Текст книги "Красивый вопрос"

Как вы переходите от спрашивания к действию?

В какой-то момент Вэн Филлипс перешел от стадии «Почему?» к стадии «Что, если?..». В то время он работал в индустрии протезирования и проводил свой собственный контекстный поиск (задавал вопросы специалистам как коллега, в рабочей обстановке), стараясь понять, как ведутся дела в этом бизнесе, чтобы впоследствии задавать более толковые вопросы.

Тем не менее, даже когда Филлипс стал набираться опыта в области протезирования, он пытался сохранить изначальную точку зрения аутсайдера. В ходе работы над проектом наставник посоветовал ему пойти в патентное бюро и отыскать там все изобретения, связанные с протезированием ног. «Я не собираюсь засорять голову идеями других людей. Я иду своим собственным путем и не хочу следовать по чьим-то стопам», – сказал Вэн.

Филлипс не торопился. Он не искал быстрых ответов от экспертов, так как считал, что, «если дать разуму время и пространство, он станет решать проблему по-своему и непременно обнаружит интересные возможности, заслуживающие внимания». Постепенно эти возможности стали появляться в его поле зрения. На стадии «Что, если?..» воображение начинает работать независимо от того, ощущаете вы это или нет. Когда разум достаточно долго занимается какой-то проблемой или вопросом, то обычно отыскивает возможности, которые в конечном итоге могут привести к ответам, но на этой стадии ему все еще приходится иметь дело со спекулятивными предположениями, непроверенными гипотезами и неясными озарениями. (Озарения иногда называют моментами эвристических решений, но это означает, что с проблемой удается справиться в один миг. В реальности озарения чаще всего приходят в форме вопросов «Что, если?..» – блестящих возможностей, которые не подвергались проверке и открыты для изучения.)

Изучение возможностей «Что, если?..» – это увлекательная, творческая стадия спрашивания, на которой не следует торопиться. Сегодня идея «дать вопросу отлежаться» может показаться странной, поскольку мы привыкли получать ответы быстро и маленькими порциями. Стюарт Файрстейн в своей книге «Невежество» призывает нас остерегаться этой привычки. «Не слишком ли сильно мы увлекаемся ответами? – спрашивает он. – Может быть, мы боимся вопросов, особенно тех, что висят над нами уже довольно долго?»

Часто самое худшее, что можно сделать с трудным вопросом, – это попытаться ответить на него слишком быстро. Когда разум открывает возможности «Что, если?..», эти свежие идеи требуют времени, чтобы приобрести окончательную форму. Нередко они становятся результатом соединения существующих идей необычными и интересными способами. Одним из первых приверженцев этой формы комбинаторного мышления был Эйнштейн. Сегодня этот тип мышления повсеместно признается одним из главных источников креативности. Поскольку в нем используются соединения, вопросы и предположения, я предпочитаю называть его соединительным изысканием.

Когда Вэн Филлипс, по его собственному выражению, «по колено увяз» в проекте создания протеза, то стал проводить массу интересных и необычных соединительных изысканий. Например, он начал задумываться о пружинящей силе трамплина для прыжков в воду и спрашивать себя: «Что, если я смогу каким-то образом воспроизвести движущее усилие трамплина в протезе?» Вэн узнал много полезного о движениях ног животных, в частности о том, как мощные сухожилия задних ног гепарда производят поразительное пружинящее усилие при каждом сгибании, и задал вопрос: «Что, если бы нога человека была больше похожа на ногу гепарда?»

Что, если бы ветровые стекла автомобиля могли моргать?

В 1902 году туристка из Алабамы Мэри Андерсон заметила, как вагоновожатый нью-йоркского трамвая пытался что-то разглядеть через залепленное снегом ветровое стекло, и задалась вопросом: «Почему кто-нибудь не создаст устройство, счищающее снег?» (Этим «кем-то», разумеется, стала сама Мэри – изобретатель первого в мире устройства для очистки ветровых стекол.) Шестьдесят лет спустя Боб Кернс создал современные автомобильные дворники благодаря своему собственному новому вопросу. Недовольный тем, что во время сильного ливня и моросящего дождя дворники двигались с одинаковой скоростью, Кернс спросил себя: «Почему дворники не могут работать так же, как мои веки, моргая с необходимой скоростью?» Он трудился над своей идеей «стеклоочистителя с переменным режимом работы» в собственном подвале и создал простое и элегантное электронное устройство, которое позволяло при изменении погоды регулировать режим работы дворников. (Печальная история о том, как «Большая тройка» автомобильных концернов украла его изобретение, была рассказана в фильме 2008 года «Проблеск гениальности».)

Кроме того, он использовал мысленную связь с одним давним воспоминанием. У его отца был китайский меч с клинком в форме буквы «С». В детстве Филлипс восхищался этим мечом, потому что изогнутый клинок был более прочным и гибким, чем прямой. Это помогло его разуму увидеть свежую возможность: «Что, если отказаться от традиционной L-образной формы соединения голени и стопы, а также от пятки и создать протез в форме одной плавной, непрерывной кривой от голени до пальцев ног?» Эта конструкция и правильно подобранные материалы позволят придать протезу эластичность сухожилий гепарда и пружинистость трамплина. На таком протезе ампутанты смогут не просто ходить, а бегать и прыгать.

Протез Филлипса

Возможности вопросов «Что, если?..» чрезвычайно велики. Они являются семенами инноваций. Но преодолеть расстояние от идеи до реализации одним прыжком не получится, даже если на вашей стороне динамические характеристики пружинящей силы. Отличительной чертой людей, умеющих задавать инновационные вопросы, является порождаемая упорством и решимостью способность придавать своим идеям конкретную форму и воплощать их в реальность. Это происходит на завершающей и решающей стадии спрашивания, когда вы уже задали все «Почему?», обдумали все «Что, если?..» и теперь должны определить: «Как мне осуществить это на практике?» Это стадия действий, но их движущей силой все равно остаются вопросы, хотя теперь они приобретают практический характер:

«Как решить, какая из идей мне больше всего подходит?»

«Как начать проверку этой идеи, чтобы посмотреть, что работает, а что нет?»

«Если окажется, что она не работает, как я смогу найти ошибку и исправить ее?»

Сегодня большинство из нас находятся в лучшем, чем когда-либо раньше, положении для совершения действий, основанных на идеях или вопросах. Мы можем использовать компьютерные графические программы, размещать на YouTube видео своих действий, создавать сайты для бета-тестирования, подключаться к соцсетям в поисках помощи или даже выставить проект на сайте Kickstarter, чтобы привлечь средства для финансирования наших усилий, направленных на решение проблемы или создание чего-то нового.

Когда Филлипс работал над своей искусственной ногой, у него не было таких ресурсов. Он вручную готовил чертежи, а затем лепил глиняные прототипы у себя в подвале. Оттуда Вэн карабкался вверх, на кухню, чтобы закалить в духовке детали своей суперноги. «Я нагревал части между 20-килограммовыми раскаленными плитами в своей духовке и постоянно обжигался», – признался он мне.

Филлипс создал около трехсот прототипов Flex-Foot, и «многие из них ломались сразу, как только я опирался на них всем весом». Каждый раз, когда протез ломался, он анализировал неудачу, задавая вопросы: «Почему он сломался?», «Что, если я изменю состав композитного материала?», «Насколько прочным окажется новый вариант?» Всякий раз, падая, Филлипс приземлялся чуть дальше от места старта и ближе к успеху. Неудачи неуклонно продвигали его вперед.

Протез Flex-Foot, созданный Филлипсом, в середине 1980-х годов произвел революцию в индустрии протезирования. Линия Flex-Foot включала разнообразные протезы разного предназначения, но ее самой потрясающей моделью была Cheetah («Гепард»), в которой он соединил свойства совершенно разных объектов (трамплина для прыжков в воду, ноги животного и изогнутого китайского меча). Плавные изгибы протеза изменили наши представления о протезах, их внешний вид и возможности ампутантов. Используя изобретение Филлипса, один ампутант покорил Эверест, Эйми Маллинс стала первой женщиной-спринтером без обеих ног, выступившей за Джорджтаунский университет в первенстве Национальной студенческой спортивной ассоциации по легкой атлетике, а самый известный бегун, южноафриканец Оскар Писториус, выступил на двух протезах Cheetah на Олимпийских играх 2012 года. Что же до самого Филлипса, то его искусственная нога – полученный за несколько десятков лет ответ на его первоначальный вопрос – позволила ему вернуться к одному из самых страстных увлечений: теперь он каждый день совершает пробежки по пляжу возле своего дома в Мендочино.

В свободное от пробежек время Филлипс упорно трудится над созданием новых моделей искусственных конечностей, позволяющих достигать большего меньшими усилиями. Почти сразу после создания модели Cheetah он стал спрашивать себя: «Почему протез должен стоить так дорого?», «Что, если модифицировать конструкцию, используя новые материалы и технологические процессы, так, чтобы протез стал доступен большему количеству людей?», «Как я смог бы осуществить эту идею?»

Если человек умеет спрашивать, то каждый ответ, который он получает, приносит с собой новую волну вопросов. Потребность постоянно задавать вопросы является для людей такой же естественной, как потребность дышать. Но как они становятся такими? И почему количество таких людей не растет так быстро, как хотелось бы?

Глава 2. Почему мы перестаем спрашивать?

Почему дети задают так много вопросов? (И как мы на самом деле к этому относимся?)

Почему способность спрашивать «падает с обрыва»?

Может ли обучение в школе строиться на вопросах?

Кто имеет право задавать вопросы на уроке?

Если умение спрашивать даровано нам от рождения, тогда почему нас нужно этому учить?

Можем ли мы сами научить себя задавать вопросы?

Почему дети задают так много вопросов? (И как мы на самом деле к этому относимся?)

Несколько лет назад американский стендап-комик Луи Си Кей написал для своего выступления монолог, посвященный детям и их склонности задавать вопросы. Монолог начинается с описания матери, пришедшей с маленьким ребенком в McDonald’s. Когда ребенок спросил, почему небо голубое, а мамаша рявкнула: «Заткнись и ешь свою картошку!» Луи объясняет аудитории, что ее реакция, конечно, может показаться жесткой, но ее оправдывает тот факт, что «взрослый человек не способен ответить на вопросы детей. Они не принимают никаких ответов». Если вы попытаетесь ответить, то лишь попадете в бесконечный круг вопросов «Почему?». В качестве иллюстрации комик приводит разговор с собственной дочерью.

Начинается он довольно невинно («Папа, почему мы не можем пойти на улицу?»), но затем Луи приходится объяснять, почему идет дождь, почему образуются тучи, почему он не знает, почему образуются тучи, почему он не выучил этот урок в школе, почему его родители не заботились о его образовании и почему их родители были такими же плохими. В итоге все сводится к тому, что Луи пытается объяснить ребенку, почему «мы одни во Вселенной и всем на нас наплевать». Разговор неизбежно завершается тем, что он заявляет своему ребенку: «Заткнись и ешь свою картошку!»

Эта сценка прекрасно подтверждает истинность того, с чем каждый родитель – или любой, кто находится рядом с ребенком определенного возраста, – сталкивается снова и снова. Однако смешной ее делает безжалостно честное описание беспомощности того, кому приходится отвечать на вопросы. Взрослый человек приходит в отчаяние, теряет уверенность, осознает свое невежество и ничтожность – и все из-за этого безобидного слова «почему». Как ясно дает понять Луи Си Кей, мы можем сколько угодно восхищаться любознательностью детей, но в какой-то момент нам просто не хватает сил выслушивать их вопросы.

Возможно, нас просто выводит из себя неугомонность, с которой маленькие дети занимаются расспросами. По словам детского психолога Пола Харриса, исследования показывают, что за период от двух до пяти лет ребенок задает примерно 40 тысяч вопросов. За эти три года, отмечает Харрис, происходит заметный сдвиг в характере расспросов: от простых, фактических вопросов (например, по поводу того, как называется предмет) ребенок переходит (к трем годам жизни) к первым просьбам что-то ему объяснить. К четырем годам львиная доля вопросов задается, чтобы получить объяснения, а не просто факты.

Такие вопросы способствуют стремительному развитию мозга. Используемая в Вашингтонском университете новейшая технология сканирования мозга показывает, как в мозге ребенка формируются связи (некоторые моменты этого лабораторного исследования отображены в увлекательном фильме Тиффани Шлейн «Сила мозга. От нейронов к нейросетям»). Лабораторные сканеры фиксируют в мозге маленьких детей взрывное формирование связей между нейронами (синапсов), общее количество которых достигает почти квадриллиона, что в три с лишним раза больше, чем в мозге взрослого человека. Детский мозг постоянно соединяет стимулы, или мысли. Создание этих ментальных связей вызывает у ребенка стремление получать больше информации и разъяснений путем спрашивания.

Дело не в том, что постановка вопроса не требует от ребенка никаких усилий. Харрис называет это действие «последовательностью сложных ментальных маневров». Процесс начинается с понимания ребенком того, что он чего-то не знает. Помимо прочего, заданный вопрос означает, что ребенок осознает возможность получения различных ответов: «Когда они спрашивают, что будет на обед, то могут представить, что им предложат суп или макароны, – пишет Харрис в своей книге “Как поверить в то, что вам говорят” (“Trusting What You’re Told”). – Если вы не способны представить более чем один возможный способ существования вещей в мире, зачем тогда задавать вопрос?» И наконец, это означает, что ребенок нашел эффективный способ заполнить пробел в своих знаниях – спрашивая того, кто может это знать.

Отправляясь в рискованное путешествие по внешнему миру – а синапсы в их головах неутомимо генерируют нейронные разряды, – дети постоянно сталкиваются с вещами, которые не могут классифицировать. Детский невролог Стюарт Мостофски считает, что у них еще не сформировались «ментальные модели», позволяющие категоризировать данные. Вот почему они используют вопросы как просьбу помочь им справиться с громадным объемом работы, необходимой для того, чтобы рассортировать окружающие вещи по категориям, дать им названия и разложить по соответствующим ящикам в картотеке мозга.

Почему небо голубое?

Возможно, это чисто детский вопрос, один из тех, что в какой-то момент задают каждому родителю. Если вам трудно на него ответить, знайте, что оказались в хорошей компании. Ответ на него в течение многих веков искали многие великие умы – от Аристотеля до Исаака Ньютона. Психолог из Гарварда Николас Кристакис, участник проекта Edge, объединяющего людей, работающих на переднем крае научных исследований, отмечает заслугу Ньютона и его экспериментов с преломлением света, которые впервые показали, что «белый свет можно разделить на составляющие его цвета». Но из этого неизбежно вытекает другой вопрос: «Почему при преломлении световых лучей в наши глаза попадает больше синего цвета?» В конце концов ученые выяснили, что способ взаимодействия падающего света с молекулами газа в воздухе заставляет свет синей части спектра рассеиваться сильнее. Тем временем биологи обнаружили еще один способствующий фактор: наши глаза более восприимчивы к синему цвету. Кристакис считает данный пример яркой иллюстрацией того, какая значительная часть мира науки может заключаться «в вопросе маленького ребенка».

Когда инноваторы говорят о преимуществах «разума новичка», которые руководитель медиалаборатории Массачусетского технологического института Йойчи Ито называет неотенией, они имеют в виду состояние разума, позволяющее видеть вещи, не получившие названий и не подвергавшиеся категоризации. После того как вещи получают названия и заносятся в картотеку, они становятся известными величинами – и мы перестаем о них думать и даже замечать.

Где-то между четырьмя и пятью годами дети идеально справляются с процессом спрашивания: они обладают необходимыми языковыми навыками, чтобы задавать вопросы, их мозг все еще работает в экспансивном, соединительном режиме, и они видят вещи, которые не ассоциируются с названиями или предположениями. Они становятся непревзойденными исследователями.

Астрофизик и популяризатор науки Нил Деграсс Тайсон называет маленьких детей прирожденными учеными, потому что они разрушают устоявшиеся представления и совмещают несовместимое. Кроме того, доктор Харрис из Гарварда отмечает у них качества антропологов: они не просто проводят эксперименты, но и задают вопросы окружающим их людям.

Многие склонны думать, что дети не обращают особого внимания на ответы. Как отмечает Луи Си Кей в монологе «Почему?», независимо от того, что вы ответите, они все равно будут задавать вопросы снова и снова. Но на самом деле ответы имеют для них очень большое значение. Ученые из Мичиганского университета установили, что, когда дошкольники спрашивают: «Почему?», – они не просто пытаются досадить взрослым или продолжить разговор, а «хотят добраться до самой сути вещей». Когда в ходе недавнего исследования детям предоставляли доходчивые объяснения, они либо соглашались и были довольны, либо задавали уточняющий вопрос. Но если они не получали удовлетворительного ответа, то чаще всего выражали недовольство и повторяли первоначальный вопрос.

Как отмечает преподаватель INSEAD и эксперт в области спрашивания Хэл Грегерсен, если внимательно понаблюдать за тем, что происходит, когда дети задают взрослым вопросы, становится ясно, что «причина, заставляющая детей снова и снова спрашивать: “Почему?”, – часто заключается в том, что мы не понимаем их вопросов или просто не слушаем. Продолжая спрашивать, они пытаются сказать нам: “Вы меня не слышите. Вы не понимаете, о чем я спрашиваю”».

Когда дети начинают посещать дошкольные воспитательные учреждения, в их манере спрашивать происходят любопытные изменения. Дошкольники оказываются в стимулирующей среде, где их окружают другие, такие же любознательные дети, и получают свободный доступ к взрослому педагогу, обученному отвечать на вопросы, что на первый взгляд можно счесть идеальными условиями для спрашивания. Несмотря на это, они сразу же начинают задавать меньше вопросов. Как отмечает доктор Харрис, это подтверждается результатами исследований, проводимых в условиях различных культур по всему миру. По его мнению, тут срабатывает фактор комфортности, поскольку дома, общаясь с родителями, дети задают вопросы охотнее, чем в дошкольных учреждениях.

Но даже в такой обстановке дошкольники задают вопросы чаще, чем школьники. В большинстве дошкольных учреждений условия среды менее структурированы и позволяют заниматься играми и исследованиями в более произвольной форме, что, возможно, помогает детям сохранять предрасположенность к расспросам и обучению.

Интересно отметить, что чем больше дошкольные учреждения стараются походить на обычные школы (чем больше они нагружают детей информацией и ответами на вопросы, которых те не успели задать), тем сильнее это подавляет их естественную любознательность. Детский психолог Элисон Гопник открыто критикует тенденцию превращения дошкольных учреждений в школы, которую поддерживают чрезмерно честолюбивые родители и (по крайней мере, в Соединенных Штатах) федеральные законодательные акты, требующие стандартизации дошкольного обучения.

По мнению Гопник, когда мы начинаем учить слишком многому и слишком быстро, то тем самым непреднамеренно лишаем детей возможности задавать вопросы и заниматься исследованиями, которые в противном случае они могли бы проводить самостоятельно. «Маленькие дети – это институт исследования и развития человечества», – говорит Элисон Гопник. Когда им позволяют проводить исследования – задавать и анализировать свои собственные вопросы, используя различные формы экспериментирования и не следуя строгим инструкциям, – они проявляют больше креативности и любознательности.

Гопник отмечает, что дети получают знания почти так же, как ученые, – в ходе проведения исследований и экспериментов – и что нам следует опасаться тенденции к повышению степени структурированности и академичности программ обучения в раннем возрасте. Когда дети поступают в начальную школу, последствия такой академической жесткости начинают проявляться довольно быстро и их склонность задавать вопросы стремительно снижается.