Текст книги "Человек, упавший на Землю"

Уолтер Тевис
Человек, упавший на Землю

© А. Ковжун, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Джеми, который знает Антею лучше, чем я

 
Введением в непрочный мир я был обязан
Видению согласия любви, чей зов,
Равно как вопль отчаяния, предуказан
И лишь мгновенье слышен в хоре голосов[1]1
  Пер. М. Еремина.


[Закрыть].
 

Харт Крейн

1985: Икар падает

Глава 1

Преодолев пешком две мили, он добрался до городка. Знак у обочины гласил: «Хэнивилль. Население 1400». Хорошо, очень хорошо, не много и не мало. Солнце поднялось еще совсем невысоко – он нарочно вышел пораньше, чтобы пройти эти две мили по утренней прохладе, – и улицы пока пустовали. В слабом утреннем свете он миновал несколько кварталов. Их непривычность настораживала и немного пугала. Он старался не думать о предстоящем. Все уже сто раз обдумано.

В небольшом деловом центре городка он нашел, что искал: магазинчик под вывеской «Шкатулка». Рядом на углу стояла зеленая деревянная скамья. Он подошел и сел; все тело мучительно ныло после долгой ходьбы.

Несколькими минутами позже он увидел человека.

Это была женщина; женщина с усталым лицом, одетая в бесформенное синее платье, шаркающей походкой приближалась к нему по улице. Он быстро отвел глаза, пораженный ее видом. Женщина выглядела как-то неправильно. Он ожидал, что люди будут примерно одного с ним роста, но она была на голову ниже. Лицо темнее, краснее, чем он рассчитывал. Весь ее облик, само ощущение от нее удивляли, хоть он и знал заранее, что реальность будет отличаться от телевизора.

Понемногу улицы оживились. Прохожие в целом походили на ту первую женщину. Он слышал, как один мужчина на ходу бросил другому: «…я ж говорю, таких автомобилей больше не делают» – и, хотя произношение тоже было странноватым, чуть неразборчивым, ему легко удалось понять фразу.

Некоторые косились на него, кое-кто даже с подозрением, но его это не беспокоило. Он не боялся, что к нему пристанут, а глядя на прохожих, уверился, что его одежда не должна привлекать лишнего внимания.

Наконец ювелирная лавка открылась. Он выждал еще минут десять и вошел. По дальнюю сторону прилавка низенький краснолицый мужчина в белой сорочке с галстуком вытирал полки. Когда дверь открылась, продавец отложил тряпку, глянул на посетителя как-то странно и сказал:

– Да, сэр?

Он почувствовал себя нескладным переростком, а когда открыл рот, чтобы ответить, оттуда не вылетело ни звука. Попытался улыбнуться, но лицо как будто окаменело. Где-то внутри нарастала паника, и на мгновение он испугался, что упадет в обморок.

Пристальный взгляд продавца как будто бы не изменился.

– Да, сэр? – повторил тот.

Усилием воли он проговорил:

– Я… Я хотел узнать, не заинтересует ли вас… кольцо?

Сколько раз он репетировал этот безобидный вопрос, повторял снова и снова? И все же сейчас собственный голос прозвучал в ушах странным сочетанием бессмысленных слогов.

Продавец смотрел все так же настороженно.

– Что за кольцо?

– Ах да. – Он кое-как выдавил улыбку, снял с левой руки кольцо и положил на прилавок, боясь ненароком коснуться ладони продавца. – Я… проезжал мимо, и у меня сломалась машина. В нескольких милях отсюда. У меня нет при себе денег, но я подумал, что смогу продать кольцо. Оно довольно ценное.

Продавец недоверчиво покрутил кольцо в пальцах, затем спросил:

– Откуда оно у вас?

Тон голоса пугал. Быть может, что-то не так? Цвет золота? Что-нибудь с бриллиантом? Он вновь изобразил улыбку.

– Жена подарила. Несколько лет назад.

Продавец смотрел все так же хмуро.

– Откуда мне знать, что вы его не украли?

– А, это… – Ни с чем не сравнимое облегчение. – Там выгравировано мое имя. – Он вытащил из внутреннего кармана бумажник. – У меня есть удостоверение личности.

Из бумажника появился паспорт и лег на стойку.

Продавец поднес кольцо ближе к глазам и прочел вслух: «Т. Дж. от Мари Ньютон. В годовщину свадьбы, 1982» – и дальше: «18 к». Отложил кольцо, пролистал паспорт.

– Англия?

– Да, я работаю переводчиком при ООН. Это моя первая поездка в ваши края. Хочу посмотреть страну.

– Мм. Да, я сразу расслышал акцент. – Продавец опять заглянул в паспорт, нашел фотографию, прочитал имя и фамилию: «Томас Джером Ньютон» – и вновь поднял взгляд. – Все в порядке, это вы.

На сей раз у него получилось улыбнуться более непринужденно, хотя голова по-прежнему кружилась – и он постоянно чувствовал ужасающий вес собственного тела, порожденный свинцовой гравитацией этого мира. Но ему все-таки удалось произнести вежливо:

– Хорошо, так вы хотите купить кольцо?..

Он получил шестьдесят долларов и знал, что продешевил. Однако результат был куда ценнее кольца – и даже сотни таких же колец, бывших у него. Теперь появились первые ростки уверенности, а также деньги.

Он купил полфунта ветчины, шесть яиц, хлеб, несколько картофелин и немного других овощей: всего около пяти килограммов еды, сколько мог унести. Его внешность вызывала любопытство, но вопросов никто не задавал, а сам он с ответами не лез. Какая разница? Он в этом городишке, затерянном посреди штата Кентукки, первый и последний раз.

На выходе из города он чувствовал себя относительно неплохо, несмотря на вес и ломоту в суставах и спине, – первый этап позади, начало положено, в бумажнике американские деньги. Однако, пройдя милю мимо голых полей к низким холмам, в которых разбил лагерь, он с внезапной силой ощутил все: непривычность, страх, мучительную боль в каждой мышце – и рухнул на землю. Так он лежал, пока тело и мозг содрогались в агонии, причиненной этим недобрым, негостеприимным, самым чужим из миров.

Его мутило от долгого опасного путешествия, от медикаментов – таблеток, прививок, ингаляций, – от беспокойства, от ожидания развязки, а главное – от чудовищного бремени собственного веса. Он давно знал, что так и будет, когда после высадки придет время привести в действие сложный, долго вынашиваемый план. Несмотря на годы подготовки и бесконечные репетиции своей роли, мир вокруг был немыслимо чужим, и это чувство сокрушало. Не в силах больше сдерживать тошноту, он распластался на траве.

Внешне он почти не отличался от человека. Рост под два метра, но люди бывают и выше; волосы белые, как у альбиноса, зато лицо смугловатое, а глаза – голубые. Сложение невероятно хрупкое, черты – тонкие, пальцы – длинные и худые, кожа – полупрозрачная, безволосая. В облике – что-то от эльфа, что-то мальчишеское в больших умных глазах и в чуть вьющихся светлых волосах, успевших отрасти до мочек ушей. На вид – совсем юноша.

Были и другие отличия: к примеру – ногти, за неимением своих, пришлось наклеить искусственные. На каждой ноге всего по четыре пальца; нет червеобразного отростка-аппендикса и зубов мудрости. Более развитый и совершенный, чем у человека, дыхательный аппарат исключал возможность икоты. При вдохе объем грудной клетки увеличивался сантиметров на двенадцать. Вес очень маленький, чуть больше сорока килограммов.

Тем не менее у него были ресницы, брови, отстоящие большие пальцы на руках, бинокулярное зрение и тысячи других физиологических характеристик обычного человека. Ему не грозили бородавки, зато грозили язва желудка, корь, кариес. Гуманоид, но не человек. И совершенно по-человечески он был подвержен любви, страху, сильной физической боли и приступам жалости к себе.

Через полчаса ему стало лучше. Желудок еще сводили спазмы, и казалось, будто голова налита свинцом, – но пришло чувство, что первый кризис миновал и можно посмотреть на окружающий мир непредвзято. Он сел и оглядел луг с пятнами жухлой травы, кустами полыни, кляксами подтаявшего и вновь замерзшего снега. Воздух был чист, небо – затянуто серой дымкой, так что мягкий рассеянный свет не резал глаза – не то что прямые солнечные лучи два дня назад. Вдалеке, за рощицей обступивших пруд темных голых деревьев, стоял домик с сараем. От блеска воды перехватило горло – сколько же ее тут… За два дня на Земле ему уже приходилось ее видеть, но привыкнуть к подобному зрелищу пока не удалось: еще одно потрясение от, казалось бы, известного заранее. Он, разумеется, знал про океаны, озера, реки – знал о них с детства, но от изобилия воды в одном-единственном пруду все равно перехватило дыхание.

Даже в непривычности луга была своеобразная красота. Пейзаж (как и многое другое в этом мире) совсем не походил на ожидаемое, но чужие цвета, формы и запахи таили в себе щемящее очарование. Даже звуки – ведь его чувствительные уши различали множество непривычных приятных шумов в траве: стрекот насекомых, которым удалось пережить холод раннего ноября; и даже – когда он снова приник к земле – едва слышное тихое рокотание самой планеты.

Внезапно в небе захлопали черные крылья и с хриплыми тоскливыми криками над головой пролетело несколько ворон. Антеец провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду, потом улыбнулся. Этот мир все же прекрасен…

Место для лагеря он выбрал тщательно: заброшенный угольный карьер. На несколько миль вокруг не было ничего, кроме голой земли, кустиков бледной травы и черных, выступающих на поверхность пластов. Возле одного такого выступа, почти сливаясь с темным камнем, и стояла палатка. По виду она была сделана из серой саржи.

Он был так вымотан, что несколько минут отдыхал и только потом достал из рюкзака еду. Натянув тонкие перчатки, прежде чем коснуться свертков, он выложил их один за другим на складной столик, затем извлек из-под стола набор инструментов и поместил рядом с покупками. Глянул на яйца, картофель, сельдерей, редиску, фасоль, рис, сосиски и морковь и улыбнулся про себя. Пища выглядела безобидной.

Потом вооружился одним из маленьких металлических приспособлений, погрузил его кончик в картофелину и приступил к качественному анализу…

Три часа спустя он съел сырую морковину и откусил кусочек от редиски, обжегшей ему язык. Пища оказалась хорошей – очень странной на вкус, но хорошей. Он развел костер, сварил яйцо и одну картофелину. Сосиски пришлось закопать: в них обнаружились какие-то сомнительные аминокислоты. Но прочая пища не грозила опасностями, если не считать бактерий, которые тут были повсюду. Все как они надеялись. Картошка ему понравилась, несмотря на количество углеводов.

Он очень устал. И все же, перед тем как лечь на раскладушку, он вышел из палатки посмотреть на тот клочок земли, где два дня назад, едва прибыв на Землю, уничтожил двигатели и навигационные системы своего одноместного суденышка.

Глава 2

Звучал Квинтет для кларнета ля мажор Моцарта. Как раз перед последним allegretto Фарнсуорт поправил басы на каждом из предусилителей и чуточку прибавил громкость. Затем тяжело уселся в кожаное кресло: ему нравилось слушать allegretto с раскатистыми басовыми обертонами; они придавали кларнету резонанс, который, казалось, сам по себе имеет какое-то значение. Сложив пухлые пальцы на животе, Фарнсуорт уставился на занавешенное окно, выходящее на Пятую авеню, и стал слушать, как нарастает музыка.

Когда отгремел финальный аккорд и магнитофон автоматически отключился, Фарнсуорт посмотрел на ведущую в приемную дверь и увидел в проеме терпеливо ожидавшую горничную. Он перевел взгляд на каминную полку, где тикали фарфоровые часы, и нахмурился. Затем вновь повернулся к прислуге:

– Да?

– К вам мистер Ньютон, сэр.

– Ньютон? – Фарнсуорт не знал богатых Ньютонов. – Что ему надо?

– Он не сказал, сэр. – Горничная чуть заметно приподняла бровь. – Он странный, сэр. И выглядит очень… важным.

Немного подумав, Фарнсуорт кивнул:

– Впустите.

Горничная оказалась права: тип и впрямь был на редкость странный. Высокий, тонкокостный, с белыми волосами. Юношеское лицо, гладкая кожа, но глаза необычные: как будто слабые, чрезмерно чувствительные, – но вместе с тем они старые, мудрые, усталые. Дорогой темно-серый костюм. Гость прошел прямиком к креслу и сел осторожно, будто нес на плечах тяжесть. Только тогда он взглянул на Фарнсуорта и улыбнулся:

– Оливер Фарнсуорт?

– Не желаете ли выпить, мистер Ньютон?

– Стакан воды, пожалуйста.

Фарнсуорт мысленно пожал плечами и отправил горничную принести воды. Как только та вышла, он подался вперед тем универсальным движением, которое означает: «Выкладывайте, что у вас там?»

Ньютон тем не менее остался сидеть прямо, сложив длинные тонкие руки на коленях.

– Насколько я понимаю, вы специалист по патентному праву? – спросил он.

В голосе слышался чуть заметный акцент, а произношение казалось слишком четким, слишком официальным. Определить акцент Фарнсуорту не удалось.

– Да, – сказал Фарнсуорт и чуть суховато добавил: – У меня есть приемные часы, мистер Ньютон.

Ньютон, как будто не услышав последних слов, продолжал мягко:

– Насколько я понял, вы – лучший патентный поверенный в Соединенных Штатах. И очень дорогой.

– Да. Верно.

– Прекрасно. – Гость нагнулся через подлокотник кресла и поднял свой портфель.

– И чего же вы хотите? – Фарнсуорт снова посмотрел на часы.

– Я хотел бы спланировать с вами кое-какие операции. – Гость достал из портфеля конверт.

– Вам не кажется, что час уже довольно поздний?

Ньютон открыл конверт и достал тонкую пачку купюр, перехваченную резинкой. Затем поднял голову и доброжелательно улыбнулся:

– Вы не могли бы подойти и взять их? Мне очень трудно ходить. Ноги больные.

Фарнсуорт раздраженно поднялся с кресла, подошел к гостю, забрал деньги и, вернувшись, уселся вновь. Это были купюры по тысяче долларов.

– Там их десять, – сказал Ньютон.

– Вы любите театральные жесты, не так ли? – Он сунул пачку в карман домашнего пиджака. – И за что эти деньги?

– За сегодняшний вечер, – ответил Ньютон. – За три часа вашего пристального внимания.

– Но почему именно ночью?

Гость пожал плечами:

– О, по нескольким причинам. Одна из которых – конфиденциальность.

– Вы могли бы завладеть моим вниманием и меньше чем за десять тысяч долларов.

– Да. Но я хотел также произвести на вас впечатление… важностью нашей беседы.

– Отлично. – Фарнсуорт поудобнее откинулся в кресле. – Давайте поговорим.

Худой человек вроде бы немного расслабился, но на спинку кресла не откинулся.

– Во-первых, сколько вы зарабатываете в год, мистер Фарнсуорт?

– Я не на жалованье.

– Хорошо. В таком случае сколько вы заработали в прошлом году?

– Ладно. Раз уж вы заплатили. Около ста сорока тысяч.

– Ясно. То есть вы богаты?

– Да.

– Но вам бы хотелось больше?

Разговор становился нелепым. Ни дать ни взять дешевая телепостановка. Однако гость оплатил свои причуды, и лучше всего подыграть. Фарнсуорт вынул из кожаного портсигара сигарету и сказал:

– Разумеется, я хотел бы больше.

На сей раз Ньютон чуть подался вперед.

– Намного больше, мистер Фарнсуорт? – с улыбкой спросил он. Происходящее явно начало доставлять ему удовольствие.

Тоже телевидение, конечно, но вполне доходчиво.

– Да, – ответил Фарнсуорт. – Сигарету?

Словно не замечая предложенный портсигар, мужчина с вьющимися белыми волосами сказал:

– Я могу сделать вас очень богатым, мистер Фарнсуорт, если следующие пять лет вы целиком посвятите мне.

Фарнсуорт с бесстрастным видом закурил, быстро прокручивая в голове весь этот необычный разговор. Ситуация очень странная, вероятность, что предложение и впрямь дельное, ничтожна. Этот Ньютон, конечно, ненормальный, но, с другой стороны, у него есть деньги. Что ж, подыграем еще немного… Вошла горничная, принесла на серебряном подносе стаканы и лед.

Ньютон бережно взял стакан воды и, держа его левой рукой, правой извлек из кармана коробочку аспирина, открыл ее ногтем большого пальца и бросил таблетку в стакан. Она мгновенно растворилась, окрасив воду в молочно-белый цвет. Ньютон поднес стакан к лицу и мгновение пристально его рассматривал, прежде чем принялся очень медленно потягивать воду.

Фарнсуорт был юристом и умел примечать детали. Коробочка сразу показалась ему странной. Обыкновенная упаковка байеровского аспирина – но Фарнсуорт углядел в ней какую-то неправильность. И было что-то необычное в том, как Ньютон пил: медленно, аккуратно, стараясь не пролить ни капли, – словно нечто драгоценное. И вода помутнела от одной-единственной таблетки аспирина; тоже любопытно. Надо будет проделать этот трюк с аспирином, когда посетитель уйдет. Поглядим, что получится.

Прежде чем горничная удалилась, гость попросил ее передать портфель Фарнсуорту. Когда дверь за ней закрылась, Ньютон с явным сожалением сделал последний глоток и поставил еще почти полный стакан на ближний край стола.

– В этом портфеле лежат бумаги, которые вам следует прочесть.

Фарнсуорт открыл портфель и вытащил толстую стопку листов, сразу отметив, что бумага на ощупь непривычная. Очень тонкая, но при этом плотная и гибкая. Первый лист целиком занимали химические формулы, аккуратно выведенные синеватыми чернилами. Фарнсуорт быстро глянул остальные: электронные схемы, таблицы, рисунки, изображавшие нечто похожее на заводское оборудование. Станки и чертежи деталей. На первый взгляд кое-какие формулы показались знакомыми. Фарнсуорт поднял глаза:

– Электроника?

– Да. Отчасти. Вы знакомы с этой отраслью?

Фарнсуорт не стал отвечать. Если чудаковатый богач Ньютон знает о нем хоть самую малость, то наверняка наслышан о сражениях, в которых Фарнсуорт (как глава команды из сорока юристов) отстаивал интересы одной из крупнейших компаний, выпускающей электронную начинку для автоматических станков. Вздохнув, он принялся за чтение…

Ньютон сидел выпрямившись в кресле и не сводил глаз с юриста; белые волосы поблескивали в свете люстры. Он улыбался, но все тело ныло от боли. Чуть погодя он вновь поднял стакан и стал пить воду, которую на протяжении всей своей долгой жизни считал самой большой драгоценностью в мире. Он делал маленькие глотки, глядя на погрузившегося в чтение Фарнсуорта, и мало-помалу тщательно скрываемая тревога, которую внушала ему странная комната в этом все еще чужом мире, и страх перед толстяком с массивной челюстью, блестящей лысиной и поросячьими глазками начали отпускать. Он пришел куда надо. Все получится…

Прошло более двух часов, прежде чем Фарнсуорт оторвался от бумаг. За это время он выпил три порции виски, и уголки его глаз покраснели. Поначалу он заморгал, едва видя Ньютона, потом наконец сфокусировал на госте широко открытые глаза.

– Что скажете? – спросил Ньютон, все еще улыбаясь.

Толстяк вдохнул поглубже и замотал головой, как будто силился прочистить мозги. Когда он заговорил, его голос был вкрадчив и осторожен.

– Я не все здесь понимаю. Только часть. Часть. Я не разбираюсь ни в оптике, ни в фотопленке. – Он вновь уставился на зажатые в руке бумаги, словно проверяя, не испарились ли они в воздухе. – Я юрист, мистер Ньютон. Юрист.

И затем, абсолютно внезапно, голос ожил и зазвенел, жирное тело и маленькие глазки обрели живость.

– Но я разбираюсь в электронике. И в красителях. Кажется, я понял устройство вашего… усилителя… и вашего телевизора… и… – Он заморгал и ненадолго умолк. – Кажется, их и впрямь можно производить так, как вы предлагаете. – Он медленно выдохнул. – Выглядит убедительно, мистер Ньютон. Думаю, они будут работать.

Ньютон продолжал улыбаться.

– Будут. Все до единого.

Фарнсуорт вытащил сигарету и закурил, успокаиваясь.

– Мне придется все проверить. Металлы, схемы… – Внезапно он сам себя перебил и взмахнул зажатой между толстыми пальцами сигаретой. – Вы хоть понимаете, что это значит? Вы осознаете, что у вас девять пионерских патентов вот здесь?

Он пухлой рукой приподнял лист бумаги.

– Только здесь, в передатчике видеосигнала и в этом маленьком выпрямителе! Вы понимаете, что это значит?

Ньютон смотрел на него все с тем же выражением.

– Да, я понимаю, что это значит.

Фарнсуорт медленно затянулся сигаретой.

– Если вы правы, мистер Ньютон, – сказал он уже спокойней, – если вы правы, то Ар-си-эй, «Истман кодак» и «Дюпон» у вас в кармане! Да вы хоть знаете, что тут у вас такое?

Ньютон посмотрел на него в упор и ответил:

– Я знаю, что тут у меня такое.

Поездка к загородному дому Фарнсуорта заняла шесть часов. Поначалу Ньютон, забившись в угол заднего сиденья лимузина, пытался хоть как-то поддерживать разговор, но рывки автомобиля слишком болезненно отдавались в теле, и без того уже перегруженном силой тяжести, к которой, он прекрасно понимал, потребуется привыкать долгие годы. Поэтому он с неохотой сказал юристу, что очень устал и должен отдохнуть. Потом закрыл глаза, вжался в мягкое сиденье, чтобы оно приняло как можно больше его веса, и стал перемогать боль. Воздух в салоне тоже был для него слишком горяч: температура самых жарких дней на родной планете.

За городом шофер уже не так резко тормозил и трогался с места; болезненные толчки пошли на убыль. Несколько раз Ньютон открывал глаза, чтобы посмотреть на Фарнсуорта. Юрист сидел, упершись локтями в колени, и перебирал бумаги Ньютона; маленькие глазки внимательно скользили по строчкам.

Огромный дом одиноко стоял в лесу. И здание, и окружавшие его деревья казались влажными; они тускло поблескивали в сером утреннем свете, так походившем на антейский полдень. Приятный отдых для чувствительных глаз Ньютона. Ему нравились деревья, неспешное течение их жизни, пропитанный водою мох у корней, – нравилось чувство влаги и плодородия, которым была исполнена вся эта планета, вплоть до нескончаемого гула и стрекота ее насекомых. Неисчерпаемый источник восторга в сравнении с его собственным миром, сушью и запустением, мертвой тишью пустынь, раскинувшихся меж почти опустевших городов, где единственный звук – плач нескончаемого холодного ветра, в чьих стонах слышна боль умирающего народа…

Заспанный слуга в халате встретил их у дверей. Фарнсуорт велел ему сварить кофе и крикнул вдогонку, что надо приготовить комнату для гостя и что он, Фарнсуорт, не будет принимать телефонные звонки по меньшей мере ближайшие три дня. Затем провел Ньютона в библиотеку.

Она превосходила кабинет в нью-йоркской квартире не только размерами, но и роскошью обстановки: очевидно, Фарнсуорт читал лучшие журналы для богатых. Посредине стояла белая статуя нагой женщины с замысловатой лирой в руках. Две стены были заставлены книжными шкафами, на третьей висела большая картина: религиозный персонаж (Ньютон уже знал, что это Иисус), пригвожденный к деревянному кресту. Лицо на картине на мгновение изумило Ньютона: такие тонкие черты и пронзительные большие глаза могли бы принадлежать антейцу.

Ньютон перевел взгляд на Фарнсуорта. Тот, хотя и немного осоловевший после бессонной ночи, уже успокоился и с удобством расселся в кресле, сцепив пальцы на объемистом брюшке. Фарнсуорт наблюдал за гостем, и на одно неловкое мгновение глаза их встретились, потом юрист отвел взгляд в сторону.

Затем он вновь посмотрел на Ньютона:

– Хорошо, мистер Ньютон. Каковы ваши планы?

Тот улыбнулся:

– Они очень простые. Я хочу заработать как можно больше денег. Как можно скорее.

На лице юриста не отразилось никаких чувств, но голос зазвучал суше:

– В простоте ваших планов есть свое изящество, мистер Ньютон. На какую сумму вы рассчитываете?

Ньютон рассеянно оглядывал коллекцию дорогих предметов искусства, расставленных по библиотеке.

– Сколько мы могли бы получить, скажем, за пять лет?

Какое-то время Фарнсуорт смотрел на него без всякого выражения, потом встал с кресла. Устало переваливаясь, он подошел к шкафу и принялся поворачивать какие-то маленькие ручки, пока из спрятанных колонок не зазвучал скрипичный концерт. Ньютон не узнал мелодии, но она была тихая и сложная. Все еще подкручивая настройку, Фарнсуорт сказал:

– Это зависит от двух обстоятельств.

– Да?

– Во-первых, насколько честно вы хотите играть, мистер Ньютон?

Ньютон вновь сосредоточил внимание на Фарнсуорте.

– Абсолютно честно, – ответил он. – Легально.

– Понимаю. – Фарнсуорт никак не мог совладать с регулятором высоких частот; ему все что-то не нравилось. – Тогда второй вопрос: какова будет моя доля?

– Десять процентов от чистой прибыли. Пять процентов всех активов корпорации.

Фарнсуорт резко отдернул пальцы от ручек настройки и медленно вернулся в кресло. Затем слабо улыбнулся:

– Хорошо, мистер Ньютон. Полагаю, что за пять лет смогу получить для вас капитал в размере… трехсот миллионов долларов.

Ньютон подумал. Затем поднял глаза:

– Этого недостаточно.

Вскинув брови, Фарнсуорт долго не сводил глаз со своего гостя. Потом спросил:

– Недостаточно для чего, мистер Ньютон?

Взгляд Ньютона сделался твердым.

– Для… исследовательского проекта. Очень дорогостоящего.

– Да уж.

– Допустим, – сказал худощавый гость, – я предложу вам процесс нефтепереработки, примерно на пятнадцать процентов эффективнее любого современного? Поднимет ли это сумму до пятисот миллионов?

– Можете ли вы… можно ли запустить ваш процесс в течение года?

Ньютон кивнул:

– За год он превзойдет по объему производство «Стандард ойл», которой, я полагаю, его можно отдать в аренду.

Фарнсуорт снова уставился на него. Потом проговорил:

– Бумаги начнем составлять завтра.

– Прекрасно. – Ньютон не без труда поднялся с кресла. – Тогда и обсудим наши планы подробнее. На самом деле есть только два существенных условия: вы зарабатываете деньги честно, а я не обязан встречаться с кем-либо лично. Кроме вас, разумеется.

Спальня располагалась наверху, и Ньютон на миг испугался, что не сумеет одолеть ступени. Все-таки сумел; осторожно, шаг за шагом, пока Фарнсуорт молча поднимался рядом. Проводив гостя до спальни, юрист поглядел на него и сказал:

– Вы весьма необычный человек, мистер Ньютон. Могу я осведомиться, откуда вы?

Вопрос застал Ньютона врасплох, но он сумел не растеряться.

– Конечно можете. Я из Кентукки, мистер Фарнсуорт.

Юрист лишь чуть-чуть поднял брови.

– Понимаю, – сказал он и, повернувшись, тяжело пошел по вымощенному мрамором коридору, где его шаги отзывались гулким эхом…

Комната оказалась просторная, с высоким потолком, роскошно обставленная. Ньютон заметил встроенный в стену телевизор, который можно было смотреть, лежа на постели, и устало улыбнулся. Надо будет как-нибудь включить, сравнить качество приема здесь и на Антее. Занятно вновь увидеть какие-нибудь знакомые передачи. Он всегда любил вестерны, хотя сведения, которые ему пришлось заучивать при подготовке к полету, черпались аналитиками главным образом из шоу-викторин и субботних «образовательных» программ. Он не видел ни единой передачи уже… сколько продолжался полет?.. четыре месяца. Плюс еще два на Земле: когда добывал деньги, изучал болезнетворные микроорганизмы, исследовал пищу и воду, совершенствовал произношение, читал газеты, готовился к самому ответственному этапу всего плана – разговору с Фарнсуортом.

Он выглянул из окна в яркий утренний свет. Где-то там в голубом небе – возможно, в той самой точке, куда он сейчас смотрит, – Антея. Холодная, умирающая планета; но и по ней можно тосковать. Там оставались те, кого он любил и с кем разлучился на очень долгое время… Но он их еще увидит.

Ньютон задернул шторы и только тогда, бережно и плавно, опустил измученное тело на постель. Отчего-то все возбуждение и нервозность ушли, теперь он был безмятежно спокоен. И уснул через несколько минут.

Его разбудило послеполуденное солнце, и, несмотря на резь в глазах (тонкие прозрачные шторы не защищали от света), Ньютон проснулся отдохнувшим и повеселевшим. Возможно, дело было в мягкой постели – не то что жесткие кровати второсортных гостиниц, где он останавливался, – а возможно, и в облегчении после вчерашнего успеха. Несколько минут он лежал, погрузившись в раздумья, потом встал и пошел в ванную. Здесь его ждали электробритва, мыло, халат и полотенце. При виде бритвы Ньютон улыбнулся: у антейцев не растут бороды. Он повернул кран и мгновение любовался струей, как всегда завороженный таким обилием воды. Затем умылся – не мылом (оно раздражало его кожу), а кремом из баночки, которую достал из портфеля. Потом принял обычные таблетки, оделся и спустился на первый этаж, чтобы начать зарабатывать полмиллиарда долларов…

Вечером, после шести часов разговоров и планирования, Ньютон долго стоял на балконе своей спальни, вдыхая прохладный воздух и глядя в черное небо. Звезды и планеты казались непривычными; они мерцали в плотной атмосфере Земли, и Ньютону нравилось разглядывать их незнакомый рисунок. Он был не силен в астрономии и, кроме Большой Медведицы, мог определить всего несколько созвездий. Наконец он вернулся в комнату. Приятно, конечно, было бы найти на небе Антею, но увы…