Текст книги "Путь на север в рай. История африканского мальчика, выжившего на самом опасном маршруте в мире"

Как-то раз в Тема, когда я занимался сварочными работами, произошел ужасный инцидент. Клапан, соединявший сварочную головку и ацетиленовый бачок, был неплотно закрыт, и газ начал просачиваться наружу. Стоило мне его тронуть, как газ вспыхнул, произошел небольшой взрыв, который обжег половину моего лица. Я почти ничего не видел левым глазом, все расплывалось. С тех пор у меня остался шрам над левой бровью – напоминание об «экзамене по сварочным работам».

Это тоже был один из многих случаев, когда мне едва удалось избежать смерти. Условия работы в Гане плачевные. Никто не заботится о безопасности работников, нет никаких защищающих их законов. Все настолько неприглядно, насколько вообще можно представить. Мы проводили день за днем, разрезая огромные листы металла, без какой-либо защитной одежды и даже без обуви, находясь лицом к лицу с опасностью. Порогового возраста для работ не было – поэтому здесь были и стар и млад. Во многих областях промышленности часто используют детский труд в ужасных условиях, но масштабы использования на самом деле значительно больше, ведь многие семьи также привлекают детей к работе в полях, так же как меня когда-то в Фиасо. Такая работа считается неотъемлемой частью культуры и не считается негуманной.

Я мечтал пересечь море и найти Рай, где мне не придется больше работать на открытом воздухе. Но мои друзья убедили меня в том, что надо ехать в Ливию, где я смогу найти работу с ежемесячной оплатой.

Через Тема проезжали одни и те же водители, и мы всегда с ними болтали. Как-то раз, когда я убирался после ремонта, водитель, которого я уже хорошо знал и который бывал в Ливии, сказал мне, что там я заживу лучшей жизнью:

– С таким опытом и навыками, как у тебя, не проблема найти работу, – уверял он меня. – Они еще и платить будут очень неплохо.

Так циркулировала информация в порту: люди обменивались историями, и она переходила из уст в уста. Я обрадовался. Никогда еще мне не платили фиксированный оклад, только чаевые и еда, которыми делились со мной боссы. Этот водитель возил соль в Нигер; впервые я встретился с ним, когда чинил его грузовик в порту. Мы подружились, а в Африке, когда становишься другом человека, который тебя старше, он начинает о тебе заботиться. Например, он всегда платил за мою еду, когда мы ели вместе. Он мог отвезти меня в Ниамей, столицу Нигера, а оттуда я смог бы на автобусе добраться до Ливии. Но сначала мне нужно было обсудить это с отцом.

Поездки в свою деревню неизменно делали меня счастливым – помню, в какое радостное возбуждение приводили меня поездки на тротро из Аккры. Приезд в Фиасо означал, что я снова встречусь с семьей и друзьями, которые всегда с нетерпением ждали рассказов о моих приключениях в столице. Но в этот раз все произошло по-другому.

Вскоре после прибытия отец позвал меня в свою комнату и объявил:

– Я нашел для тебя прекрасную девушку, из хорошей семьи. Ты на ней женишься. В ближайшее время тебе придется попросить ее руки. Это твое будущее. Ты построишь семью.

Его слова не оставляли возможности для выбора, но я уже получил свою «желтую карту» – сертификат, подтверждающий отсутствие желтой лихорадки, необходимый для поездок.

– Еще слишком рано, – сказал я отцу. – Время покажет. Возможно, я уеду из страны. Но пока не знаю, когда именно.

Он угрюмо кивнул. Потом долго молчал.

– Сын, если ты думаешь об этом, тебе нужно знать кое-что важное.

Ему явно было некомфортно, он не хотел обсуждать эту тему. В конце концов, он объяснил мне, что женщина, которая меня воспитала и которую я называл матерью, – на самом деле была моей тетей. До этого разговора я не знал об этом. В тех местах, откуда я родом, подобные вещи – табу, о них просто не принято говорить. Я был потрясен до глубины души: в тот последний раз, когда я покидал свой дом, я плакал так горько, что моим братьям и сестрам пришлось довести меня до остановки тротро, они все пытались меня утешить. Мне казалось, что вся моя жизнь была ложью. И хотя я уже размышлял об этом, в каком-то смысле именно это событие подтолкнуло меня к отъезду в Ливию. Отца я с тех пор больше не видел.

Того, Буркина-Фасо, Нигер

Я наблюдал за пролетающими мимо деревьями. Пытался сфокусироваться то на одном, то на другом, пока мы быстро проезжали мимо. Удержать их в поле зрения было сложно, они моментально исчезали, оставаясь позади. Мне нравилось представлять, что грузовик стоит на месте, а мир вокруг и деревья в нем проносятся мимо нас. Сначала я смотрел на самые ближние к нам деревья, но они пропадали из виду за долю секунды, потом стал проделывать то же самое с деревьями вдали, они медленно двигались по линии горизонта, а затем исчезали. Предотвращая приступ скуки, я концентрировался на деревьях и своей главной цели: прибыть в Ливию, найти хорошую работу, а потом отправиться на Землю Белых.

Мы только что выехали из Кумаси, где я встретился со своим другом-водителем. Грузовой автомобиль, перевозящий соль, оказался гигантским, водитель отправлялся в дорогу с двумя помощниками, которые занимались обслуживанием, меняли шины и чинили двигатели при необходимости. В Гане, если случается проблема с автомобилем, чинить его надо на скорую руку, так хорошо, как только умеешь, где бы ни оказался. Помощники платят водителю за свою стажировку в надежде, что, овладев этим ремеслом, спустя время также станут водить свой собственный грузовик.

Наш груз был настолько тяжелым, что автомобиль не мог двигаться быстро, поэтому поездка заняла несколько недель. Во время перевозок грузов на такие дальние расстояния водитель спит в своем автомобиле, в кабине есть местечко для матраса за сиденьями. Все остальные участники поездки стелят коврики под грузовиком и спят там. Иногда мне приходилось прятаться в кузове за тоннами соли, чтобы меня не приметили, ведь у меня не было нужных документов; а иногда приходилось выходить из машины и идти пешком всю ночь, а водитель меня подбирал уже на другой стороне границы.

В пути случилось несколько задержек, одна из них в Болгатанга, столице Верхневосточного региона Ганы, на родине народа фрафра, представители которого готовы работать за самую низкую зарплату в стране. Там произошла серьезная поломка автомобиля, нам пришлось два дня дожидаться автомехаников из Кумаси. Я не знал, сколько мы будем его чинить, сколько ждать механиков, и опасался, что дела наши значительно ухудшатся. Что, если нам вообще не удастся его починить? Мое путешествие может так скоро закончиться? Я был на грани из-за этой неопределенности, но в конце концов все разрешилось благополучно. Мы продолжили свой путь из джунглей Ганы к пустыням Нигера, проезжая через Буркина Фасо. Там я увидел бедность как она есть, когда мы останавливались, чтобы купить риса. Целые группы оголодавших детей вдруг появлялись из ниоткуда и пытались его украсть.

Самый большой вызов мне бросил мой собственный разум: занимать его во время такой долгой и монотонной дороги не так-то просто. Я проводил бесконечные часы за полусонным наблюдением за пейзажем и мысленными играми с деревьями. Других развлечений у меня не было. Но по мере изменения климатических зон размеры и количество деревьев все уменьшались и уменьшались: мы постепенно оказались в настоящей пустыне. Песок, песок, повсюду песок. Я и понятия не имел, что въезд в пустыню кажется физическим переходом от жизни к смерти.

Несмотря ни на что, первая часть пути оказалась не такой уж сложной. Мое восприятие времени тогда было совсем другим: если бы меня спросили, что я собираюсь делать через пять лет, ответа бы у меня не было. Долгосрочное планирование не входило в мои приоритеты, я больше переживал, что я буду есть в тот день и найдется ли что-то поесть в следующий. В Гане автобусы отбывают, только когда они заполнены пассажирами; никто не торопится, люди терпеливо ждут, пока все места не заполнятся. Планы при таком раскладе строить сложно. В итоге, после того как прошел не поддающийся моему мысленному измерению промежуток времени, мы наконец прибыли в Ниамей.

* * *

Наше путешествие закончилось на стоянке для грузовых автомобилей. На ней было полно людей, остановившихся передохнуть, они болтали друг с другом, прислонившись к своим автомобилям, и дышали свежим воздухом. Прибыли они из самых разных мест. После приезда туда я завел разговор с другими помощниками водителей и путешественниками на языке ха́уса, который напоминает арабский, – это своего рода общепринятый язык на территории большей части Западной Африки.

– Тебе надо в Агадез, – объяснили мне они.

Но как у меня получится туда добраться? Все предлагали свои варианты решения, и из кусочков пазла мне удалось собрать общую картину, что мне следует найти остановку мини-автобуса и отправиться в Агадез оттуда. Я присоединился к группе шестерых других путешественников в Ливию, и все вместе мы провели на остановке почти целый день, обмениваясь историями и своими мыслями. С незнакомцами стоит вести себя очень осторожно, если ты слишком доверчив – у тебя могут украсть деньги. Поэтому крайне важно тщательно их прятать, особенно когда собираешься спать.

Наконец мы погрузились в мини-автобус до Агадеза, и наше путешествие продолжилось. Когда автобус приближался к городу, нас остановили на военном КПП. Всех нас заставили покинуть автобус и выстроиться в линию. Один из военных набрал в кулак песка и наблюдал, как он просачивается сквозь пальцы.

– Это песок вашей страны? – спросил он.

– Нет.

– Тогда, чтобы ступать по нему, вам следует заплатить.

Не дожидаясь ответа, военные стали избивать самого сильного представителя нашей группы, чтобы преподать остальным урок. Это сработало, мы все заплатили, сколько потребовалось. В это время наш водитель, привыкший к подобному вымогательству, решил бросить нас, чтобы не отставать от своего расписания. Последние два часа дороги до города мы прошли пешком.

* * *

Агадез – место не самое дружелюбное и ничем не примечательное. Невысокие коричневые здания стоят вдоль удушливо-узких, лабиринтоподобных улиц, где местные часто располагают свои базары. Он находится посреди пустыни, это начало того, что мигранты зовут «дорогой через ад». Туда я и направлялся. Первое препятствие на пути к Европе, через пустыню под управлением контрабандистов, путь, который часто заканчивался смертью без лиц и имен. Граница между Нигером и Ливией известна под названием «змеиный укус», потому что, если с тобой что-то случается, тебе конец. Пожалуй, это самая безлюдная граница в мире, где царит полная тишина, здесь нет ни людей, ни нормальных дорог. Это место разительно отличалось от моего дома в зеленых ганских джунглях, полных жизни: Агадез был мертвым. Но человеческие существа находят способы выживать и в менее подходящих для этого местах, в гораздо более враждебных условиях.

Агадез – пункт схождения в одной точке мигрантов из разных стран, двигающихся на юг, типа бутылочного горлышка. В городе кипит жизнь, люди приезжают и уезжают, поднимая за собой клубы пыли на улицах. На протяжении многих веков этот город был важен для народа туарегов, так как является крупнейшим узлом для караванов, пересекающих Сахару. Другие путешественники велели мне сразу идти на главную площадь по прибытии в город. Там я увидел людей, погружающихся в большие грузовики семидесятых годов выпуска, пока те не забивались настолько, что, казалось, развалятся на ходу в любой момент. Пассажиры, их сумки и канистры с водой и бензином свисали по бокам, выглядело это настолько неудобно и непрочно, насколько можно себе представить. Дорога в таких нечеловеческих условиях могла занимать до двух недель. Суть в том, что если один из этих грузовиков сломается посреди пустыни, починить его будет нереально, и на этом все – конец истории. Спасение не придет.

«В пустыне нашли грузовики, рядом с которым было восемь десятков тел», – услышал я чей-то голос в толпе, пока люди загружались в автоколонну.

Агадез невольно становится домом для многих «якорей», мигрантов, у которых закончились деньги. Им не на что продолжать свой путь, но и домой поехать они позволить себе не могут: застревают здесь навсегда, как призраки. Я встречал их тут повсюду. Они живут в крайней нищете и выживают благодаря поиску клиентуры для контрабандистов: уговаривают пересечь пустыню вместе с ними. Меня предупредили, что перед принятием решения сначала следует походить по городу, обдумать все хорошенько. Найти наилучший вариант. Не всем людям стоит доверять. Пока я ходил, ко мне подошел высокий араб с бородой, одетый в балахон. Он был мусульманином и стал говорить со мной о Боге. Спустя какое-то время он предложил мне альтернативный способ добраться в Ливию:

– Если поедешь с нами на лендровере, тебе будет значительно удобнее. И по времени это всего три дня.

Он просил вдвое больше, чем контрабандисты просили за посадку в свой грузовик, но у меня еще оставались какие-то деньги. Стоит ли упоминать, что я не умел читать карты и не мог оценить дистанцию. Поэтому после целого дня нарезания кругов по городу я решил принять это предложение. Это был верующий человек, он не мог меня обмануть. Я думал, что поездка с ним пройдет проще, как будто на такси.

– Хорошо, – согласился я. – Я пересеку пустыню с вами.

Другие мужчины, одетые так же, как тот араб, взяли у меня деньги и отвели в дом на краю города, где заперли с несколькими путешественниками. Внезапно мы стали пленниками, нам не разрешалось уйти. В воздухе роились мухи. Сначала я пытался отмахиваться, но потом смирился, и они ползали по моему лицу и рукам. Это не имело значения. Те мужчины давали нам хлеб и воду. Мы пробыли там неделю. С течением времени в доме набралось сорок человек. «Как же они поместят нас всех в лендроверы?» – гадал я.

В один прекрасный день, когда дверь в очередной раз открылась – это происходило каждые несколько часов, – вошло еще несколько странников, и мне показалось, что я узнал лицо одного из них. Солнце светило за их спинами, и сказать с уверенностью было сложно, но тут я подскочил: это был Муса, мой старый добрый друг Муса.

– Муса? Что ты тут делаешь?

– Усман! Это ты! Я тоже держу путь в Европу. Теперь мы сможем поехать вместе.

Мы стукнулись кулаками и обнялись – наше стандартное приветствие – и стали обсуждать, как оказались в Агадезе. Я был рад появлению друга, чувство тотального одиночества могло оказаться нестерпимым в пути на север. Ты сам по себе, один на всем белом свете, далеко от семьи и друзей и не можешь с ними связаться. Наличие доверенного лица в дороге – очень важно. Кого-то, кто испытывает к тебе чувство сострадания. Кого-то, кто сможет спасти тебе жизнь.

В полдень пятницы, после начала намаза, нам сообщили, что пришло время уезжать. Они набили три машины сорока шестью мужчинами и мальчиками, словно банки сардинами. У каждого из нас с собой было по пятилитровой канистре воды, плотно обмотанной, чтобы не нагревалась, а еще немного хлеба и печенья. Без каких-либо существенных припасов мы отправлялись в пустынные земли.

* * *

Контрабандисты на высокой скорости пролетали мимо КПП, чтобы их не остановили, потому что экспедиция наша была незаконной. У нас не было документов; даже находясь в пределах Африки, мы уже считались нелегальными иммигрантами. В путь мы отправились в середине дня в пятницу, посреди намаза, что позволяло проехать КПП, пока те пустовали. Спустя пять или шесть часов мы остановились посреди пустыни. Контрабандисты велели нам их ждать, пока они отправятся раздобыть воды и бензина. Это показалось немного странным, но мы стояли и ждали, ждали, ждали… пока не прошел целый день. Никто за нами так и не вернулся.

Когда на следующий день забрезжил рассвет, один мужчина из нашей группы поднялся и произнес:

– Я знаю путь в Ливию, – сказал он. – Она в том направлении. Я собираюсь идти пешком. Если кто-то еще желает пойти со мной, то пошли.

Но откуда он знал дорогу? У него единственного из всей группы были черты североафриканца, остальные были из тропической части Африки. Он тоже был темнокожий, как остальные, но кожа была светлее, сам он был выше и стройнее. Участники группы переглянулись, все мы заметили его отличие от нас впервые. Казалось, что ему можно доверять. Один за другим все поднимались, чтобы присоединиться к нему, в том числе Муса и я. Мы превратились в процессию крошечных муравьев, пересекающих огромный пустынный регион. Бизнес контрабандистов заключался в том, чтобы наобещать людям перевезти их через Сахару, собрать деньги и затем бросить у черта на куличках. По сути – массовое хладнокровное убийство.

Брошенный в пустыне, не имеющий понятия, где я, и с одной только канистрой воды, я сосредоточился на конечной цели своей дороги. Я старался не терять надежды и вспомнил известную в моей стране мантру: «Всегда вперед, никогда назад».

Когда тот мужчина понял, что мы все последовали за ним, он обернулся:

– Постойте-ка, – произнес он. – Бесплатно я вам дорогу в Ливию не покажу.

Все зиждется на деньгах – даже в этих ужасных условиях они берут верх над человеческой добротой. Этот человек использовал свое знание пустыни как инструмент для опустошения наших карманов, лишения последних средств к существованию.

* * *

Когда мы первый раз наткнулись на человеческие останки, то пришли в ужас. Они лежали на песке в богом забытом месте под бескрайним небом. Издалека они казались неподвижными точками. По мере приближения мы разглядели, что это девять тел, высохших и окоченевших. Мы забрали их паспорта и другие пожитки, а тела сожгли.

Кем были эти люди? Кто их любил? Кто ждал от них новостей? И где? Теперь они стали безымянными телами в пустыне, где нашли последнее пристанище. Будучи оптимистом по натуре, я думал, что нам еще повезло, что мы не повторили их судьбу. Мы должны были добраться до пункта назначения. Я был еще очень юн, мне было что-то около тринадцати лет, и я привык следовать туда, куда велели взрослые. Я по-прежнему чувствовал, что мы совершаем нечто героическое и выйдем из этого боя победителями. Наверное, это потому, что я был всего лишь ребенком, но по какой-то неведомой причине я считал, что шансы у нас неплохие. Первые несколько дней я вообще не боялся. Страх пришел позже.

Когда мы допили воду из своих канистр, довольно скоро нашим главным приоритетом стал поиск воды для выживания. Но мы проходили долину за долиной, и вокруг были только дюны.

– Завтра мы точно найдем воду, – подбадривали друг друга мы с Мусой.

В какой-то момент мы нашли колодец для коз, вода была вся в их экскрементах, но мы все равно напились из него. Учитывая то, что мы ели и пили, не знаю, как мы умудрились ни разу не заболеть.

Каждый раз, когда нам посчастливилось найти влажный песок, мы набирали его пригоршнями и выжимали до тех пор, пока хотя бы капля воды не смочит губы. Но зачастую нам не доставалось и капельки; это приводило в исступление. Так мы и пили, капля за каплей, каждая из них – жизненно необходимая для выживания. Благодаря этим крошечным порциям воды нам удавалось продержаться еще несколько часов и продолжить свой путь. Питались мы гарри, типичной ганской едой, сухим порошком, который нужно было смешивать с небольшим количеством воды. Еще у нас было сухое молоко, немного печенья и черствого хлеба. Всю еду мы собрали в одном месте, чтобы поесть мог каждый, если это, конечно, можно было назвать едой.

День за днем мы шли до тех пор, пока силы окончательно не покидали нас, и тогда находили место для ночлега. На заре мы вновь отправлялись в путь, начинался следующий день похода. Мы редко разговаривали: каждый варился в себе, все были погружены в собственные мысли. Мы шли безмолвно, как солдаты на передовой, сосредоточенные на своих мишенях. Разница в температуре днем и ночью была суровой: мы практически плавились на солнце днем, когда было 120 градусов по Фаренгейту (около 49 по Цельсию), а ночью она падала до 50 (10 по Цельсию), и нам приходилось зарываться в песок, чтобы сохранять тепло.

Шли и шли, вот все, что мы делали. Настал момент, когда нам предстояло проделать изнурительный путь через горы Хоггар. Когда мы наткнулись на очередную кучу трупов, я начал понимать, что пустыня являет собой большую братскую могилу для мигрантов, которые отправились за лучшей жизнью.

Горы представляли собой голые камни: по ощущениям, стоило сдвинуть один из них, и начнется лавина, сметающая все на своем пути, которая погребет и нас. Восхождение было сложное: проблемой было не то, что нужно было взбираться на гору, а то, что приходилось продумывать свой путь, шаг за шагом, камень за камнем, выискивая проходы, иногда возвращаясь к исходной точке, при этом тело находилось в постоянном напряжении. Гора казалась бесконечной, мы поднимались и поднимались, а она по-прежнему возвышалась над нами, безразличная к нашим усилиям. Именно во время этого подъема меня стали одолевать мрачные мысли. Мы шли уже семь дней, а может, и все десять, и я стал думать, что вполне возможно мы не выберемся отсюда живыми. С каждым новым этапом пути я терял капельку надежды.

* * *

Пустыня неоднородна по структуре: в ней есть песчаные дюны, есть каменистые равнины, есть холмы и горы. Издалека пустынный пейзаж смотрится монотонным и однообразным, но стоит тронуться в путь, и она открывается совершенно с новых сторон. Когда мы наконец преодолели горы и нашли немного воды, настроение наше слегка улучшилось. Рельеф земли стал выравниваться, ходьба по плоской поверхности показалась увеселительной прогулкой в парке. Мы добрались до очень красивого места, окруженного высокими каменными стенами, – выглядели они как творение рук человека, хотя на самом деле такими их сделал ветер. Мы шли вдоль границы с Алжиром, Нигером и Мали. Воду мы нашли у подножия глубокой расщелины в каменных стенах, окруженной гладкими камнями. В кои-то веки вода, много прохладной воды, о которой мы столько мечтали! Мы пили и мылись, потом остались спать в этом же месте, где получилось наконец расслабиться.

Сильно похолодало, и я свернулся калачиком в укромном месте у одного из камней. На следующее утро все проснулись и стали собираться в дорогу без меня. Они практически уже тронулись, но, к счастью, одному из мужчин понадобилось облегчиться, и он подошел к тому самому месту, где спал я. Моча брызгами разлеталась от камня, попала на меня, и я проснулся.

– Что ты тут делаешь совсем один? – спросил он. – Почему отделился от группы? Поторопись, мы уже почти отправляемся!

Если бы не эта счастливая случайность, меня бы так и оставили там, и кто знает, что бы со мной в итоге стало. Все остальные уже выстроились в шеренгу, готовые к отходу.

Следующие несколько дней стали невыносимо мучительными. У нас не было ни еды, ни воды. Нам приходилось пить свою собственную мочу, но мы уже настолько отчаялись, что не переживали по этому поводу. Ступни одного из мужчин сильно распухли, а его обувь разваливалась, пришлось обмотать его ботинки веревкой. Песок настолько раскаляется в дневное время, что босиком идти вообще не вариант. Хотя выживание в таких условиях кажется практически невозможным, когда с нами случаются столь тяжелые испытания, наши тела способны адаптироваться невероятным образом. Мужчина с распухшими ступнями первым выбрал смерть – сел на песок, один, и стал ждать конца. Он больше не мог сдвинуться с места и идти дальше, он сдался: усталость и отчаяние достигли предела, он предпочел верную и медленную смерть в агонии.

Мы оставили его сидеть там, его фигура вскоре осталась позади и становилась все меньше, словно Сахара его поглощала, словно пустыня была гигантским монстром, чей живот набит мертвецами. Я не хотел думать о его последних часах. И он не стал первым и последним. Когда участник нашей группы умирал или просил его оставить, все менялось. Наше расположение духа падало. Муса и я старались подбодрить друг друга:

– Тот факт, что мы еще живы, – хороший знак, – говорил Муса.

– Да, мы то уж точно доберемся до Ливии, – отвечал я.

– Как только окажемся там, я клянусь, ноги моей не будет в пустыне.

Сказать по правде, мы все были в ужасе, но никто не хотел в этом признаваться, потому что это только увеличило бы степень отчаяния. Как мы оказались в этом кромешном аду? У нас не было другого выбора, кроме как продолжать двигаться. Поэтому мы шли дальше, до тех пор, как однажды не решили убить своего проводника.

– Что, если он заодно с контрабандистами? – предположил кто-то.

– Откуда он знал, что контрабандисты не вернутся на своих лендроверах? – вопрошал другой.

– Почему он постоянно просит денег?

После многочисленных тайных обсуждений подобно этим мы уверились в том, что проводник в сговоре с контрабандистами, что он работал на них, чтобы выжать из нас последние гроши. Или, по крайней мере, нам так казалось на основании имеющихся доказательств. Возможно, это было решение, которое родилось в нас от отчаяния: каждый день он говорил, что идти осталось еще день или два, но на следующий раз повторял это снова. Дорога же не заканчивалась. Всегда нужно было идти еще и еще. Постепенно группа заподозрила неладное. Почему он единственный знал дорогу? Сначала мы думали, что он такой же, как мы, еще один мигрант, который хотел добраться до Ливии. Но чем дольше длился наш поход, тем меньше было в этом уверенности. Сомнения распространились по всей группе. Правды ради, нам казалось безумием, что он согласился рисковать собственной жизнью и проделать столь адский путь под палящим солнцем только ради денег. Но он был североафриканцем, скорее всего, из народа сахарави, и, должно быть, привык жить в таких условиях, в хижине посреди пустыни. Ему это все не должно было казаться столь непосильным. Ему был знакомы и регион, и климат, его тело было адаптировано к таким условиям. Существуют такие люди, которые способны прожить целый день на одной лишь капле воды.

– Мы должны его убить, – провозгласили несколько участников группы.

Я был совсем ребенком и не принимал участия в принятии столь важных решений. Но взрослые уже определились: пришло время от него избавиться.

Атмосфера в группе стала натянутая, напряжение чувствовалось вокруг, пока мы плелись по пустыне, не сводя глаз со своих ступней. Я думаю, проводник догадывался, что против него затевается мятеж. Наши перспективы тоже были туманны: мы осознавали, что после убийства проводника нам смерть тоже обеспечена. Но мы хотели удостовериться, что он умрет первым, что он не останется в живых, чтобы продолжить заманивать мигрантов в свою ловушку. Мы готовы были пожертвовать жизнями, чтобы спасти будущих жертв мошенников. Мы готовы были пожертвовать жизнями, чтобы остановить страдания. Однако убить человека не так-то просто, особенно если это приходится делать голыми руками.

В согласованное время, на девятнадцатый день нашего пути, мы попытались повалить его и избить до смерти. Но как только он заметил, что на его жизнь покушаются, он вытащил нож и пырнул им первого нападающего. У мужчины началось сильное кровотечение. После стольких дней в пустыне мы были слишком слабы, чтобы перехитрить нашего проводника, который кричал, что убьет каждого, кто к нему приблизится. Он рассвирепел, мы не знали, на что он способен. Он предотвратил наше нападение, спас свою шкуру и сбежал.

* * *

После того как мы остались без проводника, ситуация значительно ухудшилась. Мы окончательно заблудились. Участники группы то и дело теряли сознание, и все, что мы могли сделать – это просить их держаться. Вскоре мы прошли мимо очередной кучи трупов, у одного из них, одетого в джинсовую одежду, была фляжка. Я не знаю, почему я решил ее взять и потрясти, но, к своему удивлению, обнаружил, что там плещется какая-то жидкость, вода или, может быть, моча, этого я не знал. Я испытывал чувство вины, ведь воровство порицается в мусульманской культуре, даже если крадешь у мертвеца, которому уже не нужны материальные вещи. Муса был единственным, кому я рассказал. Тогда я этого еще не знал, но эти несколько капель спасли мне жизнь. Не всем так повезло. Многие сдались на волю смерти. Наша группа остановила движение – у многих больше не было сил, а без проводника мы не видели смысла бороться. Для них путь был окончен. Но Муса и я, а также четверо других решили пойти дальше. В нас еще тлела надежда, поэтому мы продолжили двигаться в том направлении, куда указал проводник до того, как мы попытались его убить.

– Узнать бы, в правильном ли направлении мы вообще двигались? – сказал я. – Или он пытался нас обвести вокруг пальца?

– Если дождемся сумерек, то сможем увидеть огни вдали. Так и поймем, что идем правильно, – рассуждал Муса.

Так мы и поступили, но огней не увидели. Несмотря на это, мы продолжили путь, ведь альтернатив у нас не было. Мы договорились, что будем идти, пока у нас остаются силы. Мои губы настолько высохли, что трескались каждый раз, когда я открывал рот. Я все-таки выпил жидкость из фляжки того мужчины, и это меня спасло. Через три дня после того, как мы оставили свою группу, мы увидели вдалеке воткнутые в землю палки.

– Вы видите эти палки? – спросил я остальных. – Как думаете, это электрические столбы?

– Я не могу сказать точно, – ответил Муса. – Они слишком далеко. Возможно, ты видишь то, что хотел бы увидеть.

– Если это электрические столбы, это означает, что рядом находятся люди. Мы должны идти к ним.

Мы не знали, была ли это галлюцинация, плод нашего воображения, но нам казалось, что это линии электропередачи, расположенные вдоль дороги. Вполне возможно, мы наконец возвращались к цивилизации, и по мере приближения энтузиазм только рос. Спустя несколько часов мы смогли убедиться, что это, вне всяких сомнений, они. Это привело нас в полный восторг, хотя крайнее истощение и не позволило начать прыгать от радости. На самом деле мне даже не удалось добраться до деревни на своих двоих: я отключился еще до того, как мы прибыли туда. Последнее, что я помню, это то, как открываю рот, чтобы прокричать просьбу о помощи – сообщить остальным, что я не доберусь сам, – но не могу произнести ни слова.

Следующее, что я помню, – как мне льют воду на голову, она стекает по моему телу, и оно постепенно намокает. Это был не сон, это все было в реальности. Пять моих спутников пронесли меня остаток пути, спасая мою жизнь.

Из сорока шести человек, брошенных в пустыне, только шестеро добрались до деревни. Остальные сорок погибли в песках Сахары. Это было душераздирающе мучительно. Мы горько плакали. Мы три недели шли по дороге через ад.