Текст книги "Игрушка для генерала"

Глава 7

У меня никогда не было таких вещей, я вообще не видела на себе ничего кроме опостылевшего темно-синего цвета. Одинаковые юбки, свитера, футболки и штаны. Штампованные моим номером. Я не предполагала, что существуют другие цвета одежды, другой материал, покрой. Меня это даже не интересовало.

И сейчас, когда моя кожа пахла мылом, а мокрые волосы закрутились в непослушные кольца и спускались ниже поясницы, впервые не заплетенные в тугую прическу, я, завернутая в пушистое полотенце, с восторгом трогала новые вещи, которые достала из коробок. Дикий восторг – у того, кто по сути был никем, появилось что-то своё.

Тонкие эластичные черные штаны, такой же тонкий свитер под горло, широкий кожаный пояс и высокие сапоги. Потом я пойму, что это форма агентов, в которой они проходят тренировки. Бирка с номером вшита с изнанки. Я смотрела на заветные буквы и трогала их кончиком пальца. Наверное, я единственный агент, который любил свой номер – ВВ13. И все же я думала иногда об ВВ12 и 11. Где они? Что с ними стало? Это были парни или девушки?

В других коробках я нашла нижнее белье, довольно простое, но мне оно показалось королевским. Ничего подобного у меня никогда не было. Я могла лишь мечтать о кружевах…Точнее, я даже мечтать о них не могла. Я понятия не имела, как выглядит кружево, но интуитивно, на уровне подсознания, понимала, что это белье красивое. Какая я была простая, не испорченная корыстью, алчностью. Я не осознавала ценности денег, и меня не интересовало их количество, как и золото, драгоценности, красивые вещи и вообще все, что могло бы привести в восторг девушку моего возраста. Вот эта форма была для меня в тот момент чем-то сверхъестественно прекрасным после грубого сукна и колючих свитеров, от которых моя кожа краснела, а воротник неизменно натирал шею. Иногда до ран.

Я надела черное белье и смотрела в зеркало на свое отражение расширенными глазами, а потом с таким же восторгом натянула свитер и штаны, застегнула пояс на самое последнее отверстие, но даже сейчас он все равно был немного великоват. Обула сапоги. Они восхитительно пахли новой обувью. Еще раз посмотрела в зеркало. Сейчас я казалась старше и вообще не совсем походила на саму себя. Собрала волосы в хвост на затылке. Возможно, меня накажут за своеволие и несобранные волосы, но меня опьянял запах шампуня, некое ощущение эфемерной свободы выбора. Почему-то именно шампунь пах для меня свободой. Наверное, потому что запах отличался от того, что нам выдавали на Острове. Словно у меня появилась индивидуальность. Нечто своё.

Иногда незначительные перемены меняют человека полностью, словно перерождая в другую личность. Как будто перемена места, некие штрихи, вдруг заставляют мировоззрение поменяться. В кого-то более значимого на ступени эволюции. Впрочем, одна из иллюзий. Я по-прежнему НИКТО. Со временем я начну понимать, насколько никто. Встречаться с обычными людьми. Слышать их имена, видеть одежду, окружающие их вещи и, несомненно, свободу, которой у меня никогда не было.

Я даже не представляла, что на Острове была намного свободнее, чем здесь. И не потому, что не могу сбежать или распоряжаться своей жизнью. Хотя и это тоже. Но моя неволя вовсе иная… Это зависимость от его присутствия. Это начиналось не постепенно, как бывает у других. Это было мгновенно. Еще на Острове, а сейчас, когда я видела его все чаще, вдыхала его запах, которым пропитался весь этот дом, чувствовала присутствие, она возрастала. Тогда я еще не понимала, что это и есть рабство. Добровольное. Необратимое. С этого рабства не сбежишь, не сбросишь ярмо, не избавишься. Не было никаких этапов для моего полного погружения в черную бездну его мрака, в жутких демонов, которые влекли меня на уровне подсознания. Мгновенно и навечно. Посмотрела на него и внутри заполыхал огонь. Не мирный и тихий, не теплый и нежный – нет. Стихийное бедствие с необратимыми разрушениями, неуправляемое и опасное, не поддающееся контролю чудовище, разрастающееся внутри меня и пожирающее мою волю, мою душу…мое собственное Я.

Я никому не пожелаю такой любви. О такой страсти не слагают стихи, не пишут романы. Она страшная. В ней нет ничего возвышенного или прекрасного в обычном и нормальном понимании. Патология, порок, грязь, бешеное влечение на уровне инстинктов и одержимость. Но для меня она была самой прекрасной, волшебной, неземной, сумасшедшей – моя любовь к генералу, она же и моё самое страшное проклятие. Я видела красоту там, где ее никто не мог увидеть, я выискивала нежность там, где жестокость была нормой, я искала любовь там, где не было речи даже о ласке. И в то же время я осознавала, какое он чудовище.

За мной пришел молчаливый мужчина в форме лейтенанта, я шла за ним по узким коридорам, и внутри все замирало от уже привычного мне волнения. Предвкушение встречи.

Мы спустились по лестнице вниз, и лейтенант завел меня в небольшую комнату, которая по виду напоминала те самые комнаты в бункере на острове. Те комнаты, в которых нас пытал Филипп.

По коже пошли мурашки от страха. Я должна держать себя в руках. Потому что я не должна помнить, что с нами там делали. Нужно подавить страх. Тогда я еще верила, что могу скрыть от него мои эмоции. Позже – да. Смогу. Но не тогда, когда я была вся как на ладони, и он читал меня по глазам, по запаху, по взмаху ресниц.

Раздались шаги за спиной, и я резко обернулась. Сердце подпрыгнуло вверх и затрепетало где–то в горле. Забилось так быстро, что я мысленно прокляла его за эту дикую реакцию. Как же больно на него смотреть. Хотелось зажмуриться и в тот же момент никогда не отводить глаз.

Владимир вошел в комнату в сопровождении той женщины-доктора, которая осматривала меня, позже я узнаю, что ее зовут Кдавдия Михайловна Радова, и еще одного мужчины, с лицом, похожим на непроницаемую маску.

Я смотрела на генерала, и мне снова было трудно дышать в его присутствии, а его проницательный взгляд холодных синих глаз, казалось, обездвиживал меня. Очень тяжелый взгляд, на физическом уровне, и я камнем падала на дно этой жестокой синевы, чтобы разбиться там о ледяные скалы полного безразличия и даже брезгливости. Снова почувствовала себя ничтожно жалкой в этой форме, без следа косметики. Блеклой и серой на фоне той же Клавдии Михайловны, утонченной и яркой.

У меня возникало странное чувство, что он видит меня насквозь. Видит все мои мысли и слышит, как бешено бьется мое сердце. Ему, наверное, противно, что я так нервничаю в его присутствии. Если бы он узнал истинную причину, его чувственный рот скривился бы в уничижительной улыбке.

– Ты знаешь, зачем ты здесь? ВВ 13?

Я кивнула и посмотрела ему в глаза, хотела отвести взгляд, но не смогла. Казалось, он удерживал его, не давая возможности даже моргнуть. И нет, мне не казалось – держал. Потом я уже буду разбираться, когда он делает это намеренно. Сейчас я была слишком растеряна.

– Тебе знакомо это кресло и приборы?

Я отрицательно качнула головой.

– Никогда не лги мне! Если хочешь остаться в живых! Запомни – никогда! Это первое правило, которое ты должна выучить, находясь в моем доме – не лгать!

На глазах от неожиданности выступил слезы, моя голова, словно стиснутая тугими кольцами, горела и полыхала.

– Повторяю свой вопрос – тебе знакомы эти предметы?

Я кивнула.

– Можете приступить к вашей работе.

Владимир продолжал смотреть на меня.

– Что еще ты помнишь?

– Всё… – тихо ответила я, покрываясь легкой испариной от его близости.

Клавдия провела меня к креслу, закрепила мои руки на поручнях сидения, так же зафиксировала и ноги. Надела мне на голову металлический обруч, цепляя на грудь и на горло датчики.

– Пульс 120 ударов в минуту. Сердцебиение хаотичное. Дыхание затруднено.

– Ты боишься?

Нет, я не боялась. Точнее, я знала примерно, что меня ждет, и нервничала, а еще я с ума сходила от того, что чувствовала его запах. Разве я должна его чувствовать, когда он в нескольких метрах от меня? Так не бывает.

– Не боюсь.

– Твой пульс показывает иное. Сегодня все будет не так, как там. Ты будешь смотреть на то, что происходит на экране. Ты будешь смотреть задание одного из агентов. Потом ответишь на вопросы и скажешь, что было сделано неправильно. Это твое испытание.

Если я не подойду, то учинят расправу надо мной?

Вслух я этого не спросила.

– 135 ударов в минуту.

Владимир приблизился ко мне почти вплотную, и я с наслаждением вдохнула сумасшедший запах, исходящий от него. Не парфюм. А его собственный мужской запах. Потом он будет преследовать меня повсюду, сводя с ума.

– 140 ударов в минуту.

Он смотрел на меня все так же пристально. Потом отошел к стене и повернулся ко мне спиной. Я нервно сглотнула, глядя на широкую сильную спину, широко расставленные длинные ноги в неизменных сапогах.

– 130 ударов в минуту.

– ВВ13, ты здесь не просто так, но, я думаю, ты это и сама прекрасно понимаешь. Мы пытаемся понять твои способности. Какое именно задание ты выполнишь. Нам важен уровень подготовки. Нас убеждали, что ты универсальный агент. Мы хотим это проверить.

Он резко обернулся и снова подошел ко мне.

– Ты поняла? Смотришь, как бы тебя это не пугало и не напрягало. Запоминаешь действия агента ищешь ошибки если они были.

Я кивнула и увидела, как синие глаза скользнули по моему лицу, потом чуть ниже к бурно вздымающейся груди. Взгляд оставался непроницаемым, и вдруг он прижал пальцы к моему горлу.

– 135 ударов в минуту.

Генерал наклонился ко мне, опираясь на ручки кресла, и мне показалось, что я лечу в пропасть.

– 145 ударов в минуту.

– Внимательно изучай. Каждую деталь, цвет, тон, слова. Все, что происходит на экране. Просмотреть можно только один раз!

Я судорожно сглотнула, глядя не его сильную шею в вырезе рубашки. Его кожа на ощупь горячая или такая же холодная, как и эти дьявольские глаза? Пальцы все еще прижаты к моей шее, к яремной вене. Они жгут мне кожу, и мое дыхание становится прерывистым.

– 150 ударов в минуту.

– Ты боишься? – Спросил Владимир снова и склонился к моему уху. Шумно вдохнул мой запах. – Или это не страх, ВВ13?

Я снова отрицательно качнула головой. Наши взгляды встретились, и сейчас он больше всего походил на хищника. Его ноздри трепетали, а зрачки глаз сухо заблестели. Невыносимо смотреть ему в глаза… я тону… я захлебываюсь.

Владимир выпрямился и отошел к стене.

– 140 ударов в минуту. 135…130…

Вдруг снова резко повернулся ко мне и нахмурился. В мгновение оказался рядом и навис надо мной, глядя мне в глаза:

– 145 ударов.

Взял меня за подбородок и заставил смотреть на него.

– 155 ударов в минуту.

И снова в его глазах удивление.

– Боишься не приборов, а меня, да?

От прикосновения к коже стало тяжело дышать.

– Нет.

А я его почти не слышала, я смотрела на светло-синюю радужку его глаз и видела там свое отражение, свои собственные глаза, расширенные от удивления.

– Тебя никто не тронет здесь, пока я не прикажу. Никто не посмеет наказать, кроме меня самого. Так что прекращай трястись, ВВ13.

Глава 8

А я не могла прекратить… от его пальцев, сжимающих мой подбородок, по всему телу растекался огонь, и в горле пересохло.

– Расслабься.

Ко мне подошел мужчина…Гипнолог. Он начал постепенно вводить меня в состояние транса. Такое уже было на Острове. С нами часто проводили такие эксперименты.

«Внезапно все исчезло, и я оказалась в каком-то жутком месте, похожем на подвал, с многочисленными тоннелями, как лабиринтами. Я озиралась по сторонам, смотрела на влажные стены, слышала стоны и крики где-то вдалеке, и кровь от них стыла в жилах. Я словно оказалась в каком-то вакууме, вне времени и пространства. Я слышала эхом собственные шаги. Не знаю, куда я шла, но меня толкало вперед в один из тоннелей. Ступая босыми ногами, я чувствовала, что под ними мокро, а когда опустила глаза, в ужасе закричала – мои ноги по щиколотку утопали в крови. Но я шла вперед, озираясь, вздрагивая от звука голосов и чувствуя, как от ужаса на теле шевелятся все волоски.

В тоннеле кромешная тьма, и я иду наощупь, протягивая вперед дрожащие руки, и вдруг вижу ступени…точнее, одну ступень, и позади меня оглушительный взрыв. Затылок опалило жаром, и вот уже столпы огня лижут мне пятки, обугливая одежду, оставляя подпалины на свитере.

Я уже не иду, а бегу, и резко останавливаюсь над обрывом. Огонь приближается сзади, а впереди пропасть, на дне которой плескается ярко-оранжевая магма. Запах серы забивается в ноздри, и мне нечем дышать.

Я громко кричу его имя. Так громко, что мой голос эхом разносится и словно ударяется о камни, теряется внизу, в бездне.

«Прыгай…прыгай и умри! Прыгай, ВВ13»

Голос врывается в сознание, и ломит виски оглушительной болью, меня охватывает чувство дикой безысходности и тоски.

«Нет! Он придет! Я позову, и придет! Он так сказал! Я ему верю!»

Если бы он пришел… Если бы вдруг появился здесь, среди столпов огня. Я бы тянула к нему руки, я бы почувствовала, как он прижимает меня к себе. Боже! Я ведь могу в этом Аду фантазировать об этом, как там на Острове… Перед смертью, наверное, бывают такие видения. Я сейчас так ясно вижу его, идущего ко мне сквозь огонь, и мое сердце отчаянно рвется в груди, стучит так громко и болезненно. Я не позволю себя убить. Я открою глаза. Они не смогут меня заставить. Я не поддамся!»

Резко открываю глаза.

– Пульс 160 ударов в минуту.

Генерал смотрит мне в глаза, нахмурившись, а потом поворачивает голову к женщина-врачу.

– Она это сделала. Вышла из состояния гипноза! Сама! Получилось! Все видеозаписи принести ко мне в кабинет.

***

Меня лихорадило после этого опыта, я вся покрылась испариной. Я слышала их голоса, как сквозь вату, невыносимо болела голова, так сильно, что из глаз текли слезы. Самое странное, что я все еще чувствовала его пальцы, переплетенные с моими.

– Но у нее заняло время и ее показатели зашкаливали!

– Не важно! Важен результат. Уводи ее. Дать отдых, накормить, ознакомьте ее с домом и расписанием тренировок. И еще, обновите ей гардероб.

– Как ей удалось выйти из гипноза самой? Это еще никому не удавалось! Доктор Ковалевский один из лучших в нашей команде!

– Я сказал – не важно. Важно, что она не поддастся никаким гипнозам. А это одно из самых лучших качеств для агента. Она смогла это сделать.

– Вы…не можете ее оставить. Она нарушила правила и…

– Молчать! Позаботься о ней и не смей её допрашивать. Узнаю – сдеру кожу живьем.

Я встретилась с врачом взглядом, и мне показалось, что в ее глазах сверкнула ненависть, и в то же время страх. В этот момент я поняла, что Владимир не преувеличил ни на секунду – он способен выполнить свою угрозу, и врач знает об этом.

***

Прошло несколько недель моего пребывания в этом доме. Несколько раз в неделю меня приводили в эту комнату. Самое дикое, что несмотря на то, что знала о головной боли, я жаждала этих сеансов. Из-за него. Между нами появлялась какая-то странная связь и с каждым опытом она становилась прочнее. Может быть потому что он был рядом и всегда смотрел на меня. А я… я все быстрее выходила из состояния транса потому что невыносимо хотела быть с ним.

Вне опытов я почти его не видела. Генерал не бывал дома по несколько дней, и я часами бродила по огромному зданию, которое уже не казалось мне мертвым и страшным. Я знакомилась с ним, как оно со мной. Я изучала каждый его угол, заглядывая в просторные красивые комнаты. Любовалась картинами с изображением диковинных цветов или животных. Со временем я интуитивно поняла, в какой части здания живет Генерал. Я бродила по комнатам, кабинетам, по библиотеке.

Касалась выбитых инициалов на предметах мебели.

Раз в неделю он возвращался, и я чувствовала заранее его приезд. Бросалась к окну, смотрела, как открывают ворота, впуская его автомобиль, как он выходит, хлопнув дверцей, и с грацией хищника двигается в сторону дома. Это означало, что через несколько часов меня приведут в то помещение… Там, на моей территории, я даже имею право касаться его. Несколько раз я хватала его за руку. И он не смотрит на меня с брезгливостью или высокомерием. Да, проходят доли секунд, мгновения, и я сползаю с кресла, и меня беспощадно тошнит, а иногда чуть ли не рвет внутренностями, по щекам от боли катятся слезы, и дрожит от слабости все тело. Врач говорит, что я отдаю все ресурсы организма, когда выхожу из транса.

Потом, в тишине своей комнаты, я сама касаюсь того места, где его пальцы соприкасались с моей рукой.

Мне много раз говорили, что я не могу и не имею право что-то брать в этом доме без спроса. За воровство могли просто отрезать пальцы или вырвать ногти. Так было на Острове. У меня никогда и не возникало такого желания.

Тогда я не понимала, что Владимир приходит не за тем, чтобы не дать мне сойти с ума под гипнозом или не затем что жалеет меня. Нет. Все гораздо прозаичнее. Он следит чтоб его робот не дал сбой и лично все контролирует. Может быть для того, чтобы лично пристрелить. Агент должен прежде всего уметь держать рот на замке, уметь не признаться под пытками и гипнозом.

Никого не волнует, как это закончится для меня. Главное – выполнить миссию. Моя жизнь – ничто, по сравнению с нуждами и целями Родины. Но мне нравилось представлять, что он приходит именно ко мне, чтоб я не пострадала. Фантазировать потом долгими ночами о том, чего никогда не может быть у недостойной, такой как я. Я вообще никто, и имени у меня нет.

В тот день в лаборатории появились цветы. В горшке. Точнее меня заворожили только одни цветы. Они манили меня этим ослепительным белым цветом. Я так редко видела что-то по-настоящему белое. Мне вообще впервые что-то настолько понравилось, что даже дух захватило. Я тронула стебель цветка, очень нежного, белоснежного, с каплями росы на лепестках. Я сорвала его и сжала в ладони, он изранил мне пальцы, но я не выпустила его даже, когда появился Генерал и начался очередной опыт с гипнозом, они пытались достичь минимального количества времени под воздействием, чтоб я как можно быстрее могла вынырнуть из этого состояния.

Переход обратно, как всегда, опустошил меня, и я упала на колени, прижимая руки к животу, задыхаясь от приступа дикой головной боли до тошноты.

– Что у тебя в руках?! – истерический голос Клары Леонидовны (так звали ту женщину в белом халате, которая смотрела на меня всегда с нескрываемой ненавистью) вырвал меня из тошнотворного тумана. Я завела руку за спину, чувствуя, как шипы прокалывают кожу на ладони.

– Ничего.

Владимир сверкнул глазами и стиснул челюсти, но промолчал. Верно. Правило – не лгать ему, но мне никто не запрещал лгать кому-либо другому. Он выжидал, а я впервые была намерена сражаться до конца.

– Раскрой ладони, ВВ13! Что ты украла?

Клара сделала шаг ко мне, и ее ярко накрашенный рот сжался в узкую полоску.

– Нет! – дерзко ответила я и попыталась подняться с колен, но меня мучила слабость, и кружилась голова.

Владимир рывком поднял меня на ноги, а я сделала шаг назад, упрямо вздернув подбородок.

– Покажи руки, я сказала! Что ты украла, идиотка? Тебе говорили ничего не брать!

– Ничего!

Владимир схватил меня за руку и сжал мое запястье с такой силой, что у меня потемнело перед глазами, и я невольно разжала пальцы. На ладони лежал слегка потрёпанный цветок, а с рваных ран по руке стекала кровь и капала на пол. Я подняла взгляд на Генерала и увидела, как расширились его зрачки.

– Пожалуйста…это цветок. Он такой красивый. Пожалуйста. Он мой!

– У тебя нет ничего своего, и не может быть! Ты – никто!

Клара схватила тонкий стебель и безжалостно смяла. Белые лепестки медленно падали на кафельный пол в капли моей крови. Я проследила за ними взглядом, и в этот момент от отчаяния запершило в горле, по щекам потекли слёзы. От понимания, что ничего моего в этом мире быть не может. Никто не может владеть чем-то. Даже цветком.

Клара безжалостно раздавила цветок ногами и вышла из комнаты, а я опустилась на колени, вытирая слезы рукавом и подбирая уцелевшие лепестки, которые на глазах скручивались и умирали.

– Зачем? Такой красивый…зачем? – Я шептала и захлебывалась рыданиями. Это было мое первое лишение в жизни. Первое расставание с чем-то, что могло бы быть моим.

Увидела, как Владимир вышел за Кларой, отчеканивая каждый шаг.

***

Этой ночью я не уснула. Я проплакала почти до утра, уткнувшись в подушку лицом. А утром, принимая душ, долго смотрела на едва затянувшиеся раны от шипов… Это все, что осталось у меня от цветка. Наверное, вот так остаются шрамы от всего, что мы любим, когда оно нас покидает. Шрамы и есть воспоминания о любви.

Сквозь шум воды услышала, как повернулся ключ в замке моей комнаты, и выключила воду. Затаилась. До меня донеслись голоса слуг, они, видимо, убирались в пустом доме и забыли о моем присутствии.

– А женщины…Его любовницы.

Я судорожно сглотнула и затаилась за дверью ванной.

– Сколько раз я видел, как их выносили из его спальни в синяках. Даже думать не хочу о том, что этот монстр вытворял с ними в постели, как калечил и мучил их.

– Они сами к нему приходят. Значит, им нравится.

– Насилие? Зверства? Он их заставляет. Этот дьявол внушает им, что угодно и превращает их в грязь, рабынь, кукол.

– Заткнись. Это не наше дело. Хочешь жить – держи язык за зубами. У нас прибыльное место. Мы в достатке и не голодные, еще и семьям перепадает. Попробуй, найди такое теплое местечко.

– Где хозяин сам Дьявол!

– Этот Дьявол сегодня утром приказал найти садовника. На кой черт ему садовник, не понимаю. У него никогда не было цветов.

Вечером, когда Владимир вернулся, за мной пришли и вывели на прогулку. Не сказали, куда ведут, а я с ужасом понимала, что не в комнату для опытов, а на улицу. Зачем? Я не знала.

Мне было сказано «хозяин велел».

Впервые я оказалась во дворе этого страшного строения, которое всегда казалось мне мертвым. И сейчас, ступая по земле, я понимала, что оно действительно мертвое, здесь даже растений нет. Все, что здесь было живым – это вороны, которые кружили над высокой оградой.

А потом я увидела ИХ. Я не верила своим глазам – посреди черноты, серости, полного увядания они казались волшебными. Нереально прекрасными. Я опустилась на колени, задыхаясь, не понимая, что я улыбаюсь.

– Это розы. Теперь здесь будут цвести розовые кусты.

Я посмотрела на мужчину в длинном противодождевом плаще. Его жидкие волосы развевались на ветру, а лицо казалось сморщенным, скукоженным, с тонкой, как папиросная бумага, кожей.

– Я садовник. Меня наняли ухаживать за этими растениями.

В эту секунду мне показалось, что на меня кто-то пристально смотрит, и я вскинула голову наверх. Пустые глазницы окон с железными витыми решетками. С этой стороны находятся комнаты генерала.

– Вам разрешено срезать цветы…Если хотите.

Я кивнула, и снова, как зачарованная, посмотрела на…розы. Белые розы. Никогда в своей жизни я не видела ничего красивее их.

Я так и не поняла, зачем он это сделал. Для меня оставалось долгое время загадкой.

На следующий день меня привели на очередной осмотр к Кларе, где она попыталась залечить шрамы на моей ладони, но я отказалась. Я хотела запомнить этот день. Не знаю, почему, но очень хотела, и мне казалось, что именно тонкие шрамы будут мне о нем напоминать.

– Ты здорова, Мила. Следующий осмотр я проведу через месяц.

Я в удивлении посмотрела на Клара, которая в этот раз сама что-то записывала в блокнот.

– ВВ13, – поправила ее я.

– Нет! Он дал тебе имя. Хозяин хочет, чтобы тебя называли Людмила. Так что начинай привыкать.

И снова эти нотки в голосе. Нотки…ненависти.

Потом, глядя на тоненькие шрамы на ладони, я буду вспоминать этот день, когда у меня появилось имя. Он придумал его для меня.