Текст книги "Быстрее молнии. Моя автобиография"

Усэйн Болт
Быстрее молнии: моя автобиография

Usain Bolt

Faster than lightning. My story

Книга написана в соавторстве с Мэттом Алленом

© Usain St. Leo Bolt, 2013

© Лоленко А., перевод, 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Глава 1. Я пришел в этот мир, чтобы бегать

Трасса 2000, Виньярд Толл, Ямайка

29 апреля 2009 года

Я вцепился в руль, когда мой «BMW M3 Coupe» перевернулся раз, потом второй, потом третий. Крыша машины отскочила и упала в канаву. Переднее стекло разбилось, выскочили подушки безопасности. Бах! Капот с хрустом смялся при столкновении с землей.

Было уже тихо, когда я осознал, что произошло. Наступила сверхъестественная тишина, сравнимая с напряженными и волнительными секундами на стартовой линии перед крупными забегами. Ш-ш-ш-ш! Ее нарушали только барабанящий дождь и постукивающая сигнальная лампочка. Это была, наверное, единственная вещь, которая до сих пор работала. Моя машина была смята в лепешку, а из двигателя шел дым.

В стрессовых ситуациях в сознании происходят просто сумасшедшие вещи. Я чувствовал, что что-то не так, но мне понадобилась пара секунд, чтобы понять: я вверх ногами, и ремень безопасности – единственная вещь, удерживающая меня на месте. Было очень странно искать раны на голове, руках, ногах, ступнях. К счастью, когда я потянулся, то не почувствовал никакой боли и аккуратно проверил все свои мышцы с ног до головы.

«Ух ты, я в порядке», – подумал я. Я в порядке…

Через долю секунды авария пронеслась у меня в голове, и – о Господи! – все оказалось плохо. Я ехал по сельской местности с двумя девушками, моими подругами из Кингстона. В тот день вечером «Манчестер Юнайтед» должен был играть в полуфинале Лиги чемпионов, и я так спешил посмотреть матч по телевизору, что пока мы ехали по ухабистым сельским дорогам близ Трелони, моего родного округа в северо-западной части Ямайки, я думал только об игре. Я сильно рисковал: время от времени слишком выжимал педаль газа, а один раз мы даже чуть не врезались во встречную машину. Она как раз обгоняла фургон, и, когда сворачивала в сторону, водитель не заметил нас, мы разъехались буквально в нескольких сантиметрах друг от друга.

Я посмотрел на девушку на пассажирском сиденье. Казалось, она спала.

«Как можно расслабляться на подобных дорогах?» – подумал я.

Заметив, что она не пристегнута, я слегка подтолкнул ее локтем, чтобы разбудить.

– Послушай, пристегнись, – сказал. – А то в следующий раз, когда я резко заторможу, ты вылетишь вперед.

Мы съехали с проселочной дороги и направились по трассе 2000 к западу от Кингстона. Дороги Ямайки там более гладкие, и я наслаждался урчанием мотора и энергией колес, когда вдруг из ниоткуда впереди мелькнула вспышка, затем – громкий удар грома. Мы попали в сильнейшую тропическую грозу. Вжик! Неожиданно полил дождь, и капли застучали по стеклу, поэтому я включил дворники и прочистил тормоза, почувствовав, что скорость немного снизилась. Шины шипели, когда мы проезжали по глубоким лужам.

Всякий раз, когда шел дождь, я сбрасывал скорость ради безопасности. Машина была подарком спонсора за три золотые медали, выигранные на Олимпийских играх 2008 года, и я совсем недавно научился управлять таким мощным двигателем в специальной водительской школе на известном треке в Нюрбургринге. Я знал, как машина ведет себя на ровной поверхности, и понимал, что если переключу передачу на меньшую, компрессия машины естественным образом снизит скорость, но резкое торможение заблокирует колеса и заставит машину вращаться. И тогда я передумал, сдвинув ногу со сцепления в сторону.

Я был босиком – мне нравилось так водить машину, – и система автоматического контроля пробуксовывания находилась рядом с моей ногой, а несколькими днями ранее случилась забавная вещь: двигаясь на своем сиденье, я случайно задел кнопку, и шины немного потеряли управление на гудронированном шоссе. И на этот раз, сконцентрировавшись на дожде и дороге, я неосознанно сделал ту же ошибку и нажал на TRC кнопку ВЫКЛ. А дальше случилась чудовищная авария, которая чуть не стерла меня в порошок.

Я почувствовал небольшую тряску машины: тело должно потряхивать на скорости 80 миль в час.

79…

78…

77…

Моментально выделился адреналин, как будто должно было случиться что-то плохое. Это легкое дрожание и вибрирование были признаком того, что машина вышла из-под контроля. Это было уже не вождение, а езда на водных лыжах.

76…

75…

74…

Эй ты, успокойся!

Грузовик выскочил навстречу мне, взметая искры из-под колес, словно десятки разорвавшихся пожарных гидрантов. Он мчался быстро, и, когда проносился мимо нас, следом вплотную выскочила другая машина. Бах! В мгновение ока мою машину закрутило, управление вышло из-под контроля, и я заскользил по дороге, словно хоккейная шайба по льду. Я ничего не мог поделать. Я чувствовал, как мое тело вдавилось в сиденье, а перегрузка мотала его из стороны в сторону. Девушка рядом со мной проснулась. Ее глаза широко раскрылись, и она громко закричала:

«А-а-а-а-а-а-а!»

Машина понеслась по тропинкам, и я видел, как она слетела с главной дороги. Не самая приятная вещь наблюдать, как от тебя удаляется дорога, а впереди виднеется канава. И вот тогда я понял, что сейчас произойдет с нашими задницами. Я уперся одной рукой в крышу, подготавливая себя к удару, и крепко сжал руль другой в отчаянной попытке как-то восстановить контроль над машиной.

Оно приближается, приближается… О боже, неужели это оно?

Я с ужасом думал о том, что машину могло подбросить вверх, а потом закружить с новой силой.

«Пожалуйста, не переворачивайся, – просил я, – только не переворачивайся!»

Мы перевернулись.

Мир полетел вверх тормашками. Я чувствовал себя одеждой для тренировки в работающей стиральной машинке, вращающейся снова и снова. В переднем окне мелькали деревья, небо, дорога. Деревья, небо, дорога. Деревья, небо, дорога… Затем мы с грохотом свалились в канаву. Все накренилось вперед, и я оказался вверх ногами. Надулись подушки безопасности, и по всей машине раздался звон: вниз полетели ключи, монеты, мобильники – а затем наступила странная тишина, зловещее спокойствие, когда ничего больше не тряслось и не громыхало, только постукивали индикатор поворота и капли дождя за окном.

Я был жив. В общем-то, мы все были живы.

«О, ты цел и невредим», – подумал я, с трудом открывая дверь.

Но только Бог знал, как и почему.

Иногда люди рассказывают о том, как у них навсегда поменялся образ мышления после опасных ситуаций и смертельных происшествий. Для меня авария на трассе 2000 была как раз таким моментом, после нее я уже не мог смотреть на мир так же, как прежде. Мы выжили. Но каким образом? Все были ошеломлены аварией, особенно после того, как машина трижды перевернулась.

Все понимали, что превышение скорости – моя вина, но я не ожидал, что быстрая езда и лошадиные силы могут убить, и через несколько часов после аварии все еще переживал эмоции везучего водителя, выжившего в аварии. Мне было стыдно перед своими друзьями, которые получили синяки и ссадины. Я испытывал стресс, трепетал, меня одолевали мысли, что я чуть не стал причиной смерти людей, я постоянно прокручивал в голове, что ехал слишком быстро, колеса вышли из-под контроля, и на скорости 70 миль в час меня подбросило вверх, а затем снесло в канаву.

Правда заключалась в том, что я должен был погибнуть. Все газеты назавтра пестрели бы ужасными заголовками:

«Всемирно известный легкоатлет ушел в расцвете своей славы». «САМЫЙ БЫСТРЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ ПОГИБ». «Золотой олимпийский чемпион и мировой рекордсмен на 100, 200 и 4х100 метров прожил короткую жизнь и погиб молодым».

Я давно разгадал замысел Бога – оставить меня целым и невредимым, чтобы следовать пути, который он избрал для меня, когда я еще ребенком бегал по лесу на Ямайке. Теперь моя теория подтвердилась.

То, что я остался жив, было чудом. Все части тела были в порядке, нигде ни синяка, ни ссадины, только порезы от колючек. Несколько длинных шипов срезали мне кожу на голых ногах, пока я выбирался из-под обломков, и раны были достаточно глубокими, но все эти повреждения казались такой малостью по сравнению с тем, что могло случиться.

«Серьезно? – подумал я, когда приехал домой из больницы на следующий день. – На мне нет ни одной царапины – как такое могло произойти?»

Спустя недели, когда ужас случившегося немного притупился, я взглянул на фото своего покореженного автомобиля, и что-то внутри меня вдруг случилось. Что-то огромное. Это было понимание, что моя жизнь была кем-то спасена, и, скорее всего, не производителем подушек безопасности или заранее пристегнутым ремнем. Какая-то высшая сила сохранила мне жизнь. Божественное Провидение.

Я счел аварию посланием небес, знаком того, что выбран, чтобы стать Самым Быстрым Человеком на Земле. Я давно разгадал замысел Бога – оставить меня целым и невредимым, чтобы следовать пути, который он избрал для меня, когда я еще ребенком бегал по лесу на Ямайке. Теперь моя теория подтвердилась. Я всегда знал, что все в жизни происходит не просто так, потому что моя мама верила в Бога. Эта вера становилась для меня все важнее по мере того, как я взрослел, поэтому в моем сознании автокатастрофа была сообщением и предупреждением, божественными словами, вспыхнувшими большими неоновыми огнями.

«Эй, Болт, – я словно читал эти слова. – Я подарил тебе такой талант, со всеми победами и мировыми рекордами, поэтому хочу предостеречь тебя. Отнесись к происшедшему более серьезно. Води машину аккуратнее. Береги себя».

И знаете что? Он оказался прав. Тот, Кто Наверху, преподнес мне бесценный подарок. Мои глаза раскрылись: на мне лежала рука Бога, Он привел меня в этот мир, чтобы бегать – бегать быстрее, чем все другие атлеты.

И это были отличные новости.

Глава 2. Походка чемпиона

Я жил ради крупных чемпионатов, и именно для этого мне была дана жизнь. Обычно в гонке я завожусь и стремлюсь выиграть, потому что во мне сидит чертовски сильный дух соперничества. Он проявляется на крупных спортивных соревнованиях, когда надо выиграть золотые олимпийские медали и стать мировым рекордсменом. В эти моменты я напорист и целеустремлен, а в остальное время психологически совершенно спокоен. Настоящая моя страсть рождается по-другому. Дайте мне большую сцену, битву, вызов, и тогда со мной что-то происходит. Я становлюсь настоящим. Я расправляю спину и двигаюсь на несколько секунд быстрее. Я разогреваю сухожилия, чтобы выиграть гонку. Поставьте передо мной большие преграды, например, олимпийский титул или агрессивного противника, такого как спринтер с Ямайки Йохан Блейк, и я завожусь – во мне просыпается аппетит.

Школа Вальденсия в Шервуде, деревеньке в округе Трелони, стала первой ареной моего успеха. Я был долговязым восьмилетним ребенком, чересчур энергичным и постоянно ищущим приключений. Забавно, что, хотя я бегал чертовски много, мой потенциал бегуна впервые заметил один из моих учителей – мистер Дейвер Нугент, который был пастором и школьным фанатиком спорта. Уже тогда я быстро бегал и любил крикет, но даже не подозревал, что могу сделать что-либо иное со своей скоростью, кроме как играть в шары. Однажды, когда мы проводили матч на школьном поле, мистер Нугент отвел меня в сторону. На днях было намечено спортивное мероприятие, и он хотел узнать, не выступлю ли я в соревновании по бегу на 100 метров.

Я пожал печами. «Может быть», – сказал я.

С первого класса на Ямайке все занимаются спортом и бегают наперегонки, но тогда я не был самым быстрым ребенком в школе. В Вальденсии был другой мальчик, по имени Рикардо Геддес, который бегал быстрее меня на короткие дистанции. Мы гонялись друг за другом по улицам или на спортивном поле ради забавы, и, хотя мы ничего не ставили на победу, состязательный азарт подсказывал мне принимать эти забеги всерьез. Каждый раз, когда он меня обыгрывал, я буйствовал или даже плакал.

Дайте мне большую сцену, битву, вызов, и тогда со мной что-то происходит. Я становлюсь настоящим.

– Эй, я это так не оставлю! – вопил я каждый раз, когда он подводил меня к воображаемой ленточке финиша.

Самой большой проблемой для меня тогда было то, что я не мог начать спринт достаточно быстро. Я стартовал целую вечность. Хотя я был слишком юн, чтобы понимать механику гонки, уже тогда чувствовал, что мне мешает слишком большой рост. Чтобы избавиться от воображаемых блоков, мне требовалось больше времени, чем невысокому ребенку. Я чувствовал прогресс и догонял Рикардо, только если мы бежали на более длинное расстояние, скажем, 150 метров, но на 60-метровке у меня не было шансов.

Но мистер Нугент считал по-другому.

– Ты можешь стать спринтером, – сказал он.

Я не воспринял это всерьез и просто выбросил из головы.

– Я же вижу твою настоящую скорость при разбеге в игре в кегли – сказал он. – Ты быстр, очень быстр.

Но он меня не убедил. За исключением моих гонок с Рикардо, спортивное поле и дорожки не интересовали меня. Мой отец Уэлсли был помешан на крикете, как и все мои друзья. Мы практически только об этом и говорили. Никто и не помышлял о стометровках или длинных забегах в школе, хотя я замечал, что некоторые взрослые в Трелони увлекались этим. Самым большим удовольствием для меня было добежать до крикетной калитки. Быстрый бег был всего лишь инструментом, чтобы обыграть бэтсмена, так же как мой рост и сила.

А затем мистер Нугент стал действовать хитростью. Он просто подкупал меня едой.

– Болт, если ты обгонишь Рикардо на школьном спортивном забеге, я угощу тебя обедом, – говорил он, зная, что истинный путь к сердцу мальчика лежит через его желудок.

«Вау, этот паршивец, кажется, серьезно!» Комплексный обед был серьезной взяткой: он состоял из сочной куриной грудки, жареного сладкого картофеля, риса и гороха. Вот так неожиданно появился стимул – приз. Мысль о вознаграждении будоражила меня тогда так же, как в дальнейшем на крупных чемпионатах. Так я оказался в преддверии своей будущей звездной жизни.

И вот представился случай сразиться двум сильным бегунам Вальденской школы, и ничто не мешало мне победить.

– Хорошо, мистер Нугент, – сказал я, – ну, если так…

День спорта был важным событием в Вальденсии – типичной сельской начальной школе Ямайки. Ряд небольших одноэтажных строений находился на вершине холма, окруженного тропическим лесом. Кокосовые деревья и дикие кустарники росли вокруг этих зданий, потолки классов были сделаны из помятого олова, а стены выкрашены в яркие цвета – розовый, синий и желтый. У нас было спортивное поле с воротами, площадка для крикета и беговой трек, который представлял собой ухабистую лужайку, маркированную черными полосами, выжженными на земле газолином. У финишной черты была будка. В день гонок мне казалось, что вся школа вышла на лужайки, чтобы поддержать бегунов.

Победа была похожа на взрыв, это были острые ощущения. Радость, свобода, удовольствие – все обрушилось на меня разом. То, что я пришел первым, было мощно, особенно в столь крупном мероприятии, как гонки в День спорта в школе, – эта победа официально сделала меня самым быстрым ребенком в Вальденсии.

Мое сердце бешено колотилось, и это событие казалось мне столь же значимым, что и финал Олимпийских игр. Но когда мистер Нугент крикнул: «Вперед!», со мной произошло что-то невиданное. Я быстро вскочил и промчался через весь трек, подстегиваемый идеей своих первых соревнований. Впервые я слышал, как Рикардо бежит за мной. Он тяжело дышал, но я его не видел, а я знал еще с наших уличных гонок, что это было хорошим знаком. По мере того как мелькала дорожка, я вообще перестал его слышать, что было еще лучше. Мои более длинные шаги позволили мне оторваться на приличное расстояние, и через 100 метров меня уже не было видно. Рикардо не было около меня. К тому моменту, как я достиг финишной ленточки, я уже оторвался от него на много метров. Вот так я принял участие в своих первых больших гонках.

Бах! Победа была похожа на взрыв, это были острые ощущения. Радость, свобода, удовольствие – все обрушилось на меня разом. То, что я пришел первым, было мощно, особенно в столь крупном мероприятии, как гонки в День спорта в школе, – эта победа официально сделала меня самым быстрым ребенком в Вальденсии. Впервые эйфория от крупных соревнований заставила меня воспринять бег серьезно. До мировых рекордов и золотых медалей было еще далеко, но моя победа над Рикардо подтолкнула меня вперед. Я стал чемпионом и, когда бросился на землю после финишной черты, уже точно знал одну вещь: быть первым – хорошо.

В моем доме есть старая фотография, я смеюсь каждый раз, когда на нее смотрю. На фото мне примерно семь лет, и я стою на улице рядом со своей мамой Дженнифер. Даже тогда я уже был практически с нее ростом, да и смотрюсь долговязым в узких черных джинсах и красной футболке. Я крепко сжимаю мамину руку и наклоняюсь к ней с таким выражением лица, что сразу понятно: «Чтобы добраться до меня, вам сначала придется иметь дело с ней!» Это было счастливое время.

Я был маминым сыночком тогда, остаюсь им и сейчас, а плакал я единственный раз в жизни, когда что-то огорчило мою маму. С отцом мы были друзьями, я его сильно любил, но между мной и мамой была особенная связь, может быть, потому что я был ее единственным ребенком, и она меня сильно избаловала.

Моим домом был Коксит, маленькая деревенька близ Вальденсии и Шервуда, и, надо признаться, это было чудесное место, окруженное пышными деревьями и дикими кустами. В округе жило не так уж много людей: на каждые сто метров приходилось одно или два жилища, и наш старый дом был простым одноэтажным строением, взятым отцом в аренду. Ритм жизни был очень медленным. Машины проезжали через деревню редко, и дороги были практически пустыми. Что-то похожее на пробку возникало тогда, когда на улице собиралось несколько друзей на машинах.

Представить, насколько деревня была уединенной, можно, зная, что раньше этот район назывался Округ Борьбы и здесь была оборонительная крепость Ямайки, в которой в 1700-х годах жили мароны – беглые рабы из Вест-Индии. Мароны использовали район как базу и нападали на английские форты в колониальное время. Если не учитывать суровый образ жизни маронов, то Коксит и Шервуд можно было бы считать благословенными местами. Погода здесь всегда стояла отличная, солнце было жарким, и даже если небо иногда заволакивало тучами, то ненадолго. Я помню, что мы называли дождь «жидким солнцем».

Несмотря на прекрасный климат, туристы здесь бывали редко, и во всех туристических проспектах писали примерно одно и то же: «Эй, вы можете добраться туда только на машине, при этом дорога оставляет желать лучшего: она петляет сквозь бурную растительность и вся в рытвинах. С одной стороны дороги течет быстрая река, а с другой стороны раскинулись густые джунгли, остерегайтесь полоумных куриц, которые так и норовят попасть под колеса. Через 30 минут пути вы попадете в Коксит, маленькую деревеньку в долине… Однако это стоит усилий. Место райское».

Вы не удивитесь, если узнаете, что мой детский образ жизни напрямую связан с тем, что я стал олимпийской легендой. Приключения ждали меня повсюду, даже в собственном доме, где я носился с того момента, как встал на ноги, потому что был самым гиперактивным ребенком на свете. А еще сложно представить, но я родился очень крупным – девять с половиной фунтов. Я был таким тяжелым, что, как рассказывал мне папа, нянечки в роддоме даже шутили по поводу моих размеров.

«Боже, похоже на то, что этот ребенок уже давно ходит по земле», – говорили они, поднимая меня.

Если физические параметры были первым подарком от Того, Кто Наверху, то вторым стала моя неуемная энергия. Я был очень быстрым с самого рождения. Я не прекращал двигаться и, как только научился ползать, начал все исследовать. Ни диван, ни комод не остались вне зоны недосягаемости, а излюбленным моим предметом стал спортивный комплекс. Я не мог спокойно сидеть и стоять на одном месте дольше секунды. Я все время что-то делал, куда-то лез, и моим родителям было очень сложно справляться с моим напором. И однажды, после того как я в очередной раз ударился об дверь или во что-то врезался, родители повели меня к врачу, чтобы выяснить, что со мной не так.

– Мальчик все время двигается, – сказал папа. – У него слишком много энергии. Возможно, с ним что-то не так.

Врач сказал, что мое состояние называется гиперактивностью и пока ничего нельзя сделать, остается только ждать, когда я это перерасту. В то время моя активность создавала для родителей серьезные проблемы, их утомляла неизвестно откуда взявшаяся бешеная энергия. Ни мама, ни папа не были легкоатлетами в молодости. Да, они занимались бегом в школе, но не на том уровне, которого я вскоре достиг. Единственный раз я видел одного из родителей в спринте, когда мама гналась по улице за сбежавшей из кухни дикой птицей, схватившей приготовленную к обеду рыбу. Это напоминало американского олимпийского чемпиона в беге на 200 и 400 метров Майкла Джонсона. Мама гналась за птицей, пока та не бросила рыбу и не скрылась в лесу, опасаясь за судьбу своих перьев. Я всегда шутил, что мои физические данные у меня от отца (он был выше шести футов ростом и такой же тощий, как и я), но от мамы мне достались бойцовские качества и талант побеждать.

Ритм жизни в Трелони устраивал моих родителей. Они оба были сельскими жителями и не хотели жить в продвинутых и бойких местах вроде Кингстона, но даже в глуши они много работали. Им никогда не приходило в голову уйти на отдых. Отец работал менеджером в местной кофейной компании. Много кофейных плантаций располагалось в соседней области Виндзор в нескольких милях к югу от Коксита, и обязанности отца заключались в контроле того, чтобы кофе попадал на крупные фабрики Ямайки. Он всегда вставал рано и разъезжал по стране из одного округа в другой. Часто он возвращался домой поздно вечером. Если маленького меня укладывали спать до шести-семи часов вечера, я мог не видеть отца несколько дней, потому что он работал, работал и работал.

Мама придерживалась тех же взглядов относительно работы. Она была портнихой, и дом всегда был завален тканями, булавками и нитками. Каждый в деревне, кому нужно было починить одежду, приходил к нам, и если мама не кормила меня или не снимала с занавески, то все время что-то зашивала, подшивала или пришивала пуговицы. Позже, когда я подрос, стал ей помогать и вскоре научился накладывать кайму, шить и скалывать булавками ткани. Теперь я уже знал, что делать, если у меня распоролась футболка, хотя всегда просил маму помочь мне. Если она понимала, как что-то работает, например утюг, то могла починить в случае поломки. Я думаю, что одной из причин, почему я был так беспечен, будучи ребенком, была мамина готовность все решить и все исправить.

Приключения ждали меня повсюду, даже в собст-венном доме, где я носился с того момента, как встал на ноги, потому что был самым гиперактивным ребенком на свете.

В Коксите я никогда не голодал, поскольку жил в фермерском поселке, и мы питались тем, что произрастало в округе, а этого было немало: батат, бананы, кока, кокосы, ягоды, тростник, желейные деревья, манго, апельсины, гуава. Все росло буквально на заднем дворе, и маме никогда не приходилось ходить в супермаркет за фруктами. Каждый сезон приносил свои плоды, и я всегда ел, что хотел. Бананы свисали с деревьев, поэтому я просто протягивал руку и срывал их. Было неважно, есть у меня карманные деньги или нет, но если вдруг в животе урчало, я находил дерево и срывал фрукты. Сам того не сознавая, я соблюдал полезную диету, и это помогало мне сохранять силу и здоровье.

А затем начались тренировки.

Дикий кустарник Коксита был естественной площадкой. Как только я выходил из дома, то сразу же мог заниматься физическими упражнениями. Всегда было место, где поиграть, побегать и даже полазить. Лес представлял собой площадку для тренировок любого начинающего спринтера с участками, очищенными от деревьев, и полосами препятствий, сооруженными из поваленных кокосовых деревьев. Тогда и речи не было о том, чтобы сидеть весь день и играть в компьютерные игры, как делают современные дети. Мне нравилось быть на свежем воздухе, везде лазить, все изучать, бегать босиком как можно быстрее.

Посторонним леса могли показаться страшными и дикими, но для нас, детей, это было безопасное место. Там не водились преступники, и в зарослях сахарного тростника не было ничего страшного. Единственная неприятность, которая встречалась в лесу, – это ямайский желтый питон, но и он был неопасен, люди часто даже не обращали внимания, когда он проскальзывал в дома. Правда, я слышал об одном парне, который нападал на змею с мачете, а затем выбрасывал мертвое тело на улицу, там, чтобы убедиться, что змея точно мертва, он давил ее колесами своей машины, а затем сжигал труп. Такой вот своеобразный стиль борьбы с вредителями очень в стиле Трелони.

Я бегал повсюду, и все, что я хотел делать, – это везде лазать и заниматься спортом. Когда мне было лет пять-шесть, я влюбился в крикет и играл в него всякий раз, когда меня выпускали на улицу. При любой возможности я гонял крикетные мячи с друзьями. В большинстве случаев мы пользовались для игры теннисными мячами, но если все шесть мячей улетали в лес или попадали в соседский коровник, то их заменяли резиновые полоски или старые шнурки. Мы часами играли самодельными шарами в боулинг или подбрасывали их в воздух. Когда же речь заходила об изготовлении калиток, я оказывался еще более находчивым – залезал на ствол бананового дерева и срывал большой кусок древесины, затем вырезал в коре три столбика и вычищал середину до тех пор, пока она не становилась плоской. Так она стояла на земле. Еще более оригинальной была игра с кучей камней, заменяющих мячи, и поломанной коробкой в качестве калитки.

В жизни не всегда были только забавы. Случалась повседневная работа по дому и даже ребенком: о господи, мне приходилось иногда работать. Папа опасался, что я унаследую его гены трудоголика, и поэтому всегда просил меня выполнять более легкую работу по дому, например подметать. Практически всегда мне это даже нравилось, но если я вдруг убегал, отец начинал ворчать.

«О, наш мальчик ленив, – говорил он время от времени. – Он должен больше помогать по хозяйству».

По мере того как я взрослел и крепнул, меня просили выполнять более сложную работу по дому, а вот это я уже ненавидел. У нас тогда не было водопровода, и моей обязанностью стало носить ведра из ближайшего источника на наш двор, где запасы воды хранились в четырех больших бадьях. Каждую неделю, если отец был дома, я должен был их наполнять, а это не сулило ничего хорошего, потому что в одну бадью вмещалось 12 ведер, что означало 48 походов к реке и обратно. Ведра были тяжелыми – это было суровым испытанием, и я готов был променять такую обязанность на любую другую работу.

В конце концов я понял, что мне необязательно делать 48 ходок за водой, так как это было слишком долго, и стал брать сразу два ведра и тащил такой вес, несмотря на болезненное напряжение. Я мысленно срезал углы, но все-таки таскание двух ведер за раз развивало меня физически: я чувствовал, как спина, руки и ноги становились крепче с каждой неделей. С помощью домашних обязанностей я накачал себе мышцы без походов в тренажерный зал и поднятия штанг. Так моя лень сделала меня сильнее. В сочетании с прогулками, лазанием и бегом работа по дому помогала мне становиться более сильным и выносливым человеком.

Забавно, но моя мама никогда не заставляла меня делать то, чего я не хотел, особенно если рядом не было отца. Если я слишком сильно жаловался на тяжелые ведра, мне это порой сходило с рук, и он об этом не узнавал. Нотации начинались только тогда, когда отец приходил домой пораньше и замечал, что я отлыниваю. И тогда он начинал ворчать, что мама слишком любит меня, и полагаю, небезосновательно, но я был ее единственным ребенком, поэтому с мамой наладилась особая связь.

Однако иногда отец бывал слишком строг: ему не нравилось, что я уходил из дома. Если отец был рядом, а я играл, то он настаивал, чтобы я находился в поле его зрения, а лучше во дворе. Но когда папа уходил на работу, мама разрешала мне носиться там, где я захочу. И все же я был покорным. Где бы я ни был, я всегда прислушивался к реву отцовского мотоцикла, который шумел при спуске с холма в деревню. И как только я слышал звук мотора, то сразу бросал все, чем в данный момент занимался, и стремглав мчался домой, обычно успевая раньше, чем у папы возникнут подозрения.

Иногда я убегал поиграть в дом своего друга – он жил на клочке земли как раз на пути возвращения отца домой. Прислушиваться к приближению старого отцовского мотоцикла там было сложнее, но я нашел уловку. Когда я ускользал из дома, то брал с собой нашу собаку Брауни. Если вдруг вдалеке раздавалось гудение мотоцикла, уши Брауни поднимались задолго до того, как этот шум мог услышать человек. Как только собака подавала мне этот знак, я уже был готов вскочить и бежать. Так пес научил меня тому, что в дальнейшем станет главным в моей жизни:

Прислушаться к выстрелу…

Бах!

Перепрыгнуть через препятствие и бежать, бежать, бежать…

Моим первым тренером стала собака. Поразительно!

Я хочу еще кое-что рассказать про свою семью. У меня был младший брат Садики и старшая сестра Кристина, но у нас были разные матери. Это прозвучит дико для многих людей, но такой семейный расклад часто встречается на Ямайке. У моего отца были дети от двух других женщин, и когда я родился, мои родители не были женаты. Однако мою маму это не сильно беспокоило, и всякий раз, когда Садики или Кристина приезжали погостить к нам в Коксит, она относилась к ним, как к собственным детям.

Даже когда я подрос и стал разбираться в сложностях любви и брака, ситуация в моей семье никогда меня не смущала. Папа и мама поженились, когда мне было 12 лет, и единственное, что стало поводом для расстройства в этот день, – непозволение стать «мальчиком с кольцами», или, как это обычно называют, «дружкой» на свадьбе. Я хотел сам передать обручальные кольца своему отцу во время церемонии, но эта обязанность была поручена кому-то другому из деревни, возможно, потому что тогда я был слишком юн.

Меня никогда не волновало, что у брата и сестры другие матери, для меня это было чем-то естественным. Так или иначе, общение в наших семьях строилось на дружбе и теплых взаимоотношениях. Мы не чувствовали напряженности, даже когда в разговоре заходила речь о чем-то достаточно личном. Я очень близок с родителями и говорю с ними обо всем, даже сейчас в телефонных разговорах часто затрагивается тема их интимной жизни, особенно когда отец хочет чем-то поделиться.