Текст книги "Набросок скомканной жизни"

Набросок скомканной жизни
Ульяна Гринь

© Ульяна Гринь, 2015

© Marika Stanovoi, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть 1. Эм

Тридцатник скоро. Половина пути пройдена. Половина, он в этом не сомневался, с его-то образом жизни. Рука сама по себе нашла горлышко бутылки и потянула из рюкзака. Виски приятно разогрело рот и гортань, скользнуло в желудок и растеклось теплой рекой по венам.

Эм затянул ручник, который отозвался ворчливым скрипом, и, подхватив рюкзак и сумку, вышел из машины. Виски в руке, он окинул взглядом дом. Мда, хибара… Дарик мог бы устроить ему нору и поаккуратней. Эм выругался вполголоса и с треском захлопнул дверцу. Старенькая машинка плаксиво задребезжала окнами, и Эм похлопал ее по крыше:

– Спокойно, подруга, прорвемся.

Виски, подумал он. Еще немного виски, и будем говорить с фонарным столбом. Идея насмешила его, Эм глотнул еще «Джека Дениелса». Ключи брякнули в кармане, он вытащил связку, нашел треугольный ключик, что дал ему Дарик, и принялся копаться кончиком в замке. Дверь, уставшая от долгой жизни, решила не сопротивляться. Эм вошел в прихожую и, сбросив кроссовки, направился на кухню. На автопилоте вытащил из рюкзака чашку, ложку, вилку, тарелку, полотенце, расстелил его на грязной раковине и расставил все свое богатство сверху.

В комнате был разложен диван с чистой постелью, еще пахнувшей стиральным порошком, и мерцал голубым светом телевизор. Значит, Дарик побывал здесь перед тем, как дать ему ключ. Дарик умница, хороший мальчик, знает, как угодить клиенту. Все, ругать его больше не будем. Хибара так хибара, но зато какое спокойствие за окном! А спокойствие для него важнее всего!

Эм выключил телевизор и сел на диван. Расстегнул сумку. Большой блокнот, связка карандашей, мешочек с точилкой и стирками. Глоток виски. Телефон. Кто у нас в этом городе обретается?

В его телефоне все было закодировано и понятно только ему. «РнД Мими» – милашка с офигительными глазами, Лена. Четыре гудка, и заспанный мужской голос ответил:

– Але, какого х…

– Лена? – спросил Эм для порядку, и мужик сочно выругался:

– Нет, бл… ь, Света!

И отключился.

Эм усмехнулся, прокрутил ленту контактов и остановился на «Шавка РнД». Сонечка, брюнетка с высокой полной грудью. Телефон погудел впустую, потом быстрый шепот ответил ему:

– Эм, не звони мне больше, я замужем!

Он озадаченно взглянул на телефон и покачал головой. Шавка, ты сдурела! Какой замуж?! Блин! Кто там еще остался? В Ростове контактов было немного. Последний шанс. «Ява РнД». О-о-о, малыш, как давно это было! Танюша, полненькая блондинка, ренуаровская модель, вся в складочках и родинках… Сколько часов они провели в постели! Эм любил настраивать ее на рабочий лад, лаская нежное округлое тело! Малая, давай ты не вышла замуж и не изменила номер, потому что это будет полной ж… пой!

После двух гудков мягкий Танечкин голос пропел:

– Аллооо?

– Ява, это я. Придешь?

Танюша смутилась и тихо ответила:

– Нет, Эм, не приду.

– Ну чё такое? – расстроенно буркнул он, отпивая еще виски. – Вы сговорились, что ли?!

– Я больше не хочу, вот и все! Прощай, Эм, и сотри мой номер из твоего телефона!

– Ява, мне нужна модель.

– Найди! Прощай.

Эм с досадой отшвырнул телефон. Нет, это просто идиотизм! Что со всеми случилось? Коллективный ПМС? А ему-то что делать?

Эм откинулся на постель, потер ладонями виски. Блин, он приехал сюда специально, потому что в прошлый раз увез из Ростова четыре приличных картины! Одна Ява уехала к заграничному коллекционеру, а вторая – сидящая вполоборота – выставлена в польском посольстве. Мими купил один русский олигарх, Шавка же украшает собой весьма скучный приватный зубоврачебный кабинет. И надо же, все три модели недоступны.

Эм снова сел, поднял с пола бутылку виски. Половина осталась. Как от его жизни. Где там чёртов мобильник?

– Дарик, это ты? Не женился? Замуж не вышел?

Дарик не позволил себе ни единого комментария, только очень профессионально спросил:

– Чего тебе не хватает для полного счастья?

– Модели, Дарик, только модели!

– Дуй на вокзал и найдешь себе офигительную модель за скромную сумму, – ухмыльнулся друг.

– Да они все старые и вяленые, – Эм отмахнулся от друга «Джеком Дениелсом». – Не переношу мертвую натуру. Ты же знаешь, что мне надо.

– Не морочь мне голову! – отрезал Дарик. – Там есть и свеженькие молоденькие тела! С сиськами и всем остальным, что ты любишь.

– Сам-то хоть видел? – недовольно пробурчал Эм перед тем, как отключиться.

Нет, Дарик не видел. Некогда ему. Жена не дает особо смотреть на сиськи… Дарик деньгу зашибает. А он, Эм, зашибает оную же именно сиськами.

С сомнением глянув на полупустую бутылку «доктора Джека», он отхлебнул глоток и встал. Надо и правда прошвырнуться в район вокзала. Вдруг какая попка подмигнет ему и его вдохновению!

На улице уже стемнело. Самое время для ночных красоток! Фонари отбрасывали желтые круги на дорогу, и Эм невольно остановился перед машиной, чтобы запомнить увиденное. И даже мысленно найти в своих красках нужный тон желтого. Надо обязательно нарисовать эту пустынную улицу с однотипными скелетами домов и стандартными фонарями, которые дают такой разный отблеск на припаркованные по бокам тротуаров машины.

Сев за руль, Эм пожалел, что не захватил несчастные полбутылки виски. Но потом вспомнил про вокзал и подумал, что там наверняка немерено фуражек. Лучше не рисковать, если он хочет заработать на своих картинах.

Вокзальная площадь светилась, как новогодняя елка. Даже в такое позднее время люди сновали повсюду, приезжающие, отъезжающие, провожающие и, конечно, те, которым абсолютно нечего было делать на вокзале. Бомжи, проститутки, сдавальщики жилья, крыша и остальные жители низов.

Эм высматривал на площади жриц ночной быстрой любви. Их было много, гораздо больше, чем нужно для такого маленького города. Вызывающе одетые девушки неопределенного возраста ходили туда-сюда, покачивая широкими бедрами, стуча каблуками, перекатывая между зубами давно ставшую безвкусной жвачку. Эм вглядывался в их фигуры, в их лица, пытаясь угадать свою будущую музу, ту, которая обогатит его на этом заказе. Пять эскизов голой натуры, одной и той же в разных позах. Но ни одна из дамочек не впечатлила.

Эм остановился на паркинге, напротив кафе, перед дверями которого толклись девушки в мини и мужики разных национальностей с объемными сумками. Он надавил пару раз на клаксон руля и принялся ждать.

Проститутки оглянулись на машину, и в их рядах произошло легкое замешательство. После минутного ожидания Эм увидел, как юная красотка, грациозно двигая ногами, отделилась от кучкующихся подруг и немного неловко пошла к старенькому «Рено». Эм замер, впитывая всем существом её походку, угловатые плечи и узкие бедра. Что-то шевельнулось в его сердце. Ангельское личико, пухлые детские губы, большие широко распахнутые глаза, исковерканные нелепым макияжем… Эм облизнул пересохшие губы. Да, он нарисует её. Она самое то!

Девушка подошла к машине, грациозно облокотилась на открытое окошко и мелодичным голоском спросила:

– Ну что, дорогой, что будем делать?

– Сколько? – небрежно спросил Эм, пытаясь угадать, что скрывается под коротеньким топом и пышной юбчонкой, едва закрывавшей попу.

Девушка забросила жвачку за щеку и деловито сообщила:

– Минет тридцать с презиком, пятьдесят без, секс пятьдесят с презиком, восемьдесят без.

– Садись, – кивнул он.

Девушка рывком открыла тугую дверцу и плюхнулась на сиденье. Эм отвел глаза от ее длинных ног и завел машину.

– Эй, это были тарифы на месте! – забеспокоилась она. – На хате дороже!

– Я заплачу, – бросил он. – Как тебя зовут?

– Стелла, – ответила она. – Деньги вперед!

– Эй, вот этого не надо! Твое настоящее имя.

– Что это изменит? – она пожала плечами. Эм достал из кармана смятую купюру в пятьдесят долларов:

– Получишь больше. Как тебя звать?

– Ксюша, – она хищно выхватила зеленую бумажку и спрятала ее в микроскопическую потрепанную сумочку.

– Очень приятно, Ксюша. Я Эм.

– Это что, кликуха? – дежурно удивилась Ксюша.

– Псевдоним, – коротко бросил он.

Всю дорогу Ксюша молчала, очевидно нервничая и пытаясь угадать, куда он ее везет. Эм же ощущал мурашки в пальцах, ему не терпелось взять карандаш и уже начать набросок ее нежного личика.

– Сколько тебе лет?

– Какая ёмоё разница? – вызывающе спросила Ксюша, и у него в голове сработал сигнал пожарной сирены. Несовершеннолетняя. Семнадцать или даже шестнадцать лет. Блин, это не есть гуд. Еще не дай бог родители узнают. Прибьют его нафиг! С его-то еврейским счастьем…

– Ксюша, правду и только правду, – строго ответил он. – Иначе верни деньги и выкатывайся из машины!

– На фига тебе мой возраст, – вздохнула она. – Все будет окей, я давно работаю.

– Давай, колись! Ёпрст!

– Пятнадцать, – пожала плечами Ксюша, бросая на него косой взгляд. Эм вздохнул, качая головой:

– Охренеть можно!

Он пристроил машину к тротуару. Пристроил, потому что назвать это парковкой у него не повернулся бы язык. Ксюша вылезла вслед за ним на улицу, одернула кружевные рюшечки на юбке и презрительно оглядела старые индивидуальные домики:

– А я уж думала, ты в коттедже живешь, раз такой крутой!

– Ошиблась, – коротко ответил Эм, отпирая входную дверь.

Войдя в комнату, он первым делом приложился к ополовиненной бутылке. Сейчас еще сигаретку и музыку, и рисовать это нежное создание. До позднего утра…

Ксюша вошла, оглядывая комнату, села на постель, заложив ногу за ногу:

– Ты тут живешь? Или друг пустил потрахаться?

– Временно снимаю, – буркнул Эм, закуривая. Ксюша потянулась за бутылкой, без спроса отхлебнула виски и зажмурилась, пытаясь перевести дыхание. Эм поперхнулся вместо нее и отобрал алкоголь:

– Ты че, козявка?! Офигела?

– Те жалко, что ли? – обиделась она, залезая с ногами на диван. Эм поставил бутылку на телевизор и за руку стащил ее с постели. Ксюша взглянула на него снизу вверх, и он поморщился:

– Вали в ванную, смой все с фэйса!

– Зачем? – изумилась она.

– Вопросы не задавай, епть, иди умойся, сказал!

Он слегка повысил тон, но девчонка пожала плечами и направилась к ванной. Эм покрутил головой. Что за дурацкая идея – идти искать модель на вокзале?!

В телефоне еще было достаточно зарядки для музыки. Эм зашел в ютюб и нашел свой профиль. Теперь песню. Его песню. Ту, которая так бьет по сердцу всякий раз, когда он слушает ее.

Карандаш в точилке, при первых аккордах гитары Эм невольно закрыл глаза. Но ненадолго. Ксюша, утираясь застиранным полотенцем, удивленно смотрела на него от дверей, приподняв выщипанные брови.

– Од друга до друга

Од драге до драге

Од града до града

Проводим вьек…

Расут у комаде

Везан само песмом

Себи и животу

Тражим смисао и льек…

Девочка присела на постель, хмурясь:

– Что это?

– Песня, – буркнул Эм. Руки машинально крутили карандаш, затачивая до остроты иголки.

– А что за язык? – не успокаивалась Ксюша, и Эм внезапно рявкнул:

– Тебе-то что?! Все равно не знаешь!

Ксюша обиженно засопела, копаясь в сумочке. Он взглянул на неё сердито – что за манера всё время болтать?! Неужели нельзя помолчать несколько минут?

Без нелепого взрослого макияжа она обрела нормальный вид смешного подростка, зачем-то одетого во взрослые шмотки и туфли на высоченном каблуке. Ксюша зачесала назад длинную прядь, которая вполне могла быть челкой, и Эм протянул руку, вернул волосы на место. Девочка неотрывно смотрела на него большими серыми глазами, показавшимися ему пустой бездной. Ему захотелось ударить ее.

– Ты мне заплатишь? – вдруг спросила она, и глаза ожили. Эм непонимающе пожал плечами. Зачем спрашивать сто раз? Сказал же, заплатит! Но Ксюша схватила его за руку:

– Деньги вперед, эй!

Тон был даже не просительный, а какой-то жалобный. Эм оттолкнул тонкую, невесомую ладонь и грубо ответил:

– Отстань, или ничего не дам!

Звездочки потухли в ее глазах. Почему так чешутся руки схватить эту козявку за волосы и хорошенько отбить об нее костяшки пальцев? Эм встал от греха подальше, отошел к телевизору, сделал длинный смачный глоток из бутылки. Никогда не замечал в себе склонности к насилию, тем более по отношению к женщинам. Да какая это, блин, женщина? Ни сисек, ни попы! Так, набросок на женщину, а туда же! Во взрослую жизнь рванулась! Детский сад!

Ксюша разложила на постели штук пять презервативов в ярких фантиках и спросила деловым тоном:

– У тебя какой размер? Нормальный или большой?

Эм взглянул на нее, как на привидение. Заплатить ей надо и выпихнуть из дома! Ничего из этого не выйдет. Девчонка еще…

А Ксюша тем временем сбросила туфли, зашвырнув их в угол комнаты, потом привычным, немного неловким движением стащила через голову топ и принялась расстегивать замочек юбочки. Эм завороженно смотрел на ее плохо развитое тело, на едва обозначившиеся холмики грудей, на проступающие ребра на боках, и рука сама собой потянулась к карандашу. Ксюша справилась с юбкой, и та упала на пол. Эм, начав набрасывать её силуэт штрихами на большом листе блокнота, рявкнул:

– Не двигайся!

Ксюша испуганно замерла в неудобной позе, кося на него всполошенными глазами, но Эм уже не видел деталей. Все его сознание было сосредоточено в кончиках пальцев, сжимавших карандаш. Тело подростка рождалось на бумаге, угловатое и в то же время женственное.

Песня закончилась, и Эм не глядя поставил на повтор. Вдохновение обняло его плечи, склоняясь над бумагой, водило его правой рукой. Он сам владел только левой, изредка отхлебывая виски из почти пустой бутылки. Все на свете перестало существовать, были только он, песня на никому не понятном языке и лист бумаги с рисунком…

Словно из тумана до него дошел робкий голос:

– Эй, ты, двигаться-то можно?

Он рассеянно махнул в сторону модели, мол, делай что хочешь, и сосредоточился на деталях теней под нежной тонкой шеей.

Ксюша разогнулась и покрутила головой, с опаской глядя в его сторону. Села на диван, перебирая пальцами разноцветные квадратики презервативов. Потом осторожно вытащила сигарету из пачки Эма и закурила. Он ничего не видел и не слышал…

Когда набросок показался ему весьма приличным по степени завершенности, а пальцы, сжимающие карандаш, свела судорога, Эм очнулся. Песня так и крутилась на повторе. Он выключил ее и бросил взгляд на диван. Ксюша лежала, прикрывшись простыней, и спала. Он допил остатки виски, с сожалением отставил бутылку в сторону и присел рядом с девчонкой.

Светлые длинные волосы разметались по ее плечам, спадая на постель, прикрывая лицо. Эм осторожно, словно имел дело с ядовитой змеей, отвел прядки от щеки. Голубоватые веки чуть подрагивали во сне, пухлый рот раскрылся, показывая желтеющие от сигарет зубы. Эм покачал головой. Пятнадцать лет, как же! Да она совсем ребенок! С какой радости вот такие дети идут на панель? Уж наверное не по собственному желанию. Наверное, заставили. Ждет ее какой-нибудь молодчик в кожанке и узких джинсах, которому она отдаст зеленые бумажки, чтобы не наставил синяков на нежном личике.

Эм потряс головой, отгоняя проснувшуюся на миг жалость, и встал. Ему не хотелось никого жалеть или не хотелось думать, что подобное чувство может существовать в его организме. Голод – вот это ощущение, стоящее внимания.

Он взялся за телефон, прокрутил длинную ленту контактов и нашел номер пиццерии, которая доставляла на дом до трех ночи. В голове мелькнула мысль, что, если однажды его Нокия потеряется, можно будет только быстро и по возможности безболезненно уйти из жизни, ибо вся его жизнь и была в этом тонком аппарате с поцарапанным экраном. Имена, цифры, друзья, как Дарий Эдуардович, модели типа Явы или Шавки, тысячи фотографий тех пейзажей или лиц, которые он пока не нарисовал, но когда-нибудь обязательно нарисует.

Эм ни разу не стер ни одного номера из памяти телефона. Поэтому сейчас он легко нашел контакт под именем «Пицца алкоголь РнД» и нажал на кнопочку с зелененькой трубкой. После двух гудков бодрый женский голос ответил:

– «Пицца Евро» Виктория слушаю вас!

– Уважаемая Виктория, мне бы пиццу с острой колбасой и вторую четыре сыра, – вежливо попросил Эм. – И если у вас есть бутылка Джека Дениелса, чтобы все это утопить, вы сделаете меня счастливым!

– Эм! – засмеялась Виктория. – Живой еще?

– Куда ж я денусь, – улыбнулся Эм. – Правда, могу помереть, пока дождусь пиццу!

– Заказ уже отправлен, ты все на той же квартире в центре?

– Нет, я переехал. Подожди, сейчас скажу адрес… Тут какие-то задворки!

Не слушая быстрый говорок Виктории, он нашел в бумажнике записку Дарика с адресом и продиктовал в телефон. Виктория осуждающе поцокала языком:

– Ты б еще на вокзале остановился! Неисправимый!

Но в голосе ее слышалась нежность. Эм всегда умел очаровывать женщин, особенно таких страшненьких, как Вика. Он даже нарисовал ее портрет, на котором были четкими только ее чудесные глаза цвета спелой черной сливы. Вика не забудет его до самой смерти, надо полагать…

Получив обещание вкусно поужинать уже через двадцать минут, Эм сел в старенькое, видавшее виды кресло и взял в руки набросок Ксюшиного тела.

Зажужжал телефон. Эм обернулся на свой – экран был черным. Он нахмурился: жужжало из крохотной сумочки Ксюши. Без лишних вопросов этического порядка Эм сунул руку в торбочку и достал серый простой мобильник. Тот разрывался от беззвучного настойчивого звонка. Ксюшу добивался некий Мурзик. Эм нажал на кнопку и поднес телефон к уху:

– Але.

– Где Стелла? – подозрительно спросили из мобильника.

– Спит, – честно ответил Эм, вовремя вспомнив о сценическом имени Ксюши.

– Где спит? – допытывался парень, по голосу довольно молодой, если не сказать одного возраста с девчонкой.

– Блин, у меня, где ж еще!

– А ты кто?

– Конь в пальто, разве не заметно? – раздраженно заявил Эм. – Сам-то ты кто?

– Дай Стеллу!

Эм толкнул Ксюшу в бок:

– Эй, тебя жених добивается!

Та вскочила, как развернутая пружинка, приглаживая волосы и прикрывая грудь простыней. Эм сунул ей в руку телефон:

– На, успокой там.

Ксюша взглянула на экран и быстро заговорила в трубку:

– Сколько? Уже час? Офигеть! Да, скоро буду… Нет, уснула…

Спрятав мобильник в сумку, Ксюша недовольно поджала губы:

– Че трубку хватаешь? Твоя, что ли?

– Раздражало, – коротко ответил Эм.

Ксюша встала, сгребла презервативы в кучку и потребовала:

– А теперь плати!

– Я ж тебе полтинник дал, – буркнул он из вредности. Девочка резко обернулась через плечо, все еще укрытая простыней до груди. Эм выругался и шикнул на нее:

– Стой так, замри!

– Что, опять? – разозлилась Ксюша. – Да пошел ты!

Но не двинула ни единым мускулом. Эм схватил карандаш и чистый лист бумаги, принялся быстрыми штрихами набрасывать портрет вполоборота. Поза до шикарного натуральна, нельзя упускать момент! Только бы успеть до пиццы.

Через несколько минут Ксюша взмолилась:

– Дай хоть сесть! Никогда так тяжело с клиентом не было!

– Терпи, – процедил он сквозь зубы, безостановочно и быстро переводя взгляд с модели на рисунок и перенося уже меньшие детали на бумагу.

– Козел, – вполголоса бросила она.

– От козы слышу, – буркнул Эм.

– Ты что, настоящий художник? – вдруг недоверчиво спросила Ксюша, стрельнув глазами на отброшенный на пол первый рисунок.

– Нет, епть, игрушечный.

– А что ты рисуешь? – в ее голосе он услышал неподдельное любопытство, не по работе. – Только портреты или вообще все?

Болтать с ней Эму не хотелось. Хотелось закончить набросок, съесть пиццу и свернуть, наконец, пробку с «доктора Джека»… Поэтому он ничего не ответил. Хочет трындеть – пусть трындит сама с собой!

Ксюша трындеть не стала. Обиделась опять, наверное. Ну и слава богу, а то отвлекает. Эм и сам не понимал, что его так напрягло в этой модели, ведь он и раньше рисовал проституток. Может, ее возраст? Он всегда имел дело со взрослыми дамами, с теми, у кого мог быть предменструальный синдром, но закончились детские капризы и подростковая обидчивость. Но, видит бог, никогда ни одно тело не привлекало его так, как Ксюшино. Молодые женщины стыдились своих форм, или слишком костлявых, или слишком полных, но ни одна не вела себя так натурально, как эта юная путана.

Ксюша тихонько застонала, стараясь не нарушить позу, согнула ногу в колене и принялась массировать щиколотку. Эм недовольно проворчал:

– Стань, как была! Не вертись, ебем те у дупе!

– Судорога, – пожаловалась девчонка. – Старый перелом. Когда я сесть-то смогу?

– Когда я закончу, – рассеянно ответил он. – Подними плечо, ебао ти миш!

– Слушай, ругайся по-русски, а то я твой китайский не понимай! – рассердилась Ксюша, выполняя его требование.

– Это не китайский, неуч! Это наш братский. Югославский.

– А мне по… й если честно! – она вздернула подбородок. – Моя понимай только русский!

– Ну так учись. Может, пригодится. Голову опусти, как было, сказал же, не двигайся!

– Между прочим, ты мне еще не заплатил, – нахмурилась Ксюша. – Если я зазря тут колочусь, получишь по мозгам!

– Ну и дети пошли, – разозлился Эм, нашаривая на кресле бумажник. Две зеленые купюры стоимостью в пятьдесят баксов каждая, легко взметнулись в воздух и плавно спланировали к ногам Ксюши. Эм забросил бумажник в угол и спросил, не прекращая рисовать:

– Все? Довольна? Будешь паинькой?

Ксюша, похоже, снова обиделась или потеряла дар речи, потому что не ответила, но застыла в требуемой позе.

Он был в своей обычной отключке, потому что посыльный звонил и звонил, а Эм слышал его издалека, даже не связывая посторонние звуки с заказанной пиццей. Очнулся художник, только когда Ксюша заорала:

– Эй, ты, ненормальный! Дверь открой!

Эм вздохнул. Вот так какая-то пицца может прервать полет души в небеса вдохновения! Он отложил лист бумаги с почти готовым наброском и пошел к двери.

Молодой, которого он еще никогда не видел, наверное, студент на заработках, недовольно протянул две картонные коробки:

– Хотел уже возвращаться. С вас тыща четыреста рублей.

Эм быстро отсчитал деньги и спросил:

– Там вроде еще бутылка прилагалась?

Посыльный нехотя вытащил из кармана бутылку виски:

– Ой, извините, совсем забыл! У нас редко алкоголь заказывают!

Вот козел! Зажать хотел! Сдать бы его начальству, да возиться неохота. Эм бросил две картонные коробки на столик:

– Твоя с сыром.

Ксюша забралась с ногами на диван и открыла коробку. Эм взял свою пиццу с острой пикантной итальянской колбасой и выругался – они даже не удосужились разрезать на кусочки! Сервис явно ухудшился со времени его последнего визита в Ростов-на-Дону.

Его гостья, совершенно не огорчаясь мелким упущениям пиццайоло, прошлепала босыми ногами на кухню и вернулась с ножом. Разрезав свои четыре сыра на четыре части, она повернулась к Эму:

– Порезать?

Свинчивая пробку с «доктора Джека», Эм кивнул. Девчонка забавляла и злила его. Какая непосредственность в жестах! Какая врожденная грация в движениях! Почему же он так злится на неё? Эм зажмурился, отпивая глоток любимого виски, и в мозгу ударило, как молотком по наковальне – это из-за возраста! Кстати, они еще не выяснили полностью вопрос возраста!

– Эй, ты, сколько тебе, в конце концов, лет?

Ксюша посмотрела на него обиженно:

– Сказала же уже!

– Соврала, да. Не ври взрослым! – Эм покачал головой, бесцеремонно разглядывая ее ноги. – Два года себе прибавила!

Ксюша поджала губы. Значит, он прав. Тринадцать. Блин, остановите планету, ему надо сойти!

– Козявка, – пробормотал он, жуя пиццу. Рот наполнился живым огнем, и Эм сделал долгий глоток другого огня. Одурение, наконец, пришло. А раньше ему требовалось почти три бутылки! Стареет. Успеть бы до начала стабильного алкоголизма нарисовать те самые тысячи великих картин, которые прославят его посмертно.

Ксюша любопытно спросила с набитым ртом:

– А ты музыку больше не ставишь?

– Какую ещё музыку? – расслабленно удивился Эм.

– Ну ту… На иностранном языке.

– Я её ставлю, когда рисую.

– А ты меня ещё будешь рисовать?

Непонятно, чего было больше в её голосе, – детского любопытства или женского кокетства. Эм покачал головой:

– Не знаю. Я не управляю этим. Или рисую, или нет.

– Аааааа, – разочарованно протянула девочка, приканчивая последний кусок пиццы. – Ладно, тогда вези меня на вокзал.

– Чего суетишься? – он почувствовал, как тяжесть сковывает веки, и встряхнулся. – Уже ищут тебя?

– А что ты себе думал? Что мы так, лохушки? – Ксюша выпрямилась, держа вещи в руках. – У нас и крыша есть, и смотрящий!

– Те в школу надо ходить! – он чуть повысил голос. – И мороженое с подружками лизать, а не чужие…

Он осекся. Даже говорить с ней на такую тему было стрёмно. Вот что значит воспитание!

Мобильник в сумочке опять зажужжал. Ксюша выронила туфлю и схватила его, прижала к уху. Видимо, Мурзик был недоволен больше, чем в предыдущий раз, потому что она кошкой зашипела в трубку:

– Да скоро уже! Все в порядке! Да, заплатил! Пиццу ели… Да иди ты! А что, ты мне прикажешь пешкарусом топать до вокзала? Ну вот и смотри, раз смотрящий! Всё, до скорого.

Эм слушал этот односторонний диалог с раздражением. И правда, девчонку ещё отвезти надо. А так не хочется ни вставать, ни вести машину. Вдохновение, а главное, виски истощили его. И уморили. Видно, Ксюша заметила его состояние, потому что, окинув Эма критическим взглядом, она поджала губы:

– Дай мне на такси.

– Да что ж ты ненасытная такая! – из последних сил возмутился он. – Сто пятьдесят баксов в кармане, можешь десятку на такси отдать!

– Мы так не договаривались, – нахмурила светлые бровки Ксюша. – И вообще у меня работа почасовая!

– А когда ты в машину села, сказала, что подельная!

– Я ж говорила, что тарифы на хате другие! Не зажимай, блинннн! – она с досадой села на диван. Эм взглянул на ее большие увлажнившиеся глаза, на сморщенный носик и закушенную пухлую губу, и обреченно потянулся за чистым листом бумаги.

Ксюша замерла, не дожидаясь приказа, и Эм, намечая овал тонкого личика, усмехнулся сам себе: за деньги она сделает все, что угодно. От сонливости не осталось и следа, и пальцы с зажатым в них карандашом без остановки сновали по бумаге.

Эм проснулся рано на рассвете. Потянулся и выпустил карандаш из руки. Лист бумаги, который он еще упрямо держал, засыпая, спланировал к дивану. Эм встал, разминая затекшие мышцы, и поднял его. Портрет девушки с большими грустными глазами, смотрящей косо из-под нахмуренных бровей, ошеломил его. Девушка была старше Ксюши лет на пять. Зачем карандаш так состарил её? Эм мог поклясться, что сам он ничего такого не желал.

Он поискал взглядом юную путану. В голове мелькнула мысль, что та сбежала, очистив его бумажник от наличности и кредиток. Но Ксюша мирно спала в углу дивана, приткнувшись попой к спинке и сложив обе ладошки под щеку. На миг Эм обрадовался, просто потому что увидел её, но тут же пинками прогнал радость из мыслей. Три наброска из пяти сделаны. Еще два. И, возможно, еще два для очистки совести, если вдруг заказчику не понравится. Значит, он должен выдержать это ходячее чудо по меньшей мере целый день. Если не два!

Эм услышал жужжание мобильника рядом с Ксюшиной щекой и быстро схватил его, отвечая на звонок. Тот же молодой пацанский голос потребовал твердо:

– Ксюха, немедленно домой! Если он тебе заплатил, бери такси, частника, дедка с конем, но чтоб через полчаса была дома!

– Ксюша спит. Будить не буду. Сколько надо заплатить, чтобы она осталась еще на день и ночь? – деловито ответил Эм. Если вопрос только в деньгах…

– Чувак, ты че думаешь, можешь её запереть у себя и трахать во все дырки?! Она несовершеннолетняя, можешь вообще в ментовку загреметь!

Паренек подавал все признаки истерики, и Эм спокойно ответил, чтобы не накалять ситуацию:

– Если хочешь, приезжай и сам посмотри, с ней всё в порядке.

– Давай адрес! – потребовал не растерявшийся Мурзик. Эм продиктовал ему адрес с бумажки и предупредил:

– Будешь не один – дверь не открою и вызову патруль.

– Не сцы, я честный, – солидно ответил паренек и отключился.

Эм бросил телефон на диван и решил, что уж десять минут для душа у него есть. Теплые упругие струи воды освежили и оживили его. А может, вообще бросить пить? Эм представил, что бутылка виски больше не существует. Что ее не будет ни вечером, ни ночью, ни завтра… И в животе защекотал страх. Как это, не будет бутылки? Без «доктора Джека» он никто. И никогда не напишет ни одной картины.

Нет, это плохая идея. Опять мучиться по ночам кошмарами без начала и конца, видеть сцены из прошлого. Уж лучше так, до забытья, до комы, до остановки сердца. Од града до града…

Он вышел из душа, вытираясь большим полотенцем в цветочек, и снова окинул взглядом полураскрытую Ксюшу. Тонкое девичье тело словно слегка светилось в проникающих из-за занавесок лучах утреннего солнца. Эм ощутил знакомую тяжесть внизу живота и разозлился на свое тело. Ну куда, блин, разогнал лошадей! Одеться, кофе, рисовать – вот все, что будет сегодня.

В дверь резко позвонили. Ксюша подняла растрепанную голову и глянула невидящими глазами, Эму показалось, прямо на него. Он шикнул:

– Спи, спи, еще рано.

Девчонка послушно уложила голову на подушку, закрывая свои обалденные очи, и Эм пошел открывать.

На пороге стоял пацан лет пятнадцати, с хмурым, по-взрослому серьезным лицом. Увидев Эма без одежды, только с полотенцем на бедрах, он удивленно, но внимательно прошелся взглядом по татуировкам на плечах и спросил:

– Где Ксюша?

– Сказал же, спит, – недовольно ответил Эм. – Хочешь посмотреть?

– Хочу, – вызывающе сказал Мурзик. Эм отстранился от двери, пропуская его в коридор. Пацан заглянул в комнату, пробежался глазами по всем предметам меблировки, по Ксюше, по остаткам вчерашнего ужина, бутылке виски, по листам бумаги. Обернулся к Эму, брови сведены, в глазах злость:

– Она что, пила?

– А ты что, ее папа? – усмехнулся Эм. – Два глотка.

– Не папа, а больше! – серьезно поправил его Мурзик. – Я слежу, чтобы с ней ничего не случилось.

– А она тебе процент…

– А как же, – солидно ответил пацан. – Без этого никак! Только я меньше беру, чем некоторые. И смотрю лучше.

– Ладно, вопрос исчерпан?

– Ты ей сколько заплатил?

– Сто пятьдесят.

– Заплатишь еще столько же и привезешь вечером на вокзал.

– А за ночь? – усмехнулся Эм деловитости этого молодого.

Мурзик поднял глаза к потолку, пошевелил губами и ответил:

– Ладно, до утра еще полтинник накинешь. Если она согласится.

– А что ей? Пыльно или тяжело?

– Сам бы трахался два дня подряд? – сдвинул брови Мурзик.

Эм покачал головой:

– Да я ее и пальцем не тронул! Что я, педофил?

– Хрен тя знает, – философски сформулировал пацан.

– Ладно, харе трепаться. Вали, смотри там, раз смотрящий! – скомандовал Эм. – И сразу предупреждаю – даже не думай прийти ночью за моим бумажником. Просто говорю, что живых не оставлю.