Текст книги "Стратегия. Гоблин"

Обыскал. Финку, простенький клинок, неряшливо изготовленный в заводской слесарке, сломал в щели между кирпичами, выкинув обломки подальше. В правом кармане нападавшего обнаружился обшарпанный пистолет ТТ с двумя полными обоймами, сразу перекочевавший ко мне, а также деньги и талоны на хлеб, последних было много. Награбил, сука… И что? Вернуть я их не мог, поэтому позже сжег в камине: моим хлеба и так хватает, а палиться на них не стоит. Улика страшная, а так хлеб хоть никому не достанется левацкий.

Деньги взял. Рынок в Ленинграде работал даже в самые тяжелые дни блокады, какая-никакая меновая торговля была всегда. Кстати, подобные криминальные субчики вокруг базара и обретались, вычислить их не составляло труда. Мне до сих пор непонятно, почему менты не вязали их скопом за безделье и внешний вид абсолютно протокольного типа. Эх, добра была Советская власть…

Пистолет я хранил не у Нее дома, а в одной из пустых квартир подъезда, что давало возможность оперативно оказаться при оружии в случае возможного шухера после переноса.

Сверхзадача? Имелась. Мне нужно было сделать так, чтобы набравшаяся сил, но не окрепшая до подозрений женщина устроилась на работу, перейдя на другой паек и обретая еще одну личную социальную значимость, вот к этому и вел. Но детей в школу отпускать было нельзя, я хотел дотянуть до лета, когда станет легче, а там скоро уже и блокаду прорвут.

Тем и занимался в снах-переносах, которые случались все реже и реже, а полностью прекратились лишь тогда, когда я оказался на Платформе-5. Как обрезало.

И теперь еще раз о конфетах.

Это, пожалуй, была единственная возможность помочь хоть кому-нибудь еще, кроме опекаемой семьи, и для этого я ходил с Ней к очередям. Многие родители были с детьми, боясь оставлять слабеньких малышей без присмотра. В очереди за ними почти не следили, контролируя лишь удаление от мамаши, и дети со скуки пытались играть друг с другом. И со мной, городским дурачком. Вот там я и подсовывал им конфетки, предварительно освободив сладости от оболочки. Удержаться они не могли, сразу запихивая их в рот. Конечно, кто-то рассказывал мамке, что вон тот, привычный уже всей очереди веселый дядька угостил вкусным. Вряд ли это могло вызвать особое удивление – не хлеб ведь. А чего с дурачка взять, его и самого могли угостить возле церкви… Не понимает, вот и делится.

С тех пор я эти чертовы конфетки с собой и таскаю, вошло в привычку. Каждого встреченного ребенка стараюсь угостить.

Тяжеленькая история? Извиняйте, какая уж есть.

От «Бильбао» я пошел по колее еще быстрей, с недовольством вспомнив, что в этих южных широтах такого понятия, как нормальные сумерки, практически не существует. Казалось бы, солнечный свет, меняясь сначала на оранжевый, а потом наливаясь закатным багрянцем, только начинает меркнуть по мере того, как светило отвесно опускается к горизонту, и тут – бац! Будто дежурный электрик выключил рубильник! Небо моментально наполняется чернилами, и вот уже без фонаря ни хрена не видно, наступает гробовая темень экваториальной ночи, стоп…

Напомню: двигаться по плохо изученной местности в темноте умные люди категорически не рекомендуют даже сталкерам высшей категории.

Несмотря на изменившиеся тени, колею видно было отчетливо – все тот же длинный коридор, который тянется по косе, длинная дорога из слежавшихся листьев и сломанных веточек. Лианы на деревьях принимали самые причудливые формы, свисая с высоты. Сквозь свод крон проглядывали клочки вечернего неба. А тут неплохо! В джунглях постоянно пахнет гнилью, одни стволы валяются на земле, другие висят на пружинящих лианах, шумно обрушиваясь в самый неподходящий момент. Кругом сырость, труха – термиты делают свое дело. Груды лежалой древесины придавливают кусты, пауки ткут холсты огромных капканов, пейзаж неприятный, давящий. Здесь же светло и даже свежо. Местами как-то странно пусто, тишину нарушает только птичий щебет да какие-то огромные бабочки купаются в косых лучах, широкие крылья отливают серебристо-голубым цветом.

Во время движения, уже не так отвлекаясь на поиск следов возможного преследования или слежки, я часто поглядывал в бинокль на противоположный берег большого острова, острова Пузана. Там над террасой появился настоящий лес, плотной стеной росли огромные деревья и кустарники. В низинах растительность в паводок стоит притопленной, и по стволам деревьев заметно, что уровень реки может подняться выше на метр. Часть этого сложного русла-эстуария на какое-то время превращается в одно сплошное озеро, передвигаться по которому возможно только на лодках, без пеших прогулок вообще.

Над кронами деревьев постоянно парили птицы, количество и разновидности которых описать сложно. Все торопились завершить свои дела до наступления темноты. У самого уреза воды стояли белые цапли, выцеливающие зазевавшихся лягушек, стайками плавали утки. Об остальных видах, населяющих прибрежные заводи с кувшинками и мелкие травяные острова, я толком ничего даже и рассказать не могу. Определителя птиц с собой не имею. На моторе рядом с берегом ходить непросто, придется регулярно глушить, чтобы очистить винт от накрутившейся травы.

Доносились заунывные глухие вопли уже знакомой мне необычной птицы черно-белого цвета, которую в Доусоне называют камунго. Размером она с глухаря, голова украшена пером, напоминающим антенну. Вкусные, жирные, мяса много и рыбой не отдает.

Зеленые попугайчики стаями носились над рекой, перелетая от берега к берегу. По шевелению крон деревьев можно было заметить перебирающихся в них обезьянок, а на торчащих из воды корягах – греющихся в солнечных лучах редких больших черепах.

Жизнь кипит! Если через плотные заросли кустов травы подойти к самому берегу, то видно, как кругом прыгают лягушата, разноцветные кузнечики, в воздухе снуют зеленые, синие и красные стрекозы. К вечеру, когда спадает жара, насекомых у воды вообще прорва.

Все шло спокойно, пока минут через семь хода я не услышал звук, заставивший меня вздрогнуть и остановиться. Признаюсь, я даже испугался, сначала даже не осознав этого. Звук этот чем-то напомнил мне тот самый, который я услышал в парадной блокадного города, попав туда впервые. Панический, повторяющийся в истерике писклявый плач, тревожный и щемящий сердце, словно мольба о помощи. По-хорошему, мне нужно было, не обращая на это внимания, делать ноги и быстренько бежать дальше, к лагерю, но проклятая память о тяжелых снах не дала этого сделать. Хотел уйти, но уже знал, что не уйду. Я просто не смог бы двигаться почти два километра по колее с затихающим за спиной то ли плачем ребенка, то ли его стоном.

Оставив мешающий пулемет перед зарослями и вытащив пистолет, прислушался и осторожно углубился, отодвигая ветви левой рукой. Растительность цеплялась за рюкзак, и я осторожно высвобождался из объятий кустарника, который, не желая отпускать, обнимал меня цепкими лапами. Стараясь лишний раз не трещать сучками под ногами, я наконец вышел к реке перед последним кустом, который оставалось лишь отогнуть в сторону.

Ну и что тут происходит? На небольшой полянке у воды, растопырив по песку обломки сучьев, лежало длинное дерево, принесенное сюда в паводок и похожее на чудовищную кость, серую, обглоданную дочиста. Ствол был на треть погружен в воду, а на самом большом суку, очищенном течением от ветвей помельче, на самом краю, балансируя над водой из последних сил, сидел самый настоящий поросенок. Так вот, оказывается, кто пищал! На душе сразу стало легче.

Офигеть! Серого цвета животина, коричневый пятачок, по спине идут три коричневатые полоски… Такие полудикие свиньи водятся по всей Амазонке, они могут жить как на домашнем довольствии, так и самостоятельно, в природе. Все привыкли считать породистыми обязательно толстых, малоподвижных свиней, а идеалом свиной красоты считать йоркширских жиртрестов. Но такая машина по производству сала не найдет себе столько топлива, питаясь на дармовом подножном корму. Здешние свиньи изящны, ловки и подвижны, как горные козочки. Они легко приручаются, неприхотливы. Только сала с них не получишь: никак не набирают, хоть чем корми.

Поднырнув под ветку, я, не разгибаясь, чтобы не напугать поросенка, вышел на поляну, на ходу вопрошая:

– Чего разорался-то, пятак?

Завидев меня, испуганный свин запищал еще пуще. Ясно, что он тут не на циркового тренируется, и на сук, с которого вот-вот свалится в воду, пятачок забрался неспроста. Кайман где-то прячется?

Оглядевшись еще раз, я, олух, наконец-то заметил объект номер два и громко выругался вслух, обзывая себя всякими нехорошими словами.

Змей тут относительно немного, за время пути я увидел всего три штуки. Последняя совсем недавно какое-то время резво скользила передо мной по дороге, это была двухметровая змея с коричневыми ромбами на желтоватой коже. Ромбовидка, ядовитая тварь, которая встречается по всей Амазонке.

Со змеями у меня отношения очень простые: они меня боятся больше, чем я их, не знаю почему. Суеверие гласит, что храп человека привлекает ядовитых змей, они подползают к нему и, если спящий вздрогнет или пошевелится, жалят. Но Кастет то ли в шутку, то ли серьезно говорит, что я храплю не как человек, а как лесной тролль. Так что все змеи уползают на километр. Все прошу его записать мои рулады на диктофон для научного изучения. Так что эти гады меня особенно не тревожат. Однако сыворотка в шприц-тюбиках, изготовленных в Бразилии, в рюкзаке лежит, в пластиковых контейнерах по четыре штуки: именно столько уйдет на один укус. Пару раз рявкнул вслед, топнул, свистнул, и ромбовидка, устав удирать по прямой, быстро переползла через дорогу влево и метнулась к воде.

Здесь же охотилась большая анаконда с изумрудной чешуей, поэтому я ее сразу в траве и не заметил, что никоим образом не оправдывает разгильдяйства в рейде.

– Ого, колбаска!

Здесь ее излюбленные места: слабопроточные рукава, заводи и старицы, в таких укромных уголках, часто лежа в воде, анаконда и сторожит свою добычу – различных млекопитающих, приходящих на водопой, птиц, иногда черепах и молодых кайманов.

Метров восемь, не меньше, а точней отсюда и не определишь. Меня анаконда заметила давно, но решения не приняла. И лишь когда я, все так же согнувшись, сделал шаг в ее сторону, охотница перегруппировалась, опираясь на широкое кольцо и показывая готовность к броску в мою сторону. Поднятая голова хозяйки сектора раззявила зубастую пасть с внушительными клыками и громко зашипела, отпугивая от ништяка незваного гостя.

– Боишься, что твоего порося сожру, червяк земляной? – гениально догадался я, машинально начав фоном задумываться о еде. – Правильно делаешь.

Вариантов у хрюкающей жертвы не было. Через тесные кусты поросенку быстро не смыться, а прыгать в воду бесполезно, там анаконда настигнет порося еще быстрей.

Стрелять категорически не хотелось. Разве что в самом крайнем случае. Это местным обормотам можно палить в окрестностях почем зря, словно на утиной охоте погожим осенним денечком, им на демаскировку плевать, они у себя дома. Мне же грохотом выстрелов в рядовом в общем-то эпизоде раскрываться не стоит. Вполне может быть, что на этой косе вообще никто не живет, так что привлекать внимание местных глупо, могут и наведаться. Убрав «люгер» в кобуру, я достал тесак и выпрямился.

Увидев славного противника во всем его великолепии, злосчастная анаконда резко засомневалась в целесообразности поединка не на жизнь, а на смерть. Быстро оглянувшись на реку, она сильно оттолкнулась от земли нижним кольцом, переместившись чуть дальше к кустам, сразу всем телом. И оттуда уже не сводила с меня глаз, характерные клапаны на ноздрях питона раздувались. Далеко от водоема она не отходит. Плавает, прекрасно ныряет и может подолгу находиться под водой, при этом ноздри замыкаются этими самыми клапанами.

– Брысь, полоз драный! – гаркнул я, нагибаясь к большому обломку корневища весом примерно килограммов шесть.

Поросенок больше не орал, понимая, что сейчас решается его судьба: кто сожрет – человек или змея? Тут уж ори не ори.

– Пшла вон, тварь! – повторил я предложение и швырнул обломок.

Удачно бросил, мой сегодня день! Тяжелая серая деревяшка попала в цель, угодив по хвосту рептилии. Если бы на месте змеи было млекопитающее, я оглох бы от вопля. Анаконда же, рефлекторно стукнув обидевший ее обломок головой, только громче зашипела, но попадание помогло ей принять единственно верное решение, она резко развернулась, устремляясь к урезу воды. Вопреки многочисленным страшилкам якобы очевидцев, даже анаконду Платформы, исключая откровенных монстров, нельзя признать смертельно опасной для крепкого взрослого человека. Единичные нападения совершаются, когда змея видит под водой только часть тела человека или же ей кажется, что на нее хотят напасть или отнять добычу. Для охотников Амазонки это отличный трофей – их убивают при любой возможности. Ради мяса.

И только сейчас до меня дошло, какую ошибку я совершаю: еда уползает!

Мясо анаконды я ни за что не соглашусь есть, находясь на отдыхе в Замке или в полевом лагере с нормальным котловым довольствием. Многие жители здешних деревень любят его за своеобразный сладковатый привкус, я же скажу так – редкостная гадость. Существует два метода готовки: долгое томление на медленном огне, что предпочтительней, или быстрая обжарка, если мясо нарезано не очень толсто, причем местные часто жарят стейки вместе с кожей. Так как жира в мясе анаконды почти нет, жарить следует на сильно раскаленной сковороде, очень быстро, иначе оно станет жестким, как подошва. Еще одна особенность жаркого или бифштексов из анаконды – запах, сильный, специфический и противный, который можно убить лишь долгим вымачиванием в проточной воде, специями или заливкой маринадом типа соевого соуса, после чего оно начинает пахнуть азиатской кухней. Кожу нужно сдирать однозначно, мне кажется, что львиную долю запаха дает именно она.

В сыром виде оно плотное, тянучее и сухое, волокна грубые. Еще бы… Тот, кто видел, как питон сжимает кольцами пойманную дичь, ломая ей кости, дряблости мышц ожидать не станет. В готовом виде мясо чем-то похоже на грудку индейки, сильно ужаривается, но даже после тушения его замучаешься жевать. А съедать лучше сразу, так как на следующий день из кастрюли полезет еще более тяжелый запах змеятины…

Жесткость мяса меня не пугает. Видели бы вы, как ржал народ, когда я как-то минут десять изо всей силы колотил большой потрошеной змеей по дереву, словно гигантским ремнем, размягчая полуфабрикат… На видео снимали. Затем в ручей на часок, и вполне-вполне, особенно когда голодный. Сейчас вся группа голодная, а восьмиметровая анаконда не маленький поросенок – берем только филей и наедаемся от пуза.

– Стоять, докторская! – заорал я, бросаясь вперед с ножом наперевес, и анаконда рванула к воде юрким полозом, явно осознав, что ее ожидает. Может быть, это было бы и забавно в другой ситуации, но сейчас решался вполне серьезный вопрос.

Не успеваю! Скользкая зеленая колбаса уже скрывалась в тростнике, и я с криком «Кхе!» мощно прыгнул, целясь по телу змеи ближе к хвосту и стараясь успеть отрубить хотя бы полметра. Хресь! Тяжелый боуи, с легкостью прорубив влажный плетеный дерн, глубоко увяз в каком-то десятке сантиметров от дрожащего кончика хвоста, который изумрудной молнией тут же скрылся из виду.

Упустил! Промедлил! Оболтус!

– Твою ты мать… – тихо молвил я, с трудом вытаскивая тесак из земли.

Анаконда, высунув голову из воды и развернув ее так, чтобы контролировать покинутый только что берег и, конечно, взбешенного придурка с ножом, стоящего на краю террасы, извиваясь, плыла через реку со скоростью хорошего катера-водомета.

Фиаско, Маугли проиграл, Каа смылся.

Поросенок меня уже ждал на полянке. Недаром говорят, что свиньи будут поумней многих других животных. Он понял, что произошло, кто его собирался убить, а кто спас. Понял, да не все…

– И что теперь мне с тобой делать?

Вместо ответа поросенок подбежал ко мне и мягко ткнулся пяточком в голень. Присев на корточки, я осторожно погладил его по шерстистой полосатой спинке. Волосики уже не мягкие, как пух, твердеют. Тело сантиметров пятьдесят в длину без закрученного хвостика, уже не молочный. Мясной… Я облизнулся и сглотнул слюну. Тем временем зверек спрятал морду в коленный сгиб и заурчал, как кот, громко и умиротворенно. Зараза, сейчас я сделаю вторую ошибку.

– Конфетку хочешь?

Конечно же он хотел.

Скормив ему шесть штук ирисок подряд, я окончательно осознал, что ужина не будет. Это уже не детеныш свиньи, а ребенок, которого я накормил конфетками, а детей я не ем.

– Кино закончилось, малыш, – начал я отход на линию маршрута, вставая, – ты спасен, накормлен. Извини, но начального образования тебе дать я не могу, не успеваю, времени нет. И с собой не возьму.

Тот слушал меня очень внимательно.

– Понимаешь, свин, там моя группа сидит, все голодные, и черт их знает, как они себя поведут… Решит комсталк из тебя жаркое сделать и сделает. Ты же полудикий? Вали домой, ищи мамку, других хищников я поблизости не заметил. Давай-давай, беги, пока светло!

Мне показалось, что поросенок понятливо кивнул, однако с места не сдвинулся. Симпатичный какой. Я с сожалением вздохнул.

– Ну, дай мне хоть понюхать тебя, вспомнить, как колбаса пахнет, – попросил я, поднимая его к лицу. Он не сопротивлялся, а пах поросенок не колбасой, а свежей ветчиной. Нет, пожалуй, все-таки буженинкой. С тонким слоем нежного жирка поверху…

Слюна опять наполнила рот, но я взял себя в руки. Зубы, смыкаясь, клацнули.

«Не укусил двуногий дядька, – подумал свин, – это хороший знак».

– Все, детеныш, не толкай дядю на грех!

К дороге я продрался через кусты гораздо быстрей, чем когда шел сюда.

Пулемет обезьяны не сперли, вокруг было тихо.

Примерно полкилометра я, не оборачиваясь, шел прогулочным шагом.

Куда торопиться? Наши на точке или лодку нашли, и тогда можно будет принимать решение по ночному сплаву, что вряд ли, или добротный шалашик на ночь построили. На сегодня все приключения закончены, лимит выбран.

Тем не менее я замечал что-то новое, не замеченное по пути сюда, это обычное дело. Другие углы обзора, освещение, тени. Передвигаясь на машине, видишь по обочинам одно, а пешком – другое. Самый продуктивный поиск у нас с Луневым получается тогда, когда я иду в полный рост, а он немного пригибается, простреливая взглядом то, чего мне не видно с высоты. Из интересного нашел лишь пустую полусгнившую коробку из-под патронов двенадцатого калибра; рассыпалась, когда я взял ее в руки. Сколько же времени она здесь пролежала? Патроны не из дешевых, не иначе, тут охотился местный олигарх, простые люди боеприпас переснаряжают.

Вот интересная заводь: округлые камешки торчат у бережка, течение убыстряется, образуя меж камней легкие завихрения. В воде были видны небольшие рыбки размером с мою ладонь, запросто наловить можно. Я приободрился. А вот и улитки на камнях, размером с кулак, вполне питательная штука. Природа всегда поможет выжить.

На реке то и дело ныряли в вечерней охоте серые речные дельфины особого вида, характерного для бассейна. Розовый плавник и такого же цвета спина в закатном свете казались оранжевыми, это смотрелось необычно и удивительно. Потом меня чуть не напугали несколько пролетающих парочек сине-желтых ара, у них сейчас брачный период.

Вечер становился однозначно томным, и когда услышал приближающееся стрекотание дизеля, я из-за расслабленного состояния не сразу сообразил, что это значило. Это был не подвесной мотор, а небольшой стационарный дизелек из числа тех, которые ставили по миделю старых спасательных шлюпок и мотоботов. Значит, идет большая лодка или катер.

Непонятное судно двигалось по малому рукаву, отделяющему косу от материкового берега, и двигалось сверху, то есть со стороны нашего лагеря. Значит, оно прошло мимо наших, и они его видели.

Или это Кастет со стажером двигаются мне навстречу, удачливо разжившись маломерным флотом? Стрекотание становилось все громче, судно приближалось. Густые колючие заросли, через которые не продерешься, не давали мне возможности рассмотреть рукав. Очень странно, какого хрена они поперлись, не дождавшись меня? Так ведь запросто можем разминуться! Что-то случилось на проклятой поляне с болотом, утащившим наш джип?

Но тогда почему комсталк не предупредил меня по рации?

Сердце стукнуло покрепче, кулаки сжались сами собой, мной овладело нехорошее предчувствие. Выдернул из нагрудного кармана рацию.

Пш-ш…

– «Гоблин» вызывает группу.

Мне никто не ответил. Шел повтор за повтором, парни не ответили и через минуту, эфир молчал. «Что же это происходит? – недоумевал я, изводя нервы на повторы вызовов. – У них две рации, трудно, что ли, со второй связаться, если одна села? Аж пот пробивает. И почему до сих пор стоит жара, ведь уже вечер… Вы там уснули, что ли, сволочи?! Ну что за гадские пампасы!»

Ощущение беды стремительно крепло.

Тем временем неизвестная посудина уже проходила мимо. Зараза, ну, хоть бы краешком ее увидеть! Не имея никаких данных, я не мог делать выводов. Рядом стояла рощица высоких деревьев, обвитых лианами, похожими на канаты разной толщины. На старых, одеревеневших и толстых, казалось, вполне можно раскачиваться над водой, как на тарзанке, а молодые, толщиной в пару-тройку миллиметров, использовать как веревку. А что, это выход! Положив MG-42 на землю, я выбрал наиболее подходящую по высоте подъема и крепости лиану и, зачем-то поплевав на ладони в крагах, полез наверх. Врут все киношники, врут! Это только у улюлюкающего Тарзана получалось, уцепившись за лианы, легко, аки бабочка, порхать с дерева на дерево. Полная лажа! Я знал, что лианы обманчивы, в любой момент могут оборваться, да еще и тянутся, как резиновые. Но такого откровенного предательства со стороны флоры не ожидал.

Хрусть! Уже забравшись на пятиметровую высоту, я, вытягивая голову в сторону реки и тщетно стараясь рассмотреть уходящее судно, вдруг рывком просел сантиметров на пятнадцать. Тресь!

– Мама, – сами собой прошептали губы.

Затем раздался рвущийся звук, и я торопливо схватился одной рукой за соседнюю лиану. Но это меня не спасло: не держало меня дерево, не пускало небо ввысь, сбрасывало…

Хлоп! Лиана порвалась со звуком выстрела. Я, висевший к тому времени сразу на двух растительных канатах, раскорячился в распятии и громко выматерился. Хорошо, что резиновые свойства материала успели опустить меня ниже, поэтому и рухнул всего лишь с двух метров, сразу сгруппировавшись, то есть без последствий.

– Криво все как-то, – прошипел я, морщась от боли.

Так, скалолаза из меня не получилось, будем пробоваться на стайера.

Закинув пулемет за спину, я резво побежал по колее. Первые минуты был излишне возбужден, стараясь быстрей найти наиболее удобный ритм ходьбы и поймать правильное дыхание. Но скоро понял, что чувствую себя легко, вполне в форме, несмотря на тяжелый груз за плечами, продвигаюсь быстро. Дорога была во вполне пригодном для бега состоянии. Я не отрывал глаз от земли, стараясь вовремя заметить препятствия – крупные корни и ямы, пружинисто перепрыгивая через них.

На нашу поляну не стал выходить по колее, заранее взяв левее, где в кустах был виден просвет. Крадучись и пригибаясь как можно ниже, подошел к краю поляны и там сел на корточки за кустом. Уже после трех секунд быстрого осмотра со стороны мне сделалось не по себе, по спине побежали знакомые мурашки – бывает со мной такое, не от страха, и именно при непонятках. В подобных случаях хочется поперек уставов намахнуть, не морщась, сто грамм, лишь бы заглушить неприятное ощущение.

На поляне никого не было.

Выждав примерно с минуту, я наконец крикнул:

– Мужики! Эй! Есть кто-нибудь?!

И тут же с уходом в сторону вжался в землю. Если уж ты в такой ситуации решил поорать, то будь готов к тому, что на крик прилетит очередь.

Но и выстрелов не было. Как вымерло! Мне стало еще хуже. Встав, я медленно вышел на поляну, ствол потерявшего вес «крестовика» постоянно сопровождал линию взгляда. Если они по каким-то причинам укатили на моторной лодке, то должны были оставить записку, блокноты у всех есть.

Следов на траве было много, только все эти дорожки примятой травы ничего особенного мне не сообщали. Нет у меня индейских способностей Кастета, а до следопытских талантов Потапова далеко, как до луны. Что-то, конечно, соображаю, профессия обязывает, но не в этом случае, на траве вообще сложно разбирать следы… Одно оставалось неизменным – прикрытая предательской травкой странная дыра в земле, глотающая джипы. Походив кругами, я не нашел придавленной веткой записки, не было ее и на окружающих поляну деревьях. Надо идти к реке, к тому самому рукаву, по которому двигалась лодка.

Откуда-то издалека донесся вой, жуткий, похожий на волчий, хотя эти убийцы тут не водятся, их только в саванне можно встретить. И знание того, что это голос не волка, делало непонятный звук особенно страшным.

– Хищники ужинать выходят, – прошептал я.

Находка ожидала меня между деревьями, где хорошо примятая трава указывала путь, которым парни ходили на берег и назад. Шмотки ближе к воде подтаскивали, большой кофр, который мы успели скинуть, и личные тактические рюкзаки. Значит, шалаша на поляне они сооружать не планировали.

– Может, и еще чего из болотца вытащили, – предположил я неуверенно. И тут же увидел лежащий на земле кусок камуфляжной ткани.

Поднял дрожащей рукой. Это была бандана Даньки Сухова, тут и гадать нечего, личные вещи бойцов группы мы знаем, как свои.

– Хреновые дела. – Я чуть расслабился и опустил ствол пулемета, понимая, что сейчас палить будет не по ком.

Начал осматривать траву и кусты рядом, явных следов волочения не было, крови тоже не видно. Что тут произошло? Не мог Данька выбросить любимую бандану, в которой, как он считал, выглядел крутым спецназовцем, как не мог и забыть, он ею дорожил.

– А вот специально бросить мог. Вместо записки.

На берег я вылетел пулей и сразу заметил на песке причальную марку воткнувшегося в берег маломерного судна. Вот здесь следов было предостаточно! Я принялся старательно определять, сколько прибыло нападавших, в конце концов уговорив себя, что их было четверо. Хм… Маловато будет для многоопытного Кастета. Неужели его на базаре развели? Нет, эта песня тоже не про Костю.

Стоп! Он говорил, что первая найденная лодка была негодна. Ага, вижу, вот она, торчит из кустов, состояние пока можно не проверять, комсталк ошибиться не мог. Но он же сообщил, что они видят еще одну и прикидывают, как до нее добраться!

Быстро достав бинокль, я посмотрел в оптику на противоположную сторону рукава и ничего не увидел, солнечного света уже не хватало, а длинные тени деревьев съедали линию берега, укрывая все, что могло там прятаться. А если вторая лодка стоит дальше по нашему берегу и они пошли к ней вброд, учитывая крутизну в этом месте густо поросшей кустами террасы? Дорога заканчивалась болотом. Она вполне могла продолжаться и дальше, метров через сто – двести зарослей, шуточки дорожных строителей нам знакомы, такое бывает. Однако ее ведь еще и найти надо! Вот они и пошли кратчайшим путем по воде…

– Там пацанов и приняли, – предположил я убитым голосом. – Выпасли и приняли.

Неожиданно могли взять, без шума и пыли. Внезапность – страшной силы инструмент, так я и самого себя в языки взять смогу.

Ну что, подводим первый итог. Ребят выследили, взяли в плен и увезли неведомо куда на том самом баркасе, который я просохатил. Такая версия объясняет все: отсутствие вещей, радиомолчание и проход моторки вниз по течению. Пазл складывается только таким образом.

– Ну же ты сучара, а! – зло вспомнил я бородача-подкаблучника, живущего на соседнем острове. – Доложил все-таки!

Доложил по команде. Прибыла группа захвата, хорошо сделавшая свое дело.

– И что мне теперь делать-то? – горестно вырвалось, впрочем, сразу же и ответилось: – А ничего ты сейчас не сделаешь, Мишка, скоро стемнеет.

Так точно. Ночи здесь настолько темные, что без фонаря не увидишь ничего. Еще и тучки набегают с запада, похоже, скоро начнется хороший дождь, а звезд, помогающих хоть что-то увидеть, не будет. Светить фонарем по кустам да берегам и таким образом светиться самому нельзя, а единственный спасенный от утопления тепловизор находился в захваченном врагами бауле… Черт, ну все не слава богу!

Вода в реке поднимется, пролив, разделяющий косу на длинные острова, станет еще шире и глубже, а течение в нем сильней. Анаконды плавают… Человек, которому я доверяю, как самому себе, лично видел анаконду пятнадцатиметровой длины, а это совсем другой противник, от которого не отмахнешься корягами. Не поплыла ли обиженная мной змеюка жаловаться старшей сестричке или мамаше? Чудовищных синтетических анаконд, созданных Смотрящими, никто пока что не видел. И век бы не видеть.

Кроме того, гадский наблюдатель вполне может меня засечь на этой и без того опасной переправе, особенно если не смогу справиться с течением и оно вынесет меня в большой рукав реки. Не, так дело не пойдет, сам загнусь и парням не помогу.

Нужна лодка, на которой можно вернуться к барже, доложить оттуда о происшедшем в Форт-Росс и самостоятельно начать поиски парней – ждать подмоги я не собирался. Целой лодки, о которой вскользь упоминал Кастет, в пределах видимости нет. Во всяком случае, сейчас ее точно не найду.

Уж сколько я всего пережил, сколько насмотрелся, настрелялся, а все равно жутковато оставаться одному. Постояв на берегу минут пять, я с ненавистью сплюнул на песок и вернулся на поляну. С каждой секундой мучительных раздумий местность становилась все более негостеприимной. Пора искать убежище на ночь, крепкое или недоступное, надежное, в котором тебя не достанут ночные хищники, злые вороги, гром с молнией и струи дождя. Нужно добыть пищу и развести костер, после тяжелого дня необходимо поесть чего-нибудь горячего. Для костра, понятное дело, потребуются сухие дрова, а в темноте их будет не так-то просто найти.

По лицу стекал холодный пот, тело охватила нервная дрожь.

Прислушавшись, можно было услышать, как шелестит в ветвях ветерок, о чем-то болтают птицы, плещет в реке рыба, падают листья. Я дышал мелко, прерывисто, отчего-то заболела голова, левому глазу мешал нервный тик.

Ничего удивительного, начинаю осознавать страшную реальность: ты, Сомов, остался один, и если будешь слишком много рефлексировать, злиться без выброса и сидеть сложа руки, то ребят ждут еще более крупные неприятности. Разозлившись на себя еще и за то, что растерялся, вместо того чтобы сразу же начать вырабатывать план действий, я удержался от желания бежать куда-либо сломя голову.