Текст книги "Заговор черных генералов"

Рейхсфюрер СС Г. Гиммлер

Берлин. Пюклерштрассе, 16

Институт Анэнербе

11.02.34 г. 21 час 07 мин. по берлинскому времени

Офицер в форме штандартенфюрера СС прочитал и неторопливо поставил свою резолюцию на документе, в котором совершенно по непонятно какой причине перед ним отчитывался вышестоящий начальник. Потом встал из-за стола и плавным, грациозным движением хищника быстро переместился в другую часть кабинета. Там, возле горящего камина, за столиком сидели мужчина с длинными седыми волосами, одетый по последней берлинской моде, миниатюрная женщина, одетая так же элегантно, и католический священник в сутане кардинала. Эсэсовец уселся в свободное кресло, взял со столика изящный бокал с вином, сделал из него глоток, а затем резким жестом, едва не выплеснув содержимое, раздраженно вернул бокал на место:

– Наш Чужак, первородные, усилил свою активность. Думаю, что он не остановится лишь на одной России. Считаю, что теперь он нацелился и на Европу. А это явная вина вашего Дома и вас обоих в частности, – он презрительно-надменно вначале указал своим подбородком на женщину, а потом на длинноволосого.

Женщина сразу вскинулась и попыталась было возразить, но штандартенфюрер безапелляционным жестом остановил ее и повысил голос:

– Мне не нужны оправдания, дражайшая. Мне даже не интересно, что ваш Дом был практически уничтожен в 17 году в России во внутренней войне ваших же кланов, а оставшиеся в живых разрозненны и сейчас зализывают раны. Это все детали, на которые мне наплевать. Мне, как главе европейского Дома, важен только результат. А нелицеприятный результат следующий. Джугашвили отстранен от власти, и ваш Дом не сделал ничего такого, что входило в наши договоренности. И я буду вынужден теперь вместе с его преосвященством господином Пачелли, – штандартенфюрер уважительно поклонился церковнику в кардинальской сутане, – все это разгребать.

Длинноволосый и женщина после этих резких слов и такого тона угрожающе привстали со своих кресел. В комнате тут же разнесся приторный запах давно увядших цветов, и атмосфера в кабинете мгновенно накалилась. Как будто два древних хищника, услышав рык вызывающего их на бой другого, не менее древнего и опасного зверя, подготовились к смертельному прыжку, оскалив клыки.

Увидев такую реакцию, священник попытался утихомирить обе стороны:

– Друзья, ну нельзя же так… Давайте все успокоимся. Конфликт нам сейчас совсем ни к чему. Высокородный Виллигут заберет свои пусть и обидные, но справедливые слова обратно, вы, Яр и Марта, вернетесь на свои места, мы выпьем по бокалу вина и начнем цивилизованно и конструктивно обсуждать сложившуюся ситуацию.

Вместе с этими словами в кабинете вроде даже как-то ярче и приветливее загорелся огонь в камине, а теплая и ласковая волна умиротворения совершенно явно начала исходить от кардинала, обволакивая и успокаивая. Но это было не то умиротворение, которое дают руки матери, качающие своего ребенка. Это было умиротворение смерти, убаюкивающее и дающее тихую радость душе, чтобы она не поняла, что смерть навсегда уносит ее в небытие…

Длинноволосый быстро переглянулся со своей партнершей, потом они нехотя и подчеркнуто неторопливо вернулись на свои места, а женщина даже улыбнулась, хоть и несколько натянуто:

– Хорошо, ваше предложение принимается. Только вы, достопочтимый Эмилио, кажется, забыли, что использование своих возможностей среди своих является проявлением агрессии и недобрых намерений. Придется вам об этом напомнить.

Она, подтверждая, что ее угроза реальна и неотвратима, опустила на миг ресницы. А потом так глянула на кардинала, что оба его сердца бешено застучали от разрешения в ее взгляде. Этот взгляд разрешал личности кардинала мерзко-сладкое освобождение от всего. От любви, от ненависти, от чести… Он разрешал кардиналу поднять со дна своего естества самые темные желания, самые гнусные страсти и осуществить их. Он разрешал падать бесконечно в бездну такой отвратности, для которой еще даже не было названия. И главное – разрешал освобождение от оков морали. Любой морали. Человеческой и нечеловеческой. Существо по имени Эмилио Пачелли не было человеком. Он был священником по необходимости, а не по призванию. Но он знал, что такое грех. Так вот ему сейчас разрешался первородный Грех. Именно так, с большой буквы. Не тот, за который человеческий Бог изгнал Адама и Еву из рая. А Грех, идущий от начала начал. Существовавший даже тогда, когда ангел Утренней Звезды еще даже не помышлял о бунте против своего Бога. Кардиналу прямо в то, что у людей называется душой, смотрела мать всех грехов – Лилит и разрешала этот первородный Грех вседозволенности, отвратности и аморальности.

Священник понял, что еще мгновение – и он навсегда станет рабом существа, носящего такое простое человеческое имя Марта. Он просто не сможет жить дальше, не вымаливая у нее каждую секунду своей оставшейся жизни разрешения на блаженство от этого поистине Люциферова Греха.

Пачелли из последних сил зажмурил глаза, замотал головой от напряжения, пытаясь сбросить с себя этот морок, примиряюще поднял вверх ладони и хрипло прорычал:

– Все, все, несравненная, я понял вас и признаю свою ошибку.

Женщина медленно, с явной неохотой отвела свой взгляд, и за ее спиной начала исчезать тень, имеющая форму двух огромных черных крыльев. Спустя несколько мгновений тень совсем исчезла, а женщина надменно откинулась в своем кресле.

В кабинете воцарилась гулкая, напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием дров в камине.

Эсэсовец, обеспокоенный таким развитием ситуации, которую он создал по своей неосторожности, решил, что ее надо срочно исправлять. Он выпрямился на своем месте и подчеркнуто вежливо проговорил:

– Приносим свои искренние извинения, высокородные, за резкость, недостойное поведение и недопустимый тон в разговоре с вами. Мои особые извинения вам, Марта, как главе дружественного Дома. И чрезвычайная благодарность за то, что не убили второе лицо в моем Доме. Это была бы невосполнимая потеря…

Женщина, чуть помедлив, кивнула головой, что принимает извинения, а потом, вдруг кокетливо улыбнувшись, проговорила:

– Но извинение не будет полным, если вы, Виллигут, не нальете мне сейчас же вашего чудесного вина. Этого я вам никогда не прощу.

Облегченно про себя вздохнув, хозяин кабинета придвинулся ближе к столику, обернул белоснежной салфеткой старую запыленную бутылку и разлил из нее благородный напиток по всем бокалам. Приподняв свой в знак окончательного примирения и сделав пару глотков, штандартенфюрер задумчиво начал кружить в бокале вино.

Обстановка потихоньку разряжалась, а потом и совсем стала непринужденной, после того как Марта рассказала несколько нескромных, на грани приличия, но очень смешных историй, в которых главными героями были она и ее спутник Яр.

Оценив по достоинству, как женщина сумела ловко возродить атмосферу доверительности, эсэсовец решил, что пора вернуться к тому вопросу, из-за которого они тут, собственно, и собрались:

– Итак, уважаемые, предлагаю все же вернуться к нашим делам. Давайте просто констатировать факты. А они таковы: Чужака не удалось остановить только потому, что вы были вынуждены, в силу обстоятельств, вступить с ним в прямой конфликт тогда, когда его защищала охранитель.

Седовласый обвел вопросительным взглядом собеседников:

– Кстати, высокородные, что мы вообще знаем об этих сущностях?

Эсэсовец удобнее расположился в кресле и полузакрыл глаза:

– В нашем Доме, как и наверняка в вашем, это легенда. Страшная легенда, Яр. За всю историю существования нашей расы зафиксировано всего пять встреч с этими охранителями. Четыре встречи, еще в глубокой древности, окончились для Домов, как бы, гм… мягче выразиться, – неудачно. А вот пятая… Если вы, конечно, прилежно изучали наши хроники, то должны знать, что нам тогда, тридцать тысяч лет тому назад, удалось нейтрализовать подобную тварь…

Женщина поднялась со своего кресла, подошла к камину, взяла маленькую кочергу и поворошила ею горящие дрова. Потом повернулась к огню спиной и сладко потянулась грациозным кошачьим движением:

– Из того, что вы сказали, Виллигут, я пока ясно вижу только одно – при должном умении и концентрации сил эту легендарную тварь можно все же остановить и не дать ей прийти на помощь Чужому в удобный для нас момент. Правда, использовать при этом придется, насколько мне известно, клан «Ходящих за тенями», элиту воинов вашего Дома. Их вам не жалко?

Штандартенфюрер лениво отмахнулся:

– Нет, не жалко. Это их долг перед Домом: защищать и умирать за него, если потребуется…

Кардинал, не торопясь, долил себе вина, поднял бокал и посмотрел на огонь через стекло, любуясь переливами бордового цвета:

– Друзья, думаю, что Чужак уже понял или скоро поймет, что все более или менее значимые события в этом мире происходят не без нашего участия. Он враг нашим целям, а мы его. Вот исходя из этого нам и необходимо разработать тактику и стратегию в отношении Чужака.

Седовласый повернулся к нему:

– Вы хотите предложить что-то конкретное, Пачелли?

Священник нехотя поставил свой бокал на стол:

– Тактически было бы верно показать Чужаку, что мы как-то пытаемся бороться с ним. Ведь он после встречи с вами, достопочтимые Марта и Яр, при аресте Сталина знает, что в этом мире кроме людей присутствует и другая раса. Так вот, послав какой-то из наших кланов, члены которого не слишком умудрены опытом, убить Чужого, мы введем его в заблуждение, что с нами возможно справиться. Пусть не легко, но возможно. А клану совершенно необязательно знать, что его приносят в жертву. Поэтому они будут драться до последнего. Или отступят. Но это не суть важно. Главное – зародить уверенность Чужого в своих силах.

Эсэсовец заинтересованно подался вперед к кардиналу:

– Эмилио, я, кажется, догадываюсь, что вы хотите предложить нам как стратегию. Если я угадал, то вы не зря являетесь вторым лицом в моем Доме. Продолжайте, прошу вас.

Священник с благодарностью поклонился:

– Надеюсь, что не разочарую вас, Виллигут. Так вот, почтеннейшие, азиатский Дом Фудзивара распространил ради своей забавы среди людей вид единоборства, который они назвали айкидо. В нем, в этом единоборстве, все акцентируется на слиянии с атакой противника и перенаправлении энергии атакующего. Говоря проще, энергия нападения противника используется для победы над ним…

Штандартенфюрер, не скрывая восхищения, похлопал в ладоши:

– Браво, кардинал. Изящное и нетривиальное решение.

Женщина отошла от камина, вернулась в свое кресло и недоуменно оглядела эсэсовца и кардинала:

– Вы что, предлагаете поставить под удар вашего подопечного Шикльгрубера, или, как его называют здесь, в Allemagne, – Гитлера? Поставить на кон многолетние усилия вашего Дома?

Виллигут удовлетворенно закивал:

– Именно так, незабываемая. Именно так. Чужак пытается изменить ход истории, избавляясь, по его мнению, от личностей, которые кардинально влияют на этот ход. При этом он старается опираться на центры силы в нашем мире. Так было и с отстранением от власти Джугашвили, так будет и в нашем случае тут, в Allemagne. Ввиду слабости других институтов власти, скорее всего, это будет армия, которую он попытается подмять под себя тем или иным способом. Просто ему надо дать возможность это сделать. Но в самый последний момент, когда он вложит всю энергию своих планов в их реализацию, когда поле его возможностей сузится до двух понятий: «выигрыш» и «проигрыш» – и у него не будет возможности остановить инерцию им же запущенного механизма, поставить его перед выбором.

– И каким же?

– Или умереть выиграв, или выжить проиграв. Для первого решения ему придется добровольно отказаться от услуг своей Твари-охранителя. Чужак умрет, и спустя несколько лет без него все, что он сумел изменить, вернется в старую колею. Если же он примет второе решение, то проигрыш – он всегда проигрыш. Такая ситуация и в том и в другом случае нас устраивает. Нам остается лишь создать, а затем воспользоваться в нужное время этим моментом выбора… – Он немного помолчал, а потом чуть топнул надраенным сапогом по полу: – И воспользуемся мы им здесь, в нашем Гнезде, которое Чужак, можете мне поверить, обязательно явится выжечь дотла.

– А что будет с вашим протеже Шикльгрубером, Виллигут? Лично с ним?

Эсэсовец удрученно покачал головой:

– Мне кажется, что я опять оскорблю вас, Марта, если начну сейчас вещать прописные истины. А делать этого мне категорически не хочется, поверьте. Но поскольку вы уже задали свой вопрос, то я отвечу на него. Если он погибнет в этой мясорубке, наш Дом, да и вся наша раса ничего не потеряют. Знамя Идеи, которую мы через него хотим внедрить в людской социум, сразу подхватит другая назначенная нами фигура. Уж об этом мы обязательно позаботимся…

Глава 5

…Кто скажет «безумный», подлежит геенне огненной…

Евангелие от Матфея, гл. V, ст. 22

Город Загорск, Московская область. 19.02.34 г.

13 час. 34 мин. по московскому времени

Стас поморщился, вступив в едва припорошенную снегом дурнопахнующую лужу, и, витиевато выругавшись, посмотрел на меня с недоумением:

– Ты уверен, что поступаешь правильно? Может, все же надо было пригласить его к себе, принять в ореоле новых регалий и подавить своим начальственным величием, так сказать? Или, на худой конец, банально подъехать к церкви на машине?

– Нет, не надо было. Именно в этом случае мы должны прийти сами. Не та ситуация, когда надо надувать щеки и строить из себя государственных мужей, облеченных властью.

Подполковник в ответ пожал плечами, двинулся было дальше, но опять поскользнулся и едва не грохнулся в подозрительно желтый сугроб, не избежав очередной лужи. Похоже, он начал медленно закипать:

– Это называется «исторический заповедник». Рассадник культуры, мать ее. И занесло нас с твоими заморочками черт знает куда. На вот лучше подержи. Сусанин…

Он сунул мне портфель со своими бумагами, а сам стал старательно чистить ботинок о снег. Сейчас он был похож на котяру, тщательно вылизывающегося после увлекательной прогулки по помойкам.

Я огляделся. С одной стороны переулка была грязная стена, с другой – фасад бывшего церковного подворья с заколоченными окнами. И ни одной таблички, объясняющей, где мы, собственно, находимся. Похоже, два идиота, страдающие топографическим кретинизмом, умудрились заблудиться в маленьком Сергиевом Посаде, или, как он сейчас назывался, Загорске. Срочно нужно было местное население, которое бы указало хотя бы нужное направление.

Такое население внезапно нарисовалось в лице сухонькой, маленькой старушки, с ног до головы закутанной в пуховой платок. Она, мелко семеня, появилась из-за поворота и при этом лихо балансировала на скользкой тропинке с помощью явно тяжелой авоськи. Обрадованный, я двинулся к ней навстречу и едва успел подхватить, когда сумка повела ее в сторону и старушка была готова растянуться на снегу.

– Осторожно, бабушка, – держа ее на весу, пробормотал я. Потом опасливо поставил на землю и нагнулся за портфелями, которые пришлось швырнуть в тот подозрительный сугроб.

Она рассмеялась старческим дребезжащим смешком:

– Ой, спасибо, сыночек. А то бы я сейчас – кувырк и растянулась, растяпа старая.

Подошедший сзади Стас участливо произнес:

– Все в порядке?

Старушка окинула нас взглядом:

– Да, слава те господи, пронесло. Как вас звать-то, сынки, чтобы спасибо сказать?

Нога из-за спины пробасил:

– Я – Стас, а вот этот хлыщ в шляпе – Андрей.

– А меня Аксинья Филипповна. Ну вот и познакомились.

Подполковник отодвинул меня плечом:

– Аксинья Филипповна, давайте мы вам поможем сумку нести, а вы нам ближайшую дорогу покажете, по которой можно к Ильинской церкви выйти? А то уже час плутаем…

Она озабоченно покачала головой:

– Так вам надо в Стрелецкую слободу. А вы в другую сторону идете. Но вот если в соседний проулок свернуть, да потом огородами, то сразу к Ильинке-то и выйдете. Пойдемте, провожу. Мне все равно к Степаниде, моей подружке, которая рядом с церквой живет, надо было вечером идти.

Стас подставил бабушке локоть, забрал сумку, и мы двинулись. Пока пробирались между сугробами, подполковник несколько раз неосторожно задевал авоську, и в ней что-то постоянно глухо позвякивало. Он, озабоченно взглянув, проговорил:

– В сумке ничего не разобьется?

Аксинья Филипповна беззаботно махнула ладошкой в варежке:

– А там и биться нечему. Револьверы с патронами не бьются.

Подполковник приостановился, осторожно развернулся к нашей спутнице и вкрадчиво спросил:

– Как вы сказали, Аксинья Филипповна? Револьверы с патронами?!

Старушка удивленно на него взглянула:

– Дык че особенного? Намедни в «Правде» постановление вышло, про оружие-то. А через день к нам военные в город приехали. На подводах много всяких-разных ружей привезли и начали раздавать тому, кто хотел. Забесплатно. Еще и осталось. Ну я, что полегче, и взяла. Да и Степаниде прихватила, пока она хворает. Запас карман не тянет.

Стас еще осторожней, как будто проверял очень тонкий лед, на который надо наступить, прошелестел голосом:

– А зачем вам револьвер, Аксинья Филипповна?

Помолчав пару мгновений, старушка твердо ему ответила:

– Чтобы последнюю церковь не закрыли…

Она серьезно и бесстрашно посмотрела на него снизу вверх светлым взглядом, какой бывает только у детей и очень добрых стариков.

– И вы, если придут закрывать храм, будете стрелять?

– Стрельну, не сумлевайся, Стасик. Хватит, натерпелись…

Подполковник крякнул и повел плечами, как будто на них лег очень тяжелый груз, но промолчал и просто подставил опять свой локоть старушке. Я, с двумя портфелями, потелепался за ними дальше, как коза на веревке. Между тем Аксинья Филипповна, не теряя времени, начала ненавязчиво сватать Стасу свою младшенькую племянницу Дарьюшку, которая – «девка-красавица, в теле, хозяйственная и добрая». Подполковник, занятый своими мыслями, поддакивал и, кажется, не заметил, что его уже пригласили в гости, которые очень смахивали на смотрины.

Так, под старушечий говорок, неприметно и прошли всю дорогу. Свернув за очередной поворот, мы оказались перед небольшим храмом в стиле барокко.

– Вот и Ильинка. – Старушка перекрестилась на купол церкви. – А я пойду. Тут до Степаниды рукой подать.

– Спасибо, что довели, Аксинья Филипповна.

– Не за что, молодые люди. Ну ты, Стасик, непременно приходи в гости, как обещал. Будем ждать.

Она махнула нам рукой и посеменила в сторону маленького деревянного домика.

Подполковник на автомате вежливо кивнул головой и уже было двинулся к храму, как внезапно остановился, резко развернувшись в мою сторону:

– Подожди, о чем это она?

В ответ я мерзко ухмыльнулся:

– Вы, Станислав Федорович, только что согласились свататься, если смотрины вас устроят. И завтра – нет, уже сегодня вечером, об этом будет знать каждая собака в Посаде. Уж Аксинья Филипповна на этот счет постарается, можете не сомневаться. А нравы здесь суровые. Если девку отказом опозорите, родня вам рыло-то ох как начистит. И родаков у них тут у всех по полгорода…

Стас аж отшатнулся от меня:

– Ты че, ты че?! Какие смотрины!? Ты говори, да не заговаривайся…

– А ты вспомни, о чем только что она говорила и на что ты соглашался…

Подполковник на секунду задумался, видно прокручивая весь разговор, и присвистнул:

– Ё-моё, как же она меня в оборот… Ну и бабка. Ей только в следственном отделе у нас работать…

И сразу накинулся на меня:

– Что ж ты, сволочь, молчал? Не мог разговор в сторону увести? Не видел, что я после ее «стрельну, не сумлевайся» в ступор впал?

Я злорадно осклабился:

– Что, чекистская морда, попал? Это тебе за «хлыща в шляпе» и за то, что я твой портфель всю дорогу, как ишак, волок.

Стас посмотрел на меня еще раз сурово, потом лицо его дрогнуло, и он заржал как конь. Я тоже больше не смог сдерживаться и начал хохотать вслед за ним.

Внезапно его лицо стало печально-строгим:

– Ну, старина, и заварили мы кашу…

И было не очень понятно, что он имел в виду. То ли как его чуть не окрутили, то ли про решительность старушки стрелять, защищая свой храм…

В церкви было как-то особенно скорбно. Одинокий женский голос, тихий и мелодичный, с клироса не то безнадежно взывал, не то просто жаловался Богу на старославянском. С пятиярусного иконостаса святые печально смотрели на горящие свечи и, казалось, не могли отвести глаз от их мерцающего огня. Прихожан в этот час не было, и только четыре монаха, по-видимому из закрытой теперь Лавры, неслышно молились в разных углах храма. За нашими спинами раздался приглушенный шепот:

– Красиво поет наша певчая, правда?

Мы со Стасом медленно развернулись. На нас со спокойной, дружелюбной улыбкой смотрел пожилой, но еще крепкий монах. Все так же улыбаясь, он продолжил:

– Но, как мне кажется, в храм вы, граждане, пришли не за этой красотой и не за ответами на вечные вопросы, а по вполне земным делам…

Я кивнул головой и так же ответил шепотом:

– Вы почти угадали про земные дела, святой отец. Нам необходимо встретиться с заместителем местоблюстителя Патриаршего Престола, митрополитом Московским Феофаном. Но говорить мы хотим о делах Церкви. Не могли бы вы нам помочь?

Монах вздохнул и растерянно развел руками:

– К сожалению, я только церковный сторож и вряд ли могу…

Стас наклонился и чуть слышно прошептал ему на ухо:

– Не надо прибедняться, батюшка. Это вы здесь и сейчас работаете церковным сторожем при храме. А на самом деле вы являетесь архимандритом ныне закрытого московского Данилова монастыря отцом Иннокентием, в миру Николаем Петровичем Самойловым. Очень хорошо, что подошли сами, а не пришлось вас разыскивать. Вы будете нам обязательно нужны при беседе с митрополитом. И уберите этих ваших четырех монашествующих опричников из храма. Никто не собирается причинять вреда местоблюстителю, и отбивать вам его не придется.

Лицо монаха закаменело. От прежней улыбчивости не осталось и следа. Он дернул щекой:

– Да, пожалуй, можно было догадаться, что играть в эти игры с вами не стоило и начинать. Вы – Станислав Ногинский, новый председатель ОГПУ. Однако дело действительно серьезное, если, – он чуть мне поклонился, – нас посетил еще и государственный секретарь. Именно посетил, а не потребовал явиться к себе, что не может не радовать…

Я вежливо улыбнулся в ответ:

– Ну вот мы и обменялись любезностями, отец Иннокентий. А теперь все же проводите нас к митрополиту…

– Конечно. Ступайте за мной.

Мы прошли в неприметную боковую дверь и очутились в узком коридоре жилой пристройки при храме. Сразу же перед нами оказалась еще одна дверь, обитая старым дерматином.

Архимандрит Данилова монастыря с извиняющимся видом посмотрел на нас:

– Я обязан вначале доложить.

– Естественно. Мы не собираемся быть невежливыми и врываться без разрешения.

Он коротко постучал, вошел и буквально тут же вышел:

– Прошу вас…

Митрополит Феофан встретил нас внимательным, оценивающим взглядом из-за простых круглых очков, крепким рукопожатием и после взаимного представления задал неожиданный вопрос:

– Чай будете, господа? С малиновым вареньем? Или лучше обращаться к вам по-старому – граждане?

Мы со Стасом переглянулись.

– Чай будем, тем более с вареньем. А обращаться – как пожелаете.

– Тогда я сейчас распоряжусь, а вы располагайтесь, господа. – Дождавшись, пока мы расселись, он еще раз нас внимательно оглядел: – Мы ждали этой встречи, хотя я лично не думал, что вы явитесь сами.

Я хмыкнул про себя. Однако святой отец сразу взял быка за рога. Вон как ловко и быстро поставил нас перед выбором. И о деле заговорил без лишних приседаний и расшаркиваний. Ладно, будем придерживаться такого стиля общения.

– Почему ждали, господин митрополит?

Он выпрямился на своем стуле:

– Те преобразования, о которых было объявлено во всех газетах, невозможно проводить без какого-то внутреннего морального якоря, господа. Хотя этот якорь не обязательно должен быть религией. Но присутствовать он обязательно должен. Если власть дает людям свободы, то держать запрет на церкви, по меньшей мере, глупо. Почему я в первую очередь отношу к моральному якорю Церковь, спросите вы? Ответ лежит на поверхности. Слишком много сейчас людей, потерявших веру не столько в Бога, сколько в самих себя. И им обязательно нужно поделиться с кем-то мучающими их проблемами. Спросить, что делать и как жить дальше. Согласитесь, что Церковь в этом случае стоит на первом месте. Так что все было предсказуемо.

– Хорошо, что вы все понимаете. Поэтому в начале нашей беседы прочитайте вот это.

Я вынул заранее подготовленную папку и передал ее митрополиту. Он положил на нее сухую ладонь, но не стал открывать:

– Что в ней?

– Постановление правительства, которое будет опубликовано через неделю. В нем идет речь о возвращении церковного имущества. Православной церкви возвращаются 28 тысяч храмов и все монастыри. Все они будут восстановлены за государственный счет. Как говорится, что поломали, то сами и починим. Церкви будет разрешено выпускать свои газеты и журналы и вновь дано право открывать свои учебные заведения. Но сразу оговорюсь, что Церковь останется отделенной от государства. Единственной формой финансового обеспечения деятельности Церкви будут добровольные пожертвования. Никакой больше церковной десятины и всяких-разных «свечных заводиков». При этом государство вводит необязательный, фиксированный церковный налог, который смогут уплачивать все, кто посчитает нужным, но совершенно добровольно. Кстати, государство также может выступить в роли мецената в отношении Церкви, но при некоторых условиях.

Митрополит вздохнул:

– Да, сразу в свои права вступает реальность…

Я в ответ развел руками:

– К сожалению, это так, отец Феофан. Так вот, если государство увидит, что православные священники в проповедях будут постоянно обращаться к тем частям Ветхого и Нового Заветов, где выделены вопросы развития человека как личности свободной, обладающей безусловным правом выбора; что они поднимают моральные проблемы, которые беспокоят людей в повседневной жизни, – то меценатство со стороны государства будет весьма существенным. Образно говоря, власть будет рассматривать Церковь как союзника, если православие будет сильным, поджарым и злым на человеколюбивые идеи в самом лучшем понимании этого слова. В противном случае на меценатство со стороны правительства не стоит рассчитывать. Сразу оговорюсь, что это будет максимум негатива, который может возникнуть между православием и государством. О вмешательстве в дела Церкви не может быть и речи.

Не буду скрывать от вас, что такой же разговор в самом скором будущем состоится и с Духовным управлением мусульман СССР. В ближайшей перспективе правительство планирует не только восстановление в Москве православного храма Христа Спасителя, но и постройку рядом с ним Центральной соборной мечети всех мусульман страны. Хочу донести до вас, что новое правительство было бы очень признательно, как православной общине, так и мусульманской ульме, если бы они выступили с призывом строить эти два храма сообща, помогая друг другу. Такое совместное строительство могло бы иметь далеко идущие последствия.

Отец Феофан прикрыл на мгновение глаза и потер лоб в задумчивости:

– Это очень резкий поворот церковной политики со стороны государства. Очень резкий. Я не могу прокомментировать его сразу. Нужно время, чтобы его осмыслить.

– Ну почему же резкий, господин митрополит. Еще императрица Екатерина II 22 сентября 1789 года издала высочайшее повеление «Об учреждении Оренбургского магометанского духовного собрания», тем самым признав мусульманство одним из столпов империи. Поэтому, как нам кажется, мы просто идем несколько дальше, уже не на словах, а в делах призывая к началу сотрудничества две религии, которые волей судеб распространены на территории страны. Впрочем, вас никто не торопит. Правительство в полной мере осознает новизну излагаемых предложений. И мы готовы ожидать столько, сколько потребуется. Но сейчас мы со Станиславом Федоровичем хотели бы уяснить один важный для нас вопрос. Вы не подскажете, какому документу принадлежит этот текст?

Я зачитал по памяти:

– «…простым новокрещеным выдать медный крест, рубаху, сермяжный кафтан, шапку, рукавицы, чирик с чулками; знатным крещеным выдать: крашеный кафтан, какого цвета сам захочет…»

По тому, как чуть дрогнули брови митрополита, я понял, что угадал:

– Это текст из специальной инструкции для «Новокрещенской конторы», которая была разработана Святейшим Синодом для вновь обращенных в православие.

– Мы бы хотели поговорить об этой конторе. По нашим сведениям, она занималась не только вновь обращенными, но и преступлениями против веры и Церкви. А возглавляет ее всегда негласно архимандрит московского Данилова монастыря, – я вежливо улыбнулся отцу Иннокентию, который до сих пор просто сидел и не вмешивался в нашу беседу. В ответ на его лице не дрогнул ни один мускул.

Между тем отец Феофан равнодушно обронил:

– О ней нечего говорить. Она была упразднена в 1764 году.

– У нас другая информация, господин митрополит. В соответствии с ней, функции «Новокрещенской конторы» были упразднены только официально. Их просто без лишней огласки передали Приказу духовных дел при Синоде, а сейчас эти же функции выполняет Синодальная Библейская комиссия.

– Все разгромлено, кругом мерзость запустения, и Церковь в расколе. Вы не понимаете, сколько усилий стоило просто не потерять надежду за эти годы.

– Разгромлена даже Синодальная Библейская комиссия?

Архимандрит Данилова монастыря внезапно взял инициативу ответа на себя и очень мягко спросил:

– К чему вы клоните, Андрей Егорович?

Я нетерпеливо поморщился:

– Послушайте, господа. Мы явились сюда сами не только для того, чтобы показать доступность новой власти. Согласитесь, что достаточно проявить немного византийства, и объявить это правительственное постановление можно было бы без предварительного уведомления руководства Церкви. В этом случае вы бы пришли к государственным чиновникам сами, так как вам бы пришлось решать вполне земные дела. Рано или поздно это произошло бы, и тогда инициатором встречи были бы вы и, как понимаете, выступили бы в роли просителя. А отказать в чем-то после того, как тебе дали просимое, очень сложно. Но мы, как видите, сидим здесь, при этом честно и прямо спрашиваем о том, что нас интересует. Чтобы не вводить вас в грех лжи, могу утверждать, что, по нашим данным, православная Синодальная Библейская комиссия продолжает существовать даже в эти тяжелые времена. И, несмотря на все канонические разногласия с католичеством, поддерживает неофициальный, но очень плотный контакт с Конгрегацией Священной канцелярии Ватикана, в которую еще в 1908 году папа Пий X преобразовал инквизицию. Но и это еще не все. Эта же комиссия, через Центральное Духовное управление мусульман СССР, находится опять-таки в постоянной связи с суфийским орденом Рифаийа – Завывающими. Именно этот мусульманский орден, практикующий экзорцизм, с некоторых пор выполняет функции мусульманской инквизиции – Михны, конечно тоже неофициально. И возглавляет этот орден всегда лицо, имеющее титул «Палач Зиндиков», как, например, Синодальную Библейскую комиссию или ее аналог всегда возглавляет архимандрит Данилова монастыря. То, что инквизицию, в любой ее форме, давно не интересуют еретики, прозрачно ясно. Наши аналитики, проанализировав все эти непонятные контакты, пришли к выводу, что с вероятностью восемьдесят семь процентов христиан и мусульман может объединять только одно – интерес к неким лицам, – я аккуратно положил перед ними раскрытую папку с изображениями, которые получил Молчун в результате сбоя своей программы. Более новые данные по «близнецам» я решил пока не показывать. Зачем открывать все карты сразу?