Текст книги "Белая вода"

Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир
Белая вода

Пролог

С тех пор как человек впервые вышел из моря, чтобы дышать воздухом и ступать по тверди, он тут же снова запустил руку в этот холодный суп, чтобы добыть себе еду, – сперва голые руки, потом – примитивные дубинки, крючки, верши и сети.

Со временем, когда многие виды рыб стали все сильнее искушать его своим холодным и очень нежным мясом, человек изобрел еще более совершенные способы их добычи. И чем больше он промышлял рыбой, тем дальше от безопасных берегов своей новой обители должен был он уходить, чтобы насытить свою вечно голодную утробу. Бревна стали плотами, на плотах появились паруса. Паруса открыли дорогу гигантским плавучим фабрикам, отлавливавшим, потрошившим и отправлявшим на потребу растущим миллиардам тысячи тонн рыбы.

Вскоре ни один из съедобных обитателей глубин – от мелких креветок до гигантских китов, от благородных рыб до отвратительных пожирателей падали – не мог чувствовать себя в безопасности перед лицом вида, захватившего вершину пищевой цепи.

Столетиями человек считал океан, где он хищничал, неисчерпаемым источником белка. И он уходил все дальше от безопасных берегов и родных портов на все более мощных кораблях. Даже когда могучие киты стали редкостью, он не обратил на это внимания и упрямо продолжал безжалостное истребление трески и тунца, омаров и скумбрии, пока их обилие не стало иссякать. Когда первые тревожные признаки превратились в мощный набат, человек лишь удвоил свои усилия. Потому что теперь сообщество человека было уже не маленькой, еле спасающейся от вымирания популяцией, а достигло шести миллиардов. Шести миллиардов ртов, жаждущих еды. Шести миллиардов животов вида, который овладел такой технологией, что мог поедать все прочие виды, с которыми жил на одной Земле.

Человек, забравшийся на вершину пищевой цепи, неожиданно оказался заложником своего триумфа. Словно акула, пожирал он все больше и больше тех, кто раньше пожирал его. Чтобы есть, он должен был действовать, охотиться на меньшие виды, чтобы не исчезнуть в холодном супе, давшем ему жизнь.

Но чем больше рыбы он ловил, тем меньше оставалось ему на следующий день.

Глава 1

Для Роберто Резендеса это был последний выход в море, последняя надежда на рыбацкую удачу и последний замет сети перед тем, как федеральное правительство выкупит у него «Санто Фадо» и отбуксирует из порта Инсмаут, штат Массачусетс. А он превратится в заурядного обывателя и вынужден будет повернуться спиной к источнику жизни, который кормил семь поколений Резендесов еще с тех пор, когда Инсмаут был китобойной столицей Нового Света.

Утреннее небо было мрачным и отдаленно напоминало россыпь пустых устричных раковин на берегу, а унылая морская зыбь терялась в легкой дымке холодного зимнего воздуха. Прорезая короткую и крутую волну Атлантики, напряженно гудел судовой мотор, ритмично и громко чеканя свое привычное «та-покета, та-покета, та-покета».

В лучшие времена семья Резендесов активно промышляла в районе Джорджес-банки в ста двадцати пяти милях от Кейп-Кода, где хорошо ловились треска, палтус и пикша. Конечно, лучшей из всех промысловых рыб всегда считалась треска, в особенности королевская треска – рыба, щедро вскормившая первых пилигримов. Это было давно, задолго до того, как первый из Резендесов покинул родную Португалию и отправился за океан в поисках новой жизни и занялся там тем, чем португальцы занимались веками, – ловлей рыбы с лодок.

От своего деда Хорхе Роберто не раз слышал, что в те давние времена воды Джорджес-банки просто бурлили от обилия промысловой рыбы, а в 1895 году из глубин океана был извлечен Патриарх – огромная треска шесть футов длиной и весом более двухсот одиннадцати фунтов. С тех самых пор никому из рыбаков не удавалось поймать ничего подобного. В следующем столетии популяция трески заметно сократилась, а к концу века стала просто-напросто исчезать.

Сейчас, когда это сумбурное столетие завершало отсчет времени, рыболовные сети траулеров поднимали с океанского дна лишь всякий ненужный мусор – морских звезд, моллюсков, скатов и пустые пивные банки. Что же до благородной трески, то она редко радовала глаз рыбаков своим белым брюхом. Ее стало так чертовски мало, что даже самые упрямые рыбаки поняли: ее запасы почти исчерпаны.

Роберто Резендес, как, впрочем, и многие другие рыбаки, уже не мог рассчитывать на треску в районе Джорджес-банки. Да что там треска! Здесь даже желтоперый тунец стал большой редкостью, не говоря уже о пикше. Департамент торговли всячески убеждал рыбаков в том, что если они воздержатся от ловли рыбы в этом районе, то через некоторое время, лет через десять, к примеру, ее популяция может возродиться в прежних размерах, а некоторые виды – даже через пять, но это было слабым утешением. А что потомственным рыбакам все это время делать?

Кто-то попытался перейти на добычу морских гребешков, но для этого нужны совершенно другие суда, с другой оснасткой, а переделывать старые для ловли этих съедобных моллюсков оказалось делом чрезвычайно хлопотным и дорогим. Другие же инсмаутские рыбаки бросились в погоню за омарами, но и это не принесло результата. Уж слишком трудное это дело. Ведь их до сих пор ловят примерно так же, как это делали сто лет назад, то есть с помощью специальных ловушек, которые нужно опустить на морское дно рано утром и поднять вечером. Да еще ловушки очищали браконьеры. Роберто Резендес не хотел иметь ничего общего с ловцами омаров, которых презирал еще его прадед. В его роду все мужчины с пренебрежением относились ко всему, что ползало по морскому дну, а не плавало в свободной воде.

И поэтому он все дальше и дальше уходил в море, надеясь на рыбацкое счастье и выбрасывая за борт всякую несъедобную мелочь, которая все чаще попадалась в его сети. И поэтому вместо нежной трески или деликатесной камбалы он все чаще довольствовался мелкими представителями семейства тресковых, толстолобыми уродцами, морскими воробьями и скользкими морскими бабочками, которые больше похожи на лягушек, чем на рыб. Сейчас люди пожирали даже эту живность, которая раньше считалась несъедобной, причем платили за нее столько, сколько каких-нибудь два десятка лет назад стоила благородная треска или тунец.

И все же это давало ему возможность хоть как-то прокормить семью. Пока «Санто Фадо» болтался вокруг закрытых вод Джорджес-банки, Роберто пристально вглядывался в экран эхолота, который превращал поиск рыбы в удовольствие.

Его два старших сына стояли у штурвала, а он, зрелый мужчина сорока девяти лет, согбенный если не духом, то спиной, следил за зеленоватым полем уныло и монотонно попискивавшего эхолота.

Они крейсировали не быстрее двенадцати узлов. Соленый туман, поднятый холодным зимним ветром, оседал ледяной коркой на радарной мачте, виселицах и релингах барабана сети. Время от времени Роберто скалывал эту корку багром. Если дать ей нарасти, траулер вроде «Санто Фадо» под грузом льда может перевернуться.

Роберто отбивал лед с крепления барабана троса, когда тревожно забибикал эхолот. Отколов от барабана последний пласт, Роберто ринулся к экрану, не выпустив из рук багор.

– Мадре! – выдохнул он, невольно употребив восклицание своих предков.

– Что там? – поинтересовался Карлос, старший.

– Иди и посмотри. Посмотри на то, за чем так долго охотились твои предки, но так ни разу и не видели.

Карлос отошел к эхолоту, оставив у штурвала Мануэля. Он был хорошим парнем, этот Мануэль. Надежным. На палубе стоял с детства. Рыбак до мозга костей. Но Роберто знал, что у Мануэля другая судьба, и в тридцать лет ему придется менять профессию. Настолько безнадежно стало положение их рыбацкой семьи.

Экран показывал густое скопление в форме блюдца длиной в милю. Оно состояло из плотно упакованных, синхронно движущихся отметок эхолота.

Роберто показал пальцем на экран и шепнул:

– Треска.

– Так много?

Роберто взволнованно кивнул и показал на другую точку:

– Видишь вон те яркие точки в самом начале? Это самые матерые, разведчики. А все остальные держатся плотной массой внутри этого круга. Так они все время видят друг друга – на случай опасности.

– Интересно. – В голосе парня отчетливо слышалось уважение. Потом он спросил: – Что будем делать?

– Пойдем за ними. Может быть, этот косяк выведет нас к месту, где его можно будет взять, не нарушая закон.

– А такое место есть?

– Это наш последний выход в море. Есть места разрешенные, а есть – не очень. Будем надеяться, что удача улыбнется нам в нашей последней рыбной ловле.

Они направили судно за идущим по дну косяком, ориентируясь только на эхолот. Время от времени стайки трески поднимались на поверхность метать икру. Ближе к полудню, когда зимнее солнце рассеяло дымку, стало видно, как треска выскакивала из воды по всей поверхности вокруг судна. Это было захватывающее зрелище.

– Хотелось бы мне, чтобы Эстебан это видел, – сказал Роберто с сожалением.

Эстебан был его младшим сыном. Этому школьнику вряд ли суждено быть рыбаком или владеть судном, кроме разве прогулочного. Он играл шорт-стопа в команде «Инсмаутские панцири» и часто говорил о профессиональной бейсбольной карьере, но это была мальчишеская мечта, не более того.

Роберто снова сбивал лед, когда Мануэль, сменивший брата у эхолота, позвал:

– Отец, там что-то странное.

Вернувшись к прибору, Роберто увидел, что косяк трески разбегается. Он кивнул головой.

– Они рыщут по дну в поисках пищи. Вероятно, мойвы. – С этими словами он повернулся к рулевой рубке: – Карлос, где мы сейчас находимся?

Тот посмотрел на карту:

– Подходим к Носу.

Роберто поморщился; обветренное загорелое лицо цвета говядины дернулось. Носом называлась восточная часть промыслового района Грэнд-банки, которую Канада объявила своей. В строгом смысле слова Нос не входил в двухсотмильную зону Канады, но канадцы уже выгнали оттуда испанцев, а еще раньше французов, как будто эти воды принадлежали Канаде по закону И свободно гуляющую треску они объявили канадской. Будто у рыб может быть гражданство. Они существуют, чтобы их ловили. Вот и все.

Подняв к глазам бинокль, Роберто оглядел небо в поисках самолетов или вертолетов канадской береговой охраны. Ничего такого не было и не намечалось.

– Так держать! – скомандовал Роберто, связав свой жребий с косяком трески, как когда-то его предки.

Траулер натужно пыхтел, рассекая обледеневшим носом трехметровые волны, словно упрямый бульдог, вцепившийся в кость.

Конечно, косяк не шел прямо. Он вертелся то вправо, то влево. При каждом повороте Роберто тут же менял курс «Санто Фадо».

Косяк неумолимо вел их к Носу.

– Мне это не нравится, – сказал Карлос.

– Малый ход, – отозвался Роберто, которому это тоже не нравилось.

Они уже не были в разрешенных водах. Здесь могли оштрафовать просто по подозрению в попытке забросить сеть, если они пересекли невидимую черту двухсотмильной зоны Канады.

И все же искушение было очень велико. Это их последний выход в море, и богатейший косяк под стареющим корпусом траулера был куда как соблазнителен.

Траулер сбавил ход. Огромное блюдце косяка, обозначенное зелеными огоньками на экране, поплыло вперед, как гигантское живое существо. Показался его задний край.

В этот момент Карлос вытаращил глаза и издал какой-то странный гортанный звук.

– Что случилось? – поинтересовался Роберто.

Вместо ответа Карлос ткнул пальцем в большое продолговатое пятно, плывущее прямо за косяком.

Роберто смотрел, не веря своим глазам.

– Никогда такого не видел, – выдохнул он.

– Что там, отец? – спросил Мануэль из рулевой рубки.

– Это не треска. Слишком длинная.

– Как ты думаешь, сколько она в длину? – полюбопытствовал Мануэль.

– Размером с человека, – ответил Роберто. – И весом с человека. – Голос его дрогнул. – Патриарх, – едва слышно прошептал он, затаив дыхание и не осмеливаясь поверить своим словам.

– Что?

Хриплый голос отца слегка дрожал от волнения.

– Он плавает с треской. И сам – тоже треска, но он не разведчик. И он больше разведчика.

– Бурый дельфин?

– Нет, это треска Патриарх. Рыба, которую уже больше ста лет не видели. – Глубоко втянув в себя обжигающий холодный воздух Атлантики, Роберто Резендес решительно произнес слова, которые обрекли на гибель его сыновей и его самого и были последними словами многих рыбаков во вскоре наступившие времена.

– Я должен поймать его. Должен! Поймать такое чудо – мечта моих праотцов! Мы привезем его живьем как доказательство, что треска возвращается к нашим берегам. Может быть, рыбацкое дело еще и не погибнет.

Роберто бросился к штурвалу, приказав на ходу Карлосу следить за экраном эхолота.

– Вы оба направляйте меня на нужный курс. Мы будем преследовать этот косяк до тех пор, пока он не остановится пастись, а потом накроем его сетью.

– Где мы сейчас? – спросил Карлос.

– Не важно. Это чудо! И это важнее, чем одна лодка, или одна семья, или даже то, что какая-то там страна объявила своим кусок холодной и серой воды.

Следуя за косяком, они вошли глубоко в воды Носа. Здесь запрещалась ловля трески рыбакам Новой Шотландии и Ньюфаундленда, для которых это было средством к существованию, а на суда из других вод ограничений не было. Эдиктом канадского Департамента рыбного хозяйства более сорока тысяч человек были выброшены с работы. Сорок тысяч, которые глядели на сохнущие сети, пока другие брали то, что они не могли. Роберто знал их как людей честных и работящих. Он понимал их положение. По нему самому ударил запрет на ловлю возле Джорджес-банки. Тяжелая жизнь.

Покуда они не забросят в воду сеть, наказанием может быть лишь небольшой штраф. А может быть, все и так обойдется. И если море будет чисто, то они успеют дважды забросить сеть. А если повезет, то удастся вытащить и Патриарха. Его он съест сам со своей семьей, как только чиновники убедятся своими недоверчивыми глазами.

Глубоко в водах Носа треска подняла косяк мойвы. Рыбешка пряталась на дне. Почуяв приближение хищника, похожие на пескарей рыбки разлетелись в стороны облаком, треска налетела на них стрелами, и серо-зеленая вода вскипела.

– Самый малый! – крикнул Роберто. – Бросить сеть!

С угрюмой решимостью они занялись тралом. Трал с крупной оранжевой ячеей – так требовали новые правила, чтобы сеть не задерживала рыбью молодь, – полетел за корму. Двухсоткилограммовые дубовые распорные доски со стальной рамой привязали к массивным П-образным сооружениям, называемым виселицами, и тоже бросили в воду.

– Полный вперед! – приказал Роберто.

Траулер вздрогнул и увеличил ход.

С огромных катушек сматывался трос, сеть вздулась колоколом и открылась, подобно огромной всепоглощающей паутине. Трал исчез из виду. Там, внизу, распорные доски разойдутся, открывая вход в сеть для ничего не подозревающей рыбы.

Впереди на воде уже показалась кровь. И кусочки рыбы. Скоро море оживет в кипении и охоте. Закон моря. Крупная рыба ест мелкую, а человек ест и ту, и другую.

Сеть, как ячеистая пасть, приближалась к косяку, когда откуда ни возьмись появилась огромная рыбоперерабатывающая плавбаза.

Она была серая. На фоне серого моря и уныло-серого неба она казалась призраком, олицетворением серой зимы.

Взвыла туманная сирена, заставившая Роберто вскинуть голову.

– Мадре! – едва слышно прошептал он. Схватив бинокль, он прочел название судна. – «Арен сор».

– Квебекцы! – растерянно пробормотал он. Они редко выходили в открытое море, предпочитая ползать в знакомых водах реки Святого Лаврентия. К тому же они не ладят с Оттавой. Может быть, еще все обойдется.

Но почти сразу в УКВ-рации для связи с берегом затрещал повелительный голос с плавбазы.

Они окликали по-французски. Только по-французски. Роберто понял лишь название своего траулера, исковерканное до неузнаваемости.

Он нервно схватил микрофон:

– "Арен сор", я не говорю по-французски. Кто-нибудь из вас знает английский?

В ответ снова послышалась угрожающе непонятная французская речь, перемежающаяся громом радиопомех.

– Я повторяю, «Арен сор», я не понимаю по-французски. Кто из вас говорит по-английски?

Похоже, что таких на судне не было. Громадная махина плавбазы медленно надвигалась на «Санто Фадо».

Спрыгнув на палубу, Роберто присоединился к сыновьям.

– Обрубать тросы? – обеспокоенно спросил Мэнни.

Роберто колебался. Это был последний замет. И все равно не хотелось терять дорогой трал. А главное – мерзко было расставаться с надеждой поймать Патриарха.

– Подожди. Еще есть время.

Он метнулся к эхолоту и глянул на отметки.

Рыбы остервенело жрали. Экран кипел зеленоватыми пятнами. Смешались треска и мойва, но не было сомнений, кто здесь хищник, а кто жертва.

Трал медленно сметал в хвостовой мешок и треску, и мойву. Как и должно было быть.

Роберто поискал глазами Патриарха. Сначала он его не заметил, отчего возросла надежда, что рыба уже в сети.

Вдруг он возник в поле зрения. Эту отметку нельзя было не узнать. Странно, но рыба-гигант плыла через кипящую массу рыб, направляясь к какой-то отдаленной цели. Она, что ли, не голодна?

Гигант проплыл по прямой через весь косяк и исчез за пределами экрана.

Роберто посмотрел в ту сторону, куда направилась эта рыба. Там была плавбаза. Странно. Треска никогда не плывет по прямой, разве что преследует добычу.

Тяжело вздохнув, он осознал, что упустил возможность, которая бывает раз в жизни.

– Отдать сеть! – заорал он, чувствуя, что слова застряли в горле.

Оба сына бросились к стопорам лебедки и дернули их со злостью и с силой. Барабаны завертелись, тросы хлестнули и скрылись за кормой.

Последняя бухта троса исчезла в холодной негостеприимной Атлантике, и Роберто Резендеса охватила глубокая печаль. Вот так закончился последний замет «Санто Фадо». Недостойно.

* * *

Все последующие события разворачивались с ужасающей быстротой.

С плавбазы спустили два серых баркаса. Они направились к «Санто Фадо». Еще можно было попытаться удрать, но Роберто решил, что это было бы неразумно. Не было доказательств, что он что-нибудь нарушил. Подозрения – конечно, но доказательств – никаких. Трал уже на дне.

Когда баркасы подошли поближе, Роберто и его сыновья с удивлением уставились на сидевших в них людей. Их лица были неестественно белыми. И еще на этих лицах были странные вертикальные голубые линии, образовывавшие симметричный узор вокруг носа.

Роберто припомнил, что рыбаков из Новой Шотландии называли «синеносыми», потому что краска с перчаток переходила на носы, которые часто приходилось вытирать на холоде. Но рыбаки на баркасах Новой Шотландии не красили лица белой краской и не называли свои суда французскими именами.

Лишь когда баркасы подошли к их судну с обоих бортов, стало ясно, откуда эта белизна.

Это был самый натуральный грим. И голубые полоски, образовывавшие завитки, – тоже. Сперва Роберто подумал, что этот орнамент означает рыбу. Это было естественно – рыба была смыслом всей то жизни. Но этот орнамент не был рыбой. Слишком разукрашено. Иногда таким орнаментом покрывают чехлы оружия. У этого орнамента Роберто не знал ни названия, ни значения. Только что-то знакомое в нем было.

– Зачем они так себя разрисовали? – удивленно прошептал Карлос.

– Для защиты от холода, – ответил Роберто, думая, что это может быть правдой. Какая может быть другая причина?

Лодки ткнулись носами в корпус старого траулера и зачалились. Роберто приказал сыновьям помочь. Сам он стоял на качающейся палубе, дрожа в непромокаемых оранжевых штанах и резиновых сапогах, накинув на голову капюшон тускло-серой штормовки. Он все еще думал о Патриархе, которого чуть не поймал.

– Кто из вас говорит по-английски? – обратился он к первому из белолицых, поднявшихся на палубу.

Кажется, никто. Вместо ответа они извлекли пистолеты и направили на рыбаков.

– Вы инспектора канадской рыбоохраны? – нервно спросил Роберто, зная, что иногда рыбоохрана действует под прикрытием.

Ответа не последовало. Даже по-французски. Странно. И лица странные, с этими синими клоунскими ртами и жирно наведенными носами, от которых отходили на белые щеки стрельчатые крылья.

– Это судно Соединенных Штатов, – сообщил Роберто, подумав, что вдруг из-за испанского имени на корме их приняли за испанцев. Даже сейчас, два года спустя после так называемой Палтусовой войны, отношения между Канадой и Испанией были весьма натянутыми.

Не говоря ни слова, разукрашенные матросы стали подталкивать их к лодкам. Правда, при этом слышалось какое-то невнятное ворчание. Может быть, даже на французском, но Роберто не был в этом уверен. Слишком мало он знал этот язык.

Молча кивнув сыновьям, он повел их к ожидающему баркасу.

– Мы должны повиноваться этим людям, потому что мы в их территориальных водах, – просто сказал он.

Вскоре их доставили к плавбазе. Один из матросов остался на «Санто Фадо». Если их траулер арестован, хлопот не оберешься. Такое уже случалось, когда шла свара из-за палтуса. Ловцы морских гребешков теряли суда из-за незаконного промысла. Им их так и не вернули.

Когда они подходили к «Арен Сор», Роберто заметил что-то в воде. Оно было похоже на устремившуюся к цели акулу. Или дельфина. Но вода была слишком холодна для дельфина.

И тут его поразила внезапная догадка: торпеда! Белый пенистый след стрелой мчался к огромному судну.

Роберто попытался что-то сказать, показать пальцем, но в ответ получил хмурый взгляд и взмах стволом пистолета. Что-то было неестественное в полном молчании этих белолицых.

Роберто стал отсчитывать долгие секунды до взрыва.

Да, это могла быть только торпеда. И она быстро приближалась. Тускло поблескивал в серой воде металл. На вид она была длиной с человека. Или Патриарха, подумал он. Нет, это невозможно. У трески серебристая кожа. К тому же эта штука идет, как машина.

Три секунды, продолжал отсчитывать про себя Роберто. Две. Одна...

Белая стрела шлейфа воткнулась в борт судна чуть пониже ватерлинии.

Взрыва не последовало. И удара тоже. Вообще ничего. Пенный след вошел в борт судна и исчез.

Может быть, действительно бурый дельфин, играя, поднырнул под судно.

Роберто вновь вернулся мыслями к собственному тяжелому положению. Когда баркас подошел к плавбазе, со шлюпбалок спустились тросы и баркас втянули в грузовой люк, который тут же захлопнулся.

Их отвели в вонючий трюм, где вытряхивали рыбу из сетей, тут же разделывали и замораживали.

Даже на взгляд потомственного рыбака Роберто Резендеса, зрелище было отвратительное. Огромный перерабатывающий завод. Вот почему нет трески. Такое судно за день сжирает целый косяк, выплевывая консервы для кошек и рыбные палочки.

Такое судно принадлежит компании. Ни одной рыбацкой семье оно не по карману.

– Вот поэтому, – шепнул он сыновьям, – у нас и нет будущего.

Рыбу чистили – потрошили и разрубали пополам – на конвейерах в охлаждаемых отсеках. От вони рыбьих внутренностей в и без того спертом воздухе трюма могло стошнить.

Проходя мимо иллюминатора, Роберто улучил момент и взглянул на шероховатую поверхность моря. Там, в холодной зеленовато-серой воде Атлантики, он увидел, как волны заливают ржавый нос «Санто Фадо». Именно так. Он застыл, но его толкнули вперед.

Выглянув в следующий иллюминатор, Роберто не увидел и следа своего траулера. Только одинокий баркас уходил с того места, где Роберто оставил свое единственное средство существования.

Возможно ли это? Они действительно потопили траулер? Не может быть! Роберто ничего не сказал, но все его тело охватило холодным потом, а живот скрутило уже не от невыносимой вони, а от страха за свою жизнь – и жизнь своих сыновей.

Их привели в обитое сталью помещение, пол которого был устлан рыбьей чешуей и зловонными внутренностями. Роберто знал, что это такое. Из этой падали делают рыбную пасту «сусуми». Может быть, прямо здесь. Потом ее продают как еду для кошек.

Дверь захлопнулась. Дурной признак. В таком помещении не допрашивают.

– Я хотел бы объяснить... – начал Роберто.

Его слова остались без внимания. Рабочие в ярко-оранжевых куртках и черных резиновых сапогах длинными вилами подбирали внутренности и сбрасывали в чан. Там вращались какие-то острые лопасти или что-то в этом роде. Они гудели, перемалывая костистую рыбу, чтобы кости стали мелкими, мягкими и удобоваримыми.

– Мы не брали треску. Мы выслеживали Патриарха. Понимаете?

Роберто повторил слово «треска» и освященным веками жестом показал ее длину. Разумеется, размаха его рук не хватило показать размер трески, за которой он следил на своем эхолоте.

Белолицые громко засмеялись. Рыбацкая байка. Они решили, что он рассказывает рыбацкую байку. Это было ясно.

Роберто стал лихорадочно вспоминать португальский в поисках общих слов, которые мог бы понять француз. В этих языках было много общих корней. Может, хоть так они смогут понять его. Можно еще договориться с этими людьми, пока еще ничего не случилось. Он вспомнил французское название трески и сам удивился, что помнит.

– "Морю", – неуверенно пролепетал он, ковер кая произношение.

Один из рабочих показал рукой на чан, где перемешивалась рыба.

– "Пуассон ша", – ответил он. В голубой улыбке появилась красная щель – будто скумбрию взрезали.

– А?

– "Пуассон ша".

Улыбка стала шире, красные десны и раскрытые губы гротескно выделились на фоне белого грима.

– Рыба-кот! – воскликнул Роберто. – Да, рыба-кот. Понимаю.

Но он ничего не понимал. При чем тут рыба-кот? В холодных водах Атлантики ее не ловят. Это пресноводная рыба. Что они называли «рыба-кот»?

И тут его внезапно осенило. Это не рыба-кот. Рыба для кошек! Они делают пищу для кошек! Это они и хотели сказать.

На обветренном лице Роберто Резендеса отразилось облегчение, и он глуповато улыбнулся.

Именно в этот момент двое подошли и выпотрошили Карлоса. Это случилось с ошеломляющей быстротой.

Двое белолицых. Они шагнули вперед, взмахнув длинными рыбацкими ножами, и один всадил лезвие в ничего не подозревающего Карлоса справа, а другой – слева. В живот. В самый низ. Ножи соприкоснулись с глухим лязгом глубоко в кишках старшего сына Роберто Резендеса, и Роберто вскрикнул вместе с Карлосом. Как стереозвук.

Одновременно с ними вскрикнул Мануэль. Взметнувшееся лезвие ножа отделило ему нос. Он упал у ног своего владельца, абсолютно не изменив формы. Мануэль побежал. Точнее, попытался.

Кто-то поддел его крюком, как рыбу. Шестом с крюком на конце, за спину. Как рыба, Мануэль рухнул на грязный пол и забился, когда гарпун пронзил его беспомощное тело. Острие издало невыносимый скрежещущий звук, скользя по живой кости.

Старший Резендес, подняв пудовые кулаки, уже бросился на защиту сыновей, когда двое с рыбацкими ножами выдернули их и повернулись к нему.

Лезвия были красны от крови Карлоса. Роберто смотрел, не веря своим глазам. Это кровь его сына на этих ножах. Его кровь. Кровь, которая веками текла в жилах рода Резендесов. А эти... эти сумасшедшие французы пролили ее с такой легкостью, будто рыбу потрошили.

С перекошенным лицом Роберто рванулся схватить ножи. Они были остры, но его гнев острее. Он выкрикивал проклятия, которые опасался произносить вслух даже его дед. Он проклинал этих мясников, когда его твердые пальцы схватились за окровавленные клинки, а белолицые выдернули их, оставив на ладонях Роберто кровь – кровь его сыновей или его собственную. Не важно. У них была одна кровь, и он отдаст ее всю, чтобы отомстить за свою семью.

Лезвия плясали и рубили воздух, рассыпая на каждом взмахе капельки крови. Несколько их попало на лицо Роберто. Ему в глаза. Их стало жечь. Он чувствовал вкус крови сквозь плотно сжатые зубы и осыпал своих врагов мерзкими португальскими ругательствами, которые они не понимали и не могли понять, потому что говорили только на дурацком французском.

Лезвия с тупым звуком врубались в тело Роберто Резендеса, отсекая куски, как топоры от бревна, только из этого бревна хлестала кровь. Сыновья его лежали на полу в смертной муке, а он пытался ударами рук и ног достать белолицых палачей, а те подскакивали и отскакивали, отхватывая куски его плоти.

Конец для него наступил тогда, когда один сделал отвлекающее движение, а второй скользнул в сторону и двумя умелыми взмахами ножа отсек бицепс.

Он тут же отскочил назад, держа на острие окровавленного ножа кусок мяса, который только что был плотью Роберто, и метнул его назад через плечо. Мясо плюхнулось в чан, пустив облако клюквенного сока, и тут же было поглощено бурлящей массой.

Теперь Роберто знал свою судьбу. Он станет едой для кошек. Его никогда не найдут, даже никто не узнает о его участи. О судьбе его сыновей. Ни Эсмеральда, ни Эстебан. Ни внуки, которые когда-нибудь родятся, чтобы носить имя Резендес.

– Зачем вы это делаете? – вскрикнул Роберто.

Ножи нашли его живот и глотку, и в последний момент Роберто Резендес понял, что чувствует рыба, исторгнутая из родной среды, когда какие-то странные твари потрошат ее для неизвестной цели.

Эта последняя его мысль была особенно горькой. Он – человек. Он стоит на вершине пищевой цепи. Это абсурдно – быть убитым, чтобы накормить собой ленивых кошек где-то за тридевять земель. Пусть эти кошки сами охотятся на рыб и добывают себе пищу. Пусть едят рыбу, а не португальцев.

В последний момент жизни ему вспороли живот. Он уже не мог сопротивляться. Послышался мерзкий звук рвущейся мышечной ткани, как будто буря рвет парус. Роберто смотрел, как полетели в чан с рыбными отходами серые скользкие петли, которые были его кишками.

«Санта Мария, – взмолился он. – Взываю к тебе – пошли на землю мстителя. Потому что я ничем такого не заслужил. Я только ловил рыбу».

В последнее мгновение он заплакал. И потом слился с рыбами, которые стали его судьбой – как были всю его жизнь.