Текст книги "Соучастники"

Глава 15

Наутро я беззвучно боролась с ужасающим похмельем на встрече в половине одиннадцатого с Сильвией и командой Сэмми Левковица – американскими прокатчиками “Твердой холодной синевы”. Сэмми был в киноиндустрии человеком легендарным, известным тем, что покупал неприметные перлы авторского кино и мощно раскручивал их до наград и коммерческого успеха. Его самого на встрече не было, а встреча была просто летучкой перед выпуском фильма, который был назначен на ноябрь, чтобы к наградному сезону успело поработать сарафанное радио. На меня волнами накатывала тошнота; весь разговор я кивала и в больших количествах поглощала воду. Я поняла, что пока мы с Сильвией занимались нашим прокатчиком, Зандер с Хьюго, наверное, спокойненько отсыпались после самой бурной части вчерашнего празднества.

Когда они днем прибрели в офис, последствия были налицо. Под глазами у Зандера набухли темные мешки, а лицо Хьюго потемнело от щетины. Они просочились в дверь и безмолвно обмякли на диване.

– Добрый день, – сказала я не без сарказма.

Хьюго кивнул мне. Зандер крякнул и отвернулся.

После минуты молчания я попыталась продолжить этот односторонний разговор.

– Допоздна вы вчера?

– Да уж, – хихикнул Зандер. – Допоздна – не то слово.

– До четырех мы сидели? До пяти? – спросил Зандера Хьюго. Тот рассеянно кивнул.

– Ого, – сказала я с каменным лицом. – Весело, наверное, было.

Они переглянулись с заговорщицким видом и расхохотались.

– Да уж веселее некуда, – Зандер фыркнул от смеха.

Я вспомнила школьных качков, перебрасывавшихся хвастливыми, непонятными посторонним репликами о том, что творилось на их вечеринках по выходным. Я решила не льстить им вопросами. Вернулась к своим письмам.

Хьюго увлеченно печатал что-то на своем “блэкберри”, а Зандер пустыми глазами смотрел перед собой, когда в комнату вошла Сильвия.

– Глядите-ка, кто соблаговолил воскреснуть, – сухо сказала она. Встала перед ними, качая головой. – Так, ладно, ребята, я рада, что вы вчера повеселились. Погуляли на славу – а теперь нам надо фильм делать.

Зандер посмотрел на нее и покорно кивнул. Хьюго так и сидел в телефоне. Сильвия вскипела.

– Мы можем поговорить о подборе актеров? Зигги, – скомандовала она, – сделаешь ребятам кофе? А ты, Сара, принесешь фотографии и предложения агентов?

И пока Зандер с Хьюго тупо потягивали эспрессо, я рассказывала о наших возможностях по части кастинга.

Главная роль в “Яростной” была женской – и сложной. Кэти Филипс, мать-одиночка (в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет), скорбящая по недавно погибшему мужу. Вынужденная защищать свой дом и свою дочь от опасных незваных гостей, в то же время распутывая заговор преступников, убивших ее мужа. Мы знали, что эту роль любая начинающая актриса оторвет с руками. Роль – лакомый кусок, как говорится в киноиндустрии.

Кэти Филипс – имя для хорошей девушки. Ведь Кэти в глубине души была хорошей, милой девушкой, вынужденной совершать все более и более отчаянные, лихие поступки, чтобы защитить себя и шестилетнюю дочь. Она была дерзкой, она была смелой, она была атлетичной, она была умной. У нее был диплом хорошего университета, но при этом она в двадцать с чем-то лет уже стала матерью. И, разумеется, она должна была быть красоткой. Стройной. Сексуальной. Но без распущенности. “Природной красавицей”, как определил ее в сценарии Зандер.

Все агентства представляли интересы тучи клиенток, которые могли сыграть двадцатипяти-тридцатилетнюю, все были хорошенькие, актерским навыком владели на разном уровне. Когда я послала в офис Андреа характеристику роли “Кэти Филипс”, на следующий день мне оттуда прислали письмо с фотографиями и резюме тридцати женщин. И это – только одно агентство. Обзвонив несколько агентств, я получила больше двухсот фотографий актрис.

Изучая эти двести с лишним портфолио, я вникала в опыт этих женщин: учеба, предшествующие роли, и распределяла их по разным стопкам согласно профессиональной компетентности. “Идеально” в отношении опыта, “Возможно” и “Нет”. Затем я прошлась по стопкам “Идеально” и “Возможно” и устранила женщин, которые мне просто не приглянулись. Какая-то невзрачная. Какая-то веснушчатая. Лицо какое-то лошадиное. Коротко говоря – недостаточно хорошенькая.

Признаю, это занятие доставляло мне некоторое удовольствие. Подумать только – я, никому не известная двадцатисемилетняя женщина, единолично, одним движением руки, решала, будет ли начинающая актриса рассмотрена на главную роль.

Пусть мои начальники меня изводили – в эти минуты я испытывала прилив сил, единственное в своем роде ощущение власти над этими незнакомками. Да: я, женщина, оценивала этих других женщин по их внешности. В сущности, по тому, как они выглядели на одной-единственной черно-белой фотографии. Но что я говорила? Мы в киноиндустрии только и делаем, что друг друга судим. Иногда наша работа только в этом и состоит.

И я совершенно точно была не таким строгим судьей, как Зандер с Хьюго.

На встрече этим двоим не терпелось разделаться с мужскими ролями – их окрылял предстоящий смотр привлекательным молодым женщинам, которые могли бы сыграть Кэти Филипс. Я рассказывала о первоочередных предложениях, сделанных агентствами, а Зандер с Хьюго жадно тянули руки к фотографиям, как колядующие на Хэллоуин дети. Но они, кажется, были разочарованы и большинство фотографий отвергали.

Сильвия была оптимистичнее.

– Возможно, она подойдет, – предположила она, держа фотографию серьезной на вид блондинки. – Дженни Оливер. Регулярно снималась в “Законе и порядке”. Очень много играла в театре. Номинировалась на “Тони”.

– Не, – поежился Зандер. – С таким-то носом…

– А эта? – Сильвия взяла другую фотографию. – Я ее помню по одному телефильму о городке на Среднем Западе. Она там хороша была.

– Старовата, – хмыкнул Зандер. – По наружности не дотягивает.

– Так, давай сюда эту стопку. – Зандер потянулся к кипе “Возможно”, и они с Хьюго стали быстро ее просматривать: так мог бы сдавать карты заскучавший фокусник. – Поглядим, как тут с красотками…

Хьюго фыркнул и глотнул кофе.

Разбирая стопку, они обменивались замечаниями.

– А эта тебе как?

– О, эта что надо. Я б ее того.

Шорк-шорк.

– На дальнобойщика похожа, – Зандер хохотнул и бросил фотографию на пол.

– Дитя инцеста. И у кого только агентов не бывает…

Опять фырканье. Очередная фотография падает на пол.

– Ох ты, какая. Ну здравствуй, красотуля.

Зандер взялся за новую стопку на одобрение.

– О, гляди-ка… У нее в “особых навыках” танец на шесте.

Они похихикали.

Мы с Сильвией обменялись страдальческим взглядом, в котором было солидарное недовольство.

– Ребята, – сказала Сильвия. – Давайте-ка посерьезнее. Не тратьте время на тех, кого вообще никто не знает, – они отпугнут агента по продажам.

– Она-то? – сказал Зандер, держа фотографию знойной блондинки. – Она не пугает. Она так заводит. Глянь, какие губы.

– Мэри Неври. Обещаю – врать не буду, – одобрил Хьюго.

Они продолжали. Шорк-шорк-шорк.

Так как встреча превратилась в бог знает что, я вернулась за свой стол и начала писать письма. Зандер с Хьюго продолжали бормотать что-то друг другу и смеяться.

Вдруг Зандер повысил голос.

– Сара, – встревоженно сказал он. – А эта женщина что в этой стопке делает? Она похожа на путану из Гарлема.

Он держал фотографию Терезы Джозефс, чернокожей актрисы с высокими скулами и большими манящими глазами.

Я не совсем поняла, что Зандер имеет в виду, и помедлила.

– Ты имеешь в виду… что она чернокожая?

– Да уж ясно, что она чернокожая. А еще она похожа на путану.

Я не успела спросить Зандера, что именно в ее лице наводило на мысли о проституции; вклинилась воодушевленная Сильвия:

– Слушай, Зандер, а если так? Кэти может быть чернокожей. В роли отца пусть будет белый актер, но мы все равно могли бы взять кого-нибудь вроде… Хэлли Берри?

– Чего? – Зандер посмотрел на Сильвию с ужасом. – Не пойдет.

– Почему это? – спросила она.

– Потому что я ее чернокожей себе не представляю.

Одним словом, сказал как отрезал.

И вот так вот целой расе было отказано в лакомой роли Кэти Филипс.

Разумеется, одной расой дело едва ли ограничивалось. В присланных фотографиях я не увидела ни одной актрисы-азиатки, которую бы агентства рекомендовали. Латиноамериканки были наперечет.

И хотя Зандер прямым текстом этого так и не сказал, было очевидно, что Кэти Филипс предполагалась белой. Красоткой, умной и сексуальной. И неизбежно, безошибочно белой.

Я вернулась к своим письмам; во мне начало прорастать зернышко отвращения. Я не обращала не него внимания, делала вид, будто его не существует. Напоминала себе, что это просто неприятный этап, который нужно пройти. Впереди были большие дела: съемки фильма, возможно, даже переезд в Лос-Анджелес.

– Здесь ее нет, – мрачно произнес Зандер. – Не вижу я ее в этой стопке.

Скажи двум с лишним сотням актрис, что им вот так вот разом вынесут приговор, объявят, что все они как одна не годятся на главную роль, и сердца их будут разбиты. Но начинающие актеры и не подозревают, насколько на самом деле жесток этот бизнес, они слишком околдованы иллюзией, которую распространяет киноиндустрия: якобы если ты достаточно талантлив и достаточно увлечен, то рано или поздно добьешься успеха.

Никто никогда тебе не скажет, что вот оно, твое главное карьерное достижение: поглядит похмельный режиссер пять секунд на твою фотографию, да и бросит на пол. И тут же о ней забудет.

Я печатала свое, вполуха слушая обсуждение актеров для “Яростной”, и вникала в очень скучный список всякой техники, которую ждал от нас прокатчик “Твердой холодной синевы”.

– Ты что, действительно собираешься завернуть всех этих актрис? – недоверчиво спросила Зандера Сильвия. Она указала на пол, заваленный фотографиями: словно ураган пронесся. – Даже шоурилов никаких не посмотришь?

Зандер пожал плечами.

– Там есть какие-то на “возможно”, но вообще ничего особенного.

– Ну, – сказал Хьюго, – мы пока что просто присматриваемся. Много еще есть на свете актрис.

– Я обратилась в четыре лучших агентства, – напомнила я Зандеру.

– Не нашел он там правильную девушку, значит, не нашел, – вступился за него Хьюго. – Нечего тебе довольствоваться вторым сортом. Это твоя картина.

– Давайте-ка поговорим с кастинг-директорами, – сказала Сильвия. – Сара, узнаешь, с кем можно было бы встретиться в начале следующей недели? Пошли им сценарий, чтобы на выходных прочли, если они его еще не получили.

Она повернулась к Зандеру.

– Что скажешь? Хороший кастинг-директор будет держать руку на пульсе, может, посоветует кого-то, кого мы пропустили.

Но Зандер не проявил особого интереса. Рассеянно встал, надел очки.

– Ну да, наверное, – он пожал плечами. – Сколько времени?

– Без десяти четыре, – сказал Зигги.

– Что-то я сегодня никакой, – сказал Зандер в пространство. – Пойду, пожалуй.

Хьюго тоже встал.

– Давай-ка выпьем, я угощаю.

– Так, погодите… – Сильвия была потрясена. – Зандер, мы же с пресс-агентом встречаемся по поводу “Твердой холодной синевы”.

– Терпеть не могу пресс-агентов, – пробурчал Зандер. – Нет у меня сегодня настроения ни с кем из них встречаться. Сходите с Сарой, потом все расскажете.

Он говорил это уже в дверях, и Хьюго вышел следом за ним; Сильвия не успела больше ничего сказать. Мы смотрели, как захлопывается за ними дверь.

Вокруг журнального столика, у нас под ногами, как попало валялись забракованные фотографии. Черно-белые лица молодых женщин безучастно сияли с пола в пространство.

Глава 16

Я не помню, когда впервые услышала имя Холли Рэндольф. Но как-то, как будто исподволь – через разговоры с кастинг-директорами или просмотр IMDB, – ее имя до меня донеслось. И вот однажды я нашла ее агента, попросила шоурил и вставила его в DVD-проигрыватель у нас в офисе. Тогда по Нью-Йорку носились сотни таких DVD в пластиковых коробках с напечатанными на них логотипами агентств – их развозили курьеры на мотоциклах. Сколько же актеров надеялись получить новую роль, ту самую, которая принесла бы им успех.

Я привыкла вытаскивать эти DVD из коробок, вставлять в машинку, слышать щелчок какого-то невидимого электронного механизма – и ждать.

В тот раз, как и во всякий прочий, диск ожил, раскрутился, я уселась на офисный пол и с любопытством уставилась на экран телевизора.

– Кто это? – спросил Зигги.

– Холли Рэндольф, – сказала я, прочтя имя на коробке от DVD. И, как завороженная, стала смотреть дальше. – Никогда о ней не слышала, но она крута.

Тут я на миг прерываюсь, чтобы подумать о том, что я знаю о Холли Рэндольф сейчас, десять лет спустя.

Все это время я следила за ее карьерой с огромным интересом и с толикой гордости – почти родительской. Мне как будто хотелось говорить: это я ее открыла. Если бы не я, то никто бы из вас не знал о блистательной актрисе Холли Рэндольф.

Это, разумеется, не так. Кто-то другой мог одарить ее главной ролью в фильме с приличным бюджетом. Она могла бы продвинуться от телевидения до независимых фильмов и крупных студийных вещей. Через год она могла бы получить роль язвительной и все равно очаровательной возлюбленной, или умной студентки, или взрослой дочери мужчины в кризисе среднего возраста, которого бы играл какой-нибудь почтенный голливудский корифей.

За десять прошедших лет я видела, как она исполняет эти роли – и не только их. Актриса послабее работала бы непременным хорошеньким личиком и включениями экранной харизмы; Холли же добавляет глубины, скрытую нотку боли и обнаженности чувств… Возможно, отсюда – ощущение исключительной подлинности. Из-за того, чтó Холли эти десять лет превозмогала? И при этом стремительно делала карьеру, от номинации на “Золотой глобус” рванулась к “Оскарам” и “Тони”. Ее лицо красовалось на обложке журнала “Пипл”, над тестами “Баззфид” – Лицом к лицу с Холли Рэндольф, интервью. Пройдите тест на знание закусок и увидите, кто вы из персонажей Холли Рэндольф.

Теперь, глядя на ее карьеру, я еще сильнее восхищаюсь ее актерскими навыками. Носить разом столько масок – просто чтобы выжить. Персонаж, которым она становится на съемочной площадке. Та ипостась Холли, которую она должна играть на ток-шоу и торжественных церемониях. И, наконец, настоящая она, скрывающая правду о том, что, возможно, произошло, надежно утрамбовывающая ее за фасадом громкой славы.

Настоящую ее я когда-то знала – до того, как она стала знаменитостью. Во всяком случае, мне хочется думать, что это была настоящая она. А с другой стороны, разве мы по-настоящему что-нибудь знаем?

Две недели спустя я наконец-то познакомилась с Холли Рэндольф лично. Мы привлекли к работе над “Яростной” Вэл Тартикофф, дорогостоящего, но и уважаемого кастинг-директора. Как-то в среду днем Вэл и ее помощник Брайан устроили пробы в снятом для этого помещении на Геральд-сквер, куда в условленное время прибыли десять актрис – читать роль Кэти Филипс. До того я неделями подсовывала Зандеру шоурил Холли, но он, казалось, на мое предложение внимания не обращал. Поэтому я обрадовалась, увидев, что Вэл записала ее на пятнадцать минут четвертого.

Туда шли Зандер с Хьюго, поэтому Сильвия решила, что мне не следует растрачивать время компании, проводя целый день на пробах. Но мне было любопытно, и я перетасовала свои дела, чтобы провести в тот день на пробах час, с трех до четырех.

Холли вошла в комнату: миниатюрная, как и все остальные приглашенные актрисы ее возраста. Но в ее движениях была некая уверенность, благодаря которой ее стройная фигура казалась основательнее. То же самое можно было сказать о том, как она вообще держалась. На первый взгляд она была всего лишь хорошенькой светловолосой женщиной двадцати с чем-то лет, но как только она решала посмотреть на тебя и заговорить, ты сразу же отмечала ее. А камера все это укрупняла, ловила каждое мельчайшее движение ее лица, каждый легкий трепет чувства, трогавший эти ясные голубые радужки, этот нежный рот. Когда ее лицо возникло на экране перед нами, я увидела, что Зандер сделал стойку. Хьюго тоже.

– Здравствуйте, – радушно сказала Вэл Холли со своим густым нью-йоркским произношением. В тот день она уже успела шесть раз радушно сказать “здравствуйте” актрисам двадцати с чем-то лет, надеющимся получить роль Кэти Филипс.

– Привет, я Холли, – она крепко пожала Вэл руку.

– Знакомьтесь, это Холли Рэндольф. Это Зандер, наш автор сценария и режиссер, и Хьюго, наш продюсер.

Зандер Холли просто кивнул, зато Хьюго встал и исполнил свой европейский номер с поцелуями в обе щеки. Холли достойно это перенесла.

– Ой, и Сара, еще один наш продюсер, – спохватилась Вэл.

– Привет, – сказала мне Холли. Мне бы хотелось думать, что она почувствовала облегчение, увидев в комнате еще одну молодую женщину.

– Холли, удалось ли вам прочесть сценарий целиком? – После этого вопроса Вэл другие актрисы принимались осыпать сценарий комплиментами, нахваливая сочинение Зандера с таким придыханием, словно испытывали оргазм. Я подумала, не надоедает ли Зандеру все время выслушивать женские дифирамбы.

Ответ Холли был любезным, утвердительным и тонко сформулированным.

– Я прочла его с удовольствием, – сказала она. – У Кэти столько разных граней. Она мать, дочь, скорбящая вдова, героиня боевика. А ведь в жизни многие из нас действительно играют столько ролей разом.

– Роль в боевике – едва ли, – сострил Зандер. Всеобщий смех.

– Ну, всякое бывает, – в тон ему ответила Холли. Еще немного приятного веселья.

– Готовы почитать нам эти сцены? – спросила Вэл.

– Конечно! – радостно сказала Холли. – Мы можем начать со сцены с дочерью?

Даже это – решительность ее предложения – отличило ее от других актрис, которые предпочитали следовать указаниям. Они стояли, дрожа всеми своими грациозными телами, и чуть не шептали:

– С какой сцены мне начинать?

Никогда женская угодливость не раздражала меня так, как на пробах. Разумеется, все актеры отчаянно хотят роль, на которую пробуются. И все-таки есть особый навык – скрывать это подспудное отчаяние и преодолевать циничное недоверие трех-четырех человек, которые уже видели целую процессию исполнителей, читавших те же самые реплики, пытавшихся вжиться в тот же самый персонаж.

Так же – я наблюдала это на пробах – и Зандер с Хьюго изображали немного другие свои ипостаси. Зандер вживался в роль Молчаливого Гениального Художника – роль, которой никто не оспаривал, поскольку он был автором сценария и режиссером. А вот Хьюго превосходил самого себя, утрируя свою британскость с театральным наигрышем. Вместе они оказывали удвоенное воздействие на тех, кого слушали, представляясь им уж совсем недоступными. Они знали, какой властью обладают на пробах, сидя в темноте, судя этих молодых женщин, которые в лепешку расшибались, разыгрывая чувства и выставляя себя напоказ, а в ответ получали лишь кивок или короткое замечание.

Но Холли Рэндольф такой испуганной не казалась – или, по меньшей мере, скрывала волнение лучше других. По сигналу Вэл она передвинулась в освещенном пространстве, и ее тело тут же перешло на другой язык: с профессионального и приветливого на бдительный, материнский, обеспокоенный.

– Когда будете готовы, – разрешила Вэл.

Помощник Вэл, Брайан, читал роль шестилетней дочери, и Холли глядела на него с материнской тревогой.

– Мамочка? – Брайан говорил тонким голосом, по-детски. – Это злые дяди пришли?

Я о ней беспокоилась. Прошло всего-то несколько недель, а я уже была лично заинтересована в Холли Рэндольф, хоть она совсем меня и не знала. Возможно, дело было в моем желании внести какой-то долговечный вклад в этот проект, доказать, что я чего-то стою как продюсер. А возможно, дело было в звездности самой Холли, которая меня и притягивала. Она всегда умела заставить зрителей и совершенно посторонних людей за себя болеть. Их для нее не существует, зато для них в эту минуту существует только она.

Холли помедлила, и ее лицо затуманила нерешительность. Это не была нерешительность актрисы, которая пробуется на роль. Это была нерешительность оказавшейся в опасности матери, не знающей, что сказать, а чего не говорить своей дочке.

– Да, милая, – кивнула она. – Там злые дяди. И ты должна мне пообещать, что изо всех сил постараешься от них спрятаться.

– Как в прятках? – наивно спросил Брайан.

– Вот же ты умница, да. – Холли улыбнулась, и ее глаза засветились гордостью за вымышленную шестилетнюю дочь. – Помнишь, как мы с папочкой играли…

Тут ее голос дрогнул, а на глазах показались слезы.

Обмерев, мы ловили каждое слово Холли. В ту минуту она была одновременно ожесточенной и нежной.

Словно по наитию, Холли точно рассчитывала каждую паузу в диалоге, усиливала нетерпение – и заодно наш к ней интерес. Там, где другие актрисы нажимали на сентиментальность, Холли сосредотачивала все чувство в глазах, а ее голос как бы наэлектризовывался от напряжения.

После того как она произнесла свою последнюю реплику, мы молча сидели в темноте, продлевая мгновение. Не хотели вспоминать о том, что это всего лишь пробы, и сцена уже сыграна, и сейчас Холли выйдет из этой комнаты, из этого здания, пойдет прочь по улице, а нам придется смотреть, как череда новых актрис пытается сыграть тот же персонаж, хотя им в жизни не сравниться с тем, что мы только что видели.

Холли не двигалась с места; как всякая хорошо обученная артистка, она знала, что нельзя выходить из образа, пока не скажут: “Стоп! Снято!” И, быть может, в то мгновение все мы были у нее в руках. А может быть, в то мгновение она была в руках Зандера и Хьюго.

Но Вэл это мгновение перебила.

– Отлично.

Холли сделала шаг назад, из образа вон, и широко улыбнулась; ее лицо сияло.

– Правда? Спасибо. Что-то я волновалась.

– Не нужно, – сказала Вэл, и я услышала искренность в ее голосе – обычно таком бесстрастном и деловом. – Необыкновенное чтение.

Когда восемью минутами позже Холли ушла с проб, у меня было такое чувство, будто сплошная скорлупа мира треснула и нам явилась вселенная за его пределами. Вот оно, главное – и в подборе актеров, и в актерской игре, и в кинопроизводстве. Совершенный союз персонажа с исполнителем. Вот она, осуществимая алхимия.

Вопреки слезливости диалогов Зандера, вопреки всей этой сентиментальщине – “столкнувшись с угрозой, молодая мать идет на крайние меры”, – Холли как-то сумела вдохнуть в эти реплики вольную жизнь. Она превратила нас в своих приверженцев одной лишь силой своей притягательности.

Такая естественность, такая уверенность, такой непринужденный профессионализм. Качества, которых мужчины этого мира ждут от женщин, хотя для их возникновения требуется так много предварительной подготовки.

Сидя в одиночестве в уголке, я тихо радовалась выступлению Холли. Я все равно посмотрела еще три выступления других актрис, чтобы проверить, не случайность ли то, что я видела до них. Но оно не было случайностью. Потенциал, который я увидела на том зернистом видео, на том дешевом одноразовом DVD, был настоящим.

Сомневаться не приходилось. Холли Рэндольф была одна на миллион.