Текст книги "Маленькая повесть о любви"

Ульф Старк
Маленькая повесть о любви

Ulf Stark

En liten bok om kärlek

ext © Ulf Nilsson

Illustrations © Ida Björs

Copyright © Lilla Piratförlaget AB, 2015

© Мария Лаптева, перевод, 2019

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2019

* * *

Глава 1. Разговор в гардеробной

Мама с папой назвали меня Фред, что означает «мир». Но это не помогло. Все равно началась война, и папе пришлось уехать далеко на север – охранять границу. Мама связала ему варежки и носки, чтоб он не замерз. Зима в тот год выдалась такая суровая, какой не помнили даже старожилы. На улице у людей изо рта вырывались клубы белого пара. По дороге в школу сопли в носу превращались в лед и оттаивали только ко второму уроку.

Я поставил папу на полочку над камином, чтоб ему было тепло. Вернее, его фотографию. На голове у него была дурацкая форменная фуражка, а во рту – трубка. Заметно было, что он старался выглядеть веселым.

– Все будет хорошо, – сказал я, – скоро ты вернешься домой. Вот увидишь.

Он ничего не ответил.

Но я все равно продолжал с ним разговаривать.

– A еще я знаю, что подарить тебе на Рождество, – сказал я, чтоб его подбодрить.

Я поставил рядом фотокарточку мамы, для компании. На ней мама улыбается, потому что знает: у нее в животе есть я.

Мне показалось, что у папы дрогнул уголок рта.

– Осторожней, не вырони трубку, – сказал я.

– С кем это ты разговариваешь? – спросила мама из прихожей.

– С папой.

– Замечательно, передай ему, чтоб поскорей приезжал домой.

Она вошла в комнату и поцеловала меня в лоб. На ней были черные ботинки на шнуровке и форменная куртка с металлическими пуговицами. Мама устроилась работать кондуктором трамвая, чтоб мы могли сводить концы с концами.

– Смотри не опаздывай в школу и не перетрудись потом, – улыбнулась она.

– Ладно, но мне сначала надо кое-что сделать.

Я пошел в гардеробную. Свет зажигать не стал, просто оставил приоткрытой дверь. Там внутри было слышно, как в вентиляционной трубе свистит ветер. На полу стояли папины выходные туфли, готовые заскользить по паркету в такт музыке, как только папа их наденет. Над ними висел папин праздничный костюм, темно-синий в светлую полоску. А на полке лежала шляпа и ждала встречи с пахнувшей туалетной водой папиной шевелюрой.

Стоило мне прищуриться, и в полутьме я словно бы видел папу, всего целиком.

– Хочешь, я открою тебе один секрет? – прошептал я.

– Конечно, хочу, дружище, – труба прошелестела папиным голосом.

– Я влюблен в Эльзу из нашего класса.

– Ох, – отозвался голос в трубе, – любовь – большое слово.

– Знаю. Ну, тогда немного влюблен. По крайней мере, я о ней все время думаю. А если посмотрю, меня бросает в жар.

– Может, это и хорошо в нынешние холода.

– Только никому не говори! Кроме тебя никто об этом не знает. Даже Оскар. Тем более Эльза.

– Я не проболтаюсь, – пообещал папа.

– Точно?

– Буду молчать, как партизан!

Мне показалось, что между шляпой и костюмом промелькнула невидимая улыбка. Я не сомневался: папа не выдаст моей тайны врагам.

– Ну пока, я должен бежать. У нас сегодня контрольная по арифметике, и опаздывать нельзя.

– Ясное дело, беги. Удачи!

И голос в трубе затих.

Хорошо, что я поговорил с папой. Пусть даже это был всего-навсего шум ветра в трубе. Папа понял, что моя любовь – это всерьез, и не разговаривал со мной как с маленьким.

Глава 2. Контрольная (по любви)

Я слышал, как сопел Оскар у меня за спиной. Он был моим лучшим другом. И ненавидел математику. А у меня наоборот – это был любимый предмет. Я уже решил все примеры и не спеша сложил в пенал линейку и ручку. Потом взглянул на Эльзу и меня бросило в жар.

Она сидела на соседней парте, уткнувшись в тетрадку, и, нахмурившись, покусывала кончик ручки, словно ей не удавалось решить задачку.

И чего я в нее влюбился? А не в Ингрид или Анн-Мари, например? Многие считали, что они симпатичнее. Да и они сами так думали, потому что выглядели точь-в-точь как девицы из девчачьих журналов. Эльза же была крепышка, с копной рыжих волос, которые торчали во все стороны, словно наэлектризованные. К тому же говорила в нос.

И все равно, в жар меня бросало только от нее. Почему?

Конечно, она могла пройти на руках по бревну в спортзале. Могла с мальчишками наравне помериться силой рук. Один раз уложила Конрада, который считал себя самым сильным в классе. С тех пор он ее терпеть не мог. Утверждал, что поддался, потому что она девчонка. Но никто ему не верил.

Хотя, конечно, мне она нравилась не поэтому.

Это невозможно объяснить.

Я посмотрел на нее еще разок, проверить, не упустил ли чего. Взгляд мой скользнул с копны волос на тетрадку.

Я сразу же увидел, где у нее была ошибка, и понял, почему она волновалась. У нее не получался пятый пример. На простое деление.

Вырвав листок из тетрадки по арифметике, я написал: Пример 5 = 308. Потом сложил его в виде конвертика, словно поздравление с Рождеством. Я даже нарисовал ноль немного похожим на сердечко, но не слишком, чтоб не было стыдно.

Я уже мечтал, как она улыбнется мне на переменке. Мне хотелось порадовать ее, больше всего на свете.

Но я не учел того, что любовь часто делает людей неловкими.

Я потянулся, чтобы положить мою подсказку Эльзе на парту, и задел локтем свой пенал – тот с грохотом упал на пол, словно ручная граната.

И тут все посмотрели на меня! На мою вытянутую руку и зажатый между большим и указательным пальцами белый прямоугольник. И учительница тоже.

– Фред, что там у тебя?

– Что?

Я разжал пальцы, записка упала. Но это не спасло. Учительница быстро подошла ко мне.

– Не думай, что я слепая, – сказала она и показала на пол. – Подними и дай мне.

Она развернула тетрадный листок и громко прочитала то, что я написал. Затем посмотрела сначала на меня, потом на Эльзу.

– Какой позор! Стыдно подсказывать!

– Я ничего не сделала, – сказала Эльза.

– Это все я.

– Почему же ты решил помочь Эльзе, если она тебя не просила?

Ну что я мог ответить? Что сделал это потому, что влюбился и меня бросает в жар, стоит мне только взглянуть на нее? Что надеялся: вдруг она потом мимоходом улыбнется мне на перемене?

– Ну, Фред, что скажешь?

– Ничего. Ничего не скажу. Но только Эльза не виновата.

– Почему я должна тебе верить? – спросила учительница.

Тут встала Эльза:

– Хотите верьте, хотите нет, но я сказала правду. И не стану сидеть и выслушивать обвинения в том, чего не делала!

Она треснула по парте линейкой так, что та раскололась пополам. А затем, тряхнув копной рыжих волос, которые затрещали от электричества, вышла из класса с высоко поднятой головой.

Это был последний урок, и она не собиралась возвращаться.

– Ну и дура! – хмыкнул Конрад.

– Замолчи! – одернула его учительница. – Думаю, она сказала правду. И она права: не надо терпеть несправедливость. Никогда и нигде. Завтра попрошу у нее прощенья. А теперь сдавайте ваши тетради с контрольными и расходитесь по домам.

Она удивленно посмотрела на сломанную линейку, а потом легонько потянула меня за ухо и сказала строго:

– А ты останься.

Глава 3. Лучшие елки!

– Ну, что она сказала? – бросился ко мне Оскар, когда я вышел из школы. Он ждал меня у флагштока, натянув шапку на голову и подпрыгивая на месте, чтобы ноги не окоченели.

– Она ругалась, – сказал я.

– И правильно делала.

– Ну да.

– Надо же было ухитриться – грохнуть пенал на пол, – усмехнулся он. – Пойдем на Большую гору кататься на санках?

– Нет, мне надо на елочный базар.

– Ага, скоро же Рождество. Ты что хочешь получить в подарок?

– Папу, – вздохнул я, – и шоколадку.

– А еще коньки, – напомнил Оскар.

– И губную гармошку. Но это не так важно.

– Ясное дело, есть вещи и поважнее, – согласился Оскар.

– Верно, – кивнул я.

Он подпрыгнул еще пару раз, подмигнул мне, и мы разбежались.

С чего это ему вздумалось мне подмигивать? Он что, по моему лицу догадался, о чем я тайно мечтаю? Чтобы мне улыбнулась девочка с копной густых волос и сильными руками. Та, которая говорит в нос. И которая наверняка теперь считает меня полным придурком.

На самом деле учительница совсем не ругалась. Она сказала, что хоть я и лучший в классе по математике, но то, что я сделал, непростительно. Однако наказывать меня она не станет.

– Возможно, у тебя просто случилось легкое помутнение рассудка. Не удивительно: в такое-то время! Но если будешь продолжать в том же духе, то рождественский гном к тебе не придет.

– Он в любом случае не придет, – пробурчал я, уставившись на ее крепкие ботинки.

Тогда она похлопала меня по плечу и, посмотрев по-доброму своими карими глазами, сказала: если кто-то станет расспрашивать, о чем мы с ней беседовали, я должен отвечать, что она страшно рассердилась и отругала меня.

– Ладно, – пообещал я.

Легкое помутнение рассудка – это было как раз то, что я чувствовал.

Я был почти влюблен и в учительницу. Несмотря на разницу в возрасте.

Когда я подошел к елочному базару, уже смеркалось, хотя было всего три часа дня. Гранфорс, продавец елок, подхватил меня под мышки и несколько раз поднял в воздух, чтобы согреться. Пар изо рта обволакивал его подбородок, превращаясь в густую бороду, как у рождественского гнома.

– Хорошо, что ты пришел, – обрадовался он, – ты мастер зазывать народ.

– Спасибо, от твоих слов теплее на душе!

Так обычно говорят взрослые, хотя мне от этого не стало ни чуточки теплее. И я, не теряя времени, принялся зазывать покупателей:

– А вот елки! Лучшие елки! Прямо из леса. Налетай, пока есть выбор!

Гранфорс жил в одном доме с нами. Он был огромный и сильный, руки – как лопаты для снега. Но у него было что-то с ногой. Он приволакивал ее при ходьбе. Поэтому в армию его не взяли.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – говорил он.

Вот и мне тоже повезло – был у Гранфорса вместо больной ноги.

Вытаскивал елки из кучи, ставил их на снег, чтобы люди могли обойти вокруг и рассмотреть их со всех сторон. Обрубал ветки и отесывал ствол так, чтобы он подходил по размеру для елочной подставки. И принимал плату, потому что хорошо считал. А иногда, если покупатель просил, помогал донести елку до дома.

За это я получал немного мелочи от Гранфорса и чаевые от покупателей. А еще мне разрешалось забирать остававшиеся ветки и обрубки. Они отлично горели в камине и кафельной печке. Это было неплохим подспорьем в нашем с мамой хозяйстве.

Мне нравился запах смолы и хвои. И мне нравился Гранфорс.

– Ты так много работаешь, скоро богачом станешь, – говорил он.

– Стараюсь.

– И что тогда купишь?

– Бриллиантовый кулон для одной знакомой.

Гранфорс покатился со смеху. Он был весельчак. С ним хорошо было говорить о чем угодно, особенно если можно было посмеяться.

– Ого! Да она у тебя, поди, красотка каких свет не видывал!

– Так и есть. И говорит в нос.

Он чуть не лопнул от смеха. Но тут заметил даму в шубе и меховой шапке, которая ходила и выбирала елку.

– Она твоя, – кивнул Гранфорс в ее сторону. – Можешь заработать хорошие чаевые.

Я подошел к даме и вежливо поклонился, стараясь держаться как можно учтивее:

– Добрый вечер! Вы ищете елку? Есть у вас какие-то особые пожелания?

– Да, – сказала дама. – Она должна быть красивой.

Глава 4. Аромат роскоши

Одни покупатели хотели, чтоб елка была не очень густой и не слишком разлапистой. Другие предпочитали пушистые, с крепкими ветками. А некоторым нужна была пышная только с одной стороны, чтобы поставить ее в угол.

Я заметил, что люди часто покупали елки, похожие на них самих. Так что, посмотрев на даму опытным глазом, сказал:

– Минуточку, сейчас я найду то, что вам надо.

Я порылся в куче елок.

– Как вам эта?

Я выбрал в меру густую, высокую стройную елку.

Покупательница окинула ее взглядом:

– Да, именно то, что надо.

Я отрубил несколько нижних веток и сделал надрез, чтоб ель лучше пила воду.

– Готово, – сказал я.

Дама заплатила положенную сумму. Я отдал деньги Гранфорсу. А он мне – причитающиеся десять процентов. Подсчитать их было несложно.

– Можно попросить отнести ее ко мне домой? – спросила дама.

– Нет проблем, – ответил я.

Гранфорс сказал, чтобы я не возвращался, а потом шел домой к маме.

– Нелегко ей теперь приходится, когда одна осталась.

– Но у нее ведь есть я! – сказал я, взваливая елку на плечо.

– Верно. Смотри не переплати за бриллианты! Завтра можешь не приходить.

– Спасибо.

Елка оказалась тяжелой. А тащить ее надо было до самой Стургатан. Я весь взмок, несмотря на мороз. Да еще иголки кололи шею. Но я старался думать о ветчине и сосисках на рождественском столе – так казалось легче нести. Даже если это и было ребячеством. Вряд ли в этом году будет много еды на Рождество – в магазинах почти все по талонам. Но помечтать-то можно. И шикануть хотя бы в мечтах.

Когда мы подошли к дому той дамы, я как раз вспоминал о фрикадельках и марципановых свинках, наполовину облитых шоколадом – от середины туловища до хвоста. В лифт елка не влезла, так что мне пришлось тащить ее на пятый этаж.

Я прислонил ее к стене в гостиной.

– Дальше мой муж все сам сделает, – сказала дама и зажгла хрустальную люстру под потолком. Та засверкала всеми цветами радуги. И дама тоже: в ушах у нее поблескивали серьги. Она сняла шапку и стала похожа на фею, правда довольно рослую. Дама смотрела на елку и улыбалась. Наверное, представляла ее уже нарядной – со свечами, мишурой и игрушками.

– Правда, на удивление красивая елка? – спросила она.

– Правда.

– Скорей бы наступил мир!

– Да, – сказал я и вздохнул, потому что подумал о папе и о том, что он не приедет на Рождество. А еще об Эльзе, которая так рассердилась, что сломала линейку. Теперь-то она уж точно не захочет иметь со мной дела.

Но внезапно мои грустные мысли улетучились. Дама подошла ко мне, и я почувствовал необыкновенный аромат. Как будто на летнем лугу разом распустились все цветы.

– Вот, держи. Спасибо за помощь, – и она протянула мне деньги.

– Это очень много.

– Вовсе нет.

– Спасибо. Тогда позвольте откланяться, – сказал я. Поклонился и сделал пару шагов в прихожую. Но затем повернулся:

– Можно мне еще раз понюхать?

– Понюхать что?

– Этот аромат. Он такой легкий и радостный. Я никогда не встречал такого приятного запаха.

– Это всего лишь духи.

Она принесла маленький флакончик, должно быть хрустальный. На дне еще оставалось немного духов.

– Возьми, так ты сможешь радоваться, когда захочешь. И еще возьми вот это, потому что ты молодец.

Она дала мне шоколадку, плитку Marabou. На обертке две коровы безмятежно паслись на золотом летнем лугу.

Как она догадалась, что я люблю шоколад?

– С Рождеством! – сказала дама. Мне показалось, что она стала еще больше похожа на фею.

– С Рождеством, – ответил я.

Глава 5. Танец со шваброй

По дороге домой я зашел на площадь и собрал в мешок ветки и щепки, оставшиеся там, где Гранфорс продавал елки. На улицах было темно и пустынно. В эту зиму фонари не зажигали. А на окнах были темные шторы – для светомаскировки, чтобы бомбардировщики сверху не видели домов.

Но у нас в квартире было светло. Мама уже пришла домой. Она завела патефон и кружилась по комнате со шваброй. Прижимала ее к себе и скользила по паркету, прикрыв глаза, словно во сне. Песня называлась «Cheek to Cheek» – «Щека к щеке».

«I’m in Heaven», – пел Фред Астер. Это в честь него меня так назвали.

– Привет, – сказала мама, заметив меня, – вот, пытаюсь согреться. Конечно, танцы со шваброй – это совсем не то. Но ничего не поделаешь.

– Не то что с папой танцевать, верно?

– Вот именно.

Она любила танцевать с папой. Они так и познакомились. Но сейчас папины танцевальные туфли стояли в гардеробной одни, без его ног, и скучали. Как и мы с мамой. Но нам не хватало его целиком.

– А вдруг папа все-таки сможет приехать на Рождество?

– Он написал, чтобы мы на это не надеялись. Такие вопросы решают на самом верху.

– Дурацкая война!

– Да, пусть будет проклята эта чертова война! – и она швырнула швабру в угол.

– Ты что, нельзя так ругаться!

– Можно, когда речь о войне, то можно.

Мама посмотрела на папину фотографию на печной полке. И на свою, что стояла рядом. На ней она сложила руки на круглом животе и улыбалась, потому что там внутри был я.

Но теперь мама не улыбалась, хотя так же держала руки на животе.

– Как бы я хотела, чтобы он приехал! – вздохнула она. – Ну хотя бы на пару часиков.

– Когда любишь, всегда грустишь в разлуке… – вздохнул и я вслед за мамой.

– Да, в любви радость и грусть всегда рядом.

– Верно, – согласился я.

Я капнул из флакончика на указательный палец и поднес его к маминому носу.

– Чувствуешь запах? Тебе нравится?

– Очень приятный. Откуда это у тебя?

– От одной покупательницы. Она была похожа на фею. Вот увидишь: скоро все наладится. А на это ты сможешь купить продукты к Рождеству. И даже гиацинт, он тоже хорошо пахнет.

Я отдал маме деньги, которые получил от той дамы.

А она крепко меня обняла.

– У нас все будет хорошо в это Рождество. Даже если будем только ты, я и мой животик. Не пора ли уже доставать наш вертеп?

– Конечно, пора, – подхватил я.

Мы поставили вертеп со всеми деревянными фигурками так, чтобы папе с печки было видно. Это ведь он когда-то их смастерил. Он был хороший столяр, как и папа Иисуса.

Мама разглядывала младенца. А я – двух коров. Они были совсем как те, на шоколадной обертке. Я вспомнил про шоколадку, и у меня потекли слюнки. Но я решил приберечь ее к Рождеству. Может, дам маме три дольки.

Или две.

Мама устроилась на диване, чтоб довязать какую-то вещицу, а я натянул пижаму, почистил зубы и прошмыгнул в гардеробную, чтоб немного посекретничать перед сном.

– Ты чем-то расстроен? – зашелестело в трубе. – У тебя был неудачный день?

– И да, и нет. Я встретил фею, которая купила елку. Это было хорошо. А плохое было хуже некуда.

– Что так?

– Помнишь девочку, о которой я тебе рассказывал утром?

– В которую ты влюблен?

– Да. У нее не получался один пример на контрольной по математике. Я хотел подсказать ответ, чтоб она не расстраивалась. А она не поняла. Записку заметили, и мой обман раскрылся. Она так разозлилась, что сломала линейку.

– Когда любишь, нельзя обманывать, – послышалось в трубе.

– Ну да. Что же мне теперь делать?

– Поговори с ней.

– Я боюсь.

– Любовь не для слабаков. Ты должен быть готов чем-то пожертвовать.

– Наверное. А когда ты приедешь домой?

– Когда отпустят. Как только тот идиот с черными усиками сдастся. Ты зубы почистил?

– Да.

– Тогда спокойной ночи. Еще поговорим.

И голос пропал. Наверное, ему надо было обратно в Норланд. А мне – в постель.

Я лежал и думал, чем бы я мог пожертвовать ради любви.

A когда придумал, встал, вырвал страницу из старого комикса про моряка Попая и завернул это так красиво, как умел.

Потом снова лег.

В ту ночь я видел самый лучший сон. Мне снилось, что в центре площади стоит огромная елка и сверкает сотнями лампочек. Что на окнах нет больше темных штор, и в каждом горит рождественская звезда. А дама, которая купила елку, сидит на крыше обувного магазина и улыбается, будто она все это наколдовала, словно фея.

А потом она улетела.

Это было чудесно!

Но еще чудесней был рождественский стол, который я увидел, когда вошел в дом.

На нем было полно разных вкусностей: ветчина, сосиски, студень со свеклой. Я наелся до отвала. А потом съел еще восемь фрикаделек – впрок.

Папа собирался поставить «Cheek to Cheek», но тут я проснулся и понял, что все это было только во сне.

Я заплакал, от злости на того идиота с черными усиками.

Это он виноват! Во всем.

Глава 6. Скелет в шкафу

На следующий день я набрался храбрости и после первой перемены, когда Эльза направлялась в класс, подошел и взял ее за руку. Но тут же отдернул. Рука Эльзы оказалась наэлектризована – так же, как и копна ее курчавых волос.

В кармане у меня лежало то, чем я готов был пожертвовать ради любви.

– Эльза!

– Что? – она остановилась и посмотрела на меня в упор.

Глаза у нее были серо-голубые. Или зеленые. Я не решался взглянуть.

– Ну, ты…

На этом мой словарный запас иссяк.

– В чем дело, Фред?

Что я должен был ответить? Мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, чтобы она поняла: я это сделал не нарочно. То, что случилось вчера, – недоразумение. Я готов был сказать все что угодно, лишь бы она улыбнулась.

– Могу раздобыть елку по сходной цене, – вдруг выпалил я.

Эльза нахмурилась. Мне показалось, что она сейчас уложит меня на обе лопатки прямо здесь, в коридоре, у стеклянного шкафа со скелетом.

– Спасибо, у нас уже есть. А почему ты все-таки сделал это вчера? Именно ты. Хотел меня подставить? Я тебе так противна? Или другое что? Может, объяснишь?

Именно этого я сделать и не мог.

– Потому что, – начал я, – потому что… Ах, да так, пустяки…

У меня запылали щеки, такое от нее исходило жаркое излучение. Я отправился в туалет и долго стоял там, обливая лицо ледяной водой.

Вряд ли я заслужил медаль за храбрость.

На большой перемене мы с Оскаром отправились в магазин за черной изолентой. Он хотел обмотать хоккейную клюшку.

Приятно было хоть ненадолго выскочить из школы.

– Черт, каким слабаком и трусом бываешь порой, – вырвалось у меня.

Я так выругался, потому что поблизости не было взрослых. А еще потому, что кругом была война, почти во всей Европе.

– Ты что-то задумал?

– Нет. Просто надо тренировать силу воли и не дрейфить.

– Да, – поддержал Оскар, – чтобы защитить нашу честь.

– Вот именно!

Мы подошли к стеклянному шкафу со скелетом. Иногда его доставали оттуда, чтобы мы рассмотрели замысловатые костяшки пальцев, повертели вихлявшиеся кости рук и пересчитали позвонки. Но чаще всего скелет был закрыт в шкафу и таращился оттуда на всех проходящих пустыми глазницами. Ключ от дверцы был спрятан на шкафу. Ученикам не полагалось это знать. Но мы знали.

– Если я заберусь тебе на плечи, то достану, – прикинул я.

– Давай, – согласился Оскар и нагнулся.

Мы достали ключ и открыли стеклянную дверцу. Скелет улыбался, словно предвидел, что его ждут необыкновенные приключения.

Оскар достал из кармана моток изоленты и откусил подходящий по размеру кусочек. Мы приклеили его под дырой, где когда-то был нос. Здорово! Скелет стал похож на того одержимого войной идиота со смехотворными усиками.

У нас получился фюрер-скелет, над ним можно было вволю поиздеваться.

– По крайней мере, он теперь не выглядит таким бравым, – отметил Оскар.

– Верно, пусть стоит тут безмозглый и дохлый у всех на виду. Но лучше его все-таки запереть.

Мы закрыли дверцу. Но не вернули ключ на шкаф, а спрятали его в надежном месте – в кармане моих брюк, где уже лежал флакончик с духами. Теперь сдернуть усы можно было, только разбив стекло.

– Интересно, что они скажут, когда увидят? – Оскар повернулся ко мне.

– Да пусть говорят все что угодно. Мы свое дело сделали.

Мы скрылись в туалете, оставив дверь приоткрытой, и вскоре увидели, что у шкафа собралась толпа. Все смеялись, показывая пальцем на скелет. На это мы и рассчитывали.

Занятия в школе в тот день заканчивались раньше, это был предпоследний учебный день перед каникулами. Шел последний урок. Учительница предложила нам порисовать кто что хочет. Но я вместо этого написал письмо Эльзе. И капнул на бумагу из душистого флакончика.

 
Прости. Ты все не так поняла.
Ты мне не не нравишься.
Как раз наоборот.
Надеюсь, ты любишь коров.
 

Я не подписал письмо. Она и так должна была догадаться.

Когда я уже складывал письмо, в коридоре послышались шаги директора. Только он один так стучал каблуками, будто маршировал под оркестр. У нашего класса шаги стихли. Директор распахнул дверь и вошел. Молча. Не сказал: «Здравствуйте, дети! Как успехи сегодня?» Просто стоял, переводя взгляд с одного ученика на другого. И наконец прервал тишину:

– Кто это сделал?

– Сделал что? – спросила учительница.

– Совершил вредительство, – сказал он сурово. – Кто-то посмел наклеить усы на скелет.

Учительница посмотрела на его сжатые кулаки, на выдвигающийся вперед, словно ящик письменного стола, подбородок.

– Но ведь в этом нет ничего страшного, – возразила она.

– Я так не считаю. Я считаю, что это глупая демонстрация протеста против другого государства. И я хочу выяснить, кто это сделал.

Я оглянулся на Эльзу, чтобы набраться храбрости:

– Это я, – сказал я.

– Что? – удивилась учительница.

– Да, это я сделал, – произнес я уже громче и встал. – И ничуть не жалею об этом.

– А я был вместе с ним, – Оскар тоже поднялся. – И тоже ничуть не жалею.

– Но придумал это я, – закончил я.

Директор сделал шаг в мою сторону. Правую руку он вскинул, будто собирался дать мне затрещину. Но учительница поспешила встать между его рукой и моей головой:

– Это мои ученики, – сказала она, – и я сама разберусь с ними.

– Но смотрите, – пригрозил директор, – они должны получить по выговору. Оба. А вот этому, – он кивнул на меня, – нужно снизить оценку по поведению. Я это лично проконтролирую!

И вышел из класса.

Меня распирало от гордости. Я расправил плечи. Краем глаза я заметил, что Эльза смотрит на меня. Теперь я разглядел – глаза у нее были серо-зеленые.

– Ну что ж, Фред, – проговорила учительница, – ты, похоже, только и ищешь повода чем-нибудь отличиться. Все могут собирать портфели и расходиться по домам. А вам с Оскаром придется задержаться и подождать, пока я напишу каждому по выговору.

Она села за учительский стол и принялась медленно писать красивым почерком, поглядывая иногда в мою сторону.

– Конечно, ты понимаешь, что я не могу спасти твою отметку по поведению, – сказала она.

Мы получили по выговору. Учительница положила каждый лист в конверт, заклеила и надписала: «Родителям».

– Забирайте. А завтра утром принесите обратно с подписью мамы или папы.

Выходя, я украдкой положил свою записку и пакет в парту Эльзе. У двери мы с Оскаром остановились.

– До свиданья, – попрощались мы и отвесили учительнице низкий поклон.