Текст книги "Щит и меч. Книга вторая"

46

Все эти дни Вайс периодически навещал баронессу и радовался, что здоровье девушки заметно улучшалось. Руководствуясь приказанием Вайса, она своей скромностью и признательностью добилась расположения старухи.

Вайс также встречался с господином Шмидтом. Он особенно заинтересовался им после того, как узнал от Эльзы, что, по наведенным ею справкам, никакой конторы у коммерсанта Шмидта в Гамбурге нет. Не числится он и в списке телефонных абонентов.

Польские друзья сообщили Эльзе, что помещик, в доме которого Шмидту оказывают такое гостеприимство, связан с польскими эмигрантскими правительственными кругами в Лондоне и его родственники, оставшиеся здесь, возможно, являются агентами этого правительства.

Вайс поручил Зубову последить за Шмидтом, а Эльзу он попросил поделиться с ним кое-какой информацией, касающейся производства новой немецкой синтетической продукции. Сведения о ней для Центра Эльза получила из неизвестных Иоганну рук. Сведения от Зубова поступили довольно быстро. Один из его людей засек тайник, через который Шмидт передавал информацию доверенному лицу. Бумаги были пересняты, и среди них Вайс обнаружил записку, свидетельствующую о прямой связи английского резидента с Гердом.

И вот, оснащенный этими материалами, Вайс решил нанести визит почтенному гамбургскому коммерсанту.

Шмидта очень обрадовал его приход. Правда, он пытался скрыть свою радость, вяло приветствуя Вайса ленивыми жестами, как будто он предавался беспечному отдыху и гость разбудил его. Но в комнате было сильно накурено, в пепельнице еще дымился окурок сигары, а на конторский стол Шмидт поспешно набросил купальный халат. Глаза его вежливо блестели, и белки порозовели, как у человека, проведшего бессонную ночь.

Шмидт зажег спиртовой кофейник, поставил на стол коньяк и шнапс. Развалясь в кресле и положив ноги на стул, предложил Вайсу последовать его примеру, ибо, как он выразился, «древние римляне предпочитали даже пищу вкушать лежа».

Вайс спросил, не скучает ли Шмидт о Гамбурге.

– Беспокоюсь о своей конторе.

– У вас большое дело?

– Я никогда не стремился к богатству, только к финансовой независимости, – уклончиво ответил Шмидт.

– Должно быть, это все же приятно – иметь много денег?

– А вы не пробовали?

– Собираюсь попробовать…

– Каким образом?

– Что вы скажете, если вместо моего приятеля я сам окажу вам небольшую услугу?

Шмидт вопросительно поднял брови:

– Небольшую услугу?

– Но очень ценную.

– В самом деле «очень»?

– Мой приятель, к которому я обратился с просьбой кое в чем помочь вам, сказал, что это весьма ценная услуга.

– Но вы сказали, что хотите оказать мне небольшую услугу?

– Ах, вот вы о чем, – развязно заметил Вайс. – Тогда пожалуйста: он просил передать вам, что служба безопасности чрезвычайно интересуется людьми, которые в военное время интересуются оборонными изобретениями.

– Он так вам сказал?

Вайс объявил небрежно:

– Мой приятель не занимает крупной должности, поэтому я позволяю себе не приводить его высказывания дословно.

– Кем работает ваш приятель?

– Если это вас так интересует, вы будете иметь возможность встретиться с ним лично.

– Где?

– Все это будет зависеть от того, как вы оцените его услугу.

– Послушайте, мальчик, – сказал Шмидт, – бросьте меня шантажировать вашим приятелем! Кстати, передайте ему, если он работает в гестапо, что коммерсант Шмидт собирает вырезки из наших газет о патриотах-изобретателях, и то, о чем я упомянул в нашей с вами беседе, напечатано в еженедельнике «Дас Рейх». Вас это устраивает?

– Вполне, – сказал Вайс. И произнес восторженно: – Господин Шмидт, позвольте выпить за ваши успехи! – Добавил искренне: – В конце концов, очень рад, что вы уничтожили даже тень моих сомнений.

– А в чем они заключались?

– Представьте, – простодушно улыбаясь, сказал Вайс, – я подумал, что вы английский разведчик.

Откинувшись в кресле, Шмидт захохотал так, что мускулистый живот его содрогался под вязаным жилетом.

– О мой бог! – стонал Шмидт. – Я английский шпион! – Передохнув, сказал огорченно: – Для сотрудника абвера подобное фантастическое и, я бы сказал, весьма беспочвенное воображение – серьезный недостаток.

– Но я рассчитываю, что этот комический казус останется между нами?

– Ладно, черт с вами, дарю вам мое слово, как сувенир на память о добром старике Шмидте. – Он чокнулся с Вайсом. – Все-таки вы симпатичный малый. Симпатичный своей откровенностью. И я бы еще добавил – смелостью.

– Почему смелостью?

– Ну как же! Пришли к английскому шпиону и заявляете ему, что он английский шпион.

Вайс лукаво усмехнулся:

– Вот здесь вы ошибаетесь, господин Шмидт. Вы не обратили внимания на то, что я все время держал руку в кармане. А там у меня… – И Вайс торжествующе положил на стул «зауэр».

Шмидт пришел в восхищение.

– Нет, это просто великолепно! Значит, я был на волосок от смерти. – Признался: – Ну, знаете, такого со мной еще никогда не бывало.

– Что ж делать… – сконфуженно сказал Вайс. – Приходится быть бдительным.

– Да, – согласился Шмидт, – теперь я вижу, что вы не такой уж простак. – Поднял рюмку: – Ваше здоровье!

Потом они посплетничали о баронессе.

– Баронесса встревожена тем, что бывшие владельцы ее поместья приняли английское подданство, – сказал Вайс. – Боится, что если Германи не победит Англию, то подлинные хозяева поместья когда-нибудь обрятятся в суд.

– Но пока она выгадала, – возразил Шмидт, улыбаясь. – Английская авиация, как вы знаете, не бомбит английской собственности за рубежом.

– Я этого не знаю, – сказал Вайс. – Это вы знаете.

Но Шмидт не захотел придать значения его словам.

– Я предпочитаю вкладывать свои деньги в патенты, – заметил он. – Портативно. И устойчиво, как твердая валюта.

– Кстати, – сказал Вайс, – я вам все-таки кое-что принес. Разумеется, это не вырезки из газет.

– Да? – лениво протянул Шмидт. – Покажите, любопытно…

Вайс вынул из кармана своего кителя пакет, полученный от Эльзы, и протянул Шмидту.

Тот углубился в чтение.

Вайс, оставив пистолет на столе, встал, прошелся по комнате, откинул штору. В саду было темно. В нижнем этаже светилось только одно окно, и свет из него падал на песчаную дорожку.

– Послушайте, вы, сотрудник абвера! – сказал Шмидт. – Вы, предполагая, что я английский разведчик, принесли мне очень важные материалы о военных изобретениях. Что это значит?

– Да вы же не разведчик, – оглянувшись через плечо, ответил Вайс. – Я показал их почтенному немецкому промышленнику.

– Врете.

Шмидт стоял, положив руку на пистолет Вайса. И хотя говорил он негодующим тоном, напряженное выражение его лица свидетельствовало скорее о торжестве, чем о негодовании.

– Ладно, – примирительно сказал Вайс. – Я хотел оказать вам любезность. А теперь верните мне бумаги. И выпьем. – Он подошел к столу.

– Нет, – сказал Шмидт. – Все будет не так.

– А как?

– Я приобретаю ваши бумаги и плачу вам за них английскими фунтами. – И уже тоном приказания произнес: – Садитесь за тот стол и пишите расписку.

– Ну конечно, – сказал Вайс. – Я готов. – Уселся за стол, полуобернулся. – Но сумма, надеюсь, будет четырехзначной?

– Пишите, – повторил Шмидт. И продиктовал: – «Я, такой-то, получил одну тысячу фунтов за информацию, переданную Интеллидженс сервис». И поставьте рядом со своей подписью сегодняшнее число.

– Ну что за глупые шутки! – взмолился Вайс.

– Пишите, – вновь повторил Шмидт, встав за спиной Вайса и упирая ему в затылок ствол «зауэра».

– Не давите так, мне больно.

Шмидт, убедившись, что Вайс в точности выполнил его требование, указал пистолетом на закусочный стол:

– Ну-с, теперь вы можете пересеть туда и выпить уже за наши с вами общие успехи.

Вайс покорно подчинился и, наполняя дрожащей рукой свою рюмку, пролил несколько капель коньяку на скатерть.

– Бросьте трусить! – презрительно сказал Шмидт. – Теперь уже поздно. Трусить нужно было раньше, когда вы решились прийти ко мне.

– Я понимаю, – подавленно пролепетал Вайс, поднимая на Шмидта глаза, жалобные, тоскующие… – Я в ваших руках.

– Вот теперь вы умница. Значит, не потеряли способности соображать. А сейчас слушайте и запоминайте.

Шмидт подробно и точно сообщил Вайсу поучающим тоном, в чем будут состоять его функции. Когда он закончил, Вайс спросил несколько разочарованно:

– И это все?

– Да.

– И только ради этого вас сюда перебросили?

– Ну, это не вам со мной обсуждать.

Вайя выпрямился. Лицо его стало жестким. И вдруг он приказал Шмидту:

– А ну, сядьте. И перестаньте вертеть перед моей физиономией моим же незаряженным пистолетом. – Выхватил из кармана другой пистолет. – А вот этот, – сказал он, – с полным комплектом. И действует бесшумно, если вы обратите внимание на глушитель. Тоже зауэровское производство, но для специального, не фронтового назначения. – И пожурил: – Нехорошо, мистер, как вас там… Наверно, давно работаете, и вдруг – такойц грустный финал. У вас есть жена, дети, родственники? Почему вы молчите? – Защелкнул наручники на вытянутых вперед руках Шмидта. Объяснил: – Это только в целях сохранения вашей же жизни. Вдруг разгрызете ампулу с ядом и удалитесь в мир иной, лишив нас ценных показаний…

Шмидт молчал. Вайс привязал его к спинке тяжелого кресла, повернул ключ в двери и начал тщательно, сантиметр за сантиметром, обследовать комнату.

Лицо Шмидта стало серым, на висках выступили капельки пота.

Вайс налил ему коньяку, дал выпить из своих рук, спросил:

– Почему вы нервничаете? Ведь англичане славятся своим хладнокровием. Вы меня просто разочаровываете.

В книжном шкафу Вайс без особого труда обнаружил радиопередатчик английского производства. Осмотрев его, занялся портсигаром Шмидта: осторожно разламывал каждую сигару и в одной из них нашел тоненький листок шифровки. Потом сел, взял в руки молитвенник и внимательно перелистал. Над отдельными строками псалмов оказались еле заметные на бумаге шероховатости. Сказал с упреком:

– Все-таки вы консерваторы. Почему-то пользуетесь для кода священным писанием.

Раскрыл чемодан Шмидта, вынул из него новые полуботинки на толстой каучуковой подошве, понюхал, надавил пальцем, похвалил:

– А вот и она, ваша прославленная мастиковая взрывчатка. Остроумно. Такой способ хранения – новость. – И снова подошел к книжному шкафу. Между страницами книг были заложены крупные английские купюры.

Шмидт наконец открыл рот:

– Возьмите деньги себе. Я считаю, вы их заработали.

– Будьте спокойны, не растеряюсь, – сказал Вайс. Сел напротив Шмидта, испытующе глядя на него, спросил: – Хотите еще выпить?

Шмидт кивнул.

Вайс налил половину рюмки. Шмидт усмехнулся.

– Что же вы жалеете мне мой же коньяк?

– Я не хочу, чтобы вы напились. – Осведомился деловито: – Дадите о себе нужные сведения?

– Нет, – отрезал Шмидт.

– Значит, предпочитаете ораторствовать на удитории, которая будет вас обрабатывать, применяя все доступные ей средства?

– Предпочитаю.

– Но ведь вы все равно заговорите.

– Нет.

– Вы еще не знаете, какими мы располагаем эффективными средствами…

– Я погибну с честью, как офицер армии его величества.

– Ну какой там офицер! Рядовой шпион. Кстати, так скоро погубнуть мы вам не дадим: у нас отличные медики, они уж позаботятся максимально продлить ваше существование, в каком бы противоестественном состоянии ни находились ваши кости, кожа и некоторые органы.

– Вы, оказывается, знаток.

– Можете не сомневаться, вами займутся настоящие знатоки этого дела.

Шмидт тяжело дышал, но не проронил ни слова.

Вайс сказал примирительно:

– Послушайте, в конце концов, любезность за любезность. Вы не сообщите нашим, сколько у вас было наличных денег. А я за вашу скромность сообщу по указанному вами адресу о вашей смерти. И из уважения к вашей стойкости отмечу: умер с достоинством. Это должно доставить вам удовольствие.

– Ладно, – согласился Шмидт. – Запомните: Уилсон Дуглас, Манчестер Цайт Хилл, сто восемнадцать, миссис Энн Дуглас. – Пояснил: – Это моя мать.

– У вас больше нет близких родственников?

– Люди моей профессии не обременяют себя ни женами, ни детьми. Это было бы эгоистично.

– А вы, оказывается, совестливый человек!

– Интересно, как бы вы заговорили, если бы оказались на моем месте?

– Да, – согласился Вайс, – мне самому интересно знать, о чем бы я тогда с вами говорил.

– Не поменяться ли нам местами? – иронически предложил Дуглас.

– Допускаю, что мне еще представится такая возможность.

– Желаю, чтобы это поскорее осуществилось, – буркнул Дуглас.

– Когда вас казнят, ваша мать будет получать за вас пенсию?

– Едва ли, – угрюмо сказал Дуглас. – Во всяком случае, не скоро. Ведь абвер не пошлет официального извещения о моей смерти. А у чиновников из Интеллидженс сервис, пока они не получат точных данных, будут основания полагать, что после провала я купил себе жизнь ценой измены.

– А почему бы вам в самом деле не пойти на такую сделку с нами?

– Я англичанин.

– А мы немцы.

– Вы фашисты.

– А вы демократ.

– Я не желаю обсуждать с вами того, что касается только моего народа.

– А когда из вас в течение долгого времени будут изготавливать кровавый бифштекс, вы тоже будете считать, что этот бифштекс лучшего сорта, потому что он из мяса англичанина?

– Знаете, – сердито сказал Дуглас, – мне надоело чесать с вами язык. Зовите ваших агентов.

– Я не нуждаюсь в ваших советах, – заметил Вайс. – И радуйтесь, что вам пока предоставлена краткая возможность сидеть в удобном кресле.

– Да, я слышал, вы сажаете заключенных на бутылки изпод шампанского, как некогда азиаты сажали пленников на колы.

– Вы можете попросить, чтобы бутылки из-под французского шампанского заменили для вас бутылками из-под английского виски.

– Чего вы тянете? Что вы от меня хотите?! – раздраженно воскликнул Дуглас.

– Хочу знать цель вашего пребывания здесь. – И Вайс предложил: – Давайте побеседуем спокойно. – Вложил в рот Дугласу сигару, щелкнул зажигалкой. Несколько помедлив, сказал: – Когда вы изволили завербовать меня, – замечу, весьма неоригинальным способом, – было ясно, что вас интересует техническая документация производства новых синтетических веществ на одном из химических предприятий Освенцима. Так?

– Да, я получил срожайшее указание: добыть здесь только техническую документацию и ничем другим не заниматься.

– Ведь это сложная операция, и обойдется она вашему правительству недешево.

– Значит, документация стоит того. Что касается меня, то за документы «Фарбен» мне обещана крупная сумма, вот и все. Вам ясно?

После короткого молчания Дуглас сказал сокрушенно:

– Никогда еще я не был в столь дурацком положении. Ах, если бы я мог пристрелить вас, чтобы не иметь свидетеля печального казуса в моей биографии.

– Вы так честолюбивы?

– Я профессионал. У меня свои понятия о чести.

– Совершить убийство для того, чтобы сохранить репутацию безукоризненного разведчика?

– Ну зачем так грубо? Просто устранить. – Спросил: – Вы, очевидно, пришли сюбда не один?

– Конечно. Я принял меры, чтобы вы чувствовали себя со мной в полной безопасности.

– И вы не считаете целесообразным ликвидировать меня?

– Ну что вы! – пожурил Вайс. – Разве можно быть таким мнительным?.. – Предложил: – Если вы настроены столь нервно, давайте на этом простимся.

Дуглас заколебался.

– И вы просто так со мной расстанетесь?

– Но ведь вы, оказывается, работаете здесь не столько затем, чтобы повредить нам, немцам, сколько для того, чтобы принести пользу своим фирмам, заинтересованным в немецких патентах. Вы почти безвредны. Пока я оставлю вас в покое. Но, возможно, вы мне еще пригодитесь. Сидите смирно, я сниму с вас наручники. Без лишних телодвижений. Помните, что вы у меня в руках.

Через минуту дверь за Вайсом закрылась.

Уже на следующий день ему стало известно, что герр Шмидт срочно отбыл из Варшавы: видимо, его призывали неотложные дела фирмы.

47

Эльза за последнее время стала выглядеть совсем плохо: исхудала, осунулась. Теперь ей каждый день приходилось дважды выступать в вечерних представлениях, и это была немалая физическая нагрузка.

О Зубове она сообщала Вайсу только то, что непосредственно относилось к работе. И по сдержанности, с какой она говорила о нем, по ее тоскующему лицу Иоганн видел, что те отношения, которые Зубов по ее же указанию установил с Бригиттой, причиняют Эльзе душевную боль.

Покинув кабаре, Зубов лишился брони, освобождающей его от военной службы, как и других артистов, предназначенных «поддерживать в народе хорошее настроение», – так было сказано в циркуляре Геббельса. Но благодаря связям Бригитты Зубов занял пост инспектора по физической подготовке в организациях «гитлерюгенда», а в ближайшее время рассчитывал и на нечто большее.

Зубов жаловался Эльзе, что Бригитта чрезвычайно ревнива.

По ночам он часто исчезал из дому, чтобы вместе со своими новыми товарищами, среди которых было уже пять поляков, немецфольксдойч, два словака и один венгр, – с этим интернационалом, как он говорил, подышать «далеко не свежим воздухом»… Ибо там, где пламя пожаров на базах с горючим, пыль от взрывов на складах с боеприпасами и пальба, там не легко дышится.

И когда он под утро возвращался домой, Бригитта, проведшая бессонную ночь в тревожном ожидании, ревнивым оком искала на его лице следы губной помады и нюхала запыленную одежду, страшась обнаружить запах чужих духов.

Ее откровенная ревность не очень тяготила Зубова, скорее, пожалуй, даже льстила его мужскому самолюбию.

При встречах с Эльзой, которую он считал более осведомленной в тонкостях немецкого языка, Зубов деловито вылавливал из ее речи незнакомые слова, внимательно повторял их, запоминал. И не замечал, что такие уроки немецкого языка причиняют ей боль.

И когда Эльза презрительно отзывалась о его немке, Зубов возражал:

– Нет, знаешь, она все-таки ничего. Ее старик полковник был порядочной гадиной, обращался с ней как с бездушной куклой и вынуждал ко всяким пакостям.

– Молчи! – с отчаянием просила Эльза. – Я не хочу этого слушать!

– Ну почему же? Ты должна все знать об этом публике, – возражал Зубов. – А ведь Бригитта, в сущности, славная… Не успела окончить гимназию, как ее сунули замуж. Знаешь, я ее иногда просто жалею.

– Ну вот! – негодующе сказала Эльза. – Еще немного – и ты станешь образцовым супругом фашистки.

– Да она не фашистка, она добрая и немного несчастная. Но сейчас, кажется, счастливая. – Похвастал: – И я даже уверен, теперь она будет по-настоящему горевать, когда в ближайшее время снова овдовеет.

– Значит, она тебя любит?

– В том-то и дело. Я даже сам не ожидал. – И Зубов пожал своими могучими плечами. Лицо его было растерянным.

– Ты, наверно, там с ней абсолютно обуржуазился, – гневно заметила Эльза. – Разовьет она у тебя барские наклонности.

– Да нет, она хорошая женщина, – запротестовал Зубов. – Просто ей в жизни не везло. И не такая уж она барахольщица. Предлагает: «Убежим в Швейцарию и там будем жить в горной хижине вдали от всего света…»

– С милый рай и в шалаше, – раздраженно перебила его Эльза.

Зубов сказал задумчиво:

– Действительно, я к ней теперь стал как-то похорошему относиться. Понимаешь, последнее время заметил, что она тайком от меня плачет. В чем дело? Приставал-приставал, и вдруг она созналась. Встала на колени и умоляет, чтобы я простил ее. Ну, думаю, засыпался в чем-нибудь, и она меня выдала. А оказалось, смешно сказать, у какого-то ее предка прабабка была не арийка. Ну вот, она призналась, что даже на исповеди это скрывала.

– Значит, особым доверием она тебя дарит?

– Ну как же, она женщина принципиальная. Не захотела обманывать меня, поскольку, по ее мнению, я чистейший и образцовый ариец.

– А при чем здесь ты?

– Но я же ее супруг, с вытекающими отсюда последствиями. Вот и все.

– Влюбился?

– Ну, это ты зря, – возразил Зубов. – Вопервых, ты мне сама велела. Во-вторых, повторяю, я к ней отношусь теперь по-настоящему. А в-третьих, благодаря моему безопасному положению, я могу теперь действовать активнее. С этим венгром, Анталом Шимоном из города Печ, бывшим шахтером, мы разработали планчик операции на шахтах Фюрстенгрубена в окрестностях Освенцима – там необходимейшее сырье для «Фарбен». Кое-что можно затопить, используя паводковые воды, а кое-что и подорвать.

– А по ночам продолжаешь одиночные расправы?

– Чех Ян Шишка оказался отличным снайпером.

– А ты?

Зубов усмехнулся:

– Дилетант спортсмен. Недавно выступил в женском атлетическом клубе. Знаешь унтершарфюрера из гестапо? Бывший чемпион Мюнхена по вольной борьбе. И представь, броском через плечо я швырнул его на ковер так, что он сломал себе ногу, теперь лежит в гоститале. И я послал его жене некоторую сумму, чтобы этим гуманным поступком заслужить благоволение местного общества.

– А взрыв бомбардировщиков в воздухе?

– Это помимо меня. Вайс достал у своих специалистов в школе ампулы, взрывающиеся от вибрации. Ящик с взрывателями привез на автосклад мой товарищ, немец-шофер с автобазы. Только и всего. И, как видишь, наша техника не подводит гитлеровских асов. Некоторым даже удается благополучно приземлиться с парашютом и ждать окончания войны на советских харчах.

– А обо мне ты когда-нибудь думаешь? Я все-таки твой друг, и мне тут живется несладко, – неожиданно спросила Эльза.

Зубов потупился, пробормотал неохотно:

– Стараюсь не думать…

– Почему?

– Но ведь я ничем не могу облегчить твою жизнь.

– А я думаю о тебе, – резко сказала Эльза, – и много думаю.

– Напрасно, – возразил Зубов. – Я теперь наловчился действовать аккуратно. И потом у меня здесь такая надежная «крыша».

– Вместе с возлюбленной, этой немкой…

Зубов поднял голову и, глядя Эльзе в глаза, серьезно сказал:

– Для меня она человек. И, если хочешь знать, я ей благодарен за многое.

– Ну как же! – усмехнулась Эльза. – Не может сомкнуть глаз, пока ее любовник не соизволит вернуться и пересказать ей все те нежные слова, которым я его обучила.

– А что? – сказал Зубов. – Слова хорошие, сердечные.

– Ладно, – сказала Эльза, вставая. Приказала: – Уходи! И приходи теперь только в тех случаях, когда будет самая острая необходимость.

– Но я же по тебе все-таки скучаю… – взмолился Зубов. – Знаешь, как тягостно долго быть без советского человека! Я даже худею, когда тебя долго не вижу.

– Оно и заметно! – ядовито бросила Эльза. И, холодно пожав руку Зубова, посоветовала: – Знаешь, ты всетаки береги себя. – И добавила шепотом: – Хотя бы для того, чтобы твоя мадам вновь не овдовела.

Зубов ушел, недоумевая, почему в последнее время Эльза так странно стала вести себя с ним – задиристо, обидно и вместе с тем с какой-то скрытой горечью.

Он испытывал к ней особое чувство после того, как, рискуя жизнью, она спасла его от преследования гестаповцев и сделала своим партнером в кабаре. Но общаться с молодой женщиной и любить одни ее добродетели – это было не в характере Зубова. Поэтому всякий раз, когда они репетировали свой акробатический номер, Зубов, подхватывая ее после пируэта в воздухе, неохотно выпускал из своих объятий. И когда Эльза однажды залепила ему пощечину, он вынужден был признаться, что покоряется этому освежающему жесту только потому, что она выше его по служебному положению и он должен безропотно соблюдать армейскую субординацию. Правда, в Советской Армии такое обращение с подчиненными строго карается, но, поскольку оба они находятся на вражеской территории, все это вполне законно.

Бригитту частенько навещали знакомые ее покойного супруга, и служебное положение некоторых из них представляло существенный интерес для получения информации. Но Зубов не обладал умением вести непринужденные беседы, в процессе которых можно было бы ловко коснуться вопросов, интересующих нашу разведку. И большого труда ему стоило скрыть свою радость, когда прибывший с Восточного фронта командир дивизии, бывший офицер рейхсвера, участник первой мировой войны, полковник Фурст немногословно, с чрезвычайной серьезностью охарактеризовал поразительную стойкость русских солдат и хладнокровное бесстрашие советских офицеров. Он рассказал о новом русском оружии ужасающей сокрушительной силы, названном женским именем «катюша». По сравнению с советскими «катюшами» немецкие огнеметы – это то же самое, что бензиновые зажигалки против термитного снаряда.

Полковник даже позволил себе иронически заметить, что немецкий генеральный штаб дезинформировал армию, расписав неудачи русских во время финской кампании, но скрыв их успех в прорыве линии Маннергейма, не уступавшей по своей мощи линии Мажино. И заявил, что адмирала Канариса, оказавшегося неспособным разгадать тайные, скрытые до того силы противника, следовало бы вместе с его бездарными агентами повесить на Бранденбургских воротах.

И уже вскользь Фурст отметил, что советский морской флот своевременно получил приказ о боевой готовности № 1 и внезапные атаки его немецкими морскими силами и авиацией оказались в первый день войны безуспешными.

– В связи со всем этим я полагаю, – заключил Фурст, – что война с Россией примет затяжной характер, и это потребует не только исключительного самообладания нашего генералитета, но и предельной самоотверженности всей нации.

И тут же Зубов с таким восторгом предложил выпить за здоровье полковника, что тот даже несколько смутился. Он никак не ожидал столь почтительного отношения к себе, особенно после того, как в районе Ельни потерял почти весь личный состав своей дивизии.

Рассматривая на свет наполненный вином бокал, Фурст сказал с грустью:

– На Днепре, в районе Соловьевской переправы, советский офицер, командовавший зенитной батареей, обратил зенитные пушки против моих танковых подразделений. Я испытывал известные трудности, считая не совсем удобным докладывать командующему группировкой фельдмаршалу фон Боку об этом конфузном казусе, принесшем нам значительный урон. Но когда на подступах к Туле русские зенитные пушки нанесли куда более значительный урон этому выскочке, любимцу фюрера танковому королю Гудериану, я счел это для себя утешительным. Ибо масштабы моих потерь несоизмеримы с конфузом Гудериана. Но я надеюсь, – добавил он в утешение, – что немецкий технический гений превзойдет русскую техническую мысль. И если новые машины будут соответствовать своим несколько романтическим названиям, то «пантеры» и «тигры» так же свирепо разделаются с русскими войсками, как хищники, вырвавшиеся из клетки на цирковой арене, с перепуганной толпой. Во всяком случае, мы твердо рассчитываем на подобный результат.

– Вы уже видели эти новые машины? – поинтересовался Зубов.

– О, нет. Пока их производство и испытания на танкодромах сохраняются в строжайшей тайне.

Стараниями Бригитты Зубов получил теперь новую должность – в строительной организации рейхсминистра доктора Тодта. Зубов руководил здесь полувоенной частью. Она состояла из немецких граждан, отбывающих трудовую повинность на разного типа стройках, связанных с нуждами вермахта. Благодаря своей сообразительности Зубов довольно быстро занял в этой организации прочное положение.

И совершенно неожиданно он обнаружил в себе дарования тонкого и дальновидного дельца. Так, например, по личным просьбам местных руководителей гестапо и СС, а также имперских особых уполномоченных он щедро отпускал высшие сорта цемента и стальной прокат на сооружение в их особняках обширных и благоустроенных бомбоубежищ. А потом при помощи своих заказчиков или актировал эти дефицитные, остро необходимые фронту материалы, как не доставленные на место в связи с аварией на железнодорожном транспорте, или же подменял сортами, малопригодными для оборонительных сооружений.

Когда Вайс похвалил его за то, что он стал работать на более высоком уровне и с более плодотворными результами, Зубов признался со вздохом:

– Переквалифицировался в блатмейстера, только и всего. Я думал, у немцев в этом деле порядочек – строжайший учет, дисциплина. А на самом деле что? Тянут себе все, что плохо лежит. Ну и жулье!

– Ты только не вздумай отказываться от подарков, – строго сказал Иоганн.

– Значит, учишь взятки брать?

– Именно. И соразмерно твоему положению, чтобы тебя уважали.

– За взятки?

– Не за взятки. – Иоганн постарался несколько смягчить выражение. – Просто ты должен помнить о своем престиже и не ронять его по пустякам.

Зубов вытянул пальцы, которые до того стыдливо поджимал, показал два перстня, украшенные бриллиантами, спросил смущенно:

– Видишь, до чего дошел?

Вайс осмотрел кольца, предупредил:

– Смотри, чтобы фальшивых не всучили. Дураков здесь не очень-то любят. И учти: когда еще будут давать, нужно капнуть на камень, – если капля растекается, значит, фальшивые. А лучше всего в кислоте подаржать, – если камни не потускнеют, значит, настоящие. Человек, знающий толк в драгоценных камнях, заслужит больше уважения в этом обществе, чем тот, кто прочтет лишнюю книгу.

– Да на черта мне эти бриллианты! – возмутился Зубов.

– Ты дурака не валяй! – рассердился Иоганн. – Такой перстень при случае можно в лагере на человека обменять, и, пожалуй, даже не на одного.