Текст книги "Владимир Мономах"

На съезде князей в Любече

В 1096 г. Святополк и Мономах вновь предложили Олегу объединить силы в борьбе с половцами и приехать в Киев на общерусский княжеский съезд, чтобы разобраться во всех обидах в присутствии духовенства, бояр и горожан и заключить договор о порядке на Руси. Однако Олег высокомерно заявил: «Не пристойно судить меня епископу, или игуменам, или смердам», – и вновь отказался встречаться с братьями. На это князья ответили Олегу: «Так как ты не идешь на поганых, ни на совет к нам, то, значит, ты злоумышляешь против нас и поганым хочешь помогать, так пусть Бог рассудит нас».

Напряжение между братьями нарастало, и наконец объединенное киевское и переяславское войско двинулось на Чернигов. В пути к ним присоединился волынский князь Давид Игоревич, еще один внук Ярослава Мудрого.

Не надеясь на верность черниговцев, которые осуждали Олега за союз с половцами, Олег бежал в город Стародуб. Началась 33-дневная осада города. Летописец записал: «И была между ними брань лютая… и изнемогали люди в городе». После долгой осады, полной блокады города и нескольких приступов горожане потребовали от Олега пойти на мировую с двоюродными братьями.

Смирив гордость, Олег явился на переговоры. Приговор братьев был суров: «Иди к брату своему Давиду, и приходите в Киев на стол отцов наших и дедов наших, ибо то старейший город в земле во всей, Киев; там достойно нам сойтись на совещание и договор заключить». Олег был лишен Чернигова, ему определили жить в лесном Муроме, подальше от половецкой степи, а пока же он должен был обретаться у брата в Смоленске, потому что в Муроме находился сын Мономаха Изяслав. Чернигов же оставляли за другими братьями Олега, от которого потребовали явиться на общий съезд русских князей для объединения сил против половцев.

Пока братья воевали между собой, две мощные объединенные половецкие орды – хана Тугоркана, тестя Святополка, и хана Боняка – вступили в пределы русских княжеств. В 1096 г. Тугоркан напал на переяславские земли. Святополк и Мономах вышли навстречу половцам. На реке Трубеж состоялась кровопролитная битва, в ходе которой половцы потерпели поражение, при этом погиб сам Тугоркан. По приказу Святополка хана похоронили близ княжеского села Берестово под Киевом. А в это время «снова пришел к Киеву Боняк, безбожный, шелудивый, тайно, как хищник, внезапно, и чуть было в город не ворвались половцы, и зажгли предградье около города, и повернули к монастырю, и выжгли Стефанов монастырь, и деревни, и Германов [монастырь]. И пришли к монастырю Печерскому», а затем и к Выдубицкому. В монастырях половцы забрали драгоценные оклады икон, серебряные кресты, разный скарб, ограбили монашеские кельи. Пострадал и «Красный двор, который поставил князь Всеволод на холме» около Выдубицкого монастыря. Святополк и Мономах из Переяславля поспешили к Киеву, но Боняк со своей ордой уже ушел в степь.

Пока Святополк и Мономах вели изнурительную и жестокую борьбу с половцами, Олег вновь нарушил обещание, данное братьям. Он ушел из Смоленска, двинулся на Рязань, взял ее и направился к Мурому, где в это время княжил Изяслав, сын Владимира Мономаха. Дядя шел на племянника, считая Муром своей «отчиной». А племянник поднимал против дяди весь северо-восточный край. Поскакали гонцы в Ростов, Суздаль, Белоозеро, Новгород. Изяслав просил у братьев помощи против дяди.

Войска Олега и Изяслава встретились в решающей битве около Мурома. Олег одолел дружину малоопытного, молодого Изяслава. Сам муромский князь пал в бою. Так Мономах лишился в междоусобной борьбе первого сына. Олег взял Муром и направил свои войска на Суздаль. Не имея достаточных сил для сопротивления и не получив помощи ни от Мономаха, ни от его старшего сына Мстислава, княжившего теперь в Новгороде, суздальцы сдались Олегу. Затем Олег так же легко взял Ростов. Везде он назначил своих посадников. Более того, он начал готовиться к походу на Новгород, чтобы выбить оттуда старшего сына Мономаха, своего крестника Мстислава.

Теперь против Олега поднялись все Мономаховичи. Из Новгорода выступила новгородская рать. В помощь ей Мономах послал другого сына, Вячеслава, дав ему свой родовой стяг.

Племянник Олега, старший сын Мономаха, не желая кровопролития, послал своего посла к Олегу с требованием: «Иди из Суздаля и Мурома, а в чужой волости не сиди. И я с дружиною своей пошлю просить к отцу моему и помирю тебя с отцом моим». Но Олег ответил отказом, решив захватить и Новгород.

Мстислав собрал новгородскую дружину и двинулся против Олега. Новгородцы быстро выбили отряды Олега из северных городов. Олег бежал сначала в Ростов, а затем в Суздаль. За ним следовал Мстислав. Олег, боясь мщения Мстислава, сжег Суздаль. «Только остался двор монастырский Печерского монастыря и церковь тамошняя Святого Дмитрия», – свидетельствует летописец. Затем он бежал в Муром. Заняв Суздаль, Мстислав вновь направил письмо Олегу, в котором писал: «Я младше тебя, посылай к отцу моему, а дружину, которую захватил (дружину Изяслава), вороти; а я буду тебе во всем послушен». Олег, соглашаясь на мир, задумал очередной коварный план. В то время, когда Мстислав, поверив обещанию Олега, распустил свою дружину, Олег с войском поспешил к реке Клязьме, «думая, что, испугавшись его, Мстислав побежит». Но этого не произошло. Мстислав сумел быстро собрать дружину. На помощь к нему шел младший брат Вячеслав с дружественными половцами. В жестокой битве неподалеку от города Мурома Мономаховичи при поддержке половцев одолели войско Олега. В решающий момент битвы юный Вячеслав приказал вынести вперед стяг Мономаха, и воины Олега дрогнули, полагая, что это сам Владимир пришел отомстить за смерть сына. Взяв Муром, а потом Рязань, Мстислав вновь послал к Олегу письмо, говоря: «Не убегай никуда, но пошли к братии своей с мольбою не лишать тебя Русской земли. И я пошлю к отцу просить за тебя». Возможно, в это же время Олег получил и письмо от Владимира Мономаха, в котором князь писал: «О я многострадальный и печальный! Много борешься душа с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным судьею, не покаявшись и не помирившись между собой». Мономах обращался к Олегу со словами мира и сострадания. Он предлагал не губить Русскую землю, сам же не собирался мстить за сына, полагая, что смерть воина в бою – естественное дело. «А мы что такое, люди грешные и худые? – философски размышлял Владимир. – Сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и в чести, а завтра в гробу и забыты, другие собранное нами разделят». Мономах призывал Олега положить конец кровопролитию, забыть взаимные обиды. «Если тебе плохо, – продолжал он, – то вот сидит подле тебя сын твой крестный с малым братом своим и хлеб едят дедовский, а ты ешь свой хлеб, об этом и рядись. Если же хочешь их убить, то вот они у тебя оба. Ибо не хочу я зла, но добра хочу братии в Русской земле. А что ты хочешь добыть насильем, то мы, заботясь о тебе, давали тебе и в Стародубе отчину твою. Бог свидетель, что мы с братом твоим рядились, если он не сможет рядиться без тебя. И мы не сделали ничего дурного, не сказали: пересылайся с братом до тех пор, пока не уладимся. Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, пусть тому от Бога мира не видать душе своей на том свете». Мономах признавал свои ошибки и говорил, что он простой смертный человек. В заключение он писал: «Не от нужды говорю я это, не от беды какой-нибудь, посланной Богом, сам поймешь, но душа своя мне дороже всего света сего. На Страшном суде без обвинителей сам себя обличу».

Как видим, письмо проникнуто не столько болью за смерть сына, сколько за разорение Русской земли. Владимир Мономах здесь выступает как истинный христианин, для которого, несмотря на жестокость времени, не чужды высокие гуманистические христианские идеалы. Он прежде всего беспокоится не о личных интересах, а об интересах родины.

В очередной раз Олег обещал – что ему оставалось делать – выполнить требование племянника и просьбу Владимира. Он согласился приехать на съезд князей.

В 1097 г. Русь стала свидетелем необычайного события: впервые в ее истории все наиболее крупные и известные русские князья Рюриковичи, внуки и правнуки Ярослава Мудрого, съехались в родовой замок Мономаха в г. Любече для того, чтобы «устроить порядок» на Руси.

Замок стоял на высокой горе близ старинного города Любеча, бывшего одной из ключевых крепостей в верховьях Днепра. Несколько месяцев строил князь свою резиденцию. Он прислал сюда лучших каменщиков, плотников, кузнецов из своих сел и городов. Тяжкой повинностью легло это строительство на любечан. От них требовали телег с лошадьми, землекопов и других работников. Надзор за строительством князь поручил своему любеческому огнищанину (т. е. управителю).

Все строительство размещалось на площади в тридцать пять на сто с небольшим саженей[1]1
  Одна сажень равна 2,1 м.


[Закрыть]. Стены замка состояли из огромных дубовых бревен, которые укладывались в могучие срубы и забивались глиной. Эту глину придавливали к стенам тяжелыми колодами, которые едва поднимали четверо человек. Между срубами вкапывали в землю сторожевые башни из камня и дубовых бревен.

Въехать или войти на гору можно было лишь по крутому подъему, обращенному в сторону города. Здесь-то и были построены въездные ворота, перед которыми через ров строители перекинули подъемный деревянный мост. За воротами въездной башни шел узкий проезд вверх, огороженный с обеих сторон поднимающейся уступами крепостной стеной. А дальше высились главные ворота крепости и начиналась основная крепостная стена. В том случае, если бы враги сумели овладеть первыми воротами и ворваться внутрь прохода, им бы пришлось продвигаться к основным воротам крепости под ударами обороняющихся, которые располагались на уступах стены по обеим сторонам прохода, а дальше наступающие наткнулись бы на могучие бревна основной стены.

Следующие ворота с двумя башнями, стоящими по бокам от них, пройти тоже было непросто. Вход внутрь замка шел через глубокий и длинный крытый проход с тремя заслонами, каждый из которых, опускаясь, мог преградить путь врагам. Проход заканчивался небольшим двориком, где размещалась замковая стража. Отсюда был вход на стены. В этом дворике располагались коморки с очагами для обогрева стражи в холодное время. В стенах, огораживающих дворик, было сделано множество клетей, в которых хранились различные съестные припасы: вяленая и сушеная рыба, мед, вино, зерно, крупы. В глубине дворика стражи стояла самая высокая, массивная четырехъярусная башня замка – вежа. Если бы враг все-таки прорвался через замковую стражу, ему пришлось бы миновать на пути к княжескому дворцу эту башню. В ее глубоких подвалах располагались ямы – хранилища зерна и воды. Только миновав вежу, можно было попасть к клетям с едой, спрятанным в стене, только через нее шел путь внутрь замка. Именно в этой башне жил огнищанин. За вежей шел парадный двор, ведущий к княжеским хоромам. На этом дворе стоял шатер для дворцовой стражи. Отсюда же имелся тайный спуск к стене.

Сам дворец князя походил на настоящую крепость. Он был трехъярусным, с тремя высокими теремами. В нижнем ярусе находились печи, жилье для челяди, клети для всяких запасов. Во втором ярусе располагались княжеские хоромы. Здесь были выстроены широкие сени летних сборов и пиров, рядом находилась гридница, где могли поместиться за столами до ста человек. Около дворца была срублена небольшая церковь с кровлей, крытой свинцовыми листами. С плоских крыш дворца можно было по бревенчатым скатам спуститься прямо на подходящие вплотную замковые стены.

Замок был приспособлен для мощной и долговременной обороны. Вдоль его стен стояли вкопанные в землю медные котлы для горячей смолы, кипятка, которые опрокидывали на врагов, идущих на штурм крепости. Из дворца, из церкви, а также от одной из клетей в стене шли подземные ходы, уходившие в разные стороны от замка. В тяжкий час по этим глубоким, скрытым от неприятеля ходам можно было тайно покинуть замок. В таком замке его хозяин и 200–250 человек защитников могли продержаться только на своих припасах более года.

А за стенами замка шумел многолюдный город, где жили торговцы и ремесленники, холопы, разная челядь, стояли церкви, кипел торг. Здесь было все, что нужно, для существования княжеской семьи, если бы ей потребовалось укрыться в Любече в своем родовом гнезде.

На съезде присутствовали Святополк Киевский; Владимир Мономах, князь Переяславский; братья Святославичи – Олег и Давид; Давид Игоревич из Владимира-Волынского, Василько Ростиславич, князь Теребовльский, враждовавший на Волыни с Давидом Игоревичем, другие князья, их бояре и дружинники. Сидя на одном ковре, они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия, что им следует наконец прекратить междоусобицы, вспомнить древнюю славу предков, объединиться, унять внешних разбойников, половцев – успокоить государство, заслужить любовь народную. По словам летописца, князья сказали на съезде: «Зачем губим Русскую землю, сами на себя ссоры накликаем? А половцы землю нашу расхищают и радуются, что нас раздирают междоусобные войны. Да с этих пор объединимся чистосердечно и будем охранять Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей» («каждо держить отчину свою»).

Князья договорились, что за каждым из них сохраняются земли их отцов – детей Ярослава Мудрого. За нарушение этого порядка князьям-отступникам надлежало держать ответ перед всей Русской землей. Им грозило наказание со стороны остальных князей.

Таким образом был восстановлен порядок, определенный в свое время Ярославом Мудрым. Святополк удерживал за собой Киевскую землю и все владения, принадлежавшие Изяславу Ярославичу. Владимир Мономах – владения Всеволода Ярославича: Переяславль, Смоленск, Ростов, Суздаль, Белоозеро. За детьми Святослава Ярославича – Олегом, Давидом и Ярославом – закреплялись владения их отца: Чернигов, Рязань, Муром. Закреплялся и порядок, установленный великим князем Всеволодом: за Давидом Игоревичем оставался Владимир-Волынский, за Володарем Ростиславичем (правнуком Ярослава Мудрого) – Перемышль, а за его братом Васильком – Теребовль в той же Волынской земле.

Эта запись появилась потому, что потомки Ярослава Мудрого стали нарушать его завет о том, что каждый из его сыновей сохранял за собой определенную часть Русской земли. И теперь надлежало вновь вернуться к этому завету и нерушимо держаться заповедей великого порядка. Каждый из князей оказался доволен таким решением; каждый целовал крест, говоря: «Да будет земля Русская общим для нас отечеством; а кто восстанет на брата, на того мы все восстанем».

Но ни в этих записях, ни в более поздних не оспаривался основной смысл предсмертного распоряжения Ярослава о том, что во главе Руси остается его старший сын: «Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайте его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня». Любеческий съезд не только не отменил этот порядок, но и закрепил его своим решением о единстве Русской земли.

Однако психология и мораль правителей того времени были далеки от идеалов. Едва князья разъехались по домам, как из Киева пришло ошеломляющее известие: Святополк и Давид Игоревич в Киеве схватили, а затем ослепили смелого и независимого князя Василька Теребовльского. Тот приехал в столицу помолиться в храме Св. Михаила в Выдубицком монастыре. Его зазвал к себе в гости Святополк, у которого Василько и был схвачен. Пойти на это злодеяние уговорил Святополка Давид Игоревич, опасавшийся предприимчивого Василька. Он запугал великого князя тем, что якобы Василько и Мономах замышляют против великого князя заговор.

Давид отвез Василька в Белгород, где в деревенской избе слуга Давида ослепил князя. Затем Василька отвезли на Волынь, во владения Давида, и заключили в темницу. Город Теребовль и ближайшие земли, принадлежавшие Васильку, были захвачены Давидом.

Этот поразительный по жестокости и вероломству случай показал, чего стоят в действительности клятвы князей. Там, где нет сильной власти, где безудержное властолюбие диктует свои законы, там не может быть и крепкого мира. В период непрочности государственных структур раннего средневековья такое положение становилось обычным. Буйство феодальных кланов в X–XI вв. надолго разорвало на части Францию, где образовалось 14 крупных феодальных полугосударств. Такая же судьба постигла и Германию, которая с конца X в. стала разваливаться на самостоятельные феодальные княжества, владетели которых на своих съездах избирали германских императоров. В связи с общим замедлением (по сравнению с Западной Европой) темпов социально-экономического и политического развития на Руси эти процессы стали набирать здесь силу лишь с конца XI в., но особенно быстро – со второй трети XII столетия.

Мономах, узнав о таком злодеянии, пришел в ужас. «Никогда еще, – сказал он, – не бывало подобного в земле Русской!» – и сразу же сообщил об этом злодеянии Олегу и Давиду. В своем письме к братьям Мономах писал: «Прекратим зло в начале, накажем изверга, который посрамил отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще больше польется, и мы все обратимся в убийц; земля Русская погибнет; варвары овладеют ею». Олег и Давид согласились с Мономахом, считая, что необходимо наказать князей-отступников. Большое войско, состоявшее из дружин самого Мономаха, его сыновей, Олега и Давида Святославичей, которые на этот раз подчинились Любеческому договору, двинулось на Киев. В этом акте проявился основной принцип любеческих договоренностей: единство, а не раскол. Дружины союзников осадили город. В столице начались выступления населения против Святополка. Киевский князь собирался бежать из города, но киевляне не пустили его. Они, зная добродушие Мономаха, направили к нему посольство, в которое входили митрополит и вдовствующая супруга Всеволода. «Князья великодушные! – обратился к Владимиру и Святославичам митрополит. – Не терзайте отечество междоусобием, не веселите врагов его. С каким трудом отцы и деды ваши утверждали величие и безопасность государства! Они приобретали чужие земли; а вы что делаете, губите собственную?» Князья согласились с митрополитом. Святополк же принял ультиматум Мономаха и дал согласие на совместный поход против владимиро-волынского князя Давида Игоревича.

Поход начался. Но Давид не хотел уступать. Он решил искать помощи у польского короля, заплатив ему 50 гривен золотом, но король его обманул. Видя это, Давид упросил князей простить его, так как сообщил, что он освободил Василька и они договорились миром. Это подтвердил и посол от самого Василька. Объединенное войско русских князей повернуло назад.

Но долго еще гроза, разразившаяся в 1097 г., грохотала по русским просторам. Освободившись из-под стражи, Василько вскоре начал вместе со своим братом войну против Давида. Братья вернули себе все свои земли, их войска осадили Владимир-Волынский, где находился Давид. По требованию изнемогающих от осады горожан Давид выдал Васильку тех, кто организовал его похищение и ослепление. По приказу Василька их повесили прямо перед городскими стенами на специально сколоченных виселицах, а затем расстреляли из луков.

«Возложил Бог Святополку и Владимиру мысль благую в сердце»

Возобновление борьбы между князьями грозило новым ослаблением государства. В такой ситуации жители отдельных, наиболее крупных и богатых городов начинают проявлять самостоятельность, выдвигать свои требования к великим князьям. Особенно такой самостоятельностью отличался Новгород.

Как мы помним, в Новгороде правил сын Мономаха Мстислав. Но когда Святополк после съезда в Любече решил направить в Новгород своего сына, в Киев явились новгородские бояре и заявили Святополку: «Мономах прислал к тебе Мстислава, чтобы ты отправил его княжить во Владимир, а сына своего в Новгород. Нет! Объявляем торжественно, что этого не будет. Святополк! ты сам добровольно оставил нас: теперь уже не хотим ни тебя, ни сына твоего. Пусть идет в Новгород, если у него две головы! Мы сами воспитали Мстислава, данного нам еще Всеволодом». Святополк вынужден был согласиться с требованием новгородцев.

Мономах, дальновидный и опытный политик, не мог не учитывать возросшую роль городов в сложившейся ситуации. Он, учитывая настроение горожан, несмотря на продолжающуюся смуту среди князей, сумел добиться главного: объединить усилия князей для совместной борьбы с половцами. В 1101 г. князья съехались вновь в город Витичев, неподалеку от Киева, для того, чтобы окончательно прекратить междоусобицу и договориться о совместном походе против половцев. Зачинщик смуты Давид был наказан – у него отняли Владимир-Волынский. (Святополк послал туда своего наместника.) Лишь после этого Мономах вновь выдвинул свою идею об организации общерусских сил против половцев.

К этому времени Руси противостояли две наиболее сильные половецкие орды – приднепровские половцы во главе с ханом Боняком и донские половцы во главе с Шаруканом. За каждым из них стояли другие ханы, сыновья и многочисленные родственники. Оба хана были опытными полководцами, дерзкими и смелыми воинами, старинными противниками Руси; за ними числились десятки сожженных русских городов и сел, тысячи угнанных в плен людей. За мир русские князья платили ханам огромные выкупы. Теперь Мономах призывал князей освободиться от этого тяжелого налога и нанести половцам упреждающий удар.

Половцы словно почувствовали назревающую угрозу: по их предложению в 1101 г. в городе Сакове состоялся съезд наиболее авторитетных русских князей и половецких ханов, на котором рассматривались отношения Руси со степью. На этом съезде стороны снова заключили мир и обменялись заложниками. Кажется, что это соглашение поставило под сомнение все усилия Мономаха, но правильность его линии подтвердилась уже на следующий год. Получив после встречи в Сакове год передышки, половцы сами перешли в наступление. Осенью, когда Мономах был в Смоленске, гонец принес ему весть из Киева о нападении войска Боняка на переяславские земли.

Святополк и Мономах тщетно преследовали войско Боняка. Тот, разграбив переяславские земли, вышел к Киеву. Братья поспешили за ним, но половцы уже ушли на юг. И снова все более насущной становилась задача предупредить дальнейшие половецкие набеги.

Под 1103 г. летописец записал: «Вложил Бог Святополку и Владимиру мысль благую в сердце, и собрались на совет в Долобске». (Русские князья съехались к Долобскому озеру.) Здесь они стали вновь обсуждать совместный поход против половцев. Мономах настаивал на немедленном весеннем выступлении, когда половцы еще не вышли на летние пастбища и вволю не накормили своих коней. Но против этого возражал Святополк и его дружина. «И стала совещаться дружина Святополка, – продолжает летописец, – и говорить, "что не годится ныне, весной, идти, погубим смердов и пашню их"», т. е. не хотели отрывать смердов от весенних полевых работ и губить их лошадей. Это мнение поддержали и некоторые из присутствующих князей. В ответ на такие заявления Мономах выступил с короткой, но яркой речью: «Дивно мне, дружина, что лошадей жалеете, которыми пашут; а почему не подумаете о том, что вот начнет пахать смерд, и, приехав, половчанин застрелит его стрелою, а лошадь его заберет, а в село его приехав, возьмет жену его, и детей его, и все его имущество? Лошади вам жаль, а самого не жаль ли?» Выступление Мономаха положило конец спорам и колебаниям. В конце концов Святополк заявил, что он готов выступить в поход.

Вскоре русское войско, в которое вошли дружины всех видных русских князей (кроме сославшегося на болезнь черниговского князя Олега, старинного друга половцев), в ладьях и на конях, в пешем строю от Переяславля двинулось вниз по Днепру в весеннюю степь. Войско остановилось ниже порогов у острова Хортица. Здесь воины вышли из ладей, дружина на конях, а пехотинцы в пешем строю направились в сторону, где проживали половцы. Четыре дня русское войско двигалось по полю, пока не достигло урочища Сутень, находившегося неподалеку от Азовского побережья. «Половцы же, – продолжает летописец, – услышав, что идет Русь, собрались без числа много и стали совещаться». Хан Урусоба предлагал начать переговоры и заключить мир. Но молодые ханы ему заявили: «Ты боишься Руси, но мы не боимся. Перебив этих, пойдем в землю их и завладеем городами их, и кто избавит их от нас?» 4 апреля состоялась решающая битва с половцами. На стороне половцев в ней принимало участие более 20 видных ханов. «И пошли полки [половецкие], как лес, – записал позднее летописец, – конца им не было видно, и Русь пошла против них». Но на истомленных долгой зимой конях половцы не сумели нанести свой знаменитый стремительный удар. В то же время русские дружины мощным ударом рассеяли половецкое войско, беспощадно рубя убегающих. В битве погибло более 20 ханов, а хан Белдюзя был взят в плен. Когда он предложил за себя огромный выкуп, Мономах ответил ему, что хан своим выкупом предлагает просто вернуть то, что половцы награбили на Руси. Главная же вина половцев, по мнению Мономаха, состояла в том, что они неоднократно нарушали свою клятву. «Ибо сколько раз, – говорил Мономах, – дав клятву, вы все-таки воевали Русскую землю? Почему не учил ты сыновей своих и род свой не нарушать клятвы, но проливали кровь христианскую? Да будет кровь твоя на голове твоей!» Князь приказал казнить хана в назидание другим. Русские же князья, посовещавшись, пошли по половецким «вежам», освобождая пленников, захватывая богатую добычу, отгоняя табуны коней, стада верблюдов. «И вернулись на Русь, – завершает рассказ летописец, – с полоном великим, и со славою, и с победою великою». Это была первая большая победа русских в глубине степи, после которой на три года прекратились половецкие набеги.

Лишь в 1105 г. половцы (возможно, тех становищ, до которых не дошли русские дружины в 1103 г.) потревожили русские земли. Они воспользовались тем, что русские князья были втянуты в этот год в войну с полоцким князем, но их добыча оказалась незначительной. На следующий год половецкий набег повторился на земли Зареческа. На этот раз Святополк послал против половцев своих воевод Яна (интересно, что этому воеводе в тот год исполнилось уже 90 лет) и Ивана Захарьича, которые прогнали половцев и отобрали русских пленников.

В мае 1107 г. хан Боняк напал на пригороды Переяславля и захватил табуны коней русских, а в июле уже объединенное войско Боняка и Шарукана опять появилось на Руси, разоряя киевские и переяславские земли, достигнув города Лубны. Объединенное войско русских князей подошло к Лубнам и, перейдя через реку Сулу, нанесло встречный удар. Удар оказался столь неожиданным, что половцы не успели даже построиться в боевые порядки и бежали, «похватав коней, а иные бежали пешие». Русичи же, преследуя половцев до реки Хорол, одних рубили, других брали в плен. В ходе битвы русские зарубили брата Боняка, захватили в плен хана Сугра и его брата. Правда, Шарукан и много его воинов бежали. Добычей русских стал огромный половецкий обоз. Половцы на время притихли.

Однако на этот раз русские князья не стали ждать новых набегов. Они сами дважды наносили удары по половецкой территории. В 1111 г. князья, по предложению Владимира Мономаха, так же как и в 1103 г., собрались вновь у Долобского озера и приняли решение совместно выступить против половцев. В поход отправлялись Святополк с сыном Ярославом, Владимир со своими четырьмя сыновьями – Вячеславом, Ярополком, Андреем и Юрием; Давид Святославич со своими сыновьями и племянниками. С ближними, дружественными половцами закреплялись мирные отношения. В эти годы Мономах и Олег женили своих сыновей, Юрия Владимировича (будущего Юрия Долгорукого) и Святослава Ольговича, на дочерях союзных половецких ханов. (Так в семье Рюриковичей, кроме славян, шведов, греков, англичан, появилась и половецкая династическая линия.)

В конце февраля русское войско выступило из Переяславля. Впереди, неся большой крест, с пением шли епископ и священники. Крест поставили неподалеку от ворот города у дороги, по которой проходили воины. Все они, в том числе и князья, проезжая и проходя мимо креста, получали благословение епископа. Духовенство сопровождало войско и в дальнейшем. Первые 11 верст они шли впереди русского войска, а затем – в обозе войска, где находилась и вся церковная утварь.

Возможно, Мономах, вдохновитель этой войны, желал придать ей характер крестового похода по образцу крестовых походов западных стран против мусульман Востока. Как известно, первый поход, организованный по инициативе Папы Римского Урбана II, начался в 1096 г. Священная идея освобождения «гроба Господня» в Иерусалиме от рук неверных стала идеологической основой этого и последующих походов западных рыцарей на Восток. В Первом крестовом походе принимали участие западноевропейские рыцари. Он закончился взятием в 1099 г. Иерусалима и созданием рыцарского Иерусалимского королевства. Известия о крестовом походе и освобождении Иерусалима быстро распространились во всем христианском мире. Возможно, что одним из тех, кто принес эти сведения на Русь, стал игумен Даниил, побывавший в начале XII столетия в Иерусалиме и оставивший описание своего путешествия. Даниил, возвратившись на Русь, стал одним из сподвижников Мономаха, и, возможно, он подсказал князю идею придать походу Руси против половцев характера крестового. Этим и можно объяснить участие духовенства в походе.

У реки Ворсклы, перед выходом в половецкую степь, священники воздвигли на холме украшенный золотом и серебром большой деревянный крест, который на глазах всего воинства целовали князья, и дружины двинулись в степь.

Русские воины, преодолев огромные расстояния, переправившись через многочисленные реки, достигли сердца половецких земель – города Шаруканя, расположенного вблизи Дона. Этот город состоял из сотен глинобитных домов, кибиток, опоясанных невысоким земляным валом. Ни хана Шарукана, ни его войска в городе не оказалось. Перед приступом Мономах обратился к жителям Шаруканя: «Хотят ли они сопротивляться или просить милости, открыть ворота в город», чтобы не погибнуть. Горожане направили к князьям представителей города, которые вынесли русским князьям на огромных серебряных блюдах рыбу и чаши с вином, что означало сдачу города на милость победителей и желание дать выкуп за сохранение жизни горожан.

Победители пробыли в Шарукане одну ночь, а наутро отправились к городу Сугрову. Жители Сугрова, к которому русское войско подошло на следующий день, отказались сдаться. Тогда русские под прикрытием подвижных «веж», подойдя к городу, начали бросать за его стены горящие факелы и засыпать горожан стрелами с подожженными смоляными наконечниками. Наступающие взяли пылающий город приступом. Пленных в этом бою не брали.