Текст книги "Заговор на Нуич-стрит"

– Не станет, – поддержал его другой.

– Они договорились, – сказал Волцыз и неожиданно улыбнулся Негронски.

– Я точно знаю, – вскричал Пигарелло, – я догадался!

Все посмотрели на Борова.

– Это точно водопроводные трубы: на них капли.

– Отвяжись! – сказал Волцыз.

– Господи! – сказал Райан.

– Это не водопроводные трубы, – сказал Негронски.

Прошло еще полчаса. Дверь опять отворилась.

– Джентльмены, прошу вас, заходите.

Все закивали и по одному, как школьники, ожидающие своей очереди при игре в крикет, вошли в кабинет Джетро.

– С нами будут договариваться, – прошептал Волцыз.

Но этим не пахло. Кабинет был раза в три больше кабины лифта и совершенно пуст, если не считать металлического стола. Слабенькая лампочка желтым светом теплилась под потолком, придавая загадочный вид торчащим из стены трубам с кранами и наконечниками. Ни Маккалоха, ни Коннора в комнате не было. Не было в ней и другого выхода – ни окна, ми двери.

– Маккалох и Коннор предпочли Майами. Их не устраивают современные идеи. Они уехали, – сказал Джетро.

– Как они отсюда вышли? – спросил Волцыз, оглядывая комнату.

– Так и вышли. Давайте поговорим о делах. Вы, джентльмены, – фундамент моего президентства. Хотите стать состоятельными людьми или предпочитаете хранить верность теперешнему реакционному, крохоборствующему руководству нашего профсоюза?

– Мы не станем голосовать без Маккалоха и Коннора, – заявил делегат из штата Мэн.

– Тогда вам вообще не придется голосовать, – ласково сказал Джетро.

Но вышло по-другому, поскольку все вдруг догадались, что произошло. Моментально единодушным голосованием было решено, что блок Новой Англии отнюдь не собирается поддерживать старое, реакционное и скупое руководство.

– Лучший выбор – Джетро! – выкрикнул один из делегатов, вспомнив, что на прошлой неделе видел такой текст на пачке листовок, которую он выбросил. Сейчас он жалел об этом поступке.

– Вместе с Джетро! Лучший выбор – Джетро! – принялись скандировать остальные делегаты.

Джетро успокоил своих новых приверженцев.

– Не знаю, что и сказать, друзья мои. Похоже, что в Международном братстве водителей побеждает новое мышление.

У Пигарелло был крайне важный вопрос.

– Мистер Джетро, а эти вот трубы, они водопроводные?

– Это водопроводные трубы, Боров, – ответил Джетро.

Пигарелло просиял.

– Вот видите, я же говорил!

На радостях он даже предложил вынести мусор, так как уборщиков, похоже, не было, а у стены кабинета мистера Джетро стояли два здоровенных мешка.

Глава четвертая

Врач внимательно смотрел на человека, который умирал на операционном столе. Хирургические лампы заливали мускулистое тело белым сиянием. Если бы кто-то посторонний увидел пациента, лежащего на столе в операционной с ее покрытыми кафелем стенами, с приготовленными хирургическими инструментами, то, несомненно, решил бы, что предстоит обыкновенная операция.

Да, непосвященный мог подумать, что находится в больнице, но доктор Джералд Брайтуэйт знал, что это не так. Он пристально наблюдал за пациентом, который, приходя время от времени в сознание, называл себя Римо.

Если бы речь шла о нормальном человеке, любой медик сказал бы, что видит типичную картину шока: неровный пульс, пониженная температура тела, прерывистое дыхание. Но пациент время от времени приходил в себя и симптомы шока исчезали, а антишоковые меры только ухудшали его состояние, подталкивая все ближе к смерти.

Доктор Брайтуэйт покачал головой. Он хотел объяснить медсестре, что происходит, – надо же хоть с кем-то поделиться по поводу происходящего в этом сумасшедшем доме, словно взятом из приключений Алисы в Зазеркалье, – но вовремя спохватился: сестра ни слова не понимала по-английски.

«Стоит ли удивляться», – подумал доктор Брайтуэйт. Это же не больница: они находились на угольной барже, стоящей на якоре в устье реки где-то в южных штатах. Именно на Юге, судя по созвездиям в ночном небе, которые он сумел разглядеть перед тем, как самолет приземлился в небольшом аэропорту, где не было ни сигнальных огней ни других самолетов. Потом вертолет доставил его на баржу. Там пробравшись между кучами наваленного на палубе угля, он оказался в импровизированной операционной. Все это должно было вызвать недоумение, если не подозрение, но когда перед тобой маячит исполнение заветной мечты, всегда спохватываешься слитком поздно.

Доктор Брайтуэйт посмотрел на медсестру – похоже, она откуда-то из Восточной Европы, судя по отдельным словам, которые ему удалось разобрать.

Пациент застонал. Брайтуэйт знаками показал сестре, что нужно ремнями пристегнуть больному руки и ноги. Ему больше не хотелось снова становиться свидетелем странных происшествий. Вчера, например, пациент упал со стола и по идее должен был разбиться. Но больной, находящийся в полубессознательном состоянии, падая, извернулся в воздухе, словно кошка, и приземлился на руки и ноги. Человек не способен на такое, ведь люди – не кошки.

Но удивляться не стоило: пациент только внешне напоминал обычного человека, а его нервная система действовала абсолютно не так, как у людей. Доктор Брайтуэйт обнаружил это сразу, едва только оказался в этом дурном сне. Нет, нервные клетки были обычными, нормальной была и структура нервных волокон, но некоторые звенья системы были настолько гипертрофированы, что сама она и, естественно, ее реакция абсолютно ничем не напоминали нормальную нервную систему.

Доктор Брайтуэйт снова показал сестре на ремни, усиленные стальными полосами, и улыбнулся. Улыбкой он пытался показать сестре, что от нее требуется выполнить его просьбу. Сестра улыбнулась в ответ и пристегнула ремнями щиколотки и запястья пациента к столу. Брайтуэйт эти сверхпрочные ремни не заказывал, они были приготовлены заранее. В первый день пребывания на барже этот странный доктор Смит показал Брайтуэйту медицинское хозяйство, где помещений хватило бы на двадцать больных. Штат составляли только трое: доктор Смит, не понимающая английского языка медсестра и этот невероятный, безумный азиат.

– Вот обычные ремни, – сказал доктор Смит, – но на всякий случай есть и усиленные стальными полосами.

– Они не понадобятся, – ответил Брайтуэйт. – Обычные-то ремни никому не под силу разорвать, ветеринары привязывают такими даже горилл.

Доктор Брайтуэйт глубоко заблуждался: обычные ремни не выдержали в первый же день. Доктор смотрел, как на необыкновенно широкие запястья пациента ложатся поблескивающие металлом полосы. За всем этим стоит доктор Смит, и когда это… похищение выплывет на свет, от его репутации останется одно воспоминание.

Да, это было именно похищение, хотя бы и с согласия доктора Брайтуэйта, причем похищение из одного штата в другой. Брайтуэйт сжал кулаки, но, заметив обеспокоенное выражение на лице сестры, поспешил ободряюще улыбнуться, показывая, что он сердит не на нее.

«У доктора Харолда Смита – директора санатория Фолкрофт в Рае, штат Нью-Йорк – прекрасная репутация, но она сильно пострадает, – думал Брайтуэйт, – когда я наконец выберусь отсюда, из этого подпольного госпиталя.» Всем станет известно, как обошлись с одним из ведущих врачей страны.

Поначалу предложение казалось абсолютно безвредным, безопасным и – да! – выгодным, в конце концов. Доктор Смит каким-то образом проведал о мечте, о заветном плане Брайтуэйта и предложил воплотить его в реальность. Поэтому обрадованный Брайтуэйт не смог отказаться от предложения осмотреть какого-то особенного пациента «тут, неподалеку от Фолкрофта». Доктор Брайтуэйт давно задумал создать медицинскую школу принципиально нового типа, необходимую обществу, на основе собственной оригинальной концепции – всесторонне разработанной теории. Эту концепцию доктор Брайтуэйт – один из ведущих врачей страны – вынашивал уже в течение тридцати лет. Доктор Смит позвонил Брайтуэйту в Нью-Йорк и почти сразу же предложил ему помощь в организации собственной больницы, что должно было бы показаться подозрительным. Не заглянет ли доктор Брайтуэйт во второй половине дня в Фолкрофт, чтобы обсудить создание новой медицинской школы и на месте решить некоторые проблемы?

А откуда, поинтересовался Брайтуэйт, доктору Смиту известно о его плане? Это длинная история, последовал ответ, об этом мы тоже поговорим. Доктору Брайтуэйту не придется даже самому вести машину – его отвезет в Фолкрофт водитель из санатория.

Закрались ли сомнения в душу доктора Брайтуэйта? Нет. Отреагировал ли он на эти предложения как здравомыслящий интеллигентный человек? Нет. Доктор Брайтуэйт, опьяненный близкой возможностью воплощения своей мечты, быстро собрал бумаги, касающиеся его прожекта, и отменил назначенный на вторую половину дня прием больных.

Так был сделан первый шаг, Затем, совершенно неожиданно, доктору Брайтуэйту предложили пройти медицинское освидетельствование, где он встретил одного из своих коллег.

– Привет, Джерри! Как поживаете?

– Нормально, – отвечал Брайтуэйт.

– Ну и в местечко мы с вами попали! Здесь, в Фолкрофте, в деньгах просто купаются!

– На самом деле? Интересно, – сказал Брайтуэйт.

Доктора Смита чрезвычайно заинтересовал план новой больницы. Они обсудили даже дату начала строительства. Но Смит очень спешил и предложил подбросить доктора Брайтуэйта до Нью-Йорка на принадлежащем Фолкрофту самолете, а в пути поговорить поподробнее.

Брайтуэйт, естественно, согласился. Так был сделан третий шаг. Самолет в Нью-Йорке не приземлился. Как только они оторвались от взлетной полосы небольшого аэродрома в Вестчестере, произошли сразу два события. Первое – доктор Смит твердо пообещал Брайтуэйту построить медицинскую школу. Второе – попросил осмотреть пациента, в котором он, Смит, очень заинтересован. Это совсем недалеко, объяснял Смит, а он будет так обязан доктору Брайтуэйту.

Четвертая и последняя ошибка:

– Хорошо, доктор Смит, с удовольствием.

«Совсем недалеко» оказалось в двух с половиной часах полета сквозь опустившуюся ночь. Затем – несколько минут на вертолете, приземлившемся на угольной барже. Во влажном соленом воздухе ощущался запах расположенных неподалеку болот. «Большая река впадает в океан», – сориентировался Брайтуэйт. В куче угля оказалась дверь. Доктор Смит запер ее за собой, и все его дружелюбие моментально улетучилось.

– Вы должны спасти этого человека, – приказал Смит. – Со мной можно связаться по телефону из той комнаты.

Смит бегло ознакомил доктора Брайтуэйта с импровизированным госпиталем и пропал. Прошла уже почти неделя с тех пор, как доктор Брайтуэйт оказался фактически в плену в этом сумасшедшем доме в компании медсестры, не говорящей по-английски, странного пациента, только внешне напоминающего обыкновенного человека, и азиата, который, хотя и говорил по-английски, нес нечто несусветное.

Доктор Брайтуэйт стоял перед подергивающимся телом.

– На этот раз, надеюсь, ремни выдержат, – произнес он.

Темноглазая медсестра бросила на него непонимающий взгляд. Брайтуэйт показал пальцем на ремни, сделал вид, что дергает их, и улыбнулся. Сестра улыбнулась в ответ. «Замечательно, – подумал Брайтуэйт, – в ход пошел язык жестов.»

Вот если бы этот древний азиат, находящийся, судя по всему, на закате жизни, тоже не говорил по-английски, это было бы здорово! Он начал досаждать Брайтуэйту с самого первого дня, когда, склонившись над пациентом, потыкал в него пальцами с длинными ногтями, а потом недоверчиво покосился на доктора и стал объяснять, что произошло.

– Гамбургер, – сказал старик, – нарушил гармонию его бытия.

– Шли бы вы отсюда, – сказал Брайтуэйт. – Я не могу осматривать пациента, когда вы в него тычете пальцами.

– Мой сын нарушил чистоту своей внутренней гармонии, – настаивал старый азиат. – Нужно ее восстановить!

Доктор Брайтуэйт позвал санитара, чтобы тот вывел старикашку. Никто не отозвался. Брайтуэйт еще раз попросил его выйти вон – хилый дед не шевельнулся, хотел схватить его за плечо – плечо выскользнуло из рук. Брайтуэйт толкнул его в грудь. Старикашка вряд ли весил больше сорока пяти килограммов, но даже не сдвинулся с места под напором восмидесятикилограммового доктора, который, кстати, за последний месяц немного похудел. Брайтуэйт толкнул его снова – безрезультатно.

Разъяренный Брайтуэйт бросился на старика. И отлетев, словно мячик, оказался на полу.

– Вам очень повезло. Мне могут понадобиться ваши услуги, – сказал старик. Все последующие дни он неотлучно находился рядом с пациентом, наблюдая за доктором и время от времени задавая дурацкие вопросы касательно того или иного инструмента.

– Хорошо, – промолвил он наконец, – может быть, вам удастся его спасти. – Старик вышел, и с тех пор его не было видно.

С точки зрения рефлексологии пациент являл собой нечто феноменальное. Прикосновение к отдельной мышце вызывало целую серию ответных движений, как будто она обладала памятью или была запрограммирована. Легкий удар по колену, например, вызывал комплекс ответных движений рук, движений настолько быстрых, что рук практически не было видно.

А полубессознательное бормотание? Если верить этому бреду, пациент был казнен на электрическом стуле и стал человеком – супероружием без прошлого, без личности. Можно было разобрать: «Чиун», «Вот так-то, дорогой!» и «Прямо в сердце».

В бреду пациента, очевидно, мучили воспоминания о множестве убитых им людей. Он бормотал что-то о равновесии, об ударах, о состоянии повышенной готовности. Мышцы сокращались, приоткрывались глаза, он на мгновение приходил в себя и снова терял сознание.

Доктор Брайтуэйт смотрел на лежащего перед ним. Что же все-таки произошло с этим человеком? Ответа на этот вопрос у медицины не было. Единственное, что было хоть немного похоже на объяснение, – слова азиата в первый день. Гамбургер. Х-м-м. Гамбургер?

Доктор Брайтуэйт задумчиво потрогал усиленный стальными лентами ремень. Гамбургер. Он посмотрел на часы. Ему было велено не беспокоить азиата до половины шестого. Гамбургер… Нервная система.

Брайтуэйт быстро вышел из залитой светом операционной и, пройдя по коридору, постучал в дверь. Подождал. Из-за двери доносились звуки органа, исполнявшего мелодию – заставку к телесериалу – одной из «мыльных опер», как их называют. Дверь отворилась.

Престарелый азиат, облаченный в алое кимоно, осведомился, почему доктора Брайтуэйта не научили в детстве правилам приличия и где он, доктор, воспитывался, что считает себя вправе нарушать процесс творческого восприятия личности?

– Гамбургер, о котором вы говорили. Откуда пациент взял его?

– Из грязи, неведения и глупости.

– Нет, как называлось то место, где он его купил?

– Оно должно называться «Пес и сукин сын»! Название – «Халлоранс хэппи гамбургерс».

– Понятно. Ну, конечно, теперь я понимаю, – сказал доктор Брайтуэйт. – С такой нервной системой, как у него, он, естественно, впал в полукоматозное состояние.

– Потому что нарушилась его внутренняя гармония!

– Нет, нет! Глютамат натрия, вот в чем дело. Для сети закусочных «Халлоранс» гамбургеры изготовляют из низших сортов мяса и из жил. Они продаются по дешевке, а чтобы сделать их съедобными, туда добавляют побольше глютамата натрия – так называемой «вкусовой приправы». От этого страдают иногда даже обычные люди, а с его нервной системой… он просто впал в кому.

– Вы говорите загадками.

– Вы были правы, все дело в гамбургере!

– Дело в нечистоте животного жира, в потворстве собственным низменным инстинктам и в отсутствии самодисциплины.

– Нет, в глютамате натрия.

– Говорю вам, сын Мастера Синанджу нарушил гармонию и чистоту своей сущности! Я объясняю просто и доступно, а вы твердите «глютамат натрия». Что это такое?

– Глютамат натрия – это химическое вещество.

Старик кивнул.

– Оно содержится в пище.

Старик кивнул.

– Оно было в гамбургере, который съел пациент.

Старик кивнул.

– Глютамат натрия подействовал на его нервную систему.

Старик кивнул.

– Из-за этого его чрезвычайно чувствительная нервная система вышла из строя.

Старик ухмыльнулся.

– Вы чрезвычайно глупы, а еще врач. Я ни слова не понял. Пройдемте к моему сыну. Ему лучше?

– Пока нет, но мне кажется, что скоро наступит улучшение. Может быть – сегодня, а скорее всего – завтра или послезавтра.

– Прошу вас об одолжении, – сказал старик.

Брайтуэйт изобразил почтительное внимание.

– Когда я объяснял вам, почему пострадал этот человек, то оговорился и случайно назвал его сыном Мастера Синанджу, хотя он и белый.

Брайтуэйт кивнул. Он помнил эту идиотскую болтовню.

– Вашему пациенту об этом знать не нужно. Если он станет считать себя в душе корейцем, то не сможет жить с этой мыслью, ведь я называю его белым.

– Он принадлежит к европеоидной группе, – согласился доктор. – Я бы сказал – смесь средиземноморского и северноевропейского типов. Судя по слегка выдающимся скулам, в нем может быть славянская кровь. Одно можно сказать с уверенностью: он относится к белой расе.

– Называть его белым могу только я, понятно?

Вечером, пока пациент доктора Брайтуэйта боролся с остаточным действием глютамата натрия, старый азиат, казалось, был счастлив. Он что-то мурлыкал под нос и поцеловал пациента в лоб. Время от времени улыбался и даже слегка пританцовывал на месте. Но стоило пациенту открыть глаза, моргнуть и спросить: «Где я?», старик неожиданно пришел в ярость, замахал хрупкими костлявыми руками и завопил:

– Ты умер! Ты должен был умереть! Неблагодарный, ужасный, недисциплинированный белый человек! Ты – белый, и всегда будешь таким, ты белым родился и белым умрешь! Белый человек со своими гамбургерами!

– Чиун, ради Бога, перестань. Что произошло? – спросил пациент доктора Брайтуэйта и удивленно посмотрел на ремни, притягивающие к столу его конечности. – Кто этот чудак со стетоскопом?

Престарелый азиат разозлился еще пуще.

– Кто этот?! Кто тот?! Что это?! Что то?! – еще громче заверещал кореец. – Тебя интересует всякая ерунда, ты задаешь дурацкие вопросы, но не интересуешься тем, что второпях запихиваешь в рот!

Терпению доктора Брайтуэйта настал конец. Он решил немедленно покинуть этот сумасшедший дом, известив доктора Смита о том, что пациент выздоравливает. Он по горло сыт этим цирком, упрятанным на барже под кучами угля.

– Послушайте, вы, – строго сказал он пациенту, – опустите сейчас же голову на стол!

– Чиун, где мы находимся? – спросил пациент, не обращая на доктора никакого внимания.

– Ах, как это важно! Это тебя интересует, ты без этого не выживешь! – закричал азиат по имени Чиун. В его воплях слышались, однако, нотки удовлетворения.

– Вас зовут Римо, не так ли? – спросил Брайтуэйт. – А как ваша фамилия?

– А ваша? – поинтересовался Римо.

– Я задал вам вопрос. Если не ответите – останетесь пристегнуты к столу.

Пациент хмыкнул, без видимого усилия разорвал ремни и с грацией балерины соскочил на пол.

– Чиун, кто этот человек?

– Кто твой желудок, вот в чем вопрос!

Со стороны входа в импровизированный госпиталь послышались энергичные, уверенные шаги. Дверь отворилась, и в операционную вошел доктор Харолд Смит с невозмутимым выражением на кислой физиономии.

– Ваши крики слышны снаружи. Прекратите!

Он мрачно посмотрел на пациента.

– Хм, очень хорошо, доктор Брайтуэйт. Мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, если не возражаете.

– Мне тоже надо сказать вам пару слов, доктор Смит!

– Не сомневаюсь. Я вам все объясню. Подождите, пожалуйста, в коридоре. Я должен сначала переговорить с вашим пациентом.

Брайтуэйт гневно взглянул на Смита.

– Я буду ждать в комнате в конце коридора, но хочу предупредить, что у вас будет только десять минут для того, чтобы объяснить, что здесь происходит. Десять минут и ни секундой больше!

Брайтуэйту не пришлось собирать вещи, так как у него их не было. В комнате, служившей ему спальней, он прихватил пластиковый пакет, в котором лежал странный инструмент из металла и черного пластика. Инструмент этот напоминал внешним видом небольшую электрическую дрель, хота и не нуждался в источнике тока. Доктор заправил инструмент сильнодействующим нервно-депрессантным препаратом. Это был автоматический шприц, используемый для массовых прививок и вакцинаций. Доза препарата, заправленная Брайтуэйтом, была практически смертельной. Но его уже не волновали проблемы исцеления: речь шла о собственной жизни или смерти. Если для спасения понадобится убить, он не задумываясь пойдет на это. Брайтуэйт спрятал автоматический шприц под белый халат. Набранной дозы хватит, чтобы парализовать кого угодно, а этому странному пациенту с его пострадавшей нервной системой она может принести гибель. Что ж, так тому и быть!

Доктор Брайтуэйт прошел в комнату в конце коридора и стал ждать. Странно, что они снабдили его автоматическим шприцем по первому требованию, стоило только позвонить Смиту, и через несколько часов устройство было доставлено. Вот это сервис! Может быть, Смит не обманет насчет медицинской школы? Тогда шприц не пригодится. Ничего, на всякий случай можно подстраховаться.

Доктор Брайтуэйт увидел Смита, идущего по коридору усталой походкой, слегка сутулящегося, словно на плечах лежала невидимая тяжесть. Смит вошел в комнату и сел, стараясь не смотреть на Брайтуэйта, но потом поднял глаза.

– Итак, доктор Брайтуэйт, нам пришлось выбирать между вами и вторым кандидатом, которого вы встретили во время медосмотра в Фолкрофте. Он находится в добром здравии, а у вас – рак желудка. Даже в случае удачной операции вам осталось не больше пяти лет. Медосмотр показал, что у него больше шансов на жизнь, поэтому выбрали вас. С самого начала мы планировали избавиться от того, на кого падет выбор. Хочу объяснить, почему вам придется умереть. Я понимаю, что это несправедливо, но мы вынуждены пойти на это, так как находимся в критическом положении, из которого, впрочем, не выходили с самого момента нашего основания. Если бы судьба Америки не висела на волоске, не существовала бы и наша организация.

Доктор Брайтуэйт под халатом сжал в мокрой ладони рукоятку автоматического шприца.

– Трудно так сразу переварить сообщение о близкой смерти, доктор Смит…

– Понимаю. Мы могли бы убить вас и без этого разговора. Я бы извинился перед вами за причиненные неудобства, подтвердил бы обещания насчет медицинской школы, проводил бы до выхода и… Вы бы ничего не почувствовали. Но так как ваша жизнь имела определенный смысл, я считаю, что должна иметь его и ваша смерть.

Смит вздохнул и продолжал:

– Несколько лет назад президент США – его уже нет в живых – понимая, что страна идет к хаосу, преступность, особенно организованная, растет и растет, решил, что в условиях несрабатывающей конституции стало невозможным обеспечить безопасность и спокойствие одних людей, когда другие не соблюдают закон. Американский народ, все общество – от крупнейшей корпорации до мелкого торговца – находятся, и уже давно, под постоянным давлением. Это приведет, в конце концов, к установлению полицейского, карательного режима.

– Или, может быть, к большей свободе? – горько спросил Брайтуэйт.

– Нет. Таков закон общественного развития: за хаосом непременно следует диктатура. Свобода возможна лишь в мирное, спокойное время. Мы все видим, что Америка идет к своему концу. Как овладеть ситуацией? Нарушать законы президент не имеет права, так как подтвердит тем самым, что не действует конституция. Нет, ни одна из существующих организаций не могла спасти страну, действуя в рамках закона. Поэтому президент решил пойти другим путем, чтобы хоть как-то увеличить шансы на успех в борьбе с преступностью и коррупцией. Раз страна не имеет шансов на выживание в конституционных рамках, нужно создать вне их силу, способную спасти нацию.

– Но ведь это и есть нарушение конституции? – спросил Брайтуэйт.

– Правильно, – ответил Смит. – Если только такая организация существует… А если официально ее нет?

– Не понял.

– Организация эта не отражена ни в статьях бюджетных расходов, ни в одном законодательстве. О ее существовании известно только троим, а все остальные, работающие на нее, даже не подозревают, кому и для чего служат на самом деле. Ее финансирование скрытно осуществляется за счет десятка самых различных правительственных учреждений. Короче говоря, этой организации нет.

– Что-то не верится, что никто из ее служащих не догадывается, на кого работает.

– Но это именно так. Я сам поначалу в это не верил, пока, поразмыслив, не пришел к выводу: в нашей стране большинство работающих считают, что они трудятся на тех, на кого им сказали.

– Это абсурд.

– Хорошо, на кого вы работаете?

– Ну… на совет нашей больницы, на ее директора. У меня есть и частная практика.

– Последнее не в счет, тут вы сам себе хозяин. А вы уверены, что работаете на совет вашей больницы, или думаете так, потому что вам об этом сказали и к тому же вы постоянно видите этих людей?

Брайтуэйт задумался, а Смит продолжил:

– Так вот. Наша главная задача – предоставлять правоохранительным организациям информацию, которую без нас они бы никогда не получили. Например, вдруг вскрываются темные делишки полицейских, получающих деньги от преступного мира, и на этом случайно концентрируется внимание общественности… Мы как-то раз даже финансировали издание романа об организованной преступности, лишь бы только пролить свет на это дело. Один из главарей мафии основал специальный отряд для борьбы с ФБР, а мы сделали так, что они перегрызлись друг с другом. В результате его свои же и пристрелили. На физическое устранение мы идем крайне редко, только в исключительных случаях. А поскольку секретность – основное условие нашего существования, этим занимается только один человек. Так что раскрыть нас практически невозможно. Засветиться – значит публично признать, что основной закон нашей страны – конституция – не действует. Этого допустить нельзя. В этом случае вся наша работа пойдет насмарку.

– А если этого вашего исполнителя-одиночку арестуют и заинтересуются отпечатками его пальцев?

– Вряд ли возможно его задержать, но, случись такое, отпечатки его пальцев нигде не зарегистрированы.

– Вы изъяли их из картотеки ФБР?

– Нет, в этом не было необходимости. Видите ли, человек, которого вы помогли спасти, формально не существует. Он был казнен на электрическом стуле, а отпечатки его пальцев автоматически уничтожены. «Дестроер», как мы его называем, наиболее уязвим из всех нас, так как постоянно подвергается опасности и действует за пределами стен Фолкрофта. Такому человеку ми не можем позволить быть конкретной личностью, ему не место среди живых. Что может лучше служить нашим целям, чем живой мертвец?

– У него уникальная нервная система…

– Да, теперь, наверное, такая же, как у Чиуна. Чиун – это его инструктор-кореец.

– Понятно, – сказал Брайтуэйт. – Значит, азиат тоже в курсе?

– Нет, он понятия не имеет, кто мы и что мы, да его это и не интересует. Положенный гонорар мы доставляем туда, куда он пожелает. Все остальное ему безразлично, он, должно быть, последний настоящий профессионал.

– А кто третий?

– Президент США.

– А когда президент уходит?

– Он информирует своего преемника, а сам по нашей просьбе навсегда забывает об этом. Вы, может быть, удивитесь, но они забывают с удовольствием.

– Если вам вздумается захватить власть, что может этому помешать?

– Существуют встроенные предохранители, и к тому же в нашем распоряжении только один исполнитель, которому все же не совладать с целой армией. Его преимущество – в секретности, в открытом бою он обречен. Вспомните войну с Японией – в схватке один на один любой японский солдат победил бы нашего, потому что лучше разбирался в боевых единоборствах.

Доктор Брайтуэйт крепче сжал рукоятку автоматического шприца, им овладело странное спокойствие, какого он никогда в жизни не испытывал. Его абсолютно не волновало зрелище вырытой для него могилы. Нужно действовать.

– Значит, доктор Смит, вы планировали убрать меня еще до того, как позвонили мне?

– Да.

– Вы охраняете клочок бумаги, нарушая его принципы?

– Когда в лесу падает дерево и никто не слышит треска, значит ли это, что дерево падает бесшумно?

Быстрым движением доктор Брайтуэйт выхватил из-под халата автоматический шприц. Смит не шевельнулся. Брайтуэйт увидел, что по коридору в их сторону идет его странный пациент, и приставил иглу к руке Смита.

– Не двигайтесь, или вам конец.

Доктор Смит равнодушно глянул на иглу и, словно бы она его совершенно не интересовала, перевел взгляд на пациента. Тот, повинуясь команде Брайтуэйта, застыл на месте.

– А с арифметикой у вас не все ладно, – сказал Брайтуэйт. – Вы говорите, что вас только трое, но кто же тогда отыскал вашего исполнителя и завербовал его?

– Такой человек действительно существовал, но затем оказался в опасной ситуации и мог бы нас раскрыть. Пришлось его убрать. Римо, это автоматический шприц с каким-то ядом.

– Отлично, – ухмыльнулся пациент, – теперь вы будете знать, что такое ощущение близкого конца.

– Если вы приблизитесь хоть на шаг, я убью его, – предупредил доктор Брайтуэйт и слегка надавил пальцем на спусковой крючок.

Пациент усмехнулся и пожал плечами.

– Вот так-то, дорогой, – сказал он.

Доктор Брайтуэйт мог бы поклясться, что заметил промелькнувшую, словно вспышка молнии, руку. Но не успел он нажать на спуск, как наступила темнота.

Стоя над распростертым телом, Римо заметил, как мертвый палец нажимает на спуск, выполняя последнюю команду мозга. Из шприца ударила струйка жидкости и вспенилась лужицей на полу.

– Кто это был? – спросил Римо.

– Человек, спасший вам жизнь, – ответил доктор Харолд Смит.

– Смитти, вы настоящий сукин сын!

– Никто другой и не смог бы руководить нашей организацией.

– Никто другой и не захотел бы, – сказал Римо. – Так меня, значит, спас этот парень? Хм.

– Да.

– Хорошо же мы расплачиваемся за услуги!

– По-другому нельзя. А теперь снимайте с себя это дурацкое облачение. Через пару часов вам надо быть в Чикаго, а профсоюзные деятели так не одеваются.