Текст книги "Ёлка, пряники, подарки. Чудесные истории под Новый год"

Ульф Нильсон
Ёлка, пряники, подарки. Чудесные истории под Новый год

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Original title: I väntan på julen. En bok för alla

© Text: Ulf Nilsson

© Bild: Emma Ganslandt, Anna Sandler, Alexander Jansson, Katarina Strömgård

The short stories have been previously published, but slightly edited for this anthology:

Jag tror att det kan bli jul – lite kvickt, originally published in Julboken, Verbum, 2011.

Sanningen om mycket små tomtar, originally published in Bland tomtar och troll, Semic, 2012.

Det finns spöken, jag lovar, det finns det, originally published in Bland tomtar och troll, Semic, 2009.

Pepparkaksbarnet, originally published in Bland tomtar och troll, Semic, 2011.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

* * *

Как мы торопили Рождество

– А Рождество уже скоро? – со вздохом спросила я.

– Нет, – ответила старшая сестра. – До Рождества ещё четыре недели, даже больше.

– А можно, чтобы Рождество пришло побыстрее?

– Нет. Придётся подождать. Сегодня зажигают первую свечу адвента[1]1
  Адвент (от латинского «пришествие») – предрождественский период у католиков и протестантов. Верующие вспоминают события Нового и Ветхого Завета, совершают дела милосердия. В каждое из четырёх воскресений адвента зажигают по одной свече на специальной подставке и готовятся к празднику. Прим. пер.


[Закрыть]. Через неделю зажгут вторую. Потом третью. А когда зажгут четвёртую, то и настанет Рождество. Должны гореть все четыре свечи!

И тут мне в голову пришла одна мысль. Я сказала:

– Хм. А что, если…

Было первое воскресенье адвента, до Рождества ещё далеко. Мы со старшей сестрой сидели и ждали. Мне тогда было пять лет, а сестре – восемь. Она всё на свете знает!

Но сегодня я оказалась умнее сестры. Мне кое-что пришло в голову. Я пропела:

– Не думай, что праздник настанет, коль не поторопишь его… – и потащила сестру за собой в гостиную.

Папа сидел на диване и читал газету, а по радио говорил какой-то дяденька. За окном было хмуро, шёл дождь. На столике перед диваном стояла подставка с четырьмя адвентовскими свечами, но горела только одна.

– Надо просто зажечь все четыре сразу, – сказала я. – Тогда и Рождество настанет быстрее!

Сестра рассмеялась.

– Думаешь, ничего не выйдет? – спросила я.

Сестра ехидно ответила:

– Конечно не выйдет!

Как будто она тут самая умная. Я разозлилась:

– А ты пробовала?

Сестра прикусила губу и задумалась. Дождь припустил сильнее, застучал в окно. Дяденька по радио сказал: «И мы станем ждать, когда воссияет свет». Да он же пастор и произносит проповедь. Я задумалась, что это за свет, который воссияет. Какая-нибудь особенно яркая звезда? Или Христос, потому что пастор часто говорит про него?

– Ты пробовала? – повторила я.

Сестра помотала головой. И пожала плечами:

– Ждать, ждать… – буркнула она и с шорохом встряхнула спичечный коробок. – Пап, а можно зажечь ещё одну свечу?

– Вообще-то, так не принято, но… А ладно, зажгу вам ещё одну.

И вот загорелась вторая свечка! Пора прибрать и украсить комнату к Рождеству. Мы с сестрой взялись за дело, а когда закончили, то поставили на окно арку с электрическими свечками и включили её в розетку. Рождество стало гораздо ближе, и мы скотчем приклеили на стену рождественский календарь с окошками, который тоже называется адвентом.

– Ну что, открываем? – спросила я.

Сестра кивнула. Руки у меня дрожали, как будто мы собирались совершить преступление против всех законов мира.

Но мы всё-таки открыли окошечки «1», «2», «3» и «4». Быстро, одно за другим. В окошечке под цифрой «4» были две свечки. Второе воскресенье адвента.

Мы с сестрой не знали, как надо правильно ждать Рождество. Может, календарь подскажет?

В окошечке под цифрой «5» не нашлось ничего интересного, зато в следующем был нарисован старый епископ в красном плаще и круглой шапке. Над картинкой было написано «Святой Николай» (Санта-Клаус). Так это он приносит подарки?

Мы спросили у папы, и он рассказал, что святой Николай первым начал раздавать подарки – как сейчас Санта-Клаус. Он был епископом и помогал людям, которым жилось нелегко. Клал золото в мешочки и подбрасывал им в окно, пока они спали. День его памяти и есть 6 декабря[2]2
  В православном календаре – 19 декабря (День святителя Николая). Прим. пер.


[Закрыть].

В окошечке под цифрой «7» был нарисован снеговик. Но на улице идёт дождь – как тут снеговика слепишь?

В окошечке «8» двое ребят пекли пряники. Пряничного теста у нас не было, но мы порылись в кухонном шкафчике и нашли формочки для печенья и пару бисквитных коржей. И формочками вырезали двух человечков – в штанах и юбочке.

Я спросила:

– Почему вообще бывает Рождество?

Сестра не ответила.

– Не знаешь? Почему Рождество бывает? – допытывалась я.

– Потому что вот было темно, а потом стал свет.

Бисквитный поросёнок у нас вышел лучше всего, хотя, когда мы его достали из формочки, он чуть не раскрошился. Я постояла, держа поросёнка в руках. Что-то пока Рождеством не очень пахнет…

Нечего сидеть сложа руки. Мы отправились к папе и попросили зажечь третью свечу.

Наконец-то дело пошло! Мы быстро добрались до окошечка «13», и перед нами явилась Люсия[3]3
  День святой Люсии отмечается в католических и протестантских странах 13 декабря. Среди девочек, одетых в белые платья с красными поясами, выбирают Люсию и коронуют венцом из горящих свечей, после чего начинается шествие через весь город. Прим. пер.


[Закрыть] в короне из свечек. И везде свет – свет, идущий на смену тьме.

И Люсия, и вся её свита были в длинных белых одеяниях.

– А почему они в белом? А не в красном, как Санта-Клаус? – спросила я.

Папа услышал наш разговор, хоть и сидел, прикрывшись газетой.

– На Люсии крестильное платье. Белый – цвет невинных.

Мы затеяли шествие. Сестра была Люсией, а я – подружкой. Мы замотались в простыни, взяли в руки по свечке на батарейках и пробежались по всему дому, напевая на мотив «Санта Лючии»:

 
Ночь тяжким сне-егом
Нас засыпает…
 

– У Люсии должен быть красный шёлковый пояс, – заметил папа. – Она приняла мученическую смерть за веру. Красный кушак – напоминание о пролитой крови.

Сестра закатила глаза. Придётся переодеваться.

Из красного нашёлся только шнурок, каким перевязывают подарки. Крови будет совсем немножко. Мы быстренько обвязались шнурком.

 
Тьма скоро прочь уйдёт,
День засияет…
 

Так, на Люсию времени больше нет, надо спешить дальше, навстречу Рождеству.

На следующей картинке в календаре двое ребят рубили ёлку в лесу. Мы оделись, отыскали в ящике с папиными инструментами пилу. И отправились в лес.

Дождь уже перестал, небо прояснилось. Мы замерли. Опускались сумерки. На небе повис месяц и взошла яркая звезда.

Мы нашли ёлочку – с метр, не выше – и спилили её. Сестра взялась за толстый конец, я – за верхушку. Иголки кололи мне ладонь.

В кладовке мы откопали подставку и накрепко вкрутили в неё ёлку, а потом всю конструкцию втащили в гостиную. Наконец-то запахло Рождеством.

– А зачем на Рождество ёлка?

На этот раз спросила сестра. Папа в ответ зашелестел газетой.

Я пожала плечами.

– Можно в интернете посмотреть.

Моя сестра здорово управляется с компьютерами. За 0,18 секунды она нашла 119 000 сайтов про рождественскую ёлку. Щёлкнула по одной ссылке, по другой и наконец стала читать:

– Рождественская ёлка сим-во-ли-зирует райское дерево с яркими плодами. На верхушке горит Вафли… Вифлеемская звезда.

Рождество – это рай на земле и свет, который прогонит тьму.

Из вазы с фруктами мы выбрали самые мелкие яблочки и накрепко привязали их к еловым веткам. Вот и райское дерево с плодами.

– И звезду на макушку! – сказала сестра.

Мы вырезали и раскрасили звезду и прикрутили её на самую верхушку ёлки.

Так что настало время зажечь четвёртую свечу. По саду уже разлилась темнота.

В рождественском календаре была картинка: стойло и пустые ясли.

– Ну вот, – обрадовалась сестра, – Рождество уже в пути!

Я посмотрела на неё. Сестра увлеклась, глаза блестели.

– Думаешь, получится? – спросила я. – Правда получится?

– Конечно!

– А можно, чтобы сочельник[4]4
  Сочельник – день, предшествующий Рождеству Христову. Ещё сочельником называют день перед праздником Крещения. Прим. ред.


[Закрыть] настал поскорее?

– Ну да, я же говорю! Теперь хлев со зверями надо устроить и ясли.

Мы склеили несколько палочек – вот и ясли. Получилось не очень красиво, но так и должно быть. Потому что Христос родился в самом старом, самом маленьком хлеву в мире.

Мы достали ящик с фигурками зверей. Кого же выбрать? Корову, ягнёнка и ослика. Верблюда. Льва, наверное, тоже можно?

В следующем окошечке была нарисована целая гора подарков. И нам тоже пора готовить подарки для всех! Началась настоящая предпраздничная суета.

Отправиться в магазин за подарками мы не могли, зато дома нашлись всякие красивые вещи. Я отыскала чудесную игрушку, завернула в бумагу – вот и подарок для сестры. Маме я придумала подарить вазочку, которая стояла на полке в гостиной. А в холодильнике была колбаса, и я завернула её в красную бумагу. Папа любит колбасу.

Мы красиво перевязали подарки и положили их под ёлку.

Ну что ещё сделать, чтобы Рождество пришло по-настоящему? Мы открыли следующие два окошечка. На одной картинке была горка сладостей. Мы нашли в кухонном шкафчике шоколадку, положили её на стол.

На другой картинке дети пели песни. Мы встали перед папой и старательно затянули:

 
Добрые люди,
Доброго вам утра!
 

Папа удивлённо посмотрел на нас поверх газеты. Да, странно вечером петь песню, которую положено петь утром. Да и мама ещё не пришла домой.

Мы запрыгали и заголосили:

 
Угощенье доставайте,
Рождество встречайте!
 

Напоследок мы спели:

 
Ах, Рождество пришло,
Да, Рождество пришло.
 

Ну теперь-то Рождество наступило?

После скучной цифры «22» мы открыли «23». Там было нарисовано небо в звёздах. Мы распахнули окно в сад. Потянуло крепким холодом. На западе виднелась полоска слабого света. Небо усыпали звёзды.

– Вон там, – показала сестра. – Там светит ярче всего!

Мы долго стояли у окна и смотрели в небо.

Папа встал у нас за спиной.

– Вы что затеяли?

И мы посвятили папу в наш великий план. Объяснили, что уже 23 декабря. Скоро, совсем скоро, настанет Рождество. Папа кивнул.

– Ты тоже так думаешь?

– Гм, – ответил папа. – Пожалуй, да.

Но я не могла понять, что папа думает на самом деле. Вид у него был какой-то хитрый.

Мы открыли последнее окошечко в календаре. И там, конечно, был младенец Христос.

Мы торжественно поставили вертеп на журнальный столик. Пусть и большие звери-игрушки тоже празднуют Рождество. Мы усадили в круг обезьяну, медведя и пингвина. И даже чудовище.

Пускай все-все празднуют, пускай все видят, как рождается Дитя, решила сестра.

Скорее бы!

Младенца Христа изображала фигурка из лего. Мы сняли с неё белый космический шлем и уложили фигурку в ясли. Младенец вытянул ручки и поднял ножки, как самый настоящий ребёночек. Он улыбался нам.

Рядом с яслями мы поставили Иосифа и Марию. А чуть подальше – пастухов. Точнее, фермеров, только лего-шапки с них сняли.

– А его папа – Иосиф или Бог? – прошептала я.

– Иосиф – его приёмный папа. – Сестра взяла в руки фигурку. – Или у него было двое пап…

С кухни донеслось шуршание бумаги. Папа. И мама, наверное, пришла. Мы запели:

 
Тихая ночь, святая ночь…
 

Мы очень-очень старались петь красиво. И сами стали как будто святые.

– Бедное дитя, которое стало царём мира! – благоговейно произнесла сестра. – Он Бог и человек.

Вот теперь настало Рождество. Явился свет. Время обновилось.

Мы стали ждать. Санта-Клаус может прийти с минуты на минуту. У сестры на глазах заблестели слёзы – так она разволновалась, глядя на младенца Христа. От его головки как будто исходило сияние. Сестра вздохнула.

Ну где там Санта? Я ждала. Горели все четыре адвентовские свечи, а у нас всё осталось как было. Может, ещё свечей зажечь? Пятую адвентовскую свечу, шестую? Сорок третью адвентовскую свечу?

И тут кто-то прокричал:

– Дети, дети, вы хорошо себя вели в этом году?

Вошла мама, а с ней – старичок с белой ватной бородой и в красной остроконечной шапке. Старичок нёс в руках два свёртка.

Мы вместе со всеми зверями уселись вокруг ёлки и яслей. Мама, я, сестра и Санта-Клаус. Вата случайно набилась Санте в рот, и бороду пришлось отцепить. Папа!

Мы развернули подарки и стали есть бисквитных поросят. Горели все свечи.

Вокруг ёлки собрались мы – семья. Вместе со зверями. И ягнёнок лежал рядом со львом.

Вот теперь для нас настало Рождество.

Вся правда о маленьких серых человечках

В тот вечер я остался дома один. Мне не было страшно. В девять лет людям уже не страшно дома одним. Если только чуть-чуть.

У папы на работе – на таможне в Хельсингборге – была рождественская вечеринка, и родители уехали туда. Мне они оставили вазочку драже – арахиса в шоколаде. Я обещал, что не стану есть всё. А ещё обещал, что рано лягу спать.

Поэтому я поставил вазочку с конфетами на книжную полку и лёг в кровать. В комнате было темно, но не очень.

Я не боялся. Но всё время прислушивался. Я вообще слышал и замечал больше, чем другие люди. Наверное, я просто любопытнее других.

Я закрыл глаза – и тут послышался какой-то тихий звук. Кто-то прокрался по комнате на цыпочках, что-то обнюхал. Я навострил уши. Тихий шёпот, вздохи, еле слышное позвякивание. Как будто кто-то перебирает мои конфеты в вазочке.

Я открыл глаза: всё как обычно. А необычного ничего нет.

Хм. Я включил ночник и сел в кровати. Мне вдруг показалось, что в комнате точно кто-то есть. Какое-то маленькое существо…

Я вылез из кровати и стал искать палку подлиннее. В платяном шкафу я нашёл палку от рулонной шторы. И ещё нашёл длинную верёвочку. То что надо.

Как-то папа учил меня ловить воробьёв. Надо привязать к палке верёвочку, на палку пристроить пустую коробку, а под коробку насыпать хлебных крошек. Дёрнешь за верёвочку – коробка упадёт, и воробьи окажутся под ней, в ловушке.

Зачем вообще ловить воробьёв? Воробьёв ловить не нужно.

Но вот существо, которое шарит в вазочке с конфетами, пока ты спишь, поймать надо, подумал я.

И я вовсе не боялся. Если только чуть-чуть.

Я снял с полки все книги. Полка у меня маленькая – просто как большой ящик. Я пристроил её на палку от шторы, а к палке привязал верёвку. Другой конец верёвки я привязал к большому пальцу собственной ноги. И поставил под полку приманку – вазочку с конфетами.

Потом я лёг и погасил ночник. У меня созрел план: когда существо начнёт шарить в вазочке, я быстро дёрну ногой. Выдерну палку, книжная полка упадёт на пол, и кое-кто окажется в ловушке.

Я закрыл глаза и стал ждать.

Тишина, ни звука. Я надеялся, что перешёптывания начнутся снова и я поймаю то существо. Надеялся? Неужели я и вправду был таким храбрецом в девять лет?

Кстати, с кем оно там перешёптывается? Оно там не одно, что ли?

Я уже начал задрёмывать, как вдруг шум послышался снова. Теперь я различил ещё и позвякивание драже в вазочке. Я дёрнул ногой, палка упала, и книжная полка с не очень громким грохотом обрушилась на пол.

– Волки-иголки! – завопил кто-то.

Я включил свет и вскочил с кровати.

Под книжной полкой кто-то барахтался, стучал кулаками в стенки.

– Что делать-то? – пропищал один голос.

– Волки-иголки! – ответил другой.

Я осторожно заглянул под полку.

Два маленьких серых человечка ростом с плюшевого медведя, только не такие толстые. Серая одёжка, серые башмаки, длинные растерянные лица, большие глаза. Один повыше и носатый, другой поменьше… и не такой носатый.

– Вы кто? – спросил я.

Человечки вдруг кинулись бежать: маленький в одну сторону, большой – в другую. Так быстро припустились – мне их ни за что не поймать. А кстати, я бы точно не побоялся их ловить?

Но тут большой зацепился за верёвку, запутался и завопил:

– Спасите!

Маленький бросился было ему на помощь, но угодил в петлю, упал, покатился по полу и накрепко запутался.

– Волки-иголки! – выругался он.

Теперь оба они запутались в верёвке.

Привязанной к большому пальцу моей ноги.

– Вы кто такие? – повторил я.

– Не вздумай сказать ему, что мы домовики! – крикнул маленький большому.

– Мы никто. – Большой опустил глаза.

– Так вы домовики! – сказал я.

– Откуда ты знаешь? – спросил маленький и сунул палец в рот.

– Что вы здесь делаете? У меня в комнате?

– Не говори ему, что мы живём в стенах! – предупредил маленький большого.

– Мы только хотели пересчитать конфеты, – сказал большой и посмотрел в потолок. – А пробовать их даже и не собирались…

Он подёргал верёвочку, чтобы выпутаться. Маленький заплакал.

– Не плачь, – сказал я. – Всё будет хорошо!

– «Всё будет хорошо», как же! – угрюмо передразнил большой. – Это же наше дело – следить, чтобы всё было хорошо. Чтобы все были довольны. Чтобы всё было правильно.

Я задумался. Неужели домовые существуют? Неужели и правда есть на свете серые человечки, которые живут в стенах любого дома? И выходят по ночам в комнату – сделать так, чтобы всё было хорошо, чтобы дела шли правильно и все были довольны? Неужели домовые и правда существуют?

Почему же их тогда никто не видит?

Да потому, что люди, когда слышат, как кто-то ходит по спальне на цыпочках и принюхивается, просто не обращают на это внимания и спят себе дальше. Почти все так делают. Никто не вскакивает посреди ночи с кровати, чтобы устроить ловушку. Вот почему домовиков никто не видел. Просто таких любопытных, как я, больше не нашлось.

– Но домовики же гномы? А гномы разве не должны быть в красных колпачках и с бородой? – спросил я.

Маленький вытащил палец изо рта.

– Не говори, что красные колпаки мы надеваем только на Рождество! – завопил он большому. – К тому же в красных колпаках у нас дурацкий вид, а у маленьких борода вообще не растёт…

Большой промолчал.

– А чем вы занимаетесь? – допытывался я.

– Уж я-то не стану рассказывать. – Маленький скрестил руки на груди. – Ни слова не скажу о том, как мы по ночам раскладываем по местам вещи, сушим мокрые варежки и гладим кошку.

– Кошку? У нас нет кошки, – сказал я.

– А кто говорил про кошку? – удивился маленький. – Я про кошку только подумал. Или про собаку, которой ночью никто не нальёт воды.

– Ногу больно, – пожаловался большой. – Если мы тебе всё расскажем, ты нас отпустишь?

Да и мне верёвка уже натёрла палец.

Правда оказалась совсем не такой, как я ожидал. Если бы я прочитал такое в книжке – ни за что бы не поверил. Но передо мной, привязанные к моему собственному пальцу, стояли двое гномов-домовых.

В каждом доме, в каждой квартире живут домовые. Они очень шустрые, и их почти не видно. Маленькие домовики делают простые добрые дела. Убирают молоко, забытое на столе. Впускают в дом кошку. Запирают двери.

У домовых, которые побольше ростом, и дела поважнее. Если человек мёрзнет во сне – они укрывают его одеялом. Гладят по щеке, если ему снится страшный сон. Следят, чтобы ночью не случилось беды.

Часто люди падают по ночам с кровати? Почти никогда.

Часто люди запутываются в простыне так, что не могут выпутаться? Никогда.

Часто птицы влетают ночью в окно и врезаются в человека? Никогда.

Ничего этого не случается только благодаря домовым.

Большой домовик поднял указательный палец и торжественно произнёс:

– Наше дело – следить, чтобы всё было хорошо! Мы защищаем и утешаем!

А маленький добавил:

– И конфеты мы только пробуем. Чуть-чуть.

Большой строго взглянул на него.

– Мы вообще не едим конфеты!

– Только попробовали немножко, – сказал маленький. – Ты же любишь марципановых свинок…

Большой покраснел.

– Необязательно говорить ему, как мы любим марципановых свинок в шоколаде, – прибавил маленький. – Каких его мама делает!

Домовые вдруг погрустнели. Как будто слишком уж разговорились. Как будто выболтали какую-то запретную тайну.

– Мы же обещали остальным, что не расскажем правды! – сказал большой.

– С правдой нужно поосторожнее, – согласился маленький. – Волки-иголки!

Рот у большого скривился, подбородок задрожал.

– Ногу больно от верёвки! Мы-то тебя всегда спасаем, когда ты запутываешься. Помогаем так, что тебе даже просить не приходится.

Я развязал верёвку и погладил большого по щеке. Он живо сбегал на кухню, вернулся с двумя марципановыми свинками и одну отдал маленькому.

Через секунду домовиков уже не было – оба исчезли под половицами.

Я так устал, что даже не поставил полку на место. Лёг в постель и тут же уснул.

Утром я сел в кровати и огляделся. Полка снова у стены. Книги на месте. Палка от шторы и верёвка убраны.

Домовые, наверное, полночи прибирались, расставляли всё по местам.

В комнату вошла мама.

– Как там было, на празднике? – спросил я.

– Просто здорово, – сказала мама. – А ты не скучал тут один?

– Нет.

– Кстати. Я вчера сделала шесть марципановых свинок, обмакнула их в шоколад. А теперь остались всего четыре…

Я улыбнулся маме, но рассказать ей всю правду о маленьких серых человечках не решился.

С правдой нужно поосторожнее – это верно.

Встреча

В детстве я часто спрашивал себя, существуют ли привидения на самом деле.

А ещё – зачем они приходят, зачем неуклюже бродят в темноте старых заброшенных домов.

Теперь я точно знаю: привидения существуют! Зачем они приходят, я сказать не решаюсь…

Но я точно знаю: привидения существуют. Это я выяснил единственным верным способом.

Когда я был маленьким, моя мама работала в клинике для пожилых людей. Иногда я заходил к ней и помогал то с одним, то с другим. Однажды – мне было лет девять – мне поручили отнести в прачечную несколько мешков с грязным постельным бельём. За каждый мешок мне давали по полторы кроны. Под конец у меня набралось пятнадцать крон. Я весь взмок, но остался доволен. Теперь было на что купить подарки к Рождеству. Маленькие такие подарочки.

Потом я помог маме развесить рождественские звёзды на окнах – по одной в каждую палату. А ещё поставить на тумбочку у кровати по фигурке Санта-Клауса и на журнальный столик – по горшочку с гиацинтом и свечку. И за каждую палату мне давали пятьдесят эре, а палат было двадцать. Теперь у меня появились деньги на подарки получше и побольше.

Среди пациентов клиники был один столетний старик. Звали его Конрад, и этого Конрада я побаивался. Конрад часто бродил взад-вперёд по коридору, шаркая изношенными тапками. Лицо у него было серое и какое-то застывшее. Говорить он не мог – только странно булькал горлом. Конрад походил на привидение.

Девятилетним мальчишкой я часто думал о привидениях. Читал про них в комиксах и боялся их до смерти. Если бы я столкнулся с Конрадом как-нибудь посреди ночи – например, проснулся бы у себя в комнате, а он рядом, – я бы, наверное, умер. Уж сознание бы точно потерял.

Палата Конрада была у меня последней. Я вошёл, поставил на тумбочку фигурку Санты – маленький Санта тащил белый мешок. На журнальный столик я пристроил гиацинт со свечкой. И вдруг увидел Конрада. Он стоял по ту сторону кровати и размахивал руками. Зачем – я не понял. Вдруг Конрад плашмя повалился на только что застеленную постель, повернулся и стал смотреть на меня, изумлённо помаргивая.

Конрад умирал.

На его тумбочке рядом с Сантой выстроились фотографии. Внуки, правнуки. Младшие – мои ровесники. У Конрада было много родных, они часто навещали его. Пили с ним кофе, держали за руку, рассказывали, как правнуки играют в футбол и что их команда, наверное, победит. Но Конрад только смотрел в одну точку перед собой – он почти не понимал, что ему говорят, такой он был старый. Только моргал да посасывал нижнюю губу.

Я никогда ещё не видел, как люди умирают. Умирают по-настоящему. Герои комиксов всегда в ужасе смотрели куда-то перед собой и говорили: «А-а-а!» Я много об этом думал. Если бы Конраду было страшно умирать, никто бы не удивился.

Отправиться в этот путь – значит проститься с привычной жизнью, такой надёжной и безопасной. Оставить комнату, где живёшь, где солнце светит в окно, за которым колышутся под зимним ветром ветки могучих деревьев. Оставить постель со свежим бельём. Одежду и удобные изношенные тапки. И кофе после обеда – кофе, который всегда приносят в половине третьего.

Ничего этого совсем скоро не станет. А что там, впереди, – неизвестно.

Но Конрад не издал ни звука, даже «а-а-а!» не сказал. И страха на его лице тоже не было. Он только мигал, удивлённо глядя на меня.

Я торопливо ткнул тревожную кнопку рядом с кроватью. Пусть все, кто работает в больнице, обязательно прибегут. Может быть, врач и не сумеет помочь. Но должен же кто-то позвонить родным Конрада!

Кстати, в комиксах кое о чём не говорится. Вот человек умирает – и в ту же секунду к небу устремляется еле видный белый дымок. Как будто спичку задули. Остаётся пустая оболочка – тело. Душа покинула его и полетела к чему-то новому. Говорят, душа весит всего полграмма. Почти прозрачная струйка пара, как от горячей картошки.

И если сидишь рядом с умирающим, нужно дать ей подняться свободно. Это важно.

Что происходит, когда человек умирает, известно всем. Тело лежит на кровати, близкие плачут. Все горюют: человек ушёл. А про Конрада я ещё думал: хорошо, что ему больше не нужно шаркать тапками по коридору.

Потом за дело берётся похоронное бюро, и вот покойный лежит в могиле, а над ним стоит красивое надгробие.

Но это тело. А что происходит с душой?

И с тем, кто сидел рядом с умирающим и поймал в ладонь струйку пара-души?

Я не утерпел. Свечу задули, и мне захотелось поймать дымок. Просто очень захотелось. Захотелось поймать то, что ловить нельзя.

Конрад умер, задули свечу. Струйка пара медленно потекла вверх. И я схватил её. Она оказалась мягче ваты, но внутри у неё как будто был стальной стержень.

Меня сдёрнуло с края кровати и потащило вверх. Ураган вознёс меня над землёй, выше туч.

Я не испугался, честное слово. Ни капли не испугался. Очень скоро я получу ответ на свои вопросы: куда попадает душа? Существуют ли привидения? И зачем они приходят?

Наконец я приземлился перед какой-то большой дверью, здорово похожей на старую деревянную дверь больницы. Она отворилась. Конрад шагнул через порог вместе со мной. Тапки он оставил на земле и был слегка прозрачный, но с любопытством озирался. Он откашлялся, и мы вошли.

За дверью оказался довольно большой зал с тёмным каменным полом. В белом шкафу у правой стены аккуратными рядами выстроились книги, книги, книги. Слева я увидел окно. Смешно: на подоконнике сидела кошка. Мы с Конрадом погладили её. Кошка смотрела в окно, за которым не было ничего, кроме облаков.

Посреди зала стоял письменный стол. За столом сидела молодая женщина.

Конрад пристально посмотрел на меня.

– Ты что, мальчик, прилетел вместе со мной?

Конрад снова мог говорить! Голос у него оказался добрый, ласковый. Я только кивнул. Конрад сказал:

– Но мне было сто лет. А тебе сколько?

– Девять, – ответил я. – И не было, а есть!

Конрад говорил так, будто его жизнь кончилась. Ну да, он же умер.

Но я-то – нет. Я жив. По-моему, жив.

Женщина посмотрела на нас и улыбнулась. Она была похожа на стюардессу – по-другому я не могу её описать.

– Вы прожили долгую жизнь, – ласково сказала она Конраду. – И теперь вы дома.

Конрад кивнул и ответил:

– Спасибо. Но я бы хотел…

– Чего?

– Я бы хотел знать, как живётся моим дорогим правнукам. И их детям. Я хотел бы как-нибудь повидать их всех…

Сначала я решил, что он говорит про футбольную команду. Но Конрад имел в виду нечто большее.

Женщина вздохнула и призналась:

– Мне эта идея не очень нравится. Ведь тогда вам, прежде чем двинуться дальше, придётся прождать целых пятьдесят лет. Хотя время здесь бежит быстро, мы на пороге вечности.

Женщина взглянула на Конрада. Тот, похоже, всё-таки решился повидать правнуков.

– Ну что же. Я хочу, чтобы вы были счастливы.

Я замер. Женщина показала Конраду, как пройти в зал ожидания. Конрад поклонился мне и ушёл.

Пятьдесят лет, подумал я.

Женщина улыбнулась мне, словно услышала мои мысли.

– Для него пятьдесят лет пройдут быстро. Он, как и остальные ожидающие, всё это время проспит…

Наконец женщина снова подошла ко мне.

– Ну а ты кто?

Я не боялся, честное слово. Ни капли не боялся.

И заплакал.

Женщина присела передо мной на корточки.

– Не бойся, дружок. Я Смерть.

Дальше Смерть стала говорить, что произошла ужасная ошибка. Чтобы живой человек угодил сюда вместе с душой умершего – такое случается раз в сто тысяч лет, а то и реже. Смерть рассыпалась в извинениях и поклялась, что подобное не повторится. Во всяком случае, в ближайшие сто тысяч лет.

Она, Смерть, лично проследит, чтобы я вернулся на землю. Смерть встала передо мной, сложила руки на груди и сказала:

– А в качестве небольшой компенсации я честно отвечу на три вопроса. О жизни, о смерти – о чём угодно. Спрашивай.

Она и правда была как стюардесса. В комиксах Смерть всегда рисовали не такой.

Значит, три вопроса?

– Зачем здесь кошка? – спросил я.

– Чтобы души, которые сюда прибывают, чувствовали себя как дома.

Интересно, как зовут кошку? Но не успел я открыть рот, как Смерть опередила меня:

– Не спрашивай, как зовут кошку. Имена здесь не важны.

– Ну а тебя как зовут? Тебя, наверное, зовут не только Смерть?

– Меня зовут и Покой, и Вечность. Но люди этого не знают. На земле обо мне идут неважные слухи…

Смерть погрустнела.

– Тебе обидно?

– Ну что за вопрос?

Смерть, Покой и Вечность. Какие странные имена. Я бы ни за что не догадался, как её зовут. Если бы люди знали эти имена – может, они не так боялись бы Смерти?

– Голова кружится, – сказал я. – Тут есть что-нибудь попить?

Смерть склонила голову набок и улыбнулась.

– Это не вопрос, – торопливо прибавил я.

Мне дали стакан воды.

– У тебя остался ещё один вопрос, – напомнила Смерть. – Последний.

Тут я наконец вспомнил, о чём хотел спросить.

– А привидения существуют? И зачем они приходят?

Смерть присела передо мной на корточки и начала рассказывать.

Человек умирает. Тихой струйкой пара его душа восходит к небу.

Её встречает вежливая Смерть.

Умерших ждёт великий покой.

Вспомни имена: Покой и Вечность.

Но есть те, кого имя Вечность пугает.

«Я хочу увидеть своих внуков!»

И Смерть старается исполнить их желание – чтобы все остались довольны

Для этого и существует зал ожидания.

Смерть поднялась, взяла меня за руку, и мы вошли в соседний зал. Он и правда походил на зал ожидания на каком-нибудь вокзале. Унылые, тёмные скамьи, тусклый свет. И везде я видел умерших. Полупрозрачный Конрад сидел у двери и спал, опустив подбородок на грудь. Он не шевелился. Те, кто сидел подальше, посерели от пыли, как отслужившая своё мебель на чердаке.

– На самом деле ничего хорошего в этом нет, – стала оправдываться Смерть. – Было бы гораздо лучше, если бы они отправлялись дальше сразу, без задержки.

И она указала на высокую дверь. Ту, за которой ждали настоящие покой и вечность.

– Можно мне посмотреть?

– Нет! – Голос Смерти вдруг стал строгим.

Мы пошли через зал. Пыль поскрипывала под ногами, как снег. Помолчав, Смерть продолжила:

– В зале ожидания сидят те, кто хочет вернуться на землю ещё один – последний – раз. Чтобы взглянуть на правнука или правнучку, узнать, счастливы ли они. Их-то и можно при желании назвать привидениями.

– Кстати, я знаю, кто ты. Я знаю всё. И спросила просто из вежливости.

Смерть остановилась перед старушкой, почти белой от проведённых здесь лет. Старушка сидела не шевелясь. Она вообще дышит?

– Знаешь, кто это?

Я помотал головой.

– Это бабушка твоего дедушки. Ей очень хотелось подождать. Но скоро придёт время разбудить её!