Текст книги "Проблема демаркации. Учебное пособие"

Интерпретация

Аристотель подробно описал, что означает научное знание чего-либо. По его словам, чтобы быть научным, нужно иметь дело с причинами, использовать логические доказательства и идентифицировать универсалии, которые «присущи» частностям смысла.

Использование органов чувств необходимо согласовывать с нашими научными исследованиями. Как и в Древней Греции, мы очарованы загадками окружающего нас мира. Существует удивительный мир форм и бесформенности, который так неописуем, в то время как внутри мы можем видеть сложные детали реальности и выносить суждения о том, что правильно, а что неправильно. Мы изучаем все аспекты нашего опыта и открываем универсалии и особенности нашего опыта.

Мы используем термины наших чувств, как если бы они были не чем иным, как абстрактной идеей, которую мы можем интегрировать в нашем уме, чтобы увидеть что-то или быть чем-то, но никогда не думать о ней как о физической вещи.

Здесь, по мнению Аристотеля, есть образ наук как образы друг друга. Во-первых, у нас есть собственные чувства, с которыми мы работаем, как если бы они были нашими абстрактными понятиями. Мы воспринимаем стол и поворачиваем его, чтобы увидеть действительность его твердости, вариации в его составе, наличие стульев вокруг него и разницу в цвете между ними, а затем снова поворачиваем глаза, чтобы взглянуть на нашу концепцию. Эта концепция подобна картине или фильму, и мы поворачиваем наши глаза, чтобы увидеть всю реальность этой картины или фильма.

Есть наука как картина реальности, которая использует наш чувственный опыт, но никак не связана с ним. Наши познания в физике подобны нашей науке о чувствах и поэтому состоят из многих мыслей философов и ученых, которые были до нас, которые глубоко заглянули в этот мир и увидели его красоту и ужас. Истинный образ нашей физики – это новый мир, который предлагает понимание природы природного мира, материального мира.

Есть наука как нечто, что вытекает и развивается из науки прошлого. Каждый из нас рожден с научным образованием, которое мы должны использовать для решения наших нынешних проблем и понимания того, что действительно есть в нашем опыте. Мы должны изучить все, что можем, из первой стадии науки, чувственного опыта, и использовать это знание для достижения второй стадии, а затем третьей. Только так мы можем надеяться достичь четвертой стадии, на которой мы постигаем неизвестную вселенную универсальных качеств.

Позвольте мне взглянуть на труды Аристотеля и сравнить их с современными научными и математическими журналами. Я хочу сравнить науки с другими областями знаний, такими как философия, математика и так далее.

Современные научные журналы составляются и редактируются элитной группой ученых. Их вклад оценивается на основе математических и концептуальных методов, которые эквивалентны интерпретациям Платона и Аристотеля.

Математика – хозяин всего в науке. Таким образом, все науки неполны, и только математика является абсолютом в нашем мире.

Так какое отношение это имеет к вашему тезису? Какие идеи в вашем собственном исследовании и в том, что вы говорите об этом, ошибочны? Что вы считаете неправдой и как научиться понимать мир по-другому?

Я часто задавал себе этот вопрос. Пытаясь разобраться в своих исследованиях, я обнаружил, что когда я попытался подойти к своей теме с научной точки зрения, я полностью потерпел неудачу. Когда я подошел к этому как к чистой идее, а не как к реальному, конкретному образу, оказывается, что это намного легче понять.

Каков был мой метод? Я думаю, что есть вещи, которые мы можем сделать, если подойдем к своей работе с новой точки зрения.

Мы можем использовать собственные концептуальные знания. Когда вы смотрите на что-то в реальном мире, вы можете видеть, что это такое, не пытаясь выразить это словами. Но когда вы пытаетесь выразить концепцию словами, вы видите нечто иное, и поэтому перевод не может действительно отражать реальность.

Вот почему иногда очень сложно что-то понять, даже если это нам хорошо знакомо. Когда кто-то о чем-то говорит, наш разум пытается облечь эту концепцию в простую и понятную форму, в слова. Вот что происходит на самом деле, когда мы пытаемся что-то объяснить словами. Что мы имеем в виду не то, что есть «оранжевый», но есть целая, сложная вселенная вокруг него. Но у нас нет хорошего способа описать такие вещи, поэтому мы пытаемся выразить это словами.

Это естественная вещь, и мы делаем это постоянно, когда пытаемся описать концепции жизни, денег, спорта или Вселенной. Есть представление о том, что это такое, но это не всегда одно и то же. Когда наш разум пытается выразить это словами, мы видим нечто иное. Например, когда мы пытаемся описать тарелку с едой, мы не видим тарелку, полную апельсиновых долек. Мы видим сложную систему форм, цветов и запахов. Поэтому, если мы не можем описать это словами, мы пытаемся абстрагировать это в символы. Мы используем наши знания об этой сложной системе, чтобы попытаться описать то, что мы видим.

Когда мы пишем эссе, изображения, которые мы используем, будут представлены красным, идея будет представлена зеленым, а идея абстрагирования будет представлена синим. Мы можем обозначать некоторые объекты оранжевым, некоторые синим и т.д., но способ представления этих вещей будет другим. Мы используем этот символ для обозначения различных идей. Вот как мы концептуализируем вещи, и так как мы концептуализируем их, то именно так мы их интерпретируем.

То, что мы видим, на самом деле представляет собой серию реальных и воображаемых вещей в сложном союзе. Мир – это сложная система, которая постоянно меняется, поэтому способ, которым мы пытаемся его описать, постоянно меняется. Это то, что я называю иллюзорной вселенной.

Так почему бы нам просто не увидеть мир таким, какой он есть на самом деле? Ну, потому что не можем. Мы не видим это таким, как он есть на самом деле, и не можем объяснить это словами. Вот почему мы используем слова. Это то, как мы представляем то, что видим.

Это одна из важных частей моего подхода. Я пытаюсь подойти к своей теме, рассматривая ее с другой точки зрения. Я смотрю на это с точки зрения идеи предмета, а не с точки зрения того, как он на самом деле виден. Когда мой мозг пытается объяснить это, я начинаю смотреть на это с другой точки зрения. Я начинаю видеть это как серию символов.

Как перевести это понимание? Что мы делаем, когда видим то, что не должны видеть? Мы должны абстрагироваться от этого. Другими словами, мы переходим на другой уровень и интерпретируем сцену с точки зрения символов. Мы используем символы, чтобы видеть вещи, но символы не такие, какими они видятся на самом деле.

Мы можем видеть то, что не должны видеть, поэтому интерпретируем сцену и объясняем ее символами. Чтобы подняться на один уровень выше, мы используем эти символы, чтобы абстрагироваться от сцены и объяснять ее в терминах реальности. Этот уровень абстракции – это то, что мы должны делать, чтобы облегчить понимание мира. Этот уровень абстракции – это то, что мы должны сделать, чтобы упростить объяснение мира. Смысл этого в том, чтобы помочь нам понять все, чему нас когда-либо учили, и понять все, что происходит вокруг нас.

Логический позитивизм

Логический позитивизм, сформулированный в 1920-х годах, считал, что только утверждения о фактах или логических отношениях между концепциями имеют смысл. Эти утверждения не называются предложениями, но говорят, что они представляют истинные убеждения.

Однако следует отметить, что хотя «мереологические» утверждения могут быть ложными, логические позитивисты также считали их фактическими, поэтому собственное название таких утверждений – «восприятие».

Логические позитивисты считают, что, хотя такие утверждения возможны, они должны быть ложными в любом случае.

Логический позитивизм зародился в гегелевской философии, особенно в его диалектике и ее критике. Делая определенную диалектическую критику детерминизма, сам детерминизм не был частью марксистского анализа.

Философ Карл Поппер предложил синтез логического позитивизма, функционализма и социализма. Поппер популяризировал использование термина «позитивизм».

Логический позитивизм, сформулированный в 1920-х годах, утверждал, что истинность утверждений – это «все, что согласуется с наблюдаемыми фактами».

Концепция принципа истинности в современной логике этого не подразумевает – например, утверждение, что «все числа рациональны», на самом деле не является утверждением о том, что истинно, а только о том, что может быть доказано.

Логические позитивисты также не исключают так называемых неэмпирических утверждений.

Утверждение о том, что «x» или «y» с большей вероятностью будет истинным в случае «X», в отличие от случая «Y», требует, чтобы «X» и «Y» были непротиворечивыми утверждениями, которые они утверждают, что означает, что логические позитивисты должны утверждать, что «истины» такого рода на самом деле не являются «истинами» или «истинами» мира.

Однако большинство последующих систем эпистемологии, таких как реализм, позитивизм и аналитическая философия, склонны предполагать, что логические позитивисты были правы, говоря, что существуют неэмпирические утверждения, которые также верны.

Практические приложения, такие как медицина и юридическая практика, как правило, сосредоточены на утверждениях, которые могут быть фальсифицированы или поддержаны, и таким образом утверждение о том, что истинные утверждения обязательно верны, снимается с проблемы определения того, является ли конкретное утверждение истинным или ложный.

Однако, поскольку современные теории разума и познания все еще часто основываются на традиционной форме эмпиризма, проблема неэмпирических утверждений все еще остается актуальной.

Утверждение, что «x» с большей вероятностью будет истинным в случае «X», чем в случае «Y», часто рассматривается как пример аксиомы редукции с аксиомами формы «x» и «y». истина воспринимается как очевидная аксиома существования отношения.

Однако также утверждалось, что такие аргументы предполагают идею о том, что не существует когнитивной системы – и, следовательно, никакой системы убеждений – которая может говорить о чем-то отличном от себя, – точка зрения, которая не получила широкого распространения.

Особенно важная форма логического позитивизма, которая обычно ассоциируется с научным методом, стала известна как логический эмпиризм и тесно связана с аргументом знания в пользу существования Бога.

В девятнадцатом веке Рассел, Фреге и большинство логических позитивистов отстаивали сильную версию тезиса логических позитивистов: этот «логический позитивизм», т.е. адекватная и правильная теория познания сама по себе является истинной наукой. С тех пор этот тезис был поставлен под сомнение некоторыми приверженцами логического эмпиризма.

После Витгенштейна теория понятий Витгенштейна оказала влияние на логики, некоторые из которых считают, что то, что верно для предложений (включая логических позитивистов), верно для любого «понятия», а некоторые из них считают, что истины одного вида истины обычно и обязательно связаны с истинами другого рода.

Новый тезис возник в результате развития философии Витгенштейна. Большинство логических позитивистов отрицали возможность метафизики; но были некоторые, кто думал, что метафизика ошибочна только в одном случае, и это был тот случай, когда она придала значение вещам, которые на самом деле не имели смысла.

Некоторые логические позитивисты приняли эту позицию и утверждали, что метафизика должна преподаваться только в начальных школах, если вообще должна преподаваться, и что метафизике не должно быть места в высшем образовании или профессиях. Другие, однако, утверждали, что эта позиция непоследовательна.

Рассел назвал первую позицию «дважды отрицательной логикой».

Во второй позиции «двойная положительная логика» описывает обычное использование человеком языка, в котором нет противопоставления между предложениями, которые подразумевают или имеют смысл друг друга.

Когда Витгенштейн и его последователи говорят об «намеренном связывающем отношении», они имеют в виду, что слово должно относиться к чему-то еще, чтобы иметь значение.

С этой точки зрения не существует метафизики или даже науки метафизики, потому что во вселенной нет противоположной сущности.

Многие из выводов Витгенштейна это те, что известны как анти comprehensionist, в том, что они утверждают, что какое-то отношение между миром и человеческим разумом, должно существовать.

В своих «Замечаниях по основаниям математики» Витгенштейн [10] утверждал, что (хотя бы вкратце и в крайне ограничительных терминах) не существует истины, реальности или существования в том виде, в каком мы их знаем.

В Трактате о человеческом знании, и в трактате логико-философском, Витгенштейн считал, что попытка объяснить мир формальной логики, скорее всего, чтобы дать ложное представление о действительности. Логические позитивисты в принципе были открыты для этих возражений.

Позднее Витгенштейн утверждал, что отказ от трансцендентального идеализма (и, следовательно, онтологии) был главной ошибкой логических позитивистов, потому что это привело их к неправильному пониманию природы объектов. Он назвал их позицию «суеверной», поскольку она основана на ложной уверенности в том, что можно отличить «то, что реально» от «того, что ложно», что он сам считал сомнительным.

Согласно Витгенштейну, для логических позитивистов очевидно, что ничто реальное не может иметь значения и что все, что есть, является либо явлением, либо иллюзией (или чем-то, что можно назвать явлением или иллюзией). Он назвал подход логических позитивистов «суеверным», потому что он основан на предположении, что они могут объяснить мир только «условиями, на которых нам разрешено говорить о том, что реально», и что они не осознали, что реальность не может лечиться таким образом.

Как доказывал Витгенштейн и как аргументировали его аргументы Фодор и Эйланден, невозможно говорить о «мире» с помощью терминов, принятых логическими позитивистами, и бессмысленно говорить, что можно описать мир с условиями, которые они используют.

Аргументы Витгенштейна показывают, что невозможно объяснить мир языком логики (или его парадигмой языка, Tractatus Logico– Philosophicus).

Одним из результатов является то, что Витгенштейн считал, что человек не может даже говорить о том, что реально, с помощью языка логики, поскольку логика не может идентифицировать то, что реально. Он также утверждал, что невозможно отождествить «то, что возможно» с терминами, на которых о нем говорят (и точно так же невозможно отождествить «то, что нереально» с терминами, на которых о нем говорят).

Согласно Витгенштейну, оба понятия «нереально» и «невозможно» могут быть определены на основе терминов, используемых для их описания.

Важно отметить, что все эти разговоры о языке, используемом для описания реальности, и о языке, используемом для идентификации вещей, с которыми нельзя говорить, полностью концептуальны. Совершенно не очевидно, что язык в целом или логику высказываний в частности можно использовать для описания реальности или того, что «невозможно».

Логические позитивисты восприняли аргументы Витгенштейна о том, чем они были, о невозможности описания мира языком, как о бессмысленности утверждений. А в более поздней жизни Витгенштейн, по-видимому, принял позитивистское предположение о том, что язык не имеет значения и не может отличить нереальное от реального.

Однако этот «логический позитивизм» на самом деле гораздо более конкретен, чем это обычно предполагается.

В Tractatus Logico– Philosophicus Витгенштейн [11] утверждал, что суждение имеет смысл только в том случае, если оно может использоваться для определения в рамках данной языковой системы, действительно ли что-то «реально».

Таким образом, с лингвистической точки зрения мы могли бы сказать, что слово «несуществование» («nihil») или фраза «не существует такой вещи, как несуществование» («gaunenlos siegen nicht») являются бессмысленные выражения.

Важно отметить, что «Трактат» не утверждает, что единственное предложение, имеющее значение, – это истинное предложение. Можно определять предложения в языках, в которых невозможно сказать что-либо о значении предложения, чтобы их можно было использовать для определения того, что является реальным, и Витгенштейн даже утверждал, что предложения в таких языках имеют смысл.

Термин «теория» употребляется Витгенштейном совершенно иначе. Для него теория – это формальная система (в смысле «языка теории»), в которой ряд утверждений о реальном приписывается объектам и свойствам в модели мира.

Не сразу очевидно, что можно дать определение «модели мира» в том смысле, в каком Витгенштейн использовал этот термин, но он это сделал. «Модель мира», которую Витгенштейн определяет в этом контексте, является не физической моделью, а логической моделью. (Это можно рассматривать как то же самое, как некоторые предпочитают думать об этом, как о модели данной математической теории.)

Теория на теоретическом языке – это набор утверждений о реальном, которые можно использовать для определения реальности чего-либо.

Хорошим примером теории является специальная теория относительности Эйнштейна, которая, благодаря использованию математического формального языка, полностью подходит для описания того, что происходит с наблюдателем в специальной системе релятивистской физики.

Если модель мира на самом деле не объясняет все о мире, то, возможно, это все-таки не очень хорошая модель.

И действительно, некоторые говорят, что система логического позитивизма на самом деле может объяснить больше о мире, чем любая теория, которую она обсуждает. Но если система логического позитивизма не очень хорошая модель мира, ее все же можно использовать для определения того, реально ли что-то.

Используя терминологию Витгенштейна, различие между реальным и нереальным для Витгенштейна является «визуальным».

Для логических позитивистов мир «невизуальный».

Витгенштейн, однако, не считает мир «невизуальным», и даже если бы это было так, это не было бы проблемой: вполне возможно описать мир визуальным языком. В любом случае мир – это визуальный объект, даже если вселенная, в которой он находится, не является таковой.

Центральной темой более поздней философии Витгенштейна является его взгляд на то, что язык не может отличить реальное от нереального, что мир – это понятный мир и что значение высказывания может быть определено с помощью этого высказывания.

Некоторые критики утверждают, что эти взгляды не «оспаривают» традиционную позицию, согласно которой мир понятен, но что они действительно оспаривают старую позицию, согласно которой язык не может использоваться, чтобы отличить реальное от нереального.

Развитие онтологического релятивизма

Согласно Алфреду Джулсу Айеру, метафизики утверждают, что обладают «знанием реальности, которая [выходит за пределы] феноменального мира». Айер, член Венского кружка и известный английский логический позитивист, утверждал, что делать какие-либо утверждения о мире за пределами непосредственного чувственного восприятия невозможно. Если эмпирическое утверждение, такое как «Земля вращается вокруг Солнца», утверждает Айер, является утверждением о мире, выходящем за пределы области чувственного восприятия, то это тоже невозможно объяснить.

Философ Джон Ф. Беннетт сформулировал «онтологический антиреалистический» взгляд на истину и правдивость, который бросает вызов «духу онтологического релятивизма, который пронизывает большую часть метафизики» и против чего Эйер, Джордж Дайсон и многие другие философы выступали против конкурирующих понятий метафизики в 20-м и 21-м веках.

Онтологический реализм в философии – это идея о том, что объекты существуют независимо от их поведения и отношений. Реализм в этом смысле означает, что рассматриваемые объекты и их отношения реальны и не зависят от наших убеждений и мнений. Согласно онтологическому реализму, истинность любого утверждения об отношениях объекта, например «стол на самом деле стол», не зависит от убеждений человека о столе, например «стол, вероятно, стул» или мнения человека об отношении стола к стулу, например, «стол является частью стола», или даже об отношении стула к столу. Например, сидит ли человек за столом, зависит от утверждения «стол – это стол», которое является настоящим утверждением. Онтологический реализм обычно ассоциируется с позициями логических позитивистов. Эта школа мысли возникла в середине 1800-х годов как реакция на картезианство, которое доминировало в философии науки того времени.

Беннетт утверждал, что в соответствии с онтологическим реализмом люди не могут знать об объектах или их отношениях, потому что логические последствия этого будут противоречивыми, то есть само понятие «истина» (в отличие от мнения или предположение), выходящее за пределы феноменального мира, невозможно. Например, люди не могут знать о столе, и поэтому само понятие стола выходит за рамки опыта. Логическим следствием этого факта является то, что право отрицать существование объекта не может быть оправдано. Как выражается Беннетт, «если [объект] не имеет „информативной силы“, кроме наших отношений с миром, то мы в состоянии не только знать его истину, но и настаивать на его истинности мыслями, нашими собственными и чужими». Логическим следствием онтологического антиреализма является то, что онтологические утверждения о мире недействительны.

Беннет приписывает онтологический антиреализм логическим позитивистам. По мнению Беннета, позитивисты подвергли сомнению идею о том, что утверждение об отношениях объекта, такое как «таблица на самом деле таблица», также является утверждением об этом объекте, которое Беннетт называет «онтологическим» утверждением. По мнению Беннета, онтологические утверждения слишком «абстрактны», чтобы быть правдой. Для Беннета онтологическое утверждение об объекте должно представлять состояние дел с объектом и должно быть в состоянии оправдать утверждение об объекте. Таким образом, с точки зрения Беннета, утверждение об отношениях объекта, такое как «таблица на самом деле таблица», также является истинным онтологическим утверждением, но его истинность несовместима с истинностью другого онтологического утверждения, касающегося того же объекта, то есть о его отношении к стулу. Из-за этой несовместимости утверждения об этом объекте не могут быть истинными, если оба утверждения не верны, что было бы несовместимо с истинной природой объекта.