узнать мнение м-ра Придделля о душе.

– Как вы думаете, Теодор, есть ли у вас душа?

Голос Майкла прозвучал мрачно и глухо.

– Я не думаю, я знаю, – с торжеством заявил м-р Придделль. Конечно, у меня есть душа… Я верю в Библию. Вам, старина, не удастся напичкать меня вашими недопеченными атеистическими и социалистическими идеями.

Эту речь он произнес громко и с увлечением, словно хотел, чтобы весь дом его слышал. Держал он себя чрезвычайно дружелюбно и, закончив фразу, с размаху хлопнул Майкла по плечу.

Майкл Уэбб знал, что м-р Придделль-человек значительно более способный, чем кажется или он сам себя считает. Думая о м-ре Придделле, как о дураке, Майкл всегда делал оговорку: м-р Придделль-дурак только потому, что хочет быть таковым. М-р Придделль не подозревал о своем желании быть дураком, ибо принял это решение подсознательно, как принимаются все великие решения. А так как м-р Придделль не знал даже того, что он наделен подсознательным умом, то, очевидно, все подсознательные решения обречены были остаться для него тайной.

Как бы то ни было, но много лет назад он принял решение стать дураком на всю жизнь… Впрочем, была одна область, в которой он не желал быть дураком. Это исключение он сделал для финансовых операций и закладных.

Когда м-р Придделль проводил финансовые операции, самый злостный циник не мог не признать его умным человеком. И тем не менее… он подражал Рузвельту и был насыщен глупостью, как насыщен духами будуар леди.

Но почему решил он стать дураком? Основания у него были – не одно, а несколько, – но все они до такой степени переплелись, что желающий распутать этот клубок должен старательно отделять каждую нить. Боязнь реального-вот одно из оснований. М-р Придделль боялся, как бы реальность не уничтожила его иллюзий, а ведь гибель иллюзий повлечет за собой и гибель карьеры… Будучи дураком, человек может избежать реальности; в сущности, это самый верный путь.

Этот вывод не дошел до его сознания. Вернее, то был не вывод, не мысль, а ощущение-туманное ощущение, позолоченное такими словами, как «специалист», «концентрация», «динамическая энергия», «делай свое дело». Вдобавок он смутно сознавал, что современная цивилизация есть компромисс между противоборствующими разновидностями лицемерия, в которых легко может увязнуть любой человек. О, конечно, нетрудно избрать себе путь, если заранее знаешь, какой из видов лицемерия окажется наиболее действенным. Но кто может знать заранее?

Итак, карьеристу рекомендуется быть дураком во всем, кроме своей специальности. Однако не стоит подавать вид, что ты дурак. Чрезвычайно непрактично вмешиваться в споры, от которых никакой выгоды быть не может. М-р Придделль понимал это чутьем… не сознавал, но чувствовал. Но… немыслимо жить среди людей и занимать солидное положение, а м-р Придделль намерен был занять таковое, если ты не можешь высказать по тому или иному вопросу свое мнение. Здесь ему на помощь пришла гениальная идея подражать Рузвельту. От Рузвельта никто никогда не ждал действительно глубоких и волнующих слов. Весьма вероятно, что м-р Придделль чутьем понял натуру Рузвельта, понял, что эта роль спасет его от опасной реальности и в то же время даст возможность прослыть простым и добрым малым.

Постоянно кружился он в пенистом водовороте фраз; тысячу раз повторял в течение дня: «Вздор!», «Вот это здорово!», «Какое безобразие! За такую штуку парня следует посадить в тюрьму!»… Безобидные пустые слова, создававшие ему репутацию человека мужественного и откровенного. Вряд ли нужно упоминать, что он стоял за «хороших граждан», «демократические идеалы» и за формулу: «каждому свое место». В политике он был либералом.

Решение стать либералом было им принято после долгих размышлений и расследований. Эти расследования он проводил до тех пор, пока не убедился, что намеченная им линия поведения является правильной. Он не нашел ни одного человека, который не был бы либералом в политике. Этот вопрос он обсуждал со слесарями, директорами колледжей, репортерами и со своими друзьями коммерсантами. Все они оказались либералами. Он стоял во главе одного банкирского дома и безупречно выполнял свои обязанности. Это дело он знал досконально. Кроме того, прекрасно играл в бридж и в теннис.

Но в вопросах религиозных он был круглым дураком; а представления его о демократии, литературе, половой проблеме, иностранной политике, искусстве и правах человека давали повод заподозрить его в слюнявом идиотизме.

И тем не менее Майкл Уэбб видел в Придделле не только дурака. Он подмечал такие извилины его ума, о которых сам м-р Придделль даже и не подозревал.

Однажды Майкл и написал статью для «Нью-Йорк Таймса», которую м-р Придделль прочел медленно и вдумчиво. Затем вернул газету Майклу и сказал:

– Майкл, знаете ли, что… вы сделались бы прекрасным писателем, если бы у вас было поменьше идей.

Эту критику Майкл счел наилучшей и в высшей степени обнадеживающей.

6

– Ну-с, что же вы говорили о душе? – воинственно спросил м-р Придделль.

Все его вопросы звучали воинственно, такая была у него привычка. Осведомляясь, пришла ли почта, он задавал этот вопрос таким тоном, словно заранее сомневался в правдивости ответа. Казалось, он был окружен неисправимыми лжецами.

– О, я рассуждаю, не является ли тело лишь орудием души, как бы телеграфным аппаратом, – сказал Майкл, и если душа, о которой мы в сущности ничего не знаем, существует реально…

За спиной м-ра Придделля он подмигнул Мередиту Куперу.

– …то, знаете ли, Теодор, быть может, тело-одна иллюзия. Быть может, у нас вообще никаких тел нет. Обман зрения. Существует только душа.

– Мне это кажется слишком хитроумным, – объявил м-р Придделль. – Я человек практичный… Впрочем, я готов допустить, что есть доля истины в теософии и мистицизме… Моя жена в это верит… Но чтобы убедить меня, нужно привести доказательства… Дайте мне что-нибудь такое, что бы я мог потрогать, почувствовать, увидеть… Да, джентльмены, раньше вы мне должны доказать. Я говорю от лица всех практичных людей. Ваше заявление кажется мне слишком хитроумным.

– Да, оно хитроумно, согласился Майкл. Очень хитроумно! Потому-то я и заинтересовался.

– Друзья мои, я вам расскажу об одном случае, имевшем место прошлой весной, продолжал м-р Приддель. – Вас это заинтересует. Я прозрел! Ей богу прозрел! И это подтверждает мои слова: чтобы в чем-нибудь меня убедить, вы должны привести веские доказательства… показать мне нечто осязаемое… Всякий может толковать о карме, о различных духовных планах, но я, человек практичный, рассматриваю это, как пустую болтовню.

«Воскресите мертвого, – вот, что я вам скажу. Принесите мне весть с того света. Сделайте что-нибудь в этом роде, а затем мы с вами потолкуем.

«Как-то вечером прошлой весной м-с Придделль и я присутствовали на спиритическом сеансе. Впервые попали мы на такой сеанс. Сначала мы не знали, стоит ли идти. Во всяком случае жена моя колебалась. Она боялась, что публика будет не вполне приличная. Тем не менее мы пошли, и публика оказалась респектабельной.

«О сеансах такого рода мне приходилось раньше читать, и я приблизительно знал, чего следует ожидать. Все мы уселись вокруг стола и, соединив руки, образовали цепь, но предварительно медиум-пожилая женщина, сидевшая за портьерами-был связан по рукам и по ногам.

«В комнате была полутьма, присутствовавшие запели гимн… Через несколько минут за портьерами раздался голос… мужской голос, бас… Он передавал некоторым из присутствующих вести от их умерших друзей»…

– И для вас были вести? – спросил Мередит Купер.

– Нет, для меня ничего не было… на этот раз…

Все происходившее на этом сеансе казалось из ряда вон выходящим… Гудини, фокусник… вы его знаете… утверждает, что все эти штуки основаны на ловкости рук… Я-самый обыкновенный практичный человек, быть может, чуточку посмышлёнее, чем первый встречный, но у меня есть голова на плечах, и хотел бы я посмотреть, как бы этот Гудини провел второй номер в программе. «Не забудьте, джентльмены, что двери и окна были заперты, и перед тем как связать медиума все мы внимательно осмотрели комнату. А эту женщину я сам помогал связывать, и могу вас уверить, что связана она была по всем правилам. Итак, никого не было в комнате, кроме семерых за столом и медиума. Конечно, все мы держались за руки.

«Думайте, что хотите, но внезапно в комнате появилась девушка. Я видел ее ясно»…

– Должно быть, молодая индианка? – сказал Майкл.

– Вот именно, вы меня понимаете! Молодая индианка! Кое-кому я эту историю рассказывал, и мне не поверили, но вы поверите. Вы этот вопрос изучали.

Итак, в комнате появилась девушка в белом платье и стала разговаривать с присутствующими.

– Вы уверены, что это была молодая девушка?

– Совершенно уверен… И у меня есть основания. Прежде всего я уверен, что это не мог быть медиум. Заметьте, что я-человек уравновешенный, и одурачить меня не так-то просто… Портьеры были слегка раздвинуты, и я видел, что медиум сидит неподвижно, связанный по рукам и ногам… Девушка обошла вокруг стола, передавая всем, сидевшим за столом, вести от умерших. Подойдя ко мне, она коснулась рукой моей щеки, и можете мне поверить, что это была рука молодой девушки. Мягкая, нежная рука… и гораздо меньше, чем рука медиума…

– Вам она тоже передала весть?

– Да… Она шепнула мне на ухо: «Винсент говорит, что он счастлив на том свете и думает о вас постоянно»…

Конечно, я сразу понял, кого она имела в виду. Винсент Уолкер был моим компаньоном… Умер лет десять назад. Наша фирма называлась «Придделль и Уолкер». Закрылась она так давно, что почти все о ней забыли. Я уверен, что никто из присутствующих – за исключением, конечно, моей жены-никогда не слыхал о Придделле и Уолкере.

«Винсент говорит, что он счастлив на том свете и думает о вас постоянно» – вот что шепнула мне девушка!

Впрочем, я его никогда не называл Винсентом. Звали его Винсент Джексон Уолкер, и я всегда звал его Джеком. Да и он сам так себя называл. Но это несущественная деталь. Каким образом девушка проникла в комнату? Я отнюдь не спиритуалист, но факт остается фактом. Молодая девушка индианка. Я прекрасно рассмотрел ее лицо индейского типа. Обойдя всех нас, она остановилась посреди комнаты-мы не спускали с нее глаз-и внезапно исчезла.

«Повторяю, – этот случай заставил меня призадуматься. Меня считают человеком грубым, и скептиком, но не могу же я пренебрегать очевидностью!»

– Скажите мне, – спросил Майкл, – эта девушка била в тамбурин?

– Нет, не била, – сказал м-р Придделль.

– А звали ее…

– Жуанита, – ответил м-р Придделль. – Когда она появилась-словно вышла из какого-то серого облака, она сказала нежным тихим голосом: «Я – Жуанита, индианка». Так она себя назвала. Майкл встал и в отчаянии схватился за голову.

– О, боже! – пробормотал он. – Вас обманули, одурачили, обвели вокруг пальца!

– Что вы хотите этим сказать?

– Дорогой сэр, духи девушек-индианок, материализуясь, принимают имя «Ясные Глазки». Неужели вы этого не знали? И бьют в тамбурин. Бывают и другие индианки, но это уже подделка. «Ясные Глазки» – вот единственно подлинные…

– Но ведь я сам видел девушку, – перебил м-р Придделль. – И она передала мне на ухо весть от покойного друга… Коснулась рукой моей щеки…

– Вздор! – фыркнул Майкл. – Подделка! Бессовестная подделка!

7

Пока протекал этот философский спор и дождь хлестал по крыше дома, двое новых гостей приближались к гостинице. Их сверкающий лимузин показался на мокрых улицах Дэнбери, и шофер, после долгих расспросов, повернул машину на север, к синим холмам, расплывчатые очертания которых можно было разглядеть сквозь завесу дождя.

Внутреннее убранство автомобиля было выдержано в фиолетовых тонах. Мягкая кожаная обивка, блестящее серебро, вещи, сделанные из хрусталя и золота. Здесь находились часы, электрическая зажигалка для сигар, спидометр, соединенный с наружным спидометром, рупор для переговоров с шофером, термометр и барометр, наполненный красной жидкостью. Предполагалось, что барометр будет предсказывать погоду, но он отказывался выполнять свои функции. Кроме того, в лимузине можно было найти зеркало, прибор для маникюра, пудру и крем для лица; если нажать кнопку, из стенки автомобиля выдвигался ящик с какими-то баночками в кожаных футлярах.

В лимузине ехали двое пожилых людей-мужчина и женщина. Они сидели, откинувшись на спинку и сложив руки на животе. Вернее-не сидели, а полулежали. Изредка женщина брала рупор и говорила шофёру:

– Осторожней, Вильям!

На что шофер неизменно отвечал:

– Не беспокойтесь, мадам.

Перед каждым придорожным строением или коттеджем автомобиль останавливался, а шофер окликал человека, стоящего в дверях или под навесом:

– Эй, старина, как проехать к гостинице «Горное Эхо»?

Человек, не вынимая рук из карманов, кивком, указывал на север:

– Поезжайте прямо, пока не увидите столб с надписью: «Дорога в гостиницу «Горное Эхо». Тогда сверните на право.

– Понять не могу, зачем мы туда едем, недовольным тоном произнесла женщина.

– Доверься мне, моя девочка, доверься мне, выразительно посоветовал мужчина своей пятидесятилетней спутнице. Я знаю, что делаю.

– Да… тайный помощник… – помолчав, проговорила женщина. Но почему Майкл Уэбб? Почему именно он?

– Э… гм… видишь ли, нам нужен философ, – ответил мужчина. – А ведь он-философ, не так ли? – Говорят, что философ, отозвалась женщина.

– Философ, запутавшийся в паутине! – с жаром воскликнул мужчина.

– У него и фамилия соответствующая [Уэбб, Web – паутина], – добавила женщина и стала смотреть в окно. Славные здесь яблони, м-р Торнтон, – сказала она.

Это была одна из тех женщин, которые всегда величают своих мужей «мистерами».

– Гм… да… много яблок… прекрасные фруктовые сады. Я здесь знаю каждую пядь земли.

М-р Торнтон был массивным, плотным человеком с лысиной и густыми черными усами. Замолчав, он обеими руками разгладил усы.

– Должно быть, у них горы яблок, – сказала женщина. – Сколько яблонь!

– О, да… яблоки у них есть… Но главным образом они разводят табак. Он хранится в этих больших красных сараях.

– Я люблю яблоки красные, сочные… Говорят, тот, кто ежедневно съедает одно яблоко, не нуждается в докторах… Когда я была девочкой, у нас в погребе всегда стояла бочка с яблоками… Красные сочные яблоки.

– Здесь в Коннектикуте яблоки кислые, – сказал мужчина. Предназначаются для сидра. Но чего здесь много, так это табаку. Страна табачных плантаций.

Лимузин, разбрызгивая грязь, промчался по единственной улице Брукфилда; замелькали бело-зеленые домики и мокрые вязы.

– Если эта ведьма еще не побывала здесь и не рассказала обо всем Майклу Уэббу, наше дело выгорит! – воскликнул мужчина.

– Лучше было бы продолжать игру со Стэденбери, – горестно отозвалась женщина. – Ведь ему все известно.

Мужчина зажал ей рот рукой.

– Тише! – прошептал он. – Ради бога, тише! Кричишь над самым рупором! Или ты хочешь, чтобы и Вильям узнал все, что мы знаем? О Стэденбери и обо всем?

– О, пустяки! Вильям ничего не замечает.

И, словно вспомнив о чем-то, она нервно поднесла рупор к губам.

– Осторожней, Вильям! Мы спускаемся с высокого холма.

– Не беспокойтесь, мадам, покорно ответил шофер.

– Почему ты ему не сообщила о крутом повороте у подножья? – саркастически заметил мужчина. – Я отсюда вижу столб с надписью.

Снова женщина заговорила в рупор.

– М-р Торнтон сказал, что у подножья холма крутой поворот. Будьте осторожны, Вильям.

– Хорошо, мадам, – ответил Вильям.

– Если б только не эта ведьма!.. – сквозь зубы пробормотал мужчина и лихо закрутил усы. Быть может она туда отправилась с той же целью.

– Куда отправилась?

– В гостиницу… «Горное… Эхо»… повидать… Майкеля… Уэбба, медленно произнес мужчина, разделяя слова мрачными паузами.

– Но уверены ли вы, что она там побывала?

– Эх! – вздохнул мужчина. – Если б я был уверен что она не говорила с Майкелем Уэббом, тогда я бы знал, как себя держать. Я бы не стал открывать свои карты.

– Но ведь вы можете спросить его, видел ли он ее.

– Что? И выдать тайну? Ни за что! Могу ли я рассчитывать на твою поддержку?

– Тридцать лет я была вам помощницей, м-р Торнтон, – сказала м-с Торнтон, – и теперь уже поздно задавать такие вопросы.

– Видишь ли, я спросил, чтобы знать наверное.

– Я всегда надеюсь на благополучный исход, заметила м-с Торнтон. – Одного только я не понимаю, почему вы внезапно решили ехать к Майклу Уэббу. Вчера, когда мы укладывались спать в гостинице Дэнбери, у вас этого и в мыслях не было.

– Да… но сегодня за завтраком мне пришел в голову этот план. Во всяком случае, вреда он принести не может. Мы на пути к цели, и времени у нас много.