Текст книги "Ошибка юной Анны"

– Ну, зачем сразу умом трогаться, – укорил Рыкалов. – Ум надо беречь, у нас и без того безумных докторов хватает. Вот сегодня звонят мне из приемного…

– Федор Васильевич!

– Извините, – смутился Рыкалов, – я совершенно неумышленно отвлекся, больше не буду. Наизнанку так наизнанку. Тогда начну с самого начала, аб ово[22]22
  «Ab ovo» в буквальном переводе с латыни означает «от яйца». Устойчивый фразеологический оборот, употребляющийся в смысле «с самого начала».


[Закрыть], так сказать. Вадим Родионович Мерзляков человек очень… сложный. Хитрый, себе на уме, беспринципный, расчетливый и в то же время какой-то… недальновидный, что ли. Он умеет делать дела, но и врагов себе наживать тоже умеет. Жизнь – сложная штука, со всеми надо ладить, если хочешь жить спокойно. А Мерзляков гордец, он предпочитает ладить только с самыми главными лицами, остальные для него не существуют. Я, например, если мне чего-то надо, предпочитаю действовать через низовые звенья, оно и дешевле, и проще, и быстрее выходит. Потому что мне нужен результат, а Вадиму Родионовичу еще и эго свое великое непременно надо потешить. Можете представить, сколько врагов среди всякого рода заместителей нажил он себе благодаря своим… причудам. Не говоря уже о других начальниках, рангом пониже. Крутизна! Это у него прозвище такое – Крутизна. А в институте его звали Янусом. За двуличие. Вы не думайте, Александр Михайлович, я не зубы вам заговариваю, а обстоятельно ввожу в курс дела, чтобы вы поняли, почему Мерзляков так нервничает и так непоследовательно себя ведет. Итак, время шло, и все уязвленные сидели и ждали, когда же, наконец, Мерзляков споткнется, то есть подставится, чтобы свести с ним счеты. Есть у нашего губернатора заместитель по фамилии Бурчаков, заместитель самый завалящий, с краю последний, ничего не решающий, можно сказать – делопроизводитель, но в ранге заместителя. Причем молодой, ему около сорока, и очень прыткий. С ним у Мерзлякова тоже не сложилось. Жена Бурчакова захотела сделать себе красивую грудь, обратилась в «Палуксэ», а Вадим наш Родионович взял да выставил ей сумму по прайсу, без скидок. Не знаю, как у вас в Москве, а у нас это для чиновника такого ранга прямое оскорбление, нечто вроде публичной пощечины. Ты, мол, никто, зовут тебя никак и никаких тебе скидок. По-хорошему, хотя бы тридцать процентов надо было скинуть, а то и все пятьдесят. Тут не в деньгах дело, а в уважении. Ну и как в старину говорили – за богом молитва, а за царем служба не пропадают. Чинуши, они, конечно, добра не помнят, но обиды запоминают накрепко, на всю оставшуюся жизнь. А тут такой случай, привлекательный с точки зрения публичности и поднятия своего реноме. Врачи-убийцы, хапуги, губители, деньги взяли, а человека угробили. Беспроигрышная тема для набирания политического веса с прицелом на будущее. Это одна грань проблемы – Бурчаков и его обида. Вторая грань – наш новый министр здравоохранения Сергей Вячеславович Мартов. Он начинал с главного специалиста отдела лицензирования медицинской деятельности, затем быстро пошел в гору. У Мартова свои виды на клинику Мерзлякова. Его супруге на паях с профессором Казначеевым принадлежит клиника «Нижегородская академия красоты», какой-никакой, а конкурент «Палуксэ», хотя и уровнем пониже…

– Профессор Казначеев? – Александр никогда не слышал такой фамилии.

– Он невропатолог, – пояснил Рыкалов. – И прирожденный бизнесмен, весьма успешный. Кроме «Академии» имеет долю в трех стоматологических клиниках и в сети салонов красоты. Они с Мартовой были бы не прочь расширить свой бизнес за счет присоединения «Палуксэ». И вдобавок Сергей Вячеславович испытывает к Мерзлякову личную неприязнь. Что-то между ними когда-то произошло, что именно, не знаю…

По выражению лица Рыкалова было видно, что он знает, но не хочет говорить. Александр не стал настаивать. Личная неприязнь так личная неприязнь, мотивы в данном случае не столь уж и важны.

– Третья грань – политическая. Несколько лет назад Вадим Родионович вдруг решил пойти в депутаты нашей городской думы. Мотивы у него были самые что ни на есть искренние – неприкосновенность потребовалась, потому что им серьезно заинтересовался ОБЭП на пару с налоговиками. – Рыкалов криво усмехнулся и покачал головой. – Депутатом Мерзляков не стал, не пустили его. Проблемы свои, однако, как-то решил, но пока пытался бороться за депутатский мандат, испортил отношения с нашим мэром, Ерофеевым. Если бы не расположение губернатора, Мерзлякову пришлось туго, потому что Ерофеев мужик крутого нрава. Хозяин! Чуть что не по нему – в бараний рог согнет. Вот вам весь наш расклад. Можете представить, сколько человек давят на Званского и будут давить на судью. Качалов со Словоходовым могут быть ни в чем не виноваты, но они работают в клинике Мерзлякова, и поэтому…

Рыкалов развел руками, давая понять, что исход следствия в какой-то мере предрешен.

– Бурчаков – раз, Мартов – два, Ерофеев – три, – называя фамилии, Рыкалов поочередно загибал пальцы на правой руке, – общественное мнение – четыре, справедливый гнев родственников Викулайской – пять. Вадим Родионович понимает, что ему придется туго, вот и нервничает. Поэтому он и пытался заручиться вашим расположением. В другом случае мнение авторитетного специалиста из Москвы могло бы стать для него спасательным кругом, но сейчас навряд ли… Не тот расклад. Он и ко мне подкатывался, соблазнял, но у меня с ним не те отношения, чтобы я пошел ему навстречу. Хотя бы в малом. С другой стороны, я сторонник справедливости и сводить счеты с Мерзляковым, руша карьеры двоих коллег, не стану. Кстати, для сведения, раз уж всю изнанку вам предъявляю, – Вадим Родионович обмолвился, что если ему не суждено выйти сухим из воды, то он, скорее, склонен пожертвовать анестезиологом, нежели Качаловым, ведущим хирургом своей клиники. Званский тоже нервничает. С одной стороны, на него давят враги Мерзлякова, с другой, высокопоставленные покровители у Мерзлякова тоже есть, иначе бы сожрали его с потрохами давным-давно. Сцилла и Харибда, а между ними – следователь Званский, любитель спокойной жизни.

– Сцилла и Харибда, – повторил Александр. – А между ними – три врача, имевшие несчастье работать в клинике Мерзлякова.

– Несчастье! – хмыкнул Рыкалов. – Да такого несчастья, Александр Михайлович, у нас люди годами ждут. Вадим Родионович, при всех его недостатках, прекрасно понимает, что за хорошую работу нужно хорошо платить. Того же Качалова и в Москву звали, и в Питер, и в Киев, и в Астану… А он продолжал работать в «Палуксэ», потому что очень хорошо там зарабатывал. Но сейчас Качалов попал конкретно, как говорит мой старший, что есть, то есть. Даже если пронесет, то все равно неприятно. У меня дважды умирали на столе пациенты, я знаю, что это такое.

Рыкалов помолчал немного, затем тряхнул головой, как будто отгоняя воспоминания, и продолжил:

– Ну и строго между нами, Александр Михайлович, чтобы нигде на меня не ссылаться… Мерзляков со вчерашнего дня распространяет слухи о том, что вы вымогали с него взятку за благоприятное заключение, а он вам ее не дал…

– Ух ты! – искренне восхитился Александр. – Вот наглец.

– Нахальство – второе счастье, – сказал назидательным тоном Рыкалов. – Медицинский мирок у нас маленький, слухи распространяются со скоростью света, до меня прямо вчера и дошло. Я его понимаю, хоть и не оправдываю – не удалось договориться, так попробуем опорочить. Какой вы, однако, Александр Михайлович. Сначала деньги вымогали, а теперь подбиваете Званского на повторные допросы, нагнетаете и разжигаете.

– Я всего лишь хотел разобраться! – раздраженно воскликнул Александр. – Поймите, я сам склонен считать, что со стороны хирургов не было халатности, но я хотел бы убедиться в этом окончательно. Весь абсурд этой ситуации в том, что я на данный момент выступаю на стороне Вадима Родионовича, а он…

– А он считает иначе! – докончил Рыкалов. – Каждый судит по себе. Если вы отказались от денег, значит, собираетесь навредить. Кстати, Александр Михайлович, а линия поведения анестезиолога вам не кажется странноватой? Вы же ведь, насколько я понимаю, уже основательно вгрызлись в дело? Изучили, подумали?

– Не кажется, – честно ответил Александр. – Ничего странного. Именно так и должен вести себя анестезиолог, желающий выйти сухим из этой мутной воды. Анестезиолог обеспечивает операцию, а проводит ее хирург, он же и принимает решения. При желании можно представить все следующим образом – анестезиолог говорит о появлении экстрасистол, хирург, не обращая внимания на его слова, продолжает оперировать…

Рыкалов кивнул, давая понять, что согласен с ходом мыслей Александра.

– В экстрасистолах нет, казалось бы, ничего особенного, – продолжал Александр, – но ведь вскоре наступила фибрилляция. Не были ли экстрасистолы предвестниками более серьезного нарушения ритма, точнее – не могли ли быть? Не следовало ли хирургам остановить операцию сразу после того, как они услышали про появление экстрасистол? И было ли им сказано об этом? Анестезиолог экстрасистолы зафиксировал, но в своей объяснительной он не пишет о том, что сообщил про них хирургам. Мог и не сообщить, но на суде скажет, что сообщил. Вроде бы пустяк, но при наличии определенного желания…

– При наличии желания – совсем не пустяк, – согласился Рыкалов. – При наличии желания любая муха не то чтобы в слона, в целого мамонта раздувается. Даже без этих экстрасистол. Можно обвинить врачей в том, что они недообследовали пациентку, халатно собрали анамнез и столь же халатно проводили операцию, а описание ее и объяснительные не отражают истинного хода событий… Смерть на операционном столе имела место? Имела. Вот и все, никакие оправдания особенно не помогут. Прошло, знаете ли, время, когда следователи и судьи безоговорочно принимали на веру то, что писалось в историях болезни и амбулаторных картах. Написано, подписано, значит – документ. Сейчас подход другой. Они что угодно напишут, лишь бы себя обелить, вот какой сейчас подход.

– Вот поэтому я и хотел поговорить с коллегами, – сказал Александр. – А не для того, чтобы нагнетать и разжигать.

6. Случайная необходимость

Погода продолжала радовать, было солнечно и времени хватало, поэтому Александр решил пройтись от клиники до кремля пешком. Зря он хвастался, утверждая, что без проблем сможет найти кремль. Сначала, правда, пошел правильно, затем свернул не туда и понял это не сразу. Но ничего, не опоздал, правда, пришлось пройти километра полтора быстрым шагом, но это только на пользу. Раз уж в эти выходные не суждено побывать в тренажерном зале и поплавать в бассейне, так хоть спортивной ходьбой частично компенсировать получилось.

Александру понравилось смотреть картины в обществе Ирины. Многие искусствоведы, экскурсоводы и знатоки грешат многословием, которое способно превратить любование живописью в крайне нудное занятие. Однажды, еще в студенческие годы, Александр просто-напросто сбежал с экскурсии в Русском музее, где экскурсовод говорил без умолку, вываливая на слушателей горы информации по поводу каждой из картин. Александр сломался на картине Журавлева «Перед венцом». Экскурсовод рассказал историю создания шедевра, биографию создателя, цитировал «Домострой», даже какую-то пьесу Бернарда Шоу приплел… У Александра разболелась голова и пропало желание идти дальше. Он вежливо отстал от группы и долго бродил вдоль канала Грибоедова, время от времени переходя по очередному мосту на другую сторону – «проветривал» мозги.

Ирина, как спутница и сотрудник музея, оказалась на высоте. Сама говорила крайне мало, но если видела, что Александру хочется обменяться впечатлениями, то охотно поддерживала разговор. И при этом совершенно не старалась подавить Александра своей эрудицией.

После музея Ирина устроила Александру экскурсию по вечернему городу. Было очень интересно – ходишь по уже знакомым в какой-то мере улицам и словно переносишься в прошлое. Александр прекрасно отдохнул, полностью отключившись от дел. Утренние волнения отошли куда-то на задний план, совсем далеко. Под конец прогулки, когда оба уже устали, вдруг пошел снег. Сказочно крупные хлопья, казалось, не падали, а парили в воздухе, и от созерцания этой картины внутри разливалось умиротворение.

В благодарность за доставленное удовольствие Александр пригласил Ирину поужинать. Она охотно приняла предложение, но с условием, что заведение выберет сама, и привела Александра в какой-то подвальчик, оформленный в стиле заводской столовой – нарочито простая мебель, крашенные краской стены с плакатами, призывающими мыть руки перед едой, тщательно пережевывать пищу, не болтать, не пить метилового спирта и требовать полного налива пива. Меню соответствовало духу заведения – два листочка мелким шрифтом на стене возле барной стойки. Полагалось подходить и рассматривать его. Народу в зале было много, пустовало лишь три столика из тридцати или сорока теснившихся в зале. Публика дружно выпадала из стиля – ни одного работяги в спецовке. А вот официантки в кокетливых белых чепчиках и не менее кокетливых белых передничках с обороками смотрелись вполне аутентично, то есть старомодно и просто.

– Здесь работает лучший повар нашей губернии, – сказала Ирина. – Советую взять фаршированного карпа или жаркое из баранины…

Поведение ее вдруг изменилось, приобрело какой-то интимный оттенок. В голосе появилась томная хрипотца, глаза игриво заблестели, на щеках появился легкий румянец. Разговаривая, она без особой на то необходимости наклонялась к Александру и несколько раз, словно невзначай, касалась рукой его руки.

Александра подобное поведение очень удивило. Во-первых, оно показалось ему совершенно беспочвенным, поскольку он не давал Ирине ни малейшего повода думать, что хочет от нее чего-то большего, чем простое общение. Во-вторых, удивила резкая перемена в поведении. В музее и на улице Ирина вела себя совершенно иначе, а здесь вдруг преобразилась. Ладно бы обстановка располагала к интимности, а то ведь столовка столовкой, точь-в-точь, как в старых фильмах показывают. Хорош интим под плакатом «Не пей метилового спирта». В-третьих, в происходящем ощущалась какая-то нелогичность. Знакомы они всего ничего – второй день. Если уж допустить, что Александр произвел на Ирину столь сильное впечатление, то почему она не делала ему авансов вчера? Ресторан при гостинице, в гостинице у Александра снят номер, можно сказать – все условия для секса. Ее вдохновило то, как Александр рассматривал картины? Ой ли… И, в-четвертых (впрочем, это четвертое соображение можно было поставить на первое место), чего-то недоставало для того, чтобы можно было поверить в искренность Ирины. Какой-то искорки, какой-то нотки, какого-то штриха, без которого вся картина казалась неполной, искусственной.

Немного поговорили о живописи, немного – о медицине, затем перешли на тему путешествий и долго обменивались впечатлениями о Таиланде, – Ирина побывала там в позапрошлом году, а Александр – в прошлом[23]23
  См. третью книгу серии «В поисках Евы».


[Закрыть].

Карп с гречневой кашей был неплох, но присваивать приготовившему его почетное звание «лучшего повара губернии» Александр бы поостерегся. Во всяком случае, в ресторане при гостинице готовили намного лучше. Ирина тоже взяла карпа, поэтому запивали его белым шардоне. Чем дальше, тем щедрее становились авансы Ирины. Когда официантка принесла чашечки с кофе (Александр ожидал, что его подадут в граненых стаканах, что было бы весьма сообразно и концептуально, но ошибся), Ирина накрыла руку Александра обеими своими руками, выдержала короткую паузу, глядя ему в глаза, а затем предложила:

– Поехали ко мне?

Вот это «поехали ко мне», сказанное с вопросительной интонацией, окончательно прояснило ситуацию, убедило Александра в том, что Ирина притворяется. В самом деле, ну разве станет женщина столь буднично и лаконично приглашать мужчину к себе? Она непременно добавит что-нибудь, скажет, что мужчина ей нравится, или что у нее сегодня особенное настроение, или что ей хочется «продолжения банкета»… И взгляд у нее при этом просто обязан быть на несколько градусов теплее. «Поехали ко мне?» в сочетании с умеренной томностью взора – это как-то по-деловому, но Ирина вчера начала знакомство с того, что определила свой статус, сказав: «Я не профессионалка и даже не любительница».

«Играет», – констатировал Александр и сказал:

– Наверное, это будет лишним. Но я с удовольствием тебя провожу.

– Только проводишь? – Ирина игриво повела бровью, изображая недоверие. – Почему? Я тебе не нравлюсь?

– Нет, – ответил Александр. – Не нравишься. Совсем.

Ответ прозвучал резко, но иначе ответить было нельзя – попал бы в ловушку. Начал бы «нравишься, но…» и сам бы не заметил, как увяз. Вдобавок обескураживающая резкость ответа помогала сделать окончательные выводы. Если Александр ошибался, подозревая, что Ирина действует не по зову души, а по расчету, то сейчас знакомство должно закончиться. Ирина встанет и уйдет. Или же попросит проводить ее до дому, но домой уже не пригласит. Финиш. Если же ею руководит расчет, если она хочет очаровать Александра с какой-то целью, то последует продолжение.

Продолжение последовало.

– Не стесняйся, – попросила Ирина, добавив томности во взгляде и голосе, – все нормально. Просто я такая… импульсивная и не люблю притворяться.

Мотивы? Мотивов для подобного поведения могло быть только два.

Первый – желание заполучить в мужья столичного жителя. Довольно логично, но ни вчера, ни сегодня Ирина не предприняла ни малейшей попытки выведать у Александра хоть что-то о его материальном положении и сердечных делах. Разве можно строить матримониальные планы, не имея самой базовой информации? Не о любви же идет речь (любовью тут не пахло с самого начала, у любви особые флюиды), а о расчете. А что, если Александр живет в однокомнатной хрущобе с женой, тещей и тремя детьми? А что, если он зарабатывает столько, что еле хватает на жизнь и единственный приличный костюм для выхода в свет? А что, если он болен, скажем – гепатитом С? Нет, потенциального жениха надо «прокачивать» сразу, чтобы понять, стоит тратить на него время и силы или не стоит. Обручального кольца на руке нет? Так многие не носят колец, особенно врачи тех специальностей, которым по долгу службы положено часто мыть руки. Забудешь колечко несколько раз то в ординаторской, то в процедурном кабинете, то в «предбаннике»[24]24
  Жаргонное название предоперационной – помещения, смежного с операционной, в котором производится подготовка персонала к операции, хранятся инструменты и т. п.


[Закрыть] и перестанешь носить.

Ну и в постель обычно ложатся или в первый день знакомства, демонстрируя великий порыв страсти и невозможность устоять перед столь сильным соблазном, или же спустя несколько дней (это будет уже «серьезный подход с серьезными намерениями»), но не на второй день. И не столь обыденно. Разные, конечно, случаются варианты, может, Ирине вчера хотелось, да возможности не было, но в целом первый мотив отпадал и оставался второй – ей нужно что-то еще.

Для того чтобы прояснить второй мотив, не надо было быть Шерлоком Холмсом, тут бы и миссис Хадсон спокойно справилась. Мотив однозначно был связан с делом, которое привело Александра в Нижний Новгород. Больше нечего. Больше незачем. Вариант: «просто девушке сильно захотелось секса» – отпадал напрочь. Ирина красивая и коммуникабельная. Сама проявила инициативу, ведет себя свободно, не тушуется. Такие женщины не страдают от недостатка востребованности, скорее наоборот – от избытка.

Мотив был ясен, но только в общих чертах. Чего конкретно добивается Ирина, Александр понять не мог. Он решил пойти самым простым путем – спросить прямо, без обиняков и прочих экивоков. Но начинать серьезный разговор или хотя бы задавать серьезный вопрос здесь, в неуютном зале, не хотелось. Вдруг кто-то за соседним столиком что-то услышит. Мир так тесен, а дело громкое.

Александр предложил немного прогуляться. Ирина с готовностью приняла предложение. Они вышли на улицу, прошли немного молча, то и дело переглядываясь, а затем Александр сказал:

– Ирина, будет лучше, если ты объяснишь прямо, чего тебе от меня надо.

– Немного тепла, – ничуть не удивившись вопросу, будто ждала его, ответила Ирина. – У меня возникла случайная необходимость в мужчине, и я подумала, что мы с тобой могли бы хорошо провести время.

– Ты не похожа ни на профессионалку, ни на любительницу, – повторил Александр слова Ирины. – И на искательницу легких развлечений ты, на мой взгляд, тоже не похожа. Да и я не такой уж мачо, чтобы…

– Тут ты ошибаешься. – Ирина остановилась и окинула Александра оценивающим взглядом, словно увидела его впервые. – Вполне себе мачо. Смотрю, и аж пробирает.

– Спасибо за комплимент, но ты подтвердила мою правоту, пусть и неосознанно, – Александр улыбнулся, чтобы подсластить горькую пилюлю. – Ты сказала «тут ты ошибаешься». Тут. Стало быть, в отношении всего остального я не ошибся? Верно?

Ирина смущенно отвела взгляд в сторону.

– Я тебе помогу, – мягко, без напора сказал Александр. – Еще до знакомства со мной ты знала, кто я и зачем приехал в Нижний. Вчера ты ждала в ресторане не подругу, а меня. У тебя есть какая-то цель, ради которой ты готова…

Продолжая смотреть в сторону, Ирина дважды кивнула.

– Так объясни же мне, в чем дело, – попросил Александр и добавил: – Если, конечно, ты хочешь объяснить. Если не хочешь, то не объясняй, дело твое, я не настаиваю и не требую. Просто имей в виду, что твой план провалился. Можно сделать вид, что ничего не было, и продолжить наше знакомство, которое, несмотря ни на что, я считаю приятным. Только не будем переходить грань…

– Грань уже перейдена! – с ожесточением сказала Ирина, переводя взгляд на Александра. – Анечка умерла! Все, что случилось, – случилось!

По тону, которым были сказаны эти слова, и по тому, как изменилось с нейтрально-приветливого на мрачное выражение лица Ирины, Александр понял, что покойная Анна Викулайская приходилась ей родственницей. Скорее всего, сестрой. С учетом полного отсутствия внешнего сходства – двоюродной. Или, может, близкой подругой? Очень часто дружеские узы оказываются прочнее кровных.

Закрыв лицо руками, Ирина разрыдалась. Александр не знал, что ему делать. Стоять и смотреть, как она плачет, было неловко, отчасти даже бессердечно. Как утешать и что говорить, он не знал. Простое дежурное «все будет хорошо», эта универсальная палочка-выручалочка успокаивающих, в данном случае совершенно не годилось. Что будет «хорошо»? Что может быть «хорошо», если умер близкий человек? «Хорошо» здесь не к месту.

Если не знаешь, как поступить, то ничего не предпринимай. Поэтому Александр просто стоял рядом. Проходившие мимо люди неодобрительно косились на него. Их можно было понять, они, наверное, думали: «Вот ирод бесчувственный, довел женщину до слез и стоит как истукан». Одна дама даже высказалась вслух:

– Вот так и я каждый день рыдала, пока не развелась!

Александру стало совсем неловко. Он осторожно взял плачущую Ирину под руку и предложил:

– Холодно на улице, давай зайдем куда-нибудь, погреемся.

Ничего более умного в голову не пришло.

– Куда я пойду с таким лицом? – всхлипнула Ирина. – Только домой.

На счастье, мимо как раз проезжала старенькая «Примера» с желтым фонарем на крыше. Пожилой водитель, подобно прохожим, посмотрел на Александра неприязненно, а Ирине предложил бутылочку с водой из личных запасов. От воды Ирина отказалась, но понемногу начала успокаиваться и, концу недолгой поездки совсем успокоилась.

Двор Ирининого дома был заставлен автомобилями так плотно (субботний вечер), что подъехать к подъезду не было никакой возможности, поэтому такси остановилось на углу. Александр расплатился и попросил водителя подождать одну-две минуты, сказав, что проводит даму и вернется, но в этот момент Ирина легонько дернула его за полу куртки. Александр понял намек и отпустил водителя.

– Давайте поднимемся ко мне и поговорим, – сказала Ирина, когда такси отъехало. – Не подумайте чего… Просто мне кажется, что я должна рассказать вам правду.

– Хорошо. – Александр и сам не прочь был бы узнать правду. – Только почему мы опять на «вы»? Вам так удобнее?

– Да мне все равно, – пожала плечами Ирина. – Можно и на «ты». Это я, наверное, от смущения. Если бы вы знали, как мне сейчас стыдно…

Голос ее предательски задрожал.

– Все нормально, – поспешил заверить Александр. – Давай поднимемся и поговорим. Стыдиться тебе нечего, ты ничего такого не сделала. Ну, поплакала на улице, с кем не бывает? Все плачут, это совершенно естественно, я как доктор говорю.

– Ты же пластический хирург, а не психиатр, – Ирина сделала попытку улыбнуться, но улыбка не получилась – губы дрогнули. – Откуда тебе знать, естественно плакать или нет?

Александр так и не сказал Ирине, что работает именно пластическим хирургом. О медицине они разговаривали, если можно так выразиться, «абстрактно», касаясь самых общих тем. Догадки продолжали подтверждаться.

– Во-первых, студенты-медики, независимо от их будущей специальности, изучают все болезни – от кожных до глазных. Во-вторых, ты, кажется, пригласила меня в гости?

– Да, конечно, – спохватилась Ирина. – Пойдем.

Двор ее дома был заставлен не самыми дешевыми автомобилями, – Александр не заметил ни одного представителя отечественного автопрома, исходя из чего предположил, что в доме живут солидные, обеспеченные люди. Но подъезд при этом оказался грязным, с исписанными от пола до потолка стенами. На входе Александру бросилась в глаза ужасающая не столько смыслом, сколько своей безграмотностью надпись «Fook ju, bebi». Писавший явно был из тех грамотеев, которые делают четыре ошибки в слове «еще». Лифт оказался под стать подъезду – обшарпанный, разрисованный, половина кнопок выломана или сожжена. Ирина нажала на кнопку шестого этажа, – они поднялись и оттуда спустились на пятый, кнопка которого отсутствовала.

– Дом у нас не очень, – извиняющимся тоном сказала Ирина, вставляя ключ в замочную скважину.

«Да, у вас здесь брутально», – едва не вырвалось у пораженного подъездно-дворовым контрастом Александра, но он вовремя спохватился и сказал:

– Вполне нормальный дом.

– Был, – вздохнула Ирина, поворачивая ключ. – Когда-то здесь жили научные работники, он так и назывался в обиходе «дом науки», а сейчас живет разный народ. Я всегда поражаюсь людям, для которых мир и все правила бытия заканчиваются на пороге их квартиры. Что происходит дальше – их уже не интересует…

Ирина, казалось, окончательно пришла в себя. Усадила Александра на диван в обставленной в духе минимализма гостиной (кроме дивана здесь были два кресла, журнальный столик и большой телевизор на стене), ушла ненадолго на кухню, вернулась с чайником и чашками на подносе, затем принесла сахарницу с рафинадом, вазочки с конфетами и печеньем. Александр не хотел ничего, кроме как поговорить, но хлопотам не препятствовал. Обыденные, рутинные дела помогают восстановлению душевного равновесия – пусть Ирина хлопочет, если ей этого хочется. Пока ее не было, он разглядывал натяжной потолок, который благодаря хаотически разбросанным по нему точечным светильникам напоминал карту звездного неба. Александру даже удалось углядеть Млечный Путь.

Усевшись в кресло напротив Александра и разлив по чашкам чай, Ирина вдруг вскочила и унеслась на кухню. Вернулась с початой бутылкой «Мартеля» и двумя бокалами.

– Для восстановления душевного равновесия и налаживания взаимопонимания, – сказала она.

Пригубили коньяк, посмотрели друг на друга, помолчали.

Александр ждал, что Ирина начнет рассказывать, а она, видимо, все никак не могла собраться с духом.

– Хотела показать вам фотографии, но передумала, – наконец начала она. – Поняла, что снова разревусь и ничего не расскажу. Я – двоюродная сестра Ани, но она была мне ближе, чем родная. Обе мы – единственные дети в семьях, больше ни братьев, ни сестер… То, что я старше… была старше… нашим отношениям не мешало… Ну, может, мешало когда-то в детстве, когда эта разница выглядела огромной, а потом уже нет… Ты не представляешь, что со мной было, когда я узнала об Аниной смерти. О-о-о! Я чуть в петлю с горя не полезла. Без преувеличения, уже прикидывала, выдержит меня труба, которая над ванной проходит, или нет…

По тому, как Ирина говорила, Александр чувствовал, что она нисколько не преувеличивает, действительно все так и было.

– Это же я поддержала идею с операцией… Анины родители отнеслись к ней весьма скептически. Мать ее считала эту затею блажью, а отец даже, как я поняла, немного обиделся, потому что нос у Ани был его, фамильный, можно сказать. Викулайские, они все длинноносые, польская кровь…

Поляки, насколько было известно Александру, совсем не «длинноносая» нация. В отличие от французов или, скажем, итальянцев. Босс Геннадий Валерианович почти на полном серьезе утверждал, что размеры носов в популяции прямо пропорциональны степени развития виноделия. Носы, дескать, «растут и развиваются», потому что людям приходится часто нюхать вино.

– А я так загорелась, когда Аня сказала, что хочет укоротить нос! – Ирина сокрушенно покачала головой. – Поддержала ее, родителей уговаривать принялась… Я не столько из-за носа, сколько потому, что думала, что когда Аня станет красавицей, у нее уверенности в себе прибавится, будет она победительницей. Она робкая была, не бойкая, нерешительная, всегда в себе сомневалась… Ой, смогу ли я? Ой, получится ли? Подруга звала на пару Москву покорять – отказалась. Я ей хорошее место работы нашла здесь, у нас, – тоже отказалась. Сказала, что боится меня подвести, если вдруг не справится, я же ее рекомендовала… И личная жизнь у нее была никакая, потому что тихушница, да еще с комплексами по поводу внешности. И вдруг – пластическая операция! Причем как? Узнала все заранее, денег накопила, а потом рассказала. Я так за нее радовалась! Я так ее хвалила! Она же не нос изменить хотела, а всю свою жизнь! Извини…

Ирина поспешно удалилась в ванную и пробыла там долго, не менее десяти минут. Все это время Александр размышлял о том, что его «экспертство», кажется, закончилось. В самом деле – как он может выступать в роли эксперта, если Вадим Родионович распространяет про него столь порочащие слухи? Репутация эксперта должна быть кристально чистой, иначе ему не будут доверять. Слухи, конечно, клеветнические, но ведь люди подумают, что дыма без огня не бывает и все такое. Кстати, а не подать ли на Вадима Родионовича в суд? Чтобы неповадно ему было клеветать… Нет, не стоит связываться. Как говорится, чем меньше кое-что трогаешь, тем меньше оно воняет. Пусть клевещет, сколько ему влезет, тем более что иски по клевете обычно выигрываются в том случае, если клевета как-то зафиксирована – есть скрин, письмо, аудио– или видеозапись. Слухи придется «подшивать к делу» в виде свидетельских показаний, а кто захочет таскаться в суд по такому делу? Да еще ради какого-то чужака – столичного доктора? И придется несколько раз приезжать в Нижний, подавать заявление, потом на суд… Ну его, нехорошего человека. Максимум, что можно будет сделать, так это позвонить и сказать, что он – нехороший человек и что Александр не хочет более продолжать с ним знакомство.