Текст книги "Чума теней"

Глава седьмая. Развлечения большого города

– …Ещё она должна иметь подобный опыт… ну, сами понимаете. Всё-таки одно дело, когда мужчина делает половину дела, а другое – инициативу женщине брать в свои руки. У мальчика это будет, скорее всего, первый раз.

– Скорее всего?

– Доподлинно мне неизвестно, но есть такие сведения.

– И непременно самая красивая?

– Я не экономлю на любимом племяннике. И вообще не испытываю нужды ни в деньгах, ни в советах.

– Вы меня неправильно поняли. Я не посягаю на ваши чувства к племяннику, и пусть глаза вытекут у того, кто увидит в вас бедняка. Я к тому, что мне, например, в его возрасте и последняя страшила мнилась богиней, стоило ей пять секунд потереться об меня грудью.

– Что ж, открою страшную тайну, почему страшилы не для нас. Первая ночь для мальчика станет же и последней. Жить ему осталось недели две, не больше.

– Что за… Это заразно?

– Нет, что вы. Но неизлечимо. Поэтому я и пришёл к вам. Я не хочу, чтобы паренёк умер, так и не познав женщины. И это должна быть элита. Насколько вообще подобное слово применимо к данной профессии. Если мальчишке суждена всего одна ночь радостей плоти, пусть это будет не пьяная дура из трактирных, а одна из ваших девочек. Не потасканная. Красивая. Цена не имеет значения.

Не первый раз к Кукушонку приводили своих сыновей, внуков, племянников для получения начального чувственного опыта богатые господа. Но впервые человек не собирался экономить.

А ведь Кукушонок вполне мог упустить такой жирный куш. Охрана – шесть покрытых шрамами, но крепко стоящих на ногах ветеранов последней войны – не хотела даже пускать на порог сильно избитого молодого мужчину в компании трёх подростков, пожилого господина с манерами школьного учителя и человека с неестественно бледным лицом. Но Кукушонок, по счастью, шёл мимо, сразу почуял, что у молодого мужчины много золотых за душой, и потребовал принять путников как самых дорогих гостей.

– Ещё одно условие. Девушка должна быть… мм… желательно, чтобы тоже из отмеченных печатью смерти.

– Так он всё-таки заразен! Простите, господин, но в таком случае…

– Нет. Он сейчас не заразен. Но может стать внезапно заразен. Так или иначе, девушка очень рискует. Это долгая история.

– А если коротко?

– Если коротко, плачу по двойной ставке.

– Я удовлетворён вашей лаконичностью.

Кукушонок с трудом удерживался от того, чтобы не начать потирать руки.

– У меня как раз есть одна такая. Эрет её имя.

– Надеюсь, у девчонки не отваливается нос?

– Нет, что вы. Она здорова, насколько вообще в её профессии можно быть здоровой. Просто… мм… как бы поделикатней. У Эрет был постоянный клиент. Очень богатый. Очень влиятельный. Сейчас он заканчивает с распутной жизнью. Женится. О его визитах в наш дом никто не должен знать. На меня клиент может положиться. А девочки… ну, они же по природе своей болтушки.

– Когда её решено умертвить?

– Послезавтра. Сразу после Дня Святого Гло, но ни в коем случае в дни, предшествующие почитанию покровителя герцогства, – наш клиент очень набожный господин. И потом – это годовщина, когда они с Эрет познакомились.

– Да он не только набожен, но и сентиментален. Просто душа-человек.

Охотник не удержался всё-таки от сарказма. Фальшивая любезность хозяина борделя наводила на него тошноту. Часто пользовавшийся услугами продажных девочек, странник с их «начальством» всегда старался свести общение до минимума. Ему казалось каким-то издевательством над мирозданием, что здоровые мужчины кормятся за счёт женских грудей, словно какие-то младенцы. Но если младенец любит свою кормилицу, то владельцы борделей…

На словах девочки, кого ни спроси, для них просто как сёстры, но замазанные косметикой шрамы от плетей и клейма в подмышках, причём вне зависимости от престижа заведения и внешней респектабельности хозяина, свидетельствовали, что несчастные для любого – просто скот.

Охотнику было противно слушать сладкие интонации заискивания, но ему бы стало ещё омерзительнее, если бы он знал, что прозвище Кукушонок мужчина получил за то, что, по слухам, придушил приёмную мать, забравшую его из сиротского приюта, и, собственно, на доставшееся наследство и организовал прибыльное дело.

– И последнее условие. Комната должна запираться наглухо, все стены должны быть изрисованы мелом. Мел должен быть и у дверей. Для меня постелить в коридоре. Я должен проводить юношу до дверей комнаты свиданий и первым его встретить, когда он оттуда выйдет.

Кукушонок не смог удержаться от скабрезной улыбки. Постелите мне в коридоре… ага, рассказывай сказки про любимого племянника. То-то я смотрю: совсем не похож.

– У нас есть собственные удобства для таких дел, но если вы желаете именно в коридоре… Дырочки просверлить на уровне глаз? Или на уровне замочной скважины?

Охотник обжёг Кукушонка таким взглядом, что улыбка моментально слетела с его лица.

– Не надо никаких дырочек, – медленно произнёс Олэ. – Я не собираюсь ни подсматривать, ни подслушивать. Просто я должен первым их встретить у дверей. Если болезнь мальчика стала заразной и перешла на девочку… там всё и закончится. Увы, в День Святого Гло и, подумать страшно, годовщины её знакомства с душа-человеком, но ничего не попишешь.

Под предлогом дождаться, когда откроется глаз, Олэ задержался в большом городе. С его слов выходило, что благодаря этой гематоме, с одной стороны – он не мог двигаться дальше (когда половины мира не видишь – не пофехтуешь, а в дороге случится может всякое), с другой – он мог оставаться здесь в полной безопасности (спасибо Лайнолу Напролом за конспирацию!).

Аргументация показалась убедительной даже профессору.

Олэ тратил выигрыш направо и налево, но его никто не смел в этом упрекнуть, ибо практически ничего он не оставлял себе.

Для начала мечник отослал тёте Герта вместе с караваном порядочного купца телегу и лошадь, передав заодно немного денег в благодарность. Конечным пунктом каравана значился Восточный Барт, поэтому второй просьбой было заплатить трактирщику за багаж Найруса и потребовать переслать в Ярн-Геронд.

Мнение профессора о мечнике резко улучшилось. А вот детей, которым досталось следующее внимание, широкие жесты не купили. В кратчайший срок Олэ обошёл с Бличем и Фейли все развлекательные заведения, куда пускали подростков, купил новую одежду, кормил изысканнее, чем особ королевской крови, но мальчик-тень по-прежнему смотрел на него острым, как бритва, взглядом, а девочка-тень грустила чаще, чем улыбалась.

Блич и Фейли понимали, что Олэ кормит их и развлекает как приговорённых к смертной казни, и это мешало сполна наслаждаться его дарами. Впрочем, незаметно было, чтобы мечник расстраивался отсутствием благодарности. Охотник просто выполнял свой долг перед пленниками. Как он его понимал.

Досталось от щедрот и вампиру. Олэ одолжил ему на новый камзол и штаны, и теперь Кай ходил настоящим щёголем. В игорных домах он очень быстро разжился монетами, с которых вернул долг.

Лишь одному Герту ничего не прилетело с чемпионских денег. Пока Олэ развлекал Фейли и Блича, третий подросток оставался в гостинице, выполнять упражнения для укрепления рабочих мышц фехтовальщика.

Через три дня Герт уже почти ненавидел учителя, к которому только-только подобрел после камехта. Не за тяжесть уроков, а потому что всё это время провёл вдали от Фейли.

Следы камехта начинали сходить с лица Олэ. Ещё несколько дней, и его снова можно будет узнать по портрету. Стоило поторопиться с ночной армией. Но Олэ знал, что не покинет Ярн-Геронд, пока обязанные умереть дети не получат все удовольствия жизни до конца.

Вместе с последним наслаждением они должны были распрощаться с детством.

– …Господин мечник, это уже чересчур!

– Что за ханжество, профессор! Вы же нормальный мужчина – думаете, я не понял, куда опекун делся, ничего не сказав детям, в трактире?

– И в итоге, когда вернулся, они были в лапах охотника на теней!

– Нет, вы что, хотите и правду чтобы паренёк умер, так и не познав женщину?

– Умер? Я думал, наши беседы у костра переубедили вас.

– Они меня только развлекли. Нет, профессор. Я не имею права быть добрым к этому народу – их Угроза слишком жестокая штука. Я убью и мальчика-тень, и девочку-тень – ни тени сомнения.

Профессор побледнел, когда понял, что свой дар убеждения он, мягко говоря, сильно преувеличил.

– Вижу, вы расстроены. Надеюсь, тоску немного скрасит красотка, которую я снял для вас. Конечно, похуже той, которая будет с Бличем, но, поверьте, уж всяко краше трактирных девок, к которым вы привыкли.

– Спасибо, но не стоит… бедные дети… я же их сам попросил дать вам клятву не пытаться бежать… Что я натворил! Болван, самоуверенный болван!

– Найрус, возьмите себя в руки.

– Я пройдусь… я должен пройтись.

Профессор на негнущихся ногах вышел из борделя.

Олэ пожал плечами и вернулся к своему «посту» в коридоре. Ему подобрали место, где он мог бы контролировать двери сразу двух комнат.

Столько времени Герт мечтал остаться наедине с Фейли. И вот, когда это случилось, в его душе не было никакого восторга.

– А почему здесь только одна кровать? Зачем нам почти не оставили еды, но на столе стоит игристое вино?

Она не кокетничала. Она действительно не понимала. А вот Герт сразу обо всём догадался.

И душу словно плетью ожгло.

Он вылетел из комнаты и бросился к кровати, полностью перегородившей узкий коридор. И чуть не напоролся на меч Олэ.

– Вы… вы…

– Обведи мелом свою тень. Обведи тень, а потом говори.

Олэ бросил Герту мел. Герт выполнил его требование.

– Прекрасно. Что хотел?

– Зачем вы это сделали? Вино, благоухающие свечи, одна кровать?

– Не маленький, сам должен понимать.

– Да за кого вы меня держите!

– За того, кто неравнодушен к девчонке.

– Именно поэтому я считаю ваше поведение… ваше поведение…

– Слушай, тебя никто не заставляет. Но условия я создать обязан. Если не дурак, то воспользуешься. Если дурак… то потом кусай локти. Или она тебе не нравится?

– Нравится, но…

– Всё. Нравится. Больше ничего не интересно. Через неделю-две ей умирать. У тебя нет времени на ухаживания, цветы, стишки и прочую ерунду, которой я никогда не занимался, но знаю точно, что любят заниматься такие, как ты.

Герт собрался уходить. Мечник не пропустил его. Подросток вернулся в комнату, и в этот раз Олэ запер её на ключ.

Как же Герту было противно. Какой бы чистой и прекрасной ни была его любовь – именно в этот момент Герт признался самому себе, что любит светловолосую богиню, – он, конечно, понимал, что Фейли не только небесное создание, которому можно поклоняться, но и земная тёплая девушка, у которой есть губы, которые можно целовать, стан, который можно обнять, и наконец…

Герт не был новичком в этом вопросе. До самого главного у него ещё не доходило – девушки берегли честь до свадьбы, – но представления имелись более чем. Но там были совсем другие девчонки. Грубее Фейли, наглее. Которые не будут корчить невинность, завидев модное вино на столе, а ещё первые прильнут к бутылке.

С Фейли казалось преступлением начинать с подобного. И пробивало омерзение от мысли, что мечник низводит ученика до такой неприятной роли. Просто пользуется им, чтобы снять свои угрызения совести. Легче это сделать, разумеется, если Фейли хоть в чём-то не будет считаться ребёнком.

Угрызения совести, угрызения совести… А есть ли она вообще у Олэ Меченосца?

Герт не мог заглянуть в голову Олэ, но с юношеской самонадеянностью был уверен, что верно угадал мотивы охотника.

– Я, кажется, всё поняла.

Фейли смущённо села напротив Герта. Герт молчал.

– Признаюсь, неожиданно.

Герт по-прежнему молча смотрел на девушку. Она отвела взгляд, но всего на миг. В её глазах не было возмущения. Там была покорность. Что бы Герт ни предпринял, она смирилась заранее.

Герт же предпринял то, чего никто от него не ожидал. Не произнеся ни слова, вылил вино в умывальник. А потом завалился на кровать.

– Я буду спать в одежде, ты не возражаешь? Так мне будет легче удержаться, чтобы не…

– Я понимаю. Я тоже буду спать в одежде.

Она легла рядом. Герт почувствовал её плечо.

Силы Света! А может, охотник прав? И он и правда полный дурак?

Герт приподнялся и с тоской прислушался к отголоскам уличных гуляний за стеной (окон в комнате не было).

– Сегодня канун Дня Святого Гло.

– Что это?

– Очень большой праздник для всей нашей страны. Эх, вот бы на секунду показать тебе!

Фейли тоже привстала. Сделала небольшое усилие и отделила свою тень. Тень нашла щель в стене и протиснулась. Через секунду вернулась к Фейли, и лицо девочки просияло.

– Я вижу потайную комнату. А оттуда тайный ход на улицу. Потайная комната закрыта на механизм… я вижу его, но не понимаю, как им пользоваться.

– Возьми мел и нарисуй, – попросил Герт, – я мальчик, я пойму.

Фейли выполнила просьбу. Изучив чертёж, юноша стёр его с пола, затем подошёл к стене, нажал пару кирпичей, и открылась тайная комната.

– Зачем она? – искренне удивилась Фейли.

– Потом расскажу, – смущённо обронил Герт и потянул девочку за собой.

Он заметил смотровые отверстия, да и без них слышал, зачем в борделях потайные комнаты.

Через пять минут Герт и Фейли оказались на улице, не сговариваясь, посмотрели назад, и расхохотались. Им было так приятно, что они облапошили многоопытного охотника.

– Куда теперь? – спросила девочка.

– На площадь! До полуночи ещё есть время, мы успеем. А потом… я отведу тебя в одно место. Оно особое. Отец показал, когда я был маленьким.

Блич старался не смотреть на девушку. Его взгляд скользил по стенам, увешанным дорогими коврами и картинами с неприличным содержанием, а рука безуспешно дёргала дверную ручку. Бесполезно – он заперт.

– Не бойся, юный принц, ты заперт, но не в клетке с тигром.

Какой же у неё глубокий, чувственный голос. Наверное, она могла бы сводить мужчин с ума одними разговорами, если бы захотела.

– Я не принц.

– Нет, сегодня ты принц. Принц страны по имени Любовь, а я твоя принцесса. Твоя принцесса и твоя служанка, твоя раба и твоя госпожа. Все лики наслаждения, все грани удовольствия сегодня доступны тебе, юный принц Страны Блаженства, которого сегодня я короную страстью и возведу на трон.

Как ни старался Блич, он всё-таки посмотрел на Эрет. Подросток раньше мало приглядывался к женщинам, поглощённый братскими заботами о Фейли, но сразу понял, что Эрет по меркам любой расы считалась бы очень красивой. Если осветлить волосы, даже для его народа.

Стройна, но не худа, широка в бёдрах и с высокой грудью. Её плавная походка источала желание, а руки манили к себе. Густые чёрные волосы распутно раскинулись по плечам, платье приоткрывало при каждом маленьком шаге что-то, чтоб распалить чувственность, и тут же что-то скрывало, чтоб раззадорить воображение. Карие глаза блестели именно так, как должны блестеть у женщины.

Эрет умела соблазнять, умела обвораживать. И только искушённый развратник, которым Блич, разумеется, не был, распознал бы в её уловках профессиональный цинизм.

– Эрет… ты очень красивая. Но…

– Но так в чём же дело, Блич? Тебя зовут Блич, мой принц, так ведь? Ты не захотел идти ко мне, так я подошла к тебе. Ты не накажешь меня за своеволие?

Девушка обняла Блича. У мальчика-тени всё поплыло перед глазами, а дыхание перехватило. Он мог сколько угодно ненавидеть себя за слабость, что принимает дар презренного охотника, что делает именно то, чего он от него ждёт, но не мог бороться со своей юной природой. Его пальцы впились в спину девушки и стали искать, где расстёгивается платье.

– Не так быстро, юный герой. Вначале позволь уложить тебя на трон для коронации.

– Усадить?

– Нет, в стране, где тебя сегодня коронуют, троном называют ложе.

Эрет взяла Блича за руку и потянула к кровати. Отметила:

– О, у тебя всё тело горит, а пальцы прохладные. И пульс такой… сильный… но… странный. Неровный.

– Это нормально, у нас не совсем такое кровообращение, как у людей. Потому что другое сердце.

– Что? Так ты не человек?

Эрет отдёрнула руку.

– А… кто? Эльф? Да, эльф, я должна была догадаться.

Из её голоса разом пропала вся чувственность. Волшебство исчезло.

– Нет, я не эльф. Я представитель одной расы, которая неизвестна в этой стране. Люди-тени вы нас зовёте.

– Вот тебе новость!

Возмущённая и ошарашенная, Эрет несколько раз прошлась по комнате, затем потушила ароматические свечи и убрала синий колпак со светильника. Сразу стало непривычно светло и очень буднично.

И при полном свете Эрет уже не смотрелась неотразимой красавицей. Фигура осталась при ней, но лицо больше не дышало той дурманящей юностью, какая заставляет терять голову мужчин. Оно было полем битвы между желанием соответствовать реальному возрасту, двадцати годам, и преждевременным старением, характерным для женщин позорной профессии. Если не приглядываться, ей можно было дать даже девятнадцать. Если посмотреть подольше – двадцать семь. Если заглянуть в глаза, то все сорок.

– Человек-тень? – сев в вызывающую позу, переспросила Эрет. – Ну, понятно. Какой-то демон.

– Нет, я не демон.

– Ну, всё равно… если вас так называют… ничего хорошего, значит, от вас не жди. Люди-тени… Ха! Заставлять меня кувыркаться с… с какой-то зверюшкой! Ничего себе подарок на День Святого Гло. Да что о себе возомнил Кукушонок! Он что, не понимает, что прошли времена воскресений со стражниками и клиентов с цепями? Забыл, чья теперь я любовница, уж почти год? Да стоит мне слово сказать… ты не должен слышать его имени. Ты вообще понимаешь нашу речь полностью? Или только часть слов? Ха, меня, саму Эрет и… воображаю, почему другие отказались. Неизвестно, что у тебя, кроме сердца, ещё не как у людей.

– Да нет. Я не зверюшка. Внешне мы полностью как люди! Везде.

– Правда? – Эрет бесстыже протянула руку, а Блич с шумом втянул воздух. – Надо же, правда. И судя по всему, ты уже готов продолжить то, зачем пришёл.

– Нет. Я… я не хочу ничего продолжить.

– Хм, твоё тело с тобой несогласно… Эээ… Что?.. Прости, что, я не расслышала? Ты меня не хочешь?!

Эрет вскочила. Глаза её сверкнули огнём. Блич сделал несколько шагов назад.

– Я для тебя недостаточно хороша? Да кем ты себя возомнил, парень! Да ты хоть знаешь, какие люди владели этим телом! Ты даже не догадываешься, кому я сейчас принадлежу! Думаешь, для меня честь ублажать щенков после ночи с настоящим мужчиной? Да меня со смеха чуть не тошнило, пока я несла эту чушь про принца страны любви.

Эрет вульгарно расхохоталась.

– Видел бы ты себя сейчас со стороны! Жалкое зрелище! Вот-вот зарыдаешь, как обиженная девочка. Давай, беги, жалуйся своему дяде. Да ему даже денег не вернут. Ты головастик с золотого пруда, раз допущен в наш бордель, но мой покровитель раздавит и тебя, и жабу, которая спит в коридоре.

Молчание Блича раздражало Эрет ещё сильнее. Одним рывком девушка прижала подростка к стене.

– Жаловаться? – горячо зашептала она. – Не-а, не станешь. Ты не из тех, кто жалуется. Нет, честно, глаза обиженной девочки… А хочешь, я сейчас возьму плётку, она за зеркалом, и отхожу тебя, как самую настоящую нашкодившую маленькую девочку? Я умею бить так, чтобы причинять наслаждение, но тебя побью так, чтобы причинить боль. А потом ещё кое-что сделаю… фу… тошнит даже произносить, что именно, но непременно сделаю. И гарантирую, ты будешь долго плакать от унижения и ненавидеть себя, что позволил. А ты позволишь. Я тебя старше, я тебя сильнее, хоть ты и мальчик – ты никуда не денешься. Ну, что? Попробуем?

Блич по-прежнему молчал. Эрет крепко взяла его за щёки и приблизила к нему лицо.

– Ну, гавкни хоть слово, щеночек, а то я совсем расстроюсь.

– Ты… ты… ты, видно, переживаешь море унижений, раз тебе так хочется унизить другого.

Простые слова отравленной стрелой влетели в самое сердце продажной девушки, и она резко отпустила Блича.

– Ха, насмешил! Забавный маленький щеночек! Да какие унижения! Я королева здесь, не догоняешь? Меня носят на руках, я повелеваю мужчинами!

Она вроде как смеялась, но голос её против воли дрожал, а глаза покраснели. Эрет ходила туда-сюда, хватала то один предмет, то другой, тут же отбрасывала, поправляла причёску и одёргивала платье. Затем села перед зеркалом и стала расчёсываться.

Она выглядела воином, бесстрашным в броне, но жалким и трусливым, стоит остаться без неё. Блич смотрел на продажную девушку со странной смесью вожделения, жалости, обиды и страха. Эрет этой бури чувств не видела. Она вся погрузилась в самосозерцание.

– Ты просто дурак. Ничего не понимающий в жизни идиот. Тебе засосы на лодыжках показать? Да-да, он валяется в моих ногах, пока страна ползает у его ног. Всё. Больше ни слова, а то я назову его имя. А это секрет.

Ещё пару минут повозившись с причёской, Эрет положила гребень и повернулась к Бличу. На её лице больше не было агрессии, а в голосе не слышалось угрозы.

– Малыш, давай не будем никому говорить о том, что произошло? Ты, парень, видимо, неплохой. Человечный. Хотя и не человек совсем, если тебе верить. Мне стыдно перед тобой за то, что устроила. Не подумай ничего плохого, я на самом деле не злая совсем. Просто когда находит… поэтому лучше меня не злить. Но ты ведь не знал, значит, какой с тебя спрос, верно?

Блич через силу кивнул. Эрет улыбнулась и потянула его к себе. Задрав рукав, погладила ему предплечье.

– Мне, честно, Блич, неловко, что так вышло. Давай раздевайся, ложись на кровать, и я тебе обещаю, что ты мне к утру простишь всё на свете. Я семь лет уже в этой дряни, из них шесть у Кукушонка в гнезде, я умею делать вашего брата счастливым. Просто сделаем это, безо всяких сказок про принцев и принцесс. Страна наслаждений, блаженства… думаешь, я сама сочинила? Кукушонок, придурок, придумал со щенками так работать.

– Нет, Эрет… тебя же Эрет зовут? Я прошу не делать ничего.

– Дурачок, ну, ты чего, ещё дуешься? Ну, глупенький, зачем? Или… я тебе правда не нравлюсь?

Эрет опять повернулась к зеркалу. С тревогой убрала волосы со лба в поисках морщин.

– Нет, Эрет. Ты очень красивая. Честное слово!

– Обманываешь?

– Нет, мы никогда не обманываем. Такова наша раса.

– А вот я проверю! До скольких лет ты мочился в постель?

– Как и все, лет до двух. Правда, один раз обмочился в двенадцать. Очень испугался. Задремал в седле, и мне приснилась смерть мамы. Я этого не видел, но слышал рассказы и вот…

– Свидетели были?

– Да, мой воспитатель и моя сестра.

– О, у тебя есть сестра.

– Да, младше меня на год.

– Ты подглядывал за ней хоть раз?

– Нет.

– Врёшь! Неужели никогда не хотел увидеть, как выглядит голая…

– Наш опекун – врач. Он обучал нас анатомии и всей науке о теле. Для меня не только не секрет, какие женщины снаружи, но и как лечить болезни ваших внутренних органов.

– Ненавижу докторов! Если бы ты знал, чем они занимаются в борделях. У любого врача борделя больше крови на руках, чем у самого бывалого палача. Хорошо… мм… ты… ты занимаешься…

Щадя чувства Блича, она произнесла вопрос ему на ушко. Мальчик кивнул, покраснев.

– И не думаю, Эрет, что это секрет. Этим занимаются все подростки.

– Скажи, а у тебя действительно не было… совсем не было? Или просто дядя не знает? А попытки хотя бы? Клинья подбивал? А к тебе подбивали?

Блич присел на кровать. Эрет, полная любопытства, села рядом.

– Мм… это случилось где-то год назад. У нас вышла пауза в скитаниях. Настолько долгая, что мы даже успели завести друзей. И вот однажды я, сестра, несколько наших сверстников, среди которых была дочь трактирщика… Мы придумывали развлечение. И придумали…

– И придумали прям между собой всем вместе? В вашем возрасте! О, времена! Нет, я в четырнадцать и не такое творила, но я ж продажная, а вы порядочные.

– Да нет же, нет! Какая же ты испорченная, Эрет.

– Это обидно.

– Это правда. Мы же никогда не врём.

– Так что же вы придумали за развлечение?

– Вполне мирное.

Блич замолчал, несколько раз вдохнул и выдохнул, пережидая волнение, и…

 
Подсчетом голосов неравных
Друг другу было решено поведать
О тяжести проступков, ранах,
Ну и вообще – по жизни – бедах.
Я молча слушал всех по кругу,
Внутри себя храня зазоры,
Чтобы распутная подруга
Не привела меня к позору!
Я ведь так падок на томленья,
Что вот еще чуть-чуть, и мне конец,
Я жутко падок на томленья,
Как в печке сытный голубец!
Она зазывно мне мигала,
Храня в себе душевный крик,
Она так глупо намекала,
Что я подумал: нервный тик?
Во мне кипела жажда знаний, в ней закипала жажда лета,
Я был задуман для лобзаний, она же, точно, делать это.
 

Эрет была заворожена. Сколько всего слышали эти стены, от стонов страсти до стонов боли, но впервые здесь звучали стихи.

Блич сделал паузу. Эрет нетерпеливо закусила губу.

– А дальше? Ты её… Ну… ты же поддался?

Блич загадочно улыбнулся и попросил воды. Эрет выполнила просьбу. Пока мальчик пил, она сучила ножками, как маленькая девочка в ожидании сказки.

 
Она пыталась мне сказать, что мне не нужно напрягаться,
Что весь замес при мне с рожденья,
Что ненавидит свои гадства
И муки прошлых похождений!
 

– Она тоже была красивая? Красивее, чем я?

– Нет, ты мне кажешься красивее. Намного. Хотя и дочь трактирщика была ничего.

– Блич, не томи. Ну, расскажи, как ты её! Не упускай никаких подробностей! И позы, и прочее.

– Я уже говорил тебе, что ты очень испорченная?

– А я тебе говорила, что ты зануда?

Никто бы не смог в них сейчас признать продажную девку и её клиента. Они сидели и болтали с той непринуждённостью, которая характерна для самых близких друзей.

 
Она стояла, отвернувшись,
И свет был на балконе гадок,
Я всё смотрел на этот плёс,
Что находился между лопаток!
В нем грелось озеро на солнце, река бесшумная текла,
Туда бы приоткрыть оконце и в гладь закинуть удила!
Сухие губы пахли элем, что я припёр, пришедши в гости,
Она так туго обнимала, что чуть мне не сломала кости!
 

– Можно снова воды?

– Блич, ну, ты издеваешься? Если да, то вначале заплати – за издевательства обслуживают по тройному счёту!

– Я просто хочу пить.

– А фиг тебе! Ни капли не получишь, пока я не узнаю, с чего вы начали! А потом вас застукали, да? Ну, признайся, что застукали. Вот почему ты такой зашоренный.

Бличу ничего не оставалось, как закончить историю. Сказать, что конец разочаровал слушательницу, значит, ничего не сказать.

 
Но я собрался! Вытер слюни! И ей сказал весьма учтиво,
Что не нуждаюсь в поклонении и удовольствиях сортирных!
Она слегка приобалдела, сказав потом, что я забавный,
Затем добавила – «дурак», «чтоб чресла выросли с кулак»,
«чтобы тебя предали жестко».
 

– Ты обещала воды, – напомнил Блич.

Пока Блич пил маленькими глотками, Эрет ходила из угла в угол. Она была уверена, что это ещё не всё.

– Ага, значит, я не первая, кого ты прокатил. Ну, и какова была месть? Ты дал пощёчину? Рассказал трактирщику про распутства дочки?

Блич грустно улыбнулся и сказал очень-очень тихо:

 
А я лишь понял мозгом костным и каждой клеточкою тела,
Что не хочу ей сделать больно…[1]1
  Здесь и далее автор стихотворений Семён Трескунов.


[Закрыть]
 

Настала долгая пауза. Расскажи Блич, что отрезал оскорблённой распутнице за её проклятия голову, Эрет была бы меньше ошарашена. Девушке явно был незнаком принцип не отвечать злым на злое.

– То, что я пишу стихи, мой самый большой секрет. Надеюсь, никто никогда не догадается спросить, чтобы я не был вынужден говорить правду. Или промолчать, что равносильно признанию.

– Мне понравилось.

– Мне приятно. Мой стиль особый. Я люблю сильные метафоры вперемешку с откровенно слабыми рифмами.

– Ты как-то учёно сказал, я не поняла. А вот стихотворение, наоборот, простое, весёлое и понятное. Чувствуется… мм… ну это… в общем, чувствуется, что писал человек, а не словоблуд.

– Ну, сколько можно, Эрет? Сколько раз объяснять, я не человек.

– Всё время забываю. Слушай, а если она была красивая, то почему нет, Блич?

Блич пожал плечами. Задумался.

– Может, потому, что я её не любил.

– Тебе сколько лет?

– Какая разница?

– Мне – есть разница.

Эрет села позади Блича, обняла его и положила голову на спину. Некоторое время она сидела задумавшись, а потом потёрлась щекой и сказала:

– Блич, давай сделаем всё-таки это. Я буду с тобой целоваться, Блич. Ты знаешь, как мы редко целуемся? Мы соглашаемся на плётки, цепи, калёное железо, но целуемся, только когда сами хотим. Я хочу, Блич.

Блич накрыл её сцепленные на его груди ладони своей ладонью. Он весь дрожал. Ему было очень нелегко отвечать отказом, но именно это он и сделал.

– …Пойми, я не хочу, чтобы девушка была со мной за деньги, тем более в мой первый раз. Олэ уже заплатил. Значит, это будет за деньги. Понимаешь меня? Если да, то не обнимай больше, пожалуйста.

Эрет послушно отстранилась.

Много праздников в разных странах видела за годы скитаний Фейли, но никогда страннице не было так весело, как в ночь на Святого Гло в герцогстве Блейрон. Может, потому, что раньше толком не выходило ничего праздновать: профессор не хотел, чтоб они лишний раз появлялись на улице.

Подростки успели как раз к началу торжеств.

Пробила полночь. Толпа на площади считала удары часов вместе со священником и дружно рявкнула «Добра и Любви!», когда святой отец сбросил с башни первую партию ленточек мира – отрезки ткани особого цвета, один из символов Святого Гло. Эти ленточки люди со смехом нацепляли друг дружке на грудь.

Вторым символом праздника значились Одуванчик и Сердечко. Одуванчик Святой Гло назначил символом Доброты, а Сердечко, как известно, символизирует Любовь. Эти изображения – кто пришил на одежду, кто носил в виде флага, а кто просто нарисовал на лице.

Заметив, что у двух детей нет никаких символов, мужчины и женщины со смехом поймали их и достали краски. Герт и Фейли не оказали сопротивления. Они понимали, что проштрафились, и с благодарностью принимали наказание. Через две минуты на щеках подростков оказались сердечко (на левой) и одуванчик (на правой).

Повсюду стояли столы, ломившиеся от еды и напитков. Каждый подходил и брал, что хотел. Кто-то танцевал, кто-то горланил песни. Но все бросали свои дела, когда священник кричал «Добра и Любви». Тогда, ответив «С Днём Святого Гло!», люди кидались обнимать того, кто стоит ближе всех.

Вдоволь насладившись танцами, поучаствовав в нескольких конкурсах и даже один выиграв, наобнимавшись с сотней разных людей, насытив желудки, мальчик и девочка вспомнили, зачем шли, и покинули площадь.

Им встретился Кай. На плечах вампира повисли сразу три пьяные девушки.

– О, Герт, о, Фейли! С Днём Святого Гло!

– Любви и Добра! – хором ответили счастливые подростки.

– А вы молодцы! Сумели-таки обмануть нашего надсмотрщика. Но куда спешите? Впереди ещё столько конкурсов.

– Нам надо… побыть вдвоём.

– Понимаю, Герт, понимаю, – сказал Кай и подмигнул.

Девочка-тень и её спутник вышли к полуразрушенному крутому мосту. Герт рассказал, что таким крутым этот мост строили, чтобы под ним проходила мачта «Речного Крокодила» – самого мощного судна в истории. Потом «Речного Крокодила» сожгли, герцога убили, а мост разрушили. Спустя двести лет другой герцог злодейски сбросил здесь в реку своего сына. С тех пор сюда никто не ходит, ибо призрак невинно убиенного так и не успокоился. А жаль. Говорят, герцог оставляет какой-то дар каждое утро на мосту, но взять его с собой сможет только самая чистая и добрая душа. Впрочем, в дары духов Герт всё равно не верит, но знает от папы волшебные слова, после которых привидение пропускает посетителей.