Текст книги "Женщина-Волшебство"

Душевные метания

Совсем скоро начали происходить перемены, которых я совсем не ожидала. Я не понимала своего душевного состояния. Я была гадким утёнком, потерянным, но не теряющим надежду, борющимся за право на жизнь. На собеседовании я вела себя чересчур самоуверенно, демонстрируя, что я чего-то стою. Но именно та дерзость помогла мне перешагнуть грань.

Самым страшным было то, что я не понимала, в какую сторону меняется моя жизнь. Временами мне казалось, что я – абсолютно полноценный человек, у которого есть работа, деньги, дом.

А можно ли считать это работой? А какая от неё польза? А каждая ли работа приносит пользу? Какая самая полезная работа? Может ли быть так, что на полезной работе человек бесполезен, а на бесполезной полезен?

Временами мне казалось, что я схожу с ума.

Неподконтрольная себе, я путалась в собственных мыслях, чувствах, эмоциях, целях. Я уже не понимала, для чего я выбрала именно эту сферу деятельности. Но успокаивала себя тем, что я научилась получать удовольствие от этой толи работы, толи не работы, успокаивала себя тем, что у меня есть деньги. Деньги на собственное содержание! На тот момент этого было достаточно, чтобы хоть немного вытягивать себя из болота за косичку.

Мать, вместо того чтобы обрадоваться, что я убралась из её жизни, активизировалась и начала допрос с пристрастием. Я честно сказала, чем я живу, дышу и пахну. Теперь она упрекала меня за то, что я трясу голыми телесами перед публикой.

– Это омерзительно, грязно! Что? Не хватило мозгов найти достойное занятие?!

А по каким критериям можно понять, достойное занятие у человека или нет? Кто это решает? Где этот список достойных занятий? А как же фраза «не место красит человека, а человек место»?

Остапа понесло на пельмени и бухло

У меня не было интимных связей: я их не искала, и они меня не находили. Но мои потребности на почве негативного адреналина, в котором я жила с детства, вызова социуму, а также механизма желания противоположного пола и плотских утех, выраженного сферой деятельности и запущенного после первого секса, имели накопительный эффект и лишь усиливались. Порой я не могла уснуть. Мне хотелось выть и лезть на стену. Насыщенный рабочий график не мог поглотить мои страдания и похоть, которые разрывали меня на шмотки мяса, ломали мне кости, растирали всё в труху, чтобы потом собрать воедино и вновь запустить процесс по замкнутому кругу.

В один из пасмурных осенних вечеров, когда город поглотили сумерки, я, лёжа на своей кровати в темноте и смотря в потолок на уличные тени, отбрасываемые через окно в пространство комнаты, вдруг поняла: не нужно отношений, не нужно любви, не нужно ничего, кроме обычного животного секса, – и неважно с кем, хоть с первым попавшимся. Лишь бы убежать из этого ада, забыться, потеряться, уснуть. Это было моё прощание с недавно проснувшимся инстинктом самосохранения, похоть поглотила его, и страх перед половыми инфекциями исчез, но о возвращении на панель речи не шло. Встречи с мужчинами на финансовой основе были для меня неприемлемыми. Неожиданно камнем преткновения для меня во взаимосвязи с мужчинами выступили деньги.

Поздним осенним вечером во дворе соседнего дома, через который проходила моя тропинка, стояла компания парней. Один из них подошёл ко мне и предложил познакомиться.

Через час мы были на его квартире вчетвером. Я и трое особей мужского пола с пивом и сигаретами. Я переспала с каждым из них по очереди.

С наступлением утра ко мне пришло чувство истощения, духовного и физического. Оно притупило мою боль, и я ошибочно восприняла его как чувство спокойствия и блаженства.

Я стояла перед зеркалом, когда меня неожиданно хлопнули с двух сторон по плечам разнополярные ощущения: с одной стороны, я была удовлетворена, с другой – во мне проснулся стыд, победоносно хлопающий в ладоши.

«Ну что? Мама была права? Какая приличная девушка позволит себе такое поведение? Ты – шалава от кончиков ушей до кончика хвоста!»

Дальше было дальше. Особи пустили по кругу мой номер телефона, а я пустила по кругу себя.

Мы ели пельмени, пили пиво, а потом трахались.

Так в моей жизни появились три пагубные привычки: беспорядочные половые связи, алкоголь без меры и табакокурение без границ.

В какой-то момент я поняла, что мне уже совсем всё равно, кто и что обо мне думает: мама, эти парни, что меня трахают, общество, дворник во дворе. Мне нужно было заглушить боль, и таблетка работала безотказно. Побочным эффектом был стыд за нарушение общепринятых рамок женского поведения, но я медленно, но верно боролась с этими ограничениями в своём сознании, пытаясь понять, почему принято, что мужчинам можно вступать в интимную близость в том объёме, в котором они хотят, а для женщин это табу.

Мой эксперимент продолжался до тех пор, пока не пришло время для следующего. Я стала подопытным кроликом в своих собственных руках.

Зачем нужна девственность

Был среди всей этой шушары один кадр.

– Слушай, а у тебя, случайно, нет подружки-девственницы? – внезапно спросил он после секса.

– Нет, а тебе зачем?

– Хочу в жёны девственницу.

– Правда? А почему именно девственницу? Вдруг она тебе как человек не подойдёт?

Я никогда не понимала, как можно выбирать себе пару по каким-то внешним физиологическим критериям: цвет бровей, глаз, размер рук и ног, наличие или отсутствие девственности, волосатости или залысины.

– Ты дура, что ли? – злорадно захохотал он. – Не нужна мне жена, я просто хочу её трахнуть, и всё!

– А если ей захочется отношений, а не траха?

– Сделаю вид, что влюбился, что всё серьёзно, трахну и брошу, – сухо и агрессивно ответил он.

Я не знаю, удалось ли ему осуществить свой план, я в этом не участвовала.

Остапа понесло проверить себя на слабо

Когда я была ребёнком, я задавала себе вопросы. И самыми часто повторяющимися и сложными были три: каково убить человека? как пережить изнасилование? что чувствуешь, когда являешься мишенью?

Мне было интересно, смогу ли исправиться с одним, другим и третьим и какой я получусь на выходе. Я не знала причину и корень возникновения именно этих трёх вопросов, но они всегда были со мной, сколько я себя помнила.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Чем дальше я уходила в дебри лихорадочного, бардачного изврата, тем более низким становился градус окружающих меня пареньков.

Зимний вечер. Я дома. Звонок на мобильный телефон. Через полчаса за мной заехал знакомый мне парень. Мы поехали к нему на дачу. Я не знала, что там меня поджидают, как в сказке, двенадцать месяцев. Об этом мы недоговаривались. Это была ловушка.

Началась жара. Пекло. Сначала у меня из рук вырвали сумочку, потом схватили за волосы, горло, руки и ноги и потащили в одну из комнат. Я кричала, умоляла меня отпустить, не понимая, зачем применять грубую силу. Зачем причинять боль человеку, который даёт то, что тебе нужно? Зачем устраивать засады и насильственными методами издеваться толпой? Я не понимала этого со времён школы, я не могла понять этого и сейчас.

Меня бросили на кровать и закрыли в комнате. Я подбежала к двери и сквозь слёзы пыталась им что-то сказать, но у меня не получалось. Дыхание перехватывало, голос на непродолжительное время пропал от внезапного шока. Я кряхтела и скребла ногтями дверь. По ту сторону запертой двери я слышала дикий хохот, угрозы и мат.

– За что? За что вы со мной так? Что я сделала? Выпустите меня! Что вы вообще творите! – еле-еле шипела я.

Дверь открылась. И первый из них, кто зашёл в комнату, сказал:

– Мы не отдадим тебе вещи и не выпустим тебя отсюда, пока каждый из нас тебя не…

Он сказал так, что было понятно: если не подчинюсь и буду сопротивляться, начнут бить.

Осознав неизбежность ситуации, я на первой секунде впала в ступор, на второй секунде стала пуста, на третьей секунде моментальный поток мыслей, пришедших извне, накрыл меня невидимой лёгкой пеленой, которая давала надежду и освобождение моему телу:

«Быть избитой или быть истраханной? Если что-нибудь произойдёт с моим здоровьем, я напишу заявление об изнасиловании, потому что будет нечего терять, совсем нечего, если меня лишат моей самой важной радости в жизни, которая спасает меня от бесконечной неутихающей боли. Их посадят, а я наконец-то решусь сделать то, на что раньше духу не хватало. Если не будет противовеса боли, то не будет и меня. Я без похоти не справлюсь».

– Хорошо, – ответила я, утерев слёзы и собрав всю волю в кулак. – Я готова. Только я выберу, кто за кем будет идти. Давайте по списку, товарищи, – мой юмор не к месту подбодрил меня же саму в этой ситуации. – И каждый, кто заходит в эту комнату, приносит для меня налитую кружку пива!

После произнесённого мной слова «товарищи» я вспомнила свою тоску по СССР, явление которой не могла логически объяснить, как ни пыталась, но которая всегда была со мной. Почему-то мне думалось, что, если бы не развалилась эта страна, никогда бы не посыпалась моя жизнь: мама бы не прятала колбасу, меня бы не унижали в школе за то, что я выгляжу нищей, я бы нашла работу и смогла получить образование. Я считала, что Россия хуже, чем СССР. Эпоха, в которой мне удалось родиться, но не удалось пожить, была эпохой, благодаря которой, как мне казалось, во мне не умер человек. Советский Союз – страна, победившая вместе со всем миром фашизм. Россия – страна, в которой женщине приходиться работать проституткой или голым телом, потому что иначе не выжить. Я была рождена на последнем вдохе государства, остановившего мировой садизм, а не в побитой, изувеченной России. Эгрегор силы дал свои плоды.

А потом я вспомнила про киностудию «Союзмультфильм», мультики и себя маленькую, плачущую под «Голубой вагон», «Луч солнца золотого» и «Чунга-Чанга», когда кораблик был скован во льдах и потерялся. Есть доброе и светлое даже там, где вокруг насилие и боль. И я решила, что буду смотреть мультики, несмотря ни на что!

Расщепление – в тот момент я испытала это впервые. Когда твои эмоции и чувства отключаются. Состояние, когда ты не здесь и не сейчас, когда ты не ощущаешь своё тело. В тот момент мне не хотелось умереть. Я не чувствовала ни гнева, ни стыда, ни боли, ни радости, ни счастья, ни печали, ни уныния. Я чувствовала, что я где-то далеко-далеко, там, где любовь. Любовь, которая не требует унижения или насилия, любовь, которая созидает этот мир и каждый раз спасает его, какими бы парадоксальными и противоречивыми для понимания людей ни являлись методы спасения. Было всё, и не было ничего. Я растворилась в пространстве жизни ценой отравления себя на физическом уровне в виде алкоголя и насильственного секса, беспощадного, грубого и жестокого.

Гораздо позже я узнала, что я не одна такая.

Я не написала заявление об изнасиловании в милицию. Я боялась, что никого не найдут, что мне отомстят за правду, что люди меня же и обвинят в случившемся, что я никогда не выйду замуж из-за официального клейма.

Я никогда больше не встречалась ни с одним из участников цирка, ограничив круг половых партнёров до минимума.

Истерики по пьяни

Следующим этапом было психическое расстройство. Воспоминания о изнасиловании давали о себе знать. Это была депрессия. Теперь алкоголь я употребляла не для увеселения, а чтобы забыться и одновременно смириться: не могла привыкнуть к новой роли.

После изнасилования алкоголь и слёзы шли рука об руку. Я пила для того, чтобы рыдать, и я рыдала, когда пила. Чувство невероятного облегчения, вызванного совокупностью трёх элементов – я, алкоголь и слёзы, – давало мне уверенность, что плакать теперь я буду не одна: вместе со мной должно заплакать всё вокруг, живое и неживое.

Я пыталась понять, почему я не ощущаю стыда, позора, жалости или озлобления по отношению к своему телу. Я думала об этом в перерыве между стаканами, но не могла найти ответа. Внутри меня была тишина и пустота.

Ненавидеть тех, кто надругался надо мной, было бессмысленно, если я не планировала их убивать.

Будучи ребёнком, я впитала в себя токсичные пары. Слишком много боли. Боль не могла прорваться наружу. Фурункул внутри мог вызвать смерть всего организма. Благодаря мощному щелчку фурункул лопнул, и его вскрытию способствовало изнасилование, как бы безумно это ни звучало.

Мне сложно было справляться с болью внутри меня, но гораздо сложнее оказалось с нею справится, когда она показала своё лицо. Окружающие люди стали держаться от меня подальше, остерегаясь и испытывая отвращение.

На работе я держала марку, моя репутация была кристально чистой, но стоило мне выйти за пределы рабочего пространства, как каждая моя пьянка заканчивалась слезами, руганью и проблемами.

Я отдавала себе отчёт в том, что мои истерики несут угрозу для окружающих, как психологическую, в виде испорченного настроения, так и физическую, но я до конца не отдавала отчёт своим поступкам и сама не знала, чего от себя ожидать, поэтому перешла на одиночный алкоголизм, до лучших времён прервав все приятельские связи. Похмельное раскаяние стало постоянным гостем в моей квартире.

Так проходила моя зима.

Издержки изнасилования

Невыносимая боль, под давлением которой моё тело сжималось и разжималось с такой силой, что было тяжело дышать, стремление бежать без оглядки и желание быть с людьми – всё это на сумасшедшей скорости мешалось во мне, отключая разум.

Не зная, как разорвать замкнутый круг из страданий и боли, я чувствовала, что сил сопротивляться больше нет. Я не знала, как это остановить, и отправилась на поиски истины в местный бар, чтобы принять нелёгкое для себя решение.

Сидя за барной стойкой с кружкой пива, я надсмехалась над собственной жизнью.

Наблюдая за окружающей обстановкой и людьми, я слышала их похотливые мысли, со скрежетом проходящие сквозь меня, чувствовала все их ощущения и желания. Я поразилась, насколько остро и открыто можно видеть жизнь. Это была грязь, в которой я не хотела больше находиться, но, как от неё уйти, я не знала.

Люди ржали, пищали, визжали, натужно делали вид, что счастливы, некоторые сидели и что-то бурно обсуждали, едва не переходя на крик, но большинство пришло показать себя и раскисало от скуки, не давая этому чувству отразиться на своём лице.

Какой-то мужик присел познакомиться со мной. Справа от него неожиданно выросла спутница, которую он упорно выдавал за свою сестру. Она играла в его игру, по его правилам, пренебрегая при этом собой. Её широкая красивая улыбка, как в рекламе зубной пасты, сверкала белизной всех зубов, но её глаза говорили об усталости души, мучении и безволии. Он специально провоцировал её подобным образом. Садист. А я искала ту грань, зайдя за которую, понимаешь, что лучше умереть, чем видеть всё это.

Меня пригласил на танец какой-то щёголь, который начал пытаться, будучи без певческих талантов, спеть мне песенку на ночь, чтобы склеить меня со своей кроватью. Мне взгрустнулось ещё больше. Ещё один паразит. Очередной паразит. Ну, что ж поделаешь, мода нынче такая – на секс и деньги, а остального не существует.

Когда я напилась до состояния готовности попрощаться с этим миром, я решила напоследок потанцевать так, чтобы было всё, что есть: красивое и убогое, грязное и чистое, ужасное и прекрасное, пошлое и тело.

Всё смешалось воедино ровно также, как после моего первого сексуального контакта.

К концу моих сумасшедших танцев меня попросили покинуть помещение.

– Им можно лицемерить, а мне с моей правдой нужно уйти? – сказала я напоследок.

Я вышла. Толпа курящих парней у входа кинула в мой адрес что-то обидное. Я ответила им тем же и почувствовала, как хамство прошло через всё моё существо. Я рухнула в ближайший сугроб и горько заплакала. Всё те же парни стояли и заливались диким хохотом, глумясь надо мной, им было весело оттого, что мне было плохо. Всегда проще осудить человека и допинать его, чем помочь.

Столпились люди.

Я не помню, откуда она появилась, девушка, которая встала на колени рядом со мной, обняла и сказала, что всё будет хорошо. Единственная из всей многочисленной собравшейся публики, кто проявила ко мне человечность, невзирая на страх и общественное мнение. Только она одна не побоялась подойти к прокажённой падающей вниз женщине, которая не знает, как дальше жить.

– Девушка, что случилось? Что с ней? Пойдёмте, я отвезу вас домой. Пойдёмте в машину, – участливо сказал мужской голос.

Он заботливо поднял меня и деликатно отряхнул – так поднимают лежащую на снегу розу, красивую, но беспощадно брошенную на мороз, – появившись также неожиданно, как и моя спасительница. Как только он аккуратно посадил меня в свою машину, я тут же отключилась.

Я не помню, сколько времени прошло, но когда я взглянула на мир, то не смогла сориентироваться. Шалая, я продолжала плакать, временами истошно взвывая всё то время, что я не помнила себя, и всё то время, что была в сознании. Он был шокирован и не знал, что со мной делать.

– Да что с тобой? Что ты плачешь? Сколько можно плакать? Почему ты плачешь? Что случилось?

Мне стало душно от его вопросов, на которые я не могла ему ответить.

– Куда мы едем? Останови машину! Пожалуйста, останови машину!

– Нет, где я тебе здесь остановлюсь? Сейчас доедем до…

– Доедем до? Куда ты меня везёшь? Выпусти меня из машины! Он мог остановиться, но думал, что отказом сумеет привести меня в чувство. Он ошибся. Условные рефлексы работали молниеносно вне зависимости от моей кондиции. Я открыла дверь автомобиля, чтобы выскочить на ходу.

Не желая быть с кем-то рядом, я хотела, чтобы меня запинали, придушили, забили до смерти, а не помогали. Я жаждала никогда не родиться. Я не знала, как сделать этот мир лучше и как продолжать жить в том, что меня окружает.

Пытаться выпрыгивать не пришлось. Он сразу остановился у обочины, а я пошла прочь. Мужчина проехал несколько метров вперёд, а женщина прошла несколько шагов по высоченным придорожным сугробам, после чего они оба на миг обернулись друг на друга, чтобы окончательно отвернуться. Он дал по газам и уехал. Так было лучше для нас обоих.

Я осталась одна на трассе. На секунду меня пробрал страх, который тотчас ушёл, как только я подняла глаза. Высоко, в ночном тёмно-синем и беззвёздном небе, как царица, обречённая высотой своего полёта на единение со всем миром, благородно сверкала одинокая серебристая луна. Мы были вдвоём на бескрайнем просторе жизни земли и неба.

Я, зачарованная её красотой и безмолвием пространства, не могла отвести глаз, а она говорила мне:

– Не бойся, я с тобой, я тебя вижу, ты не одна. Просто иди.

– Я иду. А куда иду? Для чего иду? Зачем? Зачем рождается человек? Зачем родилась я? Я так устала задаваться этим вопросом, но я не могу перестать его задавать. Мне нужно знать наверняка, для чего я родилась, иначе это будет бесполезная жизнь.

Я шла и бурчала себе под нос одно и то же, медленно пробираясь по декабрьской глубокой и вязкой серой массе, загребая в свои брендовые ботфорты смесь из дорожной грязи и чистоты зимы.

Несколько машин пронеслись мимо на огромной скорости. Я не пыталась их остановить и попросить о помощи.

Я обессилела и безропотно смирилась с тем, что, как мне казалось, ожидало меня через час или два: обморожение и смерть. Я уже начала озираться в поисках места для моего сна, как в паре метров от меня у обочины остановилась машина. Окно опустилось.

– Девушка? Вы в порядке? Что случилось? Вам нужна помощь?

– Мне так неудобно, я грязная и пьяная. Я не испачкаю вам авто? Простите, у меня язык заплетается… – О чём вы говорите? Садитесь, какой у вас адрес? Вы помните? Мы вас отвезём.

В машине, которая, как спасательный круг среди необъятного синего моря ночи, появилась откуда ни возьмись, сидели мужчина и женщина.

Они повторяли мне те же слова, что и девушка около бара – Всё будет хорошо.

В дорогущих замызганных сапогах и в не менее заляпанной кожаной куртке с богатым лисьим мехом, слипшимся от моих похождений, с растёкшимся макияжем и размазанной на пол-лица алой помадой, я ввалилась в квартиру, на автомате закрыла входную дверь, взглянула на себя в зеркало и дико засмеялась.

– Ваше благородие, госпожа Удача! Не везёт мне в смерти, повезёт в любви?

После чего рухнула в коридоре, не сняв верхней одежды, и уснула.

Я оказалась в колыбели жизни, которая бережёт маленького несмышлёного ребёнка своей любовью.

Все мы были исполнителями воли вездесущего. Ничто не способно было помешать тому, что задумано.

Кто-то крикнул: «Шлюха!»

К началу весны мне удалось поумерить свои алкогольные аппетиты. Природа просыпалась ото сна, и я не могла позволить себе пропустить этот волшебный момент. Каждый из трёх месяцев имеет свой особенный, неповторимый запах. Благодаря весне я вышла из запойной ямы и захотела вновь дышать. Весенний пьянящий воздух невозможно заменить никакими спиртосодержащими напитками. Лица людей с приходом весны озаряются солнышком, и на смену серости приходят яркие краски, меняющие всё вокруг.

Я шла по тротуару, наслаждаясь пробуждением.

Уже растаял снег, и люди гуляли в джинсах и футболках, распахнувшись и встречая весну широкими дружелюбными объятьями.

– Шлюха! – громко крикнул кто-то из проезжавшей мимо меня машины.

Девушки с юношами, сидящие на скамейке неподалёку и ставшие невольными свидетелями этой сцены, почти синхронно произнесли:

– Вот идиот!

Они сделали это так, чтобы я услышала, и смотрели в мою сторону сочувственно, тем самым выражая своё участие, поддерживая меня и осуждая хама.

Мне захотелось провалиться под землю или начать бежать куда глаза глядят, лишь бы никто меня не видел. От возникшего нервного перенапряжения началась дрожь во всём теле, подступил тошнотворный рефлекс и потемнело в глазах. Ещё чуть-чуть, и я была готова потерять сознание, но старалась идти как ни в чём не бывало.

Почему из всех, кто шёл по улице, он выбрал именно меня? Почему я? Я ведь не за деньги, а по любви! Да, любила я всех! Моей любви хватит на всех!

Какая разница, спишь ты за деньги или бесплатно? В любом случае найдутся те, кто осудит тебя по всем параметрам. Тогда зачем делать исключение и стремление? Стараться быть честной, доброй и бескорыстной? Возможно, я и правда шлюха, просто боюсь сама себе в этом признаться? Дальше так продолжаться не может!

Я была на перепутье. Выбрать пуританство, промискуитет или коммерческий секс? Конька-Горбунка со мной рядом не было, но с тремя котлами нужно было что-то делать. Вылить? Разбить? Или употребить по назначению?

Разгадать ребус и успокоиться! Хватит себя мучить!

Когда я сумела притормозить себя, либидо остепенилось и не беспокоило меня до принятия окончательного решения.

Пришло осознание, что бесплатный разврат, не несущий в себе никакой практической пользы, стал унизительным и бесполезным, перестав представлять интерес. Зачем тратить время и силы на тех, кто тебя не ценит и ровно так же, как парень, выкрикнувший свою реплику из окна машины, считает меня лярвой, но не говорит об этом вслух?

Раз меня называют шлюхой, почему бы мне вновь не попробовать ей стать? Оскорбление меня простимулировало.

«Шлюха? Как шлюха? Может, не стоит? Может быть, лучше рассмотрим другие варианты?» – «Пусть будет шлюха, дай ребёнку поиграть. Даже если попытка будет пыткой, ничего не бойся, мы всегда рядом».