Текст книги "Хижина"

Уильм Пол Янг
Хижина

© Яковлев Д.П., перевод на русский язык, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Эта история была написана для моих детей:

Чеда – Тихого Омута;

Николаса – Чуткого Исследователя;

Эндрю – Добросердечной Привязанности;

Эми – Знающей Радости;

Александры (Лекси) – Сияющей Силы;

Мэттью – Наступающего Чуда.

И посвящается,

во-первых:

Ким, моей Возлюбленной,

благодарю тебя за то,

что спасла мне жизнь,

во-вторых:

«…всем нам,

блуждающим во тьме,

кто верует в Любовь.

Восстань, и пусть она сияет».

Серия «Сенсация»

«Ева»

От автора бестселлера «Хижина»!  На берег острова океанские волны выбрасывают грузовой контейнер. В нем 11 жестоко убитых женщин, бывших секс-рабынь, и 12-я девушка, сильно изувеченная, но живая. Придя в сознание, она обнаруживает, что ее спас некий Джон Коллекционер, что она почти полностью парализована и ничего не помнит из своего прошлого…

«Магия»

Автор мировых бестселлеров «Тайна» и «Сила» Ронда Берн открывает знания, способные изменить жизнь. Она приглашает вас в невероятное 28-дневное путешествие, которое привнесет Магию в ваши Отношения, поправит Здоровье, улучшит Карьеру, привлечет в вашу жизнь Деньги и поможет осуществить самые заветные Мечты. Неважно, кто вы, неважно, где вы, неважно, что происходит вокруг, «Магия» сделает вашу жизнь изумительной!

«Герой»

Ты был рожден, чтобы сделать нечто такое, на что не способен ни один из семи миллиардов. Но как найти и осуществить свою величайшую мечту? Как проложить себе путь через препятствия и преодолеть трудности? Эта книга ‒ карта твоей жизни и она покажет тебе, как прийти оттуда, где ты сейчас, к самой счастливой, богатой, совершенной и ослепительной жизни, о какой ты когда-либо мечтал.

«Перекресток»

Жизнь – это неограниченное количество перекрестков. В какую сторону свернуть и по какой дороге продолжить свой путь? «Перекресток» – одна из гипотез, отвечающих на вопрос: «Зачем мы приходим в этот мир и в чем смысл нашего существования?» Вдохновляющая психологическая повесть с увлекательным сюжетом и философским подтекстом.

Предисловие

Кто не усомнился бы, услышав утверждение, будто некто провел выходные с Богом, и не где-нибудь, а в заброшенной хижине?

Я знаком с Маком чуть больше двадцати лет, с того дня, когда мы оба пришли на помощь соседу, чтобы собрать в тюки сено, которое он заготовил для пары своих коров. С тех пор мы с Маком, выражаясь на молодежном жаргоне, тусуемся вместе, пьем кофе – хотя в моем случае это обжигающий чай. Общение приносит нам удовольствие, оно окрашено радостью, но порой в уголке глаз блеснет слезинка. Откровенно говоря, чем старше мы становимся, тем больше тусуемся, если вы понимаете, что я имею в виду.

Его полное имя Макензи Аллен Филлипс, хотя многие знакомые зовут его Алленом. По семейной традиции мужчинам всегда дают одинаковое первое имя, поэтому люди обычно знают их под вторым именем, вероятно, чтобы избежать манерного обозначения цифрами I, II, III или добавления уточнений вроде «младший» и «старший». Подобные имена хороши для персонажей телерекламы, в особенности для тех, кому нравится изображать близкого друга. Таким образом, он сам и его дед, отец, а теперь и его старший сын носят имя Макензи, но обычно к ним обращаются по второму имени. Лишь Нэн, его жена, да ближайшие друзья называют его Маком (впрочем, несколько раз я слышал, как посторонние люди кричали: «Эй, Мак, где ты учился водить машину?»).

Мак родился на Среднем Западе, в семье фермеров с ирландскими корнями. В семье с детства приучали к физическому труду и строгим правилам в быту. Его отец хотя и служил церковным старостой, нередко уходил в запой, особенно в засушливое время или когда дожди случались слишком рано, а также в перерывах между засухой и дождями. Мак о нем почти ничего не рассказывал, но если все-таки заводил разговор на эту тему, то его лицо становилось непроницаемым, а взгляд – потухшим. По обрывкам его рассказов я понял, что его отец не относился к тем добродушным алкоголикам, которые, напиваясь, со счастливой улыбкой заваливаются спать; напротив, напившись, он сначала избивал жену, а потом просил у Бога прощения.

Переломный момент в жизни семьи наступил после одной исповеди. Тогда тринадцатилетний Макензи без всякого желания с его стороны согласился пойти к священнику. Поддавшись сиюминутному порыву, он со слезами покаялся, что ни разу не попытался защитить мать, когда отец нещадно бил ее. Увы, Мак не принял во внимание, что священник молился вместе с его отцом. Вернувшись домой, мальчик увидел, что отец уже поджидает его на крыльце, а мать и сестры подозрительно отсутствуют. Позже он выяснил, что их отправили к тетушке Мэй, чтобы отец мог надлежащим образом привить непокорному сыну уважение к старшим. Отец привязал Мака к большому дубу и почти два дня наставлял его то ремнем, то чтением Библии, а едва протрезвев, снова прикладывался к бутылке.

Спустя две недели, как только Мак встал на ноги, он ушел из дома. Но накануне насыпал крысиного яда во все бутылки со спиртным, какие ему удалось отыскать на ферме. Затем он выкопал из тайника возле отхожего места небольшую жестяную коробку, в которой хранил свои сокровища: семейную фотографию, на которой все щурились, потому что слепило солнце (отец стоял в сторонке от остальных); бейсбольную карточку с Люком Истером за 1950-й год, когда началась карьера этого игрока; флакончик с остатками духов «Ма Грифф» (единственные духи, какими пользовалась его мать); катушку ниток с парой иголок; серебристую литую модель самолета «F-86» ВВС США и накопления всей его жизни – пятнадцать долларов и тринадцать центов. Пока отец похрапывал после очередной попойки, он тайком проник в дом и сунул под подушку матери записку. В ней было написано: «Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь». Поклялся, что не вернется, и не возвращался – очень долго.

В тринадцать лет трудно прожить в одиночку, но у Мака не было выбора, и ему пришлось приспосабливаться. Он редко делился тем, как прожил последние семь лет. Большую часть этого времени он провел в чужих краях, работал и посылал бабушке и деду деньги, чтобы они передали их матери. В какой-то далекой стране, судя по его рассказу, он даже участвовал в вооруженном конфликте и с тех пор люто ненавидит войну. Когда ему было за двадцать, он отправился в Австралию. Там он поступил в семинарию и некоторое время изучал теологию и философию, а затем вернулся в Штаты. Он встретился с матерью и сестрами и вскоре перебрался в Орегон, где познакомился с Нэннетт А. Сэмюэльсон и женился на ней.

В мире рассказчиков Мак – мыслитель и деятель. Он не проронит ни слова, если только вы не спросите его о чем-нибудь напрямую, чего большинство народа предпочитает не делать. А когда он начинает говорить, в вас зарождается сомнение: уж не пришелец ли это с другой планеты, который человеческие мысли и поступки воспринимает совершенно иначе, чем остальные.

Дело в том, что он обычно чувствовал себя неуютно в мире, где большинство людей способны услышать лишь то, что они хотят слышать, а значит, совсем немного. Те, кто с ним знаком, как правило, относятся к нему неплохо, правда, до той поры, пока он держит свои мысли при себе. Но даже когда он начинает говорить, дело совсем не в нем – просто в них пробуждается недовольство собой.

Мак как-то сказал мне, что в молодости он был более открытым, но со временем понял, что подобные разговоры служили лишь защитной реакцией; часто разговор заканчивался тем, что он выливал свою боль на окружающих. Он говорит, что указывал людям на их недостатки и, уничижая других, возвеличивал себя, испытывая при этом ложное чувство собственного превосходства и власти над ними.

Пишу эти строки и мысленно представляю себе Мака таким, каким знал его: обычный человек, внешне ничем не примечательный для тех, кто не знает его по-настоящему. Ему скоро стукнет пятьдесят шесть; это чуть полноватый, лысеющий, невысокий белый мужчина. Вы, вероятно, даже не обратите на него внимания и не заметите ничего необычного, сидя рядом с ним в автобусе, пока он дремлет во время своей еженедельной поездки в город на деловую встречу. В основном он работает в своем маленьком кабинете дома, на Уайльдкэт-роуд. Он продает какие-то товары из сферы высоких технологий и технических новинок – не стану даже притворяться, будто что-то смыслю в том, – которые непостижимым образом ускоряют жизнь, словно жизнь недостаточно быстротечна.

Вам невдомек, насколько Мак умен, пока вам не доведется услышать его разговор с каким-нибудь специалистом. Я однажды присутствовал при подобной беседе: его язык вдруг стал мало похожим на разговорный, и я поймал себя на том, что усиленно пытаюсь уловить ход его мысли, которая разливается, словно река по драгоценным камням. Он в состоянии поддержать разговор практически на любую тему, и хотя вы понимаете, что у него есть твердые убеждения, он ведет себя столь деликатно, что позволяет вам оставаться при своем мнении.

Его излюбленные темы – Бог и Творение, а еще почему люди порой слепы. Глаза его загораются, опущенные уголки губ в улыбке поднимаются кверху, а обычное усталое выражение лица исчезает; он становится похожим на маленького мальчика, который не скрывает своих эмоций. В то же время он не фанатичен. Пожалуй, его отношение к религии и, возможно, даже к Богу можно охарактеризовать двумя словами: любовь-ненависть. Вполне возможно, что даже Бога он считал высокомерным и отрешенным. Сдержанность Мака порой давала сбои, и тогда выступали шипы сарказма; они были похожи на острые дротики, отравленные ядовитым источником, спрятанным глубоко внутри него. Хотя мы оба посещаем по воскресеньям одну и ту же церковь с ее традиционными скамьями и пюпитрами (церковь Пятьдесят пятой независимой ассамблеи святого Иоанна-крестителя, как мы ее называем), я вижу, что ему там не по себе.

Мак прожил с Нэн больше тридцати по большей части счастливых лет. Он говорит, что Нэн спасла ему жизнь и дорого заплатила за это. По какой-то неведомой мне причине, она, по-видимому, любит его сейчас даже сильнее, чем раньше. Впрочем, мне кажется, что в молодости он сильно чем-то ее обидел. Многие наши обиды пронизывают взаимоотношения, и я знаю, что прощение остается незаметным для сторонних наблюдателей.

Как бы то ни было, Мак женат. Нэн, подобно цементному раствору, скрепляет семейный очаг. Пока Мак сражается в мире, окрашенном в бессчетное количество оттенков серого, она живет в черно-белом мире. Здравый смысл проявляется в ней настолько естественно, что она даже не считает его даром Божьим. Семейные заботы не позволили ей осуществить мечту своей юности и стать врачом, но, работая медсестрой, она преуспела, и ее имя получило известность в медицинских кругах, поскольку она имела дело с особенными пациентами – с неизлечимыми онкологическими больными. И если Маку свойственна широта понимания веры, то Нэн – глубина.

Эти, казалось бы, не очень подходящие друг другу люди произвели на свет пятерых необычайно красивых детей. Мак любит пошутить, что свою красоту они унаследовали именно от него, «поскольку красота Нэн осталась при ней». Двое из трех мальчиков уже живут отдельно: Джон недавно женился и занимается продажами в одной из местных компаний; Тайлер окончил колледж, получил степень магистра, переехал и теперь преподает в школе. Джош и одна из девочек, Кэтрин (Кейт), пока еще живут с родителями и учатся в местном колледже. И последний, поздний ребенок, Мелисса, или Мисси, как мы любили ее называть, она… впрочем, скоро вы узнаете о них куда больше, прочитав эту книгу.

За последние годы Мак очень изменился. Сколько помню, он всегда был мягким и добросердечным малым, но после того как три года назад оказался в больнице, он превратился в одного из тех редких людей, с которыми чувствуешь себя особенно уютно, как ни с кем другим. Когда мы прощаемся, меня не покидает чувство, будто только что в моей жизни состоялась самая важная беседа, пусть даже говорил в основном я. А что касается отношения к Богу, то Мак теперь не растекается вширь, а устремлен вглубь. Однако подобное погружение ему обошлось слишком дорого.

Сейчас он ведет себя иначе, не как лет семь назад, когда в его жизни поселилась Великая Скорбь и он замкнулся в себе. В то время, словно между нами была негласная договоренность, мы с ним почти не общались. Я изредка встречал его в бакалейной лавке и еще реже в церкви, и хотя мы обменивались дружескими объятиями, но почти не разговаривали. Он даже избегал смотреть мне в глаза, видимо опасаясь затрагивать тему, которая могла растревожить измученную душу.

А нынешние перемены произошли после ужасной трагедии с… Ну вот, я опять забегаю вперед. Всему свое время. Достаточно сказать, что за последние несколько лет Мак вернулся к жизни и его больше не тянет на дно бремя Великой Скорби; в нем зазвучала иная музыка, и я сгораю от нетерпения, когда можно будет исполнить для вас эту мелодию.

Несмотря на то что Мак умеет прекрасно излагать свои мысли в ходе беседы, тем не менее он чувствует себя неуверенно, когда дело доходит до письма, к которому, как он знает, у меня особая страсть. Поэтому он и попросил меня записать эту историю «для детей и Нэн». Это было важно для того, чтобы они поняли, как сильно он их любит и что творится в его внутреннем мире. Вам знакомо это место – то место, где в полном одиночестве пребываете вы и, возможно, Господь Бог, если вы в Него верите. Впрочем, Бог может присутствовать там, даже если вы в Него не верите. Это очень на Него похоже.

Все, о чем вам предстоит узнать, на протяжении многих месяцев мы с Маком пытались излить на бумагу. Все это лишь малость… в общем, это лишь часть невероятной истории. Насколько правдивы отдельные эпизоды этого повествования, судить не мне. Достаточно сказать, что, хотя описанное здесь событие не имеет под собой научной подоплеки, оно тем не менее может оказаться правдой. Признаюсь, меня до глубины души волнует то, что я сам стал частью этой истории, побывал там, где никогда раньше не был, и не думал даже, что подобные места вообще могут существовать. Скажу как на исповеди: мне ужасно хочется, чтобы все рассказанное Маком оказалось правдой. Большую часть времени я провожу с ним, но бывают дни, когда осязаемый мир из бетона и компьютеров кажется подлинным, тогда я теряю нить, и меня одолевают сомнения.

И еще несколько предварительных замечаний. Если вдруг эта история придется вам не по душе, Мак скажет только: «Прошу прощения, но изначально это писалось не для вас». Еще раз повторюсь: возможно, это происходило на самом деле. То, что вы прочитаете, – это все, что запечатлела память Мака. Это его история, а не моя, поэтому в тех единичных эпизодах, где речь идет обо мне, я говорю о себе в третьем лице.

Память – ненадежный друг, особенно когда это касается катастрофы, и я не удивлюсь, если, несмотря на наши старания передать все как было, всплывут фактологические ошибки или искаженные воспоминания. В этом нет никакой преднамеренности. Гарантирую, что диалоги и события воспроизведены настолько правдиво, насколько сумел передать их Мак, поэтому прошу вас проявить к нему снисходительность. Вы сами увидите, что рассказывать о подобном не так-то просто.

Вилли

Глава 1
На перепутье

На середине жизни – развилка двух дорог.

Я слышал мудрого слова,

Как выбрал он тропу, что хожена едва,

И изменить потом уж ничего не мог.

Ларри Норман (приношу извинения Роберту Фросту)

На редкость бесснежную зиму сменил дождливый март. Холодный атмосферный фронт, прорвавшийся из Канады, блокировал ураганный ветер, устремившийся по каньону с Восточного Орегона. Весна была уже на пороге, однако бог зимы не собирался передавать бразды правления. Горные хребты окутало снежное покрывало, и дождь, падавший на холодную землю вокруг дома, превращался в лед – ну разве не повод для Мака уютно устроиться с книжкой и кружкой горячего сидра у жаркого, потрескивающего камина?

Но вместо этого Мак провел все утро за компьютером. Удобно устроившись в своем кабинете, в пижамных штанах и футболке, он занимался продажами, в основном на Восточном побережье. Он часто отвлекался, вслушиваясь в перезвон льдинок, бьющихся о стекла, наблюдая, как пейзаж за окном неспешно, но неумолимо скрывается под ледяной коркой. Мак с восторгом ощутил себя в ловушке, словно он стал узником ледяного плена в собственном доме.

Какое же это удовольствие, когда ураган нарушает привычную рутину! Снег или ледяной дождь внезапно освобождает тебя от ожиданий и обязательств, от бремени деловых встреч и планов. В отличие от болезни, удела отдельных людей, непогода касается каждого. Ты почти слышишь, как единый вздох облегчения исходит от соседнего городка и его окрестностей, которым вмешательство Природы позволило сделать передышку в утомительной людской суете. Все пострадали от ненастья, и не было нужды искать оправданий. Нет никакой необходимости извиняться за нарушенные обязательства – все понимают: причина действительно уважительная. Неожиданная пауза в тягостном ритуале текущих дел наполняет сердце весельем.

Разумеется, справедливо и то, что стихия помеха бизнесу, и пока одни компании приумножают прибыль, другие несут убытки; иными словами, находятся те, кто не испытывает радости от вынужденного простоя. Но им некого винить за спад производства или снежные заносы, помешавшие добраться до офиса. И даже если ураган продержится не дольше двух-трех дней, каждый ощущает себя хозяином положения единственно потому, что капли воды замерзли, прежде чем упасть на землю.

В такой ситуации даже обыденные дела становятся необычными. После обеда Мак вышел на улицу, прилагая недюжинные усилия, чтобы добраться по длинной подъездной дорожке до почтового ящика. Лед как по волшебству превратил это простое ежедневное действие в опасную затею. Мак пытался противостоять буйному напору стихии, словно бросал вызов. Тот факт, что никто не стал свидетелем его отваги, не имел особого значения, но сама мысль об этом вызывала улыбку на его лице.

Ледяные дробинки обжигали щеки и руки, пока он осторожно преодолевал чуть заметные неровности на скользкой подъездной дорожке; он сам себе казался подвыпившим матросом, который настойчиво стремиться попасть в пивную. Когда в лицо бьет ледяной ураган, очень трудно передвигаться с видом непоколебимой уверенности. Буря показала свой нрав, и Мак дважды поднимался с колен, прежде чем наконец-то приник к почтовому ящику, словно это давно потерянный друг.

Он замер, наслаждаясь красотой пейзажа в хрустальной огранке. Все вокруг источало свет и вносило свою лепту в горделивое сияние уходящего дня. Деревья в ближайшем поле облачились в прозрачные мантии и царственно застыли. Ослепительный сказочный мир на мгновение заставил Мака забыть о Великой Скорби.

Он почти минуту сбивал лед, крепко запечатавший дверцу почтового ящика. Как награду за усердие, он достал из ящика конверт с напечатанной на нем фамилией Мака: ни марки, ни штемпеля, ни обратного адреса. С любопытством он надорвал конверт; это было непросто сделать, если принять во внимание, что пальцы свело от холода. Он повернулся спиной к ветру, от которого захватывало дух, встряхнул конверт и на выпавшем прямоугольничке бумаги прочел напечатанные на машинке слова:

Макензи!

Прошла целая вечность. Я скучаю по тебе. В следующие выходные буду в хижине на случай, если ты захочешь повидаться.

Папа

Мак окаменел. Его сковал прилив дурноты, которая быстро переросла в приступ гнева. Он старался не думать об этой хижине, но порой невольно вспоминал о ней, и всегда с недоброй усмешкой. Это, наверное, чья-то злая шутка. А подпись «Папа» просто убивает!

– Идиот, – пробормотал он, подумав о почтальоне Тони, дружелюбном итальянце с добрым сердцем и явным отсутствием такта.

Как он вообще мог опустить в ящик такой странный конверт? На нем даже нет марки. Мак сердито запихнул конверт и записку в карман пальто и повернулся, чтобы начать скольжение в сторону дома. Теперь порывы ветра били в спину. К ящику он пробирался, преодолевая сопротивление урагана, а сейчас ветер подгонял его по скользкому льду в сторону дома.

Мак благополучно преодолел большую часть пути, пока не добрался до того места, где дорожка сворачивала влево и был небольшой уклон. Без всяких усилий он ускорил шаг. Подошвы заскользили, и он чувствовал собственную беспомощность, словно утка на замерзшем водоеме. Отчаянно балансируя руками и стараясь удержать равновесие, Мак понял, что его несет прямо на одинокое дерево, растущее у дорожки, нижние ветви которого он срубил несколько месяцев назад. И теперь оно было готово распахнуть свои объятия, судя по всему, с явным намерением взять небольшой реванш. Оценив ситуацию, он попытался приземлиться на мягкое место – уж лучше получить синяки, чем занозы на лице.

Всплеск адреналина выбил из равновесия, и, словно в замедленной съемке, Мак увидел, как его ноги устремились вверх, будто он попал в ловушку в джунглях. Он ударился затылком и затормозил у самого ствола дерева, которое свысока смотрело на него, как бы выражая легкую досаду.

Мир мгновенно померк, во всяком случае, так показалось Маку. Он лежал, нокаутированный ударом, и смотрел в небо, подставляя пылавшее лицо под ледяную россыпь дождя. Вскоре появилось ощущение странного тепла и покоя, а вспышка ярости погасла.

– Ну и кто здесь идиот? – спросил он себя, надеясь, что никто его не видел.

Струи дождя затекали под пальто и свитер, и Мак понимал, что скоро продрогнет до костей. Он по-стариковски приподнялся на четвереньки, стоная от боли, и лишь сейчас заметил алый след, ведущий к месту его падения. Тупая боль пронзила весь затылок. Он спонтанно протянул руку к голове, и ладонь окрасилась кровью.

Царапая ладони и колени о шершавый лед и колкий гравий, Мак наполовину полз, наполовину скользил, пытаясь выбраться на ровный отрезок дорожки. Собрав все свои силы, он поднялся на ноги и поплелся к дому, поверженный мощью льда и земного притяжения.

Оказавшись в доме, Мак начал стаскивать с себя одежду, но окоченевшие пальцы не слушались. Он скинул промокшую, перепачканную кровью одежду у входной двери и, опираясь руками о стены, со стонами направился в ванную, чтобы осмотреть рану. Разбитая голова сочилась кровью, несколько крошечных камешков прилипли к волосам. Он ощутил огромную шишку, напоминавшую горб кита, вынырнувшего из недр океана.

При помощи маленького зеркальца он старался разглядеть отражение затылка в зеркале ванной. Однако руки не слушались и не двигались в нужном направлении, поэтому он оставил затею с зеркалами. На ощупь он удалил самые крупные частички мусора, прилипшие к голове, и вдруг почувствовал резкую боль. Схватив из аптечки средство для неотложной помощи, он наскоро смазал рану, а затем забинтовал найденным в шкафчике бинтом и обвязал голову полотенцем. Он взглянул на себя в зеркало и усмехнулся: чем не матрос из «Моби Дика»?

Не оставалось ничего иного, как ждать возвращения Нэн, которая окажет ему квалифицированную помощь – это одна из привилегий мужа профессиональной медсестры. Кроме того, чем хуже он будет выглядеть, тем на большее сочувствие можно рассчитывать. Любое испытание должно быть вознаграждено, если оно было достаточно серьезным. Он выпил пару обезболивающих таблеток, чтобы заглушить пульсацию ноющего от боли затылка, и поковылял к входной двери.

Мак все время помнил о записке. Обшарив груду мокрой грязной одежды, он наконец нашел ее в кармане пальто и зашаркал в сторону кабинета. Отыскав в справочнике телефон почты, набрал нужный номер. Как он и ожидал, трубку сняла Анни, начальница почтового отделения и хранительница чужих тайн.

– Привет, случайно, нет Тони поблизости?

– Привет, Мак! Это ты? Узнала тебя по голосу. – Ну конечно, узнала. – Извини, но Тони еще не вернулся. Я только что говорила с ним по рации, он на полпути к Уайльдкэт. Хочешь, свяжусь с ним и попрошу позвонить тебе? Может, что-нибудь ему передать?

– Это ты, Анни? – переспросил он, хотя без всяких сомнений узнал говор уроженки Среднего Запада. – Прости, я сейчас был занят. Не расслышал ни слова.

Она засмеялась:

– Слушай, Мак, я знаю, что ты услышал каждое слово. Не вчера на свет появилась. Что ему передать, если он все же вернется?

– Да ты уже ответила на мой вопрос.

На другом конце провода повисло молчание.

– А ты задал вопрос? Странно… Что с тобой, Мак? По-прежнему куришь много дури или ты делаешь это только по воскресеньям, чтобы скоротать время церковной службы? – Она захлебнулась от хохота в приступе величия собственного чувства юмора.

– Слушай, Анни, ты же знаешь: я не курю дурь – никогда этого не делал и не собираюсь. – Разумеется, Анни ничего такого не знала, но Мак решил подстраховаться, кто знает, что она вспомнит из их разговора через день-другой. Ее чувство юмора не раз на пустом месте раздувало веселенькую историю, которая вскоре превращалась в «факт». Он уже мысленно представил свое имя в списке тех, за кого надо помолиться. – Ну ладно, не беда, поговорю с Тони в другой раз.

– Как скажешь. Ты лучше посиди дома, так спокойнее. Знаешь, парни вроде тебя с возрастом теряют чувство равновесия. Не хочу, чтобы ты поскользнулся и ушиб свои достоинства. Если погода ухудшится, Тони может и вовсе до тебя не добраться. Мы справляемся со снегом, слякотью и темнотой, но сегодняшний град – это настоящий вызов.

– Спасибо, Анни. Постараюсь не забыть твой совет. Потом поговорим. Пока.

Голова трещала еще сильнее, словно крошечный молоток бил в такт его сердца. «Странно, – подумал он, – кому вздумалось положить конверт в наш почтовый ящик?» Болеутоляющее еще не подействовало, но приглушило тревогу и навеяло страшную усталость. Он опустил голову на письменный стол, и на мгновение, как ему показалось, погрузился в сон. Его разбудил телефонный звонок.

– А… алло?

– Привет, дорогой. Ты что, заснул?

Звонила Нэн. Ее голос звучал на редкость бодро, хотя он уловил привычную затаенную грусть, которая слышалась в любом их разговоре. Она любила такую погоду не меньше, чем он. Он зажег настольную лампу, взглянул на часы и удивился, что проспал пару часов.

– Ага, извини. Кажется, я немного вздремнул.

– Что-то голос у тебя какой-то слабый. Все в порядке?

– Угу. – За окном было довольно темно, однако Мак видел, что буря не унималась. Снежный покров наверняка подрос сантиметров на пять. Ветви дерева склонились до самой земли. Он поймал себя на мысли: если поднимется ветер, какая-нибудь ветка обязательно сломается. – У меня произошло небольшое ЧП на нашей дорожке, когда я выходил посмотреть почту, все остальное в полном порядке. А ты где?

– Я по-прежнему у Арлин. Думаю, нам с детьми лучше переночевать здесь. Семейное окружение идет Кейт на пользу… кажется, она начинает восстанавливать душевное равновесие. – Арлин, сестра Нэн, жила за рекой, в штате Вашингтон. – В такую погоду лучше не выходить из дома. Надеюсь, к утру все утихнет. Жаль, что мы не успели попасть домой до урагана, ну да что теперь говорить об этом. – Она помолчала. – Как там дома?

– Хорошо, вокруг потрясающе красиво, но безопаснее смотреть на это из окна, чем гулять, поверь. Я даже слышать не хочу о твоем возвращении домой в такую непогоду. Никто никуда не едет. Вряд ли Тони удастся доставить нам почту.

– А я думала, ты уже ее получил, – удивилась она.

– Нет, почты не было. Я думал, что Тони уже приезжал, поэтому вышел проверить. Но. – Он колебался, глядя на записку, которая лежала на письменном столе. – Ящик был пуст. Я позвонил Анни. Она сказала, что Тони, возможно, не сумеет подняться на наш холм. Лично я не собираюсь еще раз выходить из дома, чтобы проверить, удалось ли это ему. Кстати, – он быстро сменил тему разговора, желая избежать ненужных вопросов, – как там Кейт?

Последовало молчание, затем раздался долгий вздох. Когда Нэн заговорила, то перешла на шепот, и он понял, что супруга на другом конце линии прикрывает трубку рукой.

– Хотела бы я знать, Мак. С ней говорить что с камнем. Чего я только не делала, чтобы расположить ее. Среди родных она немного оттаивает, а потом снова прячется в свою раковину. Я просто не знаю, как быть. Все молюсь и молюсь, чтобы Папа помог нам достучаться до нее, но… – Она снова смолкла. – Чувствую, что он нас не слышит.

Папа – любимое общение Нэн к Богу, выражавшее ее восторг и глубокую привязанность к Нему.

– Милая, я уверен, Господь ведает. Все наладится. – Эти слова не принесли ему облегчения, но ему хотелось успокоить тревогу, прозвучавшую в ее голосе.

– Я знаю, – вздохнула она. – Надеюсь, Он поспешит.

– И я тоже, – только и смог вымолвить Мак. – Хорошо, оставайся с детьми на ночлег, не рискуйте. Передай привет Арлин и Джимми, поблагодари от моего имени. Надеюсь, завтра увидимся.

– Хорошо, дорогой. Мне надо помочь остальным. Все суетятся и ищут свечи – электричество могут отключить. Тебе бы тоже не мешало об этом побеспокоиться. Свечи есть в подвале, а в морозильнике лежат пирожки, их можно разогреть. У тебя действительно все в порядке?

– Ну, больше всего пострадала моя гордость.

– Не обращай внимания. Надеюсь, завтра увидимся.

– Хорошо, дорогая. Берегите себя. Позвони, если вам что-нибудь понадобится. Пока.

«Какая глупость – говорить такое», – подумал он, повесив трубку. Разве он сможет помочь, если им действительно что-то понадобится?

Мак сидел и смотрел на письмо. Он был озадачен и пытался разобраться в какофонии тревожных чувств и смутных образов – миллион мыслей проносились в голове со скоростью миллион километров в час. Наконец он встал, сложил записку, бросил ее в жестяную банку и затем выключил свет.

Мак нашел еду, которую можно было разогреть в микроволновке, взял подушку с одеялом и направился в гостиную. Взглянул на часы: началась программа Билла Мойерса[1]1
  Билл Мойерс (род. 1934) – американский журналист и политический обозреватель; в 1965–1967 гг. работал пресс-секретарем Белого дома. – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть] – его любимая телепередача, которую он старался не пропускать. Мойерс принадлежал к тем немногим людям, с кем Мак хотел бы познакомиться; блистательный и прямой, способный с поразительной откровенностью выразить свои мысли и проявить искреннее сострадание к людям. Один из сюжетов этого вечера был посвящен нефтепромышленнику, который неожиданно начал заниматься добычей… воды.

Привычным жестом, не отрывая взгляда от экрана, Мак протянул руку к краю стола, взял рамку с фотографией маленькой девочки и прижал ее к груди. Другой рукой он натянул одеяло до подбородка.

Вскоре в комнате раздавалось похрапывание. По телевизору показывали сюжет о выпускнике средней школы из Зимбабве, которого избили за антиправительственные выступления. Однако Мак уже боролся со сновидениями: возможно, сегодня он не увидит кошмаров, возможно, ему приснятся лед, дерево и его падение.