Текст книги "Чума теней"

– У меня тоже нет денег, – пожал плечами вампир, – чтобы накормить детей, я истратил последнее.

– Хорошо, значит, будем думать, как их достать, – сказал Олэ. – А сейчас давайте обедать.

Соловей уже много лет здесь не появлялся, но шёл так уверенно, точно лишь вчера был солдатом ночной армии, а не великого герцога. Ничего не изменилось за годы. Всё та же вонь в запутанных коридорах, всё те же мрачные лица и татуированные руки.

Соловей знал, что многим рискует, появляясь перед Бареем Бородой, но… но желание отомстить было уж слишком велико.

Почему он желает именно этому обидчику самой жуткой смерти, для чего всё готов поставить на карту, Соловей и сам не понимал. Не первый раз он бывал бит в драке, и всё быстро забывалось. А здесь… обида сдавливала горло, боль унижения саднила сердце. Появилась иррациональная уверенность, что или мечник за всё расплатится, или одному копейщику никогда не будет покоя.

Обменявшись приветствиями с гостем, Барей Борода, один из Девяти атаманов, державших ночную армию герцогства, сразу перешёл к делу.

– Соловей, ты зря сюда пришёл. Праведный каторжанин никогда не станет служить никаким правителям. Он не носит ни ливреи городской стражи, ни кольчуги копейщика. Он сам по себе. Он вне законопослушного общества. Ты предал нас. Ты обречён.

За спиной Соловья выросли четверо крепких мужчин с ножами на изготовку.

– Под моей кольчугой по-прежнему бьётся сердце разбойника и вора, я остался верен ночной армии и в отряде герцога, для меня по-прежнему Кодекс Праведных Каторжан важнее законов страны. Готов доказать.

Борода дал знак, и мужчины убрали ножи.

– Говори, только быстро.

– Новый правитель Форкассии, как ты слышал, крепко прижал ночную армию.

– Да, а мне-то что? Где Форкассия, а где мы?

– Остатки банд ищут новые улицы для охоты и выбрали наши города.

– Почему? Есть места ближе.

– Но там уже готовы к их возможному приходу, а Девять атаманов уверены, что им ничто не угрожает. Форкасские крысы наняли профессионального убийцу. Он прислан убить тебя и остальных атаманов, после чего явятся сами форкассцы и, пользуясь тем, что наша ночная армия обезглавлена, возьмут всё под свой контроль.

Соловей бросил перед Бородой листок с изображением Олэ Меченосца и рассказал байку, что Меченосец, когда Соловей подслушал его тайны, хотел убить случайного свидетеля, да вмешались друзья-копейщики.

– Ублюдок в розыске коннетабля, а значит, сам к вам придёт. Попросит показать дороги, по которым не ходит городская стража. Для того чтобы или бежать, отказавшись от заказа, раз такая шумиха, или пройти по ним в атаманское логово и исполнить приказ своих трусливых хозяев. Он настоящий демон в рубке на мечах и мастер безоружного боя. Учтите это при встрече дорогого гостя. И дополнительные приметы к портрету. Он носит плащ чёрный, как смоль с одной стороны и ослепляюще-белый с другой. Ещё пояс метателя ножей. Работы Лирна Трёхпалого.

– Лирна Трёхпалого? Точно из Форкассии! Хм… если твои слова окажутся правдой… Что ты хочешь за свою услугу Девяти? Традиционная награда, всё, что найдётся при нём ценного?

В вопросе скрывался подвох. Но Соловей не был зелёным новичком и обошёл хитро расставленные сети: сам вспомнил, что от традиционной награды требуется традиционная доля вожаку.

– Единственная ценность, которая будет при нём, – это девчонка лет четырнадцати. Удивительной красоты, настоящая принцесса, думаю, что девственница. Я дарю красавицу Девяти атаманам. Всё, что вы выручите с неё на рынке невольниц, ваше.

По бороде атамана потекла слюна, а глаза заблестели.

– Принцесса, говоришь… нет, я не стану её продавать, а оставлю себе. Себе и, разумеется, другим атаманам. У нас, девяти названых братьев, всё общее. Она будет жить у каждого из нас по месяцу, ну, разумеется, кроме первой ночи. В первую ночь она будет принадлежать всем атаманам одновременно, так у нас заведено.

Соловью стало дурно. Когда он состоял в ночной армии, так не было принято. Если бы он знал о новом обычае Девяти, то вообще бы смолчал про девчонку. Ну, или взял её себе, а в долю вожака преподнёс светящуюся пластину, наплетя, что это дорогая вещь.

На короткое мгновение Соловью показалось не то что омерзительным, а странным всё, что он делает сейчас. Месть, которую вынашивал весь день, уже не смотрелась величественной и справедливой. А виделась чем-то нелепым. Жестоким и нелепым.

Но только на одно мгновение.

– Я требую в уплату только обещание, что он умрёт медленно. Очень медленно. А я буду стоять рядом и на всё смотреть.

– Будь по-твоему! – усмехнулся атаман. – По рукам, Соловей.

Уже на пороге Соловей обернулся. Он вспомнил, что упустил кое-что важное.

– Возможно, с ними будет один мужчина… почти старик. Он учёный, сразу просечёшь по словечкам всяким. Так вот, условие: его не трогать. Не знаю, зачем он увязался с мечником, но мужик точно не при делах. Он доктор. Он пытался помочь мне и спас жизнь раненному из-за меня парню. Совершенно бескорыстно.

– Никаких условий! Ты прозевал момент, когда мог ставить условия, – засмеялся Борода. – Мы уже ударили по рукам.

Соловью опять сделалось дурно.

Глава пятая. Новые уроки

Ещё один сон. Ещё один кошмар. В этот раз виденье не далёкого прошлого, а возможного будущего.

У проводника в грядущее опять ужасно знакомый голос и совершенно фантастическая внешность. Рост не меньше семи футов. Кривые и несоразмерно длинные руки с грязными когтями. Чёрные одежды обвевают неправильной формы тело, чёрные волосы развеваются на ветру. Развеваются так, что с какой бы стороны Олэ не подходил, лица Чёрного Человека он никогда не видит. А хотелось бы – Олэ готов спорить, что раньше слышал этот голос. Хотя не мог слышать. Ибо если бы видел его обладателя, то запомнил.

Всё как всегда.

И вновь Чёрный Человек, шутя, выбивает меч. Затем подхватывает охотника одной рукой, легко, словно соломенную куклу (когти больно впиваются в спину), а второй распахивает плащ. Взмах плаща – они взлетают.

Под ними проносятся мёртвые города и деревни, опустевшие леса и поля… И нигде ни людей, ни зверей. Одни лишь тени. И тишина, нарушаемая только свистом зловещего ветра.

– Но Чумой теней болеют люди и больше никто!

– Раньше болели, охотник, раньше. Смотри, это ты виноват!

Мальчики играют в мяч, а им мешается собака. Ни пёсьего лая, ни детского смеха. Потому что это не настоящие собака и мальчики, а лишь их тени. А настоящие лежат рядом скрючившимися трупами из унылого тумана.

Катается девочка на качелях. В полной тишине. Ни единого скрипа. Потому что это лишь тень девочки и тень качелей. А настоящая девочка свернулась рядом в труп из плотных сгустков тумана.

Гордо вышагивает отряд нарядной конницы под крики радостной толпы. Но безмолвием звенит этот шаг, и пустотой отдают голоса. Лишь тени коней, лишь тени всадников, лишь тени толпы…

– Смотри! Это ты виноват, охотник!

– В чём?! Я истреблял народ Теней как мог! Если я и упустил одного, то не специально. Я простой смертный, людям свойственно ошибаться.

Чёрный Человек смеётся и продолжает полёт. Но везде одно и то же.

Всё живое исчезло. Уступило место своей тени.

– Смотри! Это ты виноват, охотник!

– Охотников много! Почему именно я? Допустить промах могли и другие!

Лишь злорадный смех будет ему ответом.

Чёрный Человек пересекает с Олэ моря и океаны, чтобы он убедился: на всех материках то же самое. Он показывает ему самые северные острова и самые южные земли. И картина не меняется.

– Смотри! Это ты виноват, охотник!

– Почему я?! Чумные волны могли прорвать меловые валы и прийти с заражённых земель!

И вновь Чёрному Человеку смешны его оправдания.

Они стоят на вершине скалы. Олэ тоскует по своему миру, которого больше нет. Жестокий, слишком жестокий урок. И никакого шанса для нерадивого ученика исправить плохую оценку.

А Чёрному Человеку всё смешно. Но вдруг он резко становится серьёзным.

– Это ты виноват, охотник. Но… но я тебя не виню! Даже наоборот.

Олэ в недоумении и ужасе делает шаг назад, а Чёрный Человек в приступе эйфории вперёд и падает со скалы. Тут же тени приходят в движение. Они принимают его в свои объятия и начинают поедать. Чёрному Человеку опять смешно.

– Жрите меня! Жрите мою плоть, тени!

Призыв Чёрного Человека находит отклик на всех континентах. Все тени мира спешат к нему. Ползут на четвереньках младенцы, вприпрыжку скачут подростки, бегут сломя голову взрослые. А следом – тени собак и кошек, волков и медведей, лис и зайцев, десятков тысяч разных зверей.

– Жрите меня! Жрите мою плоть, тени!

Даже тени зданий находят способ добраться до Чёрного Человека. И, выпустив зубы из балконов и дверей, атакуют его плоть.

Но чем яростней тени поедают Чёрного Человека, тем больше Чёрный Человек становится, а они, наоборот, истончаются и гаснут. Восемь футов, двадцать футов, сто, триста. Он заполняет собой всё свободное пространство.

– Жрите меня! Жрите мою плоть, тени!

Скала трещит под напором стремительно растущего чёрного тела, и Олэ летит вниз, прямо в пасть великана, терзаемого всё прибывающими тенями.

Проснувшись, охотник будет долго сидеть и тяжело дышать. А затем схватит меч и метнётся к постелям Блича и Фейли.

Безумец! Как мог оставить их в живых! Он, жалельщик проклятый, забыл, что достаточно одного из народа Теней, чтобы погубить всё человечество. Одного, а тут их двое… нет шанса исправить, говорите?

Голову туманит, а в мускулах тяжесть – сон ещё до конца не отпустил. Комната слегка плывёт перед глазами, а за спиной слышен жестокий смех Чёрного Человека:

– Это ты виноват, охотник!

Нет, может, из-за другого охотника, но не по моей вине. Не будет в этом моей вины!

Как они оба трогательно-беззащитны, когда спят. Одна секунда, одно мгновение, и рука охотника дрогнет – меч вернётся в ножны, не испив крови.

Но не сегодня. Не дав себе ни мгновения, ни секунды на раздумья, Олэ Меченосец наносит укол, метясь спящему подростку в сердце. Перед глазами по-прежнему плывёт, но боец его уровня может бить, ориентируясь даже на звук дыхания.

Удар! – сталь привычно входит в плоть. Ни крика, ни стона.

Охотник застывает, вцепившись в рукоятку вонзённого в беззащитную грудь меча. Кошмарное видение отпускает, чтобы уступить место кошмару наяву. Олэ понимает, что никакого Чёрного Человека нет и не было, кроме как во сне. А вот всё, что происходит сейчас, – реальность.

Дрожь в руках передаётся мечу. Лезвие скрипит о ребра, раздвигая ещё больше плоть. Олэ Меченосец целился в сердце и попал в сердце.

Скверная, очень скверная ночь.

Герт колол дрова. Так он успокаивался и заодно благодарил тётю Эгерину за то, что она приютила всю компанию, при этом не задавая никаких лишних вопросов, удовлетворившись глупыми объяснениями родственника.

Он согласился с аргументами охотника и попросил принять его в ученики. Нет, а что ещё надо было сделать, чтобы остаться с Фейли?

Мечник заявил, что учеников не берёт, но Герт так настойчиво изображал заинтересованность в борьбе с Угрозой, что Олэ согласился сопроводить настырного подростка в лагерь охотников, когда закончит с делом Блича и его сестры. Правда, сразу предупредил, что дорога неблизкая и может оказаться бесполезной. Герту, скорее всего, откажут – он слишком стар для полного курса обучения. Олэ тоже не проходил никакого лагеря, но он уникум. Охота на светловолосых отщепенцев была у него в крови, он дышал ею всё детство, изуродованное Чумой теней, несмотря на недовольство опекуна, видевшего подопечного на совсем другом поприще. От расспросов, кто был его опекун и какое будущее для него готовил, Меченосец уклонился.

Искать помощи ночной армии охотник принял решение в Ярн-Геронде – большом городе в трёх днях пешего хода (с учётом детей и немолодого профессора – всех четырёх) на пути в столицу. Там, по сведениям Найруса, им и должен был встретиться мужчина, которому известно, куда пропал герцог Блейрон. Возвращаться в Восточный Барт Олэ не рискнул – в этом месте ему и шагу не дадут сделать, только и разговоров, что о побоище в трактире.

Впереди ожидались не меньше четырёх ночёвок в лесу, но сын горшечника сократил их до трёх – в девяти милях стояла деревня, где жила его далёкая родственница, тётя Эгирина. Олэ очень надеялся, что до этой деревни ещё не дошли последние новости Восточного Барта, а Герт – что история его побега из дома.

К счастью, опасения и первые, и вторые оказались напрасны. Родители, верно, ещё не поняли, что это был побег из дома, а не пара дней «переждать у знакомых отцовский гнев за разбитую посуду». А глашатаи коннетабля стремились в первую очередь оповестить города обо всех происшествиях.

Бездетная тётя души не чаяла в Герте, но, как выяснилось, её доброта распространялась и на других людей (и не беда, что трое из пятерых спутников Герта совсем не люди). Она и собрала им в дорогу припасов, и накормила ужином, и истопила по такому случаю баню. Правда, постелить вышло только в одной комнате, а кровати достались лишь детям. Вампир успокоил хозяйку, что страдает бессонницей, а профессор заверил, что будет всю ночь читать.

Герт уступил свою кровать охотнику, сказав, что лучше отоспится на полу. Точнее, мальчик хотел просто показать охотнику своё радушие, ожидая, что он откажется от такой чести – мол, не пристало мне, взрослому и привыкшему к странствиям, нежиться в постели, пока подросток мёрзнет на лежанке. Но «понимать людей» не было, как метко заметил вампир, сильной стороной Олэ Меченосца. Охотник пожал плечами и спокойно занял кровать, на которой надеялся расположиться подросток.

Впрочем, выспаться Герту всё равно не получилось бы. В голову лезло множество мыслей, а рука спящей Фейли так красиво свисала с кровати, что закрыть глаза казалось преступлением. Оставалось утомить себя работой.

Месяц ещё не набрал той силы, при которой по дорогам лучше не ходить всем, кому гадалка предсказала умереть от зубов оборотня, но его света вполне хватало в отсутствие облаков для комфортной работы.

Иногда Герт делал паузу и смотрел в ту сторону, где была другая деревня, а напротив неё – его посёлок, а в этом посёлке – родной дом. Вспоминалась мама – сердце щемило от мысли, как она сейчас плачет. Потом накатывал стыд перед папой за беспричинный разгром. Хотелось бросить приключения и вернуться. Вытерпеть побои и упрёки, дождаться прощения и… и что дальше? Опять горшки и продажа горшков? Опять прежний круг из работы и нехитрых развлечений?

Хотя, не испытывай Герт ничего к Фейли, он, может, даже не попрощавшись с тётей, и поспешил бы в родной дом.

Фейли… Какое красивое имя! Как ей идёт. Это имя хочется повторять нараспев, как стихи менестрелей.

Вся прежняя жизнь как-то естественным образом разделилась на то, что было до Фейли и что происходит теперь. А после… не хотелось даже думать. Мозг отказывался принимать реальность, где этой светловолосой девочке не было места.

Герт выронил топор. Ему представилось, что будет, если сейчас охотник передумает и убьёт Фейли и её брата спящими. Разумеется, Герт найдёт способ отомстить. Но как он будет жить потом?.. В одиночестве…

Разумеется, у него останутся мама, папа, тётя и прочие родственники, и друзья останутся тоже, но всё равно это будет уже одиночество.

Герт тряхнул головой и вернулся к колке. Нет, охотник не сделает ничего плохого дочери Теней, пока не приведёт её к герцогу, а там что-нибудь придумаем. Этот мечник порой ведёт себя весьма по-скотски, например легко принимает дары, от которых приличный бы человек отказался (спина заныла в предчувствии ночёвки на полу), но он уважает себя. А значит, и своё слово.

Охотник громко дышал. Руки и плечи уже ныли, но, скованный какой-то неведомой силой, он не вынимал меч, увязший в чужой плоти.

Происшествие никого не разбудило – лесные тропы так утомили компанию, что все спали беспробудным сном: и Блич в своей кровати, обведённой мелом, и профессор, съехавший на пол со стола, над которым захрапел… вот только Герт никак не закончит свою колку – с улицы раздавался стук топора.

Фейли. Лунный свет лёг на её лицо и придал выражение настолько невинное, что, казалось, поднять на девочку оружие не сможет даже чудовище.

Олэ Меченосец смог.

– Долго ещё ты собираешься держать это в моём сердце? Я заметил, что у меня пуговица отлетела, но не стоило предлагать свою булавку так настойчиво. Клянусь, пару дней походил бы и нараспашку.

Олэ Меченосец будто никого не слышал.

– Видимо, ты другого добиваешься. Хорошо, признаю, ты лучше меня шутишь. Последняя острота аж до печёнок проняла. Буквально, до печёнок. Ну, хватит уже! Очнись, друг, пока дети не проснулись.

Тут только Олэ заметил, что не только не думает вынимать меч, а продолжает вдавливать его обеими руками в грудь вампира, закрывшего в последний момент Фейли. И если бы Кай не сжимал со всей силы лезвие, то остриё бы, пробив его спину, пригвоздило девочку к кровати.

– Завязывай, друг. И я не бабочка, и ты не коллекционер, так что не комильфо втыкать в меня иголку.

Олэ вынул меч и, сделав несколько шагов назад, сел на кровать.

– Ну, вот и славно. Хорошо, что всё обошлось. Сейчас переодену камзол, возьму из багажа… Стоп. А ты не видел мой багаж? Странно, я тоже. Ай да, у меня же, представь себе, нет багажа! То есть мне придётся в дырявом камзоле завтра разгуливать.

– После всего, что произошло, ты про одежду переживаешь?

– Олэ, именно что ничего не произошло. Только благодаря моей сноровке и отсутствию потребности во сне. Так что имею право на мелочные переживания.

Охотник лёг на кровать. Прикрыл веки. Перед глазами встала картина, что было бы, не успей вампир вмешаться.

Два детских тела, пронзённые мечом. Кровь, густо залившая кровати и капающая на пол… Лица. Что было бы с их лицами? Успела бы исказить их предсмертная судорога или они сохранили бы выражение трогательной беззащитности? Откуда ему знать, он никогда не убивал спящих подростков. Он вообще не убивал спящих и не убивал подростков.

Олэ открыл глаза, сел и помотал головой.

Ну, и что? Ты же этого и добивался. Ты с самого начала собирался их убить и знаешь, что убьёшь. Сейчас или потом. Или ты в душе надеешься, что подвести итог придётся палачам герцога? Для этого и согласился с доводами Найруса, чтобы переложить на кого-то ещё этот грех?

Какая разница, взрослый или ребёнок! Тем более они не совсем дети – в возрасте Блича уже вовсю заводят девчонок, а таких, как Фейли, кое-где выдают замуж!

Они – Угроза! Все! От малышей до немощных стариков. Пропусти хоть один побег сорняка – гнилой сорт истребит всё поле.

Он убил сорок восемь таких, как Фейли и Блич. Пусть взрослых, но с той же кровью в жилах, с тем же странным сердцем, непохожим на людское, так же чувствующих боль и жаждущих жить. И не знал сомнений. Кроме самого первого раза. Но там был особый случай. И ещё до того, как он успел понять, что произошло, и сделать первую зарубку на ножнах, к нему впервые пришёл в видениях Чёрный Человек и показал, укрепляя в правильном выборе, мир, где Чума теней победила.

– Что за Чёрный Человек?

– Вампиры умеют читать мысли?

– Нет, просто ты разговаривал вслух.

– Спроси нашего профессора утром. Он толковее расскажет. Если коротко, то это особое сновидение, которое является таким, как мы, после первого уби… после первой охоты и преследует всю жизнь. Сюжет сна неизменен, как и главный персонаж. Голос всегда кажется охотнику очень знакомым, хотя ещё никто не мог вспомнить, где его слышал. А уж видеть он Чёрного Человека точно не мог – миру неизвестна такая раса… В общем, расспросишь подробней профессора.

Охотник лёг обратно и закрыл глаза.

Скрипнула дверь, вошёл усталый Герт. Паренёк насторожился, когда заметил рану на груди вампира, но Кай не сдал охотника.

– Всё в порядке, мальчик. Я поспорил с Олэ, что он не сумеет пробить мне сердце вслепую, и теперь должен охотнику выпивку. Ну, вот такие у нас, у нежити, азартные споры.

Всем своим видом Герт дал понять, в какой лечебнице место подобным спорщикам, но вслух ничего не сказал. Осторожно положив цветы с клумбы (то-то тётя будет ругаться) рядом с головой спящей девочки, он умылся и лёг спать на пол. Заснул практически мгновенно, чем дал вампиру и охотнику закончить разговор.

– Послушай, друг, ты же обещал их привести к герцогу, а потом уже… Надеюсь, больше подобных эксцессов не будет – у меня, как заметил, только один камзол. Давай докажем этим рабам честности, что и люди умеют держать слово, – вежливым тоном предложил Кай.

– Ты не человек, – напомнил Олэ, поморщившись. Глаз он при этом не открыл.

– А ты какой человек? Человек чести или твоё слово ничего не стоит? Если последнее, то я забираю назад свои слова про дружбу.

– Напугал! – иронично сказал Олэ, а после паузы добавил серьёзным тоном: – Всему виной сон. Безумный сон.

– Я догадывался. Просто хотел убедиться. Ты так стонал… дополнительная причина быть одиноким? Никто не видит тебя… хм… таким? Не видит, как ты спишь.

Олэ открыл глаза и посмотрел на потолок. На то место, где привык видеть плащ-солнце. Вампир настоял, что для спокойного сна детей свет в помещении не нужен, хватит для «охраны» и меловых линий. Но охотник привык перестраховываться.

Впрочем, спорить с вампиром ему не хотелось. Поэтому Олэ повернулся на бок, тем самым показывая, что разговор окончен.

– …Нет-нет, никакое не враньё. Простые недомолвки.

– Значит, я не умею не только врать, но и недомолвливать. Запишите в исследованиях!

– Мне некуда записать, Блич. Вредный мечник не дал вернуться в трактир и забрать самое важное.

– Вредный профессор сейчас побежит вприпрыжку за телегой, проклиная длинный язык. Заберёте через месяц. Трактирщик будет всё бережно хранить, в надежде содрать с вас втридорога, когда вы о них вспомните.

Если багаж детей легко умещался в рюкзаках, с которыми они почти не расставались, то многотомные труды профессора остались на совести владельца заведения, где он хотел снять комнату.

Увы, Олэ волновала только собственная безопасность, поэтому Найрусу пришлось пережить расставание со своими записками.

– Если с ними что-то случится… наука вам этого не простит! О, кстати, дети. Вот урок. Думай охотник, что эти записки могут как-то навести на его след, он бы разрешил за ними вернуться. Я должен был вовремя соврать. Не просто ложь, а своевременная ложь!

– Как у вас, у людей, всё сложно. Мало того что это нормально даже таким достойным господам, как вы, совершать мерзости, так ещё и для каждой существует свой особый момент.

– Ты слишком категоричен, Блич. Вообще, что хорошо, а что мерзко? Всё относительно. Сколько раз была эта дискуссия!.. Да, действительно, сколько раз, а главный пример не привёл. Блич, убить волчицу, которая напала на детей, хорошо?

– Да.

– Для кого, для детей или для волчицы? А для щенков, которые в итоге умрут с голоду?

– Это хорошо. Нападая, волчица даёт нам право ответить на нападение, а щенков можно взять к себе или отдать в зверинец, раз уж их мать погибла. И вообще, пример некорректен. Ведь она зверь. Для неё нет понятий хорошо и плохо. Мы – не звери.

Герту почему-то было приятно видеть, как Блич сажает профессора в лужу. Найрус ничего не сделал ему плохого, а его подопечный ничего хорошего, но в этих спорах сквозило столько общего в плане интонации и непримиримости позиций с дискуссиями, которые вёл сын горшечника со своими родителями, что он выступал сейчас очень пристрастным наблюдателем.

И это зрелище, как профессор учит врать детей, не знающих неправды, смотрелось бы довольно забавным, не знай Герт подоплёки, что это уроки выживания, в буквальном смысле слова.

Тётя превзошла саму себя в добродетели. Чтобы облегчить путешествие хотя бы девочке и старику (как обиделся Найрус на её слова), она разрешила взять небольшую телегу и запрячь в неё свою единственную лошадь. Герт пообещал всё вернуть максимум через месяц, понятия не имея на самом деле, когда это случится. Он соврал. Силы Света, как же легко люди врут даже самым близким.

Блич не был человеком. В хорошем смысле слова.

– …А ты крепкий орешек, сынок. Хорошо. Телохранитель ростовщика избил ремесленника за долги. Это хорошо?

– Это мерзко!

– Для кого? Для избитого или того, кому он должен деньги? А ведь у ростовщика тоже дети есть. Он кормит их за счёт этих процентов. Что, Блич? Они оба люди, здесь ты не вывернешься, как в прошлом примере.

– Что? Ростовщики – люди?! Насмешил! Да кого ни возьми – или наш брат вампир, или ещё почище нечисть. Люди, конечно, тоже иногда живут за счёт чужой беды, но не в масштабах один процент в день… Охотник, когда захочешь проверить новый клинок, а рядом нет никого из народа Теней… Просто приходи после заката в дома, где нагреваются на горе нуждающихся, и руби там всех, от хозяина до тварей, которые выбивают для него долги. Совестью не мучайся. Лавки ростовщиков – людей там нет.

– Господин вампир! Ну, нашли время для своих глупых шуточек!

– А я не шучу. И, поверь, это вовсе не потому, что мой рыцарский меч до сих пор не выкуплен из залога.

– О, урок. Соврать можно ради шутки. А потом второй раз для усиления комического эффекта, отрицая, что шутил. Вот видишь, Блич?

– Я вижу, господин учитель, что на самом деле вам это совсем не кажется смешным.

– Ловко он тебя, старичок! Браво, Блич! Под самое солнышко врезал! У нас, вампиров, эти слова имеют особый смысл.

– Клянусь, что насыплю вам осиновой стружки в сапоги, если продолжите соваться в воспитание детей! А ты, Блич, отвечай на вопрос. И не пользуйся подсказками Кая. Говори своё мнение.

– Мнение прежнее. Это мерзость. Какое «кормить детей»? Мы же учили с вами экономику! Чтобы кормить детей, таких огромных сумм не нужно, ростовщичество – это деньги ради самих денег, бесконечная спираль.

Профессор с тоской посмотрел на Фейли, которая, сидя спиной к брату, зашивала камзол Кая. Уж не ошибся ли он, решив сегодня начать с Блича? Может, проще научить правилам жизни среди людей девочку?

Но отступать не хотелось.

– Хорошо, Блич. Давай попробуем по-другому. Я, незнакомый тебе мужчина, подхожу и спрашиваю: ты из народа Теней? Что ты делаешь?

– Молчу.

– И если это агент охотников, твоё молчание равносильно ответу «да» со всеми вытекающими!

– Тогда я убегаю. Или говорю правду, раз уж всё равно попался.

– Ещё не попался. Ещё есть шанс. Например, с видом оскорблённой невинности ответить вопросом на вопрос. Я из народа Теней? Да, ты что, приятель, рехнулся?

– Я не могу так спросить.

– Да почему?!

– Я же не думаю, что он рехнулся.

– Хорошо, тогда просто отвечай «нет».

– Я не могу врать.

– А это и не враньё! Смотри, ведь народ Теней – это же неправильное название вашего народа. Это человеческое прозвище. На своём-то языке вы себя зовёте иначе.

– Но ведь я-то знаю, что он имеет в виду то же самое, когда говорит «народ Теней».

– М-да. Вижу, и софиста из тебя воспитать не удастся. Кстати, тебе будет любопытно, что в Эльрихоле, самом просвещённом государстве соседнего континента, софист – страшное ругательство.

– Вы ошиблись. Мне – не любопытно.

Профессор задумался. Блич облегчённо выдохнул, наивно полагая, что урок в странной школе закончен. Если б он знал, что это только перемена.

– Ситуация! Твоя сестра в заложниках! – не крикнул, рявкнул профессор – даже лошадь вздрогнула. – Урод держит возле её горла нож и требует, чтобы ты врал. Называл чёрное белым, а белое чёрным.

– Зачем? – растерянно сказал не ожидавший подобного поворота Блич.

– Просто так! Из удовольствия! Чтобы видеть, как ты мучаешься! Ну, действуй. Действуй, Блич! Нож у самого горла. Спасти её ты не успеешь. Одно твоё движение, и кровь брызнет на платье.

– Я… я…

Глаза Блича расширились, дыхание сбилось. Он, видимо, наяву представил эту жуткую картину. Фейли недовольно поглядела на профессора, но Найрус, чувствуя, как ему казалось, близость успеха, и не думал прервать экзекуцию.

– Я вспорю себе горло сам, чтоб не видеть, как он убьёт сестру.

– И ты совершишь мерзость! – торжествующе поднял палец вверх профессор. – Ты мог спасти Фейли, а в итоге она умрёт!

– Не мог, – понуро ответил мальчик народа Теней. – Если это чудовище находит удовольствие в чужих мучениях, оно всё равно убьёт Фейли. До или после моих унижений, но убьёт.

Профессор закатил глаза, а Герту вдруг стало завидно. К своим пятнадцати годам он уже понял, что жизнь – это цепочка беспрерывных выборов, причём не всегда приятных. Причинить боль родителям, протестуя против той жизни, которую они пытаются навязать, или прозябать на работе, которая неприятна. Причинить зло другу, которого закладываешь за шалость, или быть верным узам товарищества и… в итоге ни в чём не повинный, кроме собственного неумения защищать себя, мальчик будет опять рыдать от обид и проклинать день, когда родился. Помешать отцу обмануть пьяного покупателя или… оставить всю семью без дров на три дня.

Чем старше становился мальчик, тем чаще приходилось совершать выбор, и тяжесть выбора только увеличивалась. И даже страшно подумать, как часто придётся вести диалог с совестью во взрослой жизни.

Герт воспринимал до этого Блича больше как досадную помеху между ним и Фейли. А сейчас вдруг понял, что мечтал не только о такой девушке, как девочка-тень, но и таком друге, как её брат.

Он завидовал ему, изгою и вечному беглецу, самой светлой завистью. Как легко Блич находил ответы на вопросы, что хорошо и что плохо, как легко избегал сомнений, как был уверен в справедливости выбора… Больше. Он вообще не видел выбора в любой ситуации, где Герт бы терзался и не знал, как правильно поступить. Даже там, в пещере. Блич говорил с трудом не потому, что мучился: убивать или не убивать. Нет. Блич принял решение сразить Олэ ради спасения сестры, разумеется, в честном поединке, и не сомневался в праведности намерений, а едва ворочал языком, просто потому что волновался.

Никакие взрослые уловки не могли сбить его сверстника с пути, который подсказывало собственное сердце, сердце, не умевшее лгать. Герт вспомнил свои впечатления от того, как они оба спят. Такого спокойного, именно спокойного, удивительного для обречённых на смерть, сна он никогда не видел. Так безмятежно спать ночью, наверное, имеют роскошь только те, кому нечего было стыдиться днём.

Герт хотел иметь такого друга, который хотя бы изредка брал за него груз выбора между плохим и хорошим. Если раньше Герт строил малодушный план выторговать у Олэ свободу только для Фейли, то теперь понимал, что приложит одинаковые усилия ради спасения и её брата.

Так Герт описал бы свои мысли и чувства в этот момент, если бы его кто-то спросил. И, скорее всего, промолчал об одной постыдной детали во внутреннем портрете.