Текст книги "Полчаса"

“Предположим. Как я этого добьюсь?” Игры делают программисты. Нужно научиться программированию.

“Как?” Лучше всего поступить в технический институт, но можно и по самоучителю.

“Хорошо. Тогда план такой: я прошу родителей купить самоучитель и узнаю о вступительных экзаменах в технический вуз. У меня есть время до конца школы, потом в институте я смогу найти единомышленников, можно будет запустить игру на пробу, а возможно и наняться в компанию.”

Это будет началом.

Ты наклоняешь голову, и облака огибают царапину. Вселенская сфера поворачивается вокруг тебя, потому что теперь ты есть. Существуешь. Твои чувства собираются в мысли, мысли в цепочки, цепочки в сетку, сетка в единую несгибаемую иглу импульса. Воли. Из того, что было грудой мяса, костей, кожи, материи, грязи и желчи – собирается человек.

Ты родился.

Ян Тик оцепенел. Ему было всего восемь с половиной, он был обычным сыном часовщика, но чувство родившегося на его месте существа – ошеломляло. Он родился как человек, не человекообразное, не животное, не овощ, человек и игла его воли указала в небо. То, что он узнал о себе в этот момент – было совершенно неправдоподобно. Ян не поверил. Даже произнести, кто он – прозвучало бы сумасшествием. Но он уже понимал, что осознать себя мало. Следовало вступить на осознанный путь, и сделать это требовалось немедленно.

Прозвенел звонок, и он встал. Ян подошел к передней парте, где сидела девочка по имени Майя. Не отличница, чуть полноватая и рассеянная. Ян отчетливо видел ту единственную бесчеловечную вещь, которую он обязан сделать ровно в этот момент, если согласен быть тем, кем является. Это было самое важное решение в его жизни, и ребенок чувствовал, как давит тяжесть грядущего.

Майя подняла голову, а Ян все не решался. И наконец: “Ты убила кошку”, – четко сказал он, и только тогда почувствовал облегчение. Теперь черта была позади. Он принял решение.

Майя не знала, как реагировать. И тут – поняла и она.

Прозвенел звонок. Все расселись, а Майя беззвучно паниковала. Ян был прав. Она перепутала добавки в кормушке, и теперь могла все исправить только одним способом – вскочить и бежать домой. До обеда оставалось около двадцати минут. Она бы успела. Если бы Ян смотрел на нее, он бы увидел, как дрожат плечи девочки. Учитель начал рассказывать материал. Минута шла за минутой, а Майя все так же сидела, не в силах переступить невидимую границу приличий. Наконец, она сдалась. Понимание вылупилось у нее в груди, как личинка.

“Я убийца”, – с ужасом призналась себе Майя.

“Я бог”, – признался себе Ян.

Пути назад больше не было. Теперь им оставалось только жить с этим.

С первыми лучами солнца проснулась Эльза Баер. В ее временной линии Герхард прошел в стороне, как тень. С места казни он, не растеряв мгновений, скрылся в одном из грузовиков. Эльза его даже не узнала бы. Начиналась новая жизнь – по улицам ехали танки со звездами на боках, и люди кричали “ура” на десятках незнакомых языков. А потом этот день прошел, за ним – еще один, за неделей прошла неделя, за годами шли годы, одно десятилетие сменяло другое, и не было уже ничего удивительного в том, что очередной раз встретив рассвет, фрау Баер закашлялась и включила смартфон.

Это значило, что ее внуку – Карлу Хаслингеру – следовало бежать в аптеку.

По идее у Карла должно было уйти на дорогу три минуты и пятнадцать секунд, однако он задержался у витрины кондитерской, ровно пока не был изгнан Моррисом. Другой бы прошел мимо, но вид увлеченного ребенка вызвал в пожилом почтальоне чувство былой юности, так что, грубо окрикнув мальчика, Моррис оставил свой велосипед с корреспонденцией посреди Бергверг Гассе и направился вверх по склону, где, кварталом выше жил его древний друг Освальд Грин. Поэтому Моррис забыл, что должен доставить письмо Шварцу.

Шварц же – нетерпелив и педантичен. Четырнадцать минут, секунда в секунду, ему потребовалось, чтобы написать жалобу в почтовое управление. Этот текст, полный упреков, раздражения и откровенного хамства ненадежно скрывал в себе всего одну единственную мысль: «Где мое письмо?»

В таких цепочках мелких случайностей всегда кроется фатум. Человеку доступно противостоять болезни, року, судьбе, даже смерти иногда, эти силы хотя бы можно представить мысленно. Но как выглядит сила, которая выстраивает мелкие цепочки случайностей? Зачем она это делает? Чего это сила хочет? Как ей сопротивляться?

Мы беспомощны перед всем, что не можем объяснить. Поэтому с верой мы становимся сильнее. С помощью веры мы хотим нащупать пальцами бога, вступить с ним в контакт и в конечном итоге обмануть его и убить и занять его место. Или хотя бы попытаться. Попытка не пытка. Иначе зачем еще он нам сдался?

Дозорными технократической реконкисты выступают ученые. Мы ждем, когда они ухватят энтропию за горло и воткнут ей в глотку победоносный флаг. Богиня хаоса пока еще трусливо прячется за горизонтом событий, но песенка ее спета, следует вытащить ее из черной дыры за шкирку, судить за еретизм, распять и сжечь как ведьму.

Уже не стоит вопрос: “Случится это или нет?” Случится. “Когда?” Скоро. Актуален вопрос: “Кто?” Кто станет первопроходцем вселенской кузницы? Кто возьмёт там пробы почвы? Кто расставит там палатки лабораторий? Кто огнем и мечом зачистит небесные чертоги? Кто загонит в резервации ангелов и демонов? Кто выкупит у них души грешников в обмен на блестящие бусы? И кто, в конечном итоге, займёт сверкающий трон верховного божества?

Кто?

Майя Хаслингер знала кто. Она не отреагировала на смс бабушки (пережила же мировую войну, пережила советскую оккупацию, авось и с насморком как-нибудь справится), потому что у нее в телефоне было значительно более важное сообщение: “сейчас”.

Эти односложные послания всегда приходили неожиданно, непредсказуемо и тем не менее – точно вовремя. Они были приглашениями в Храм Человека, и Майя, хотя и причисляла себя к агностическим теистам, случай не упускала. Она быстро собралась и скоро стояла перед тяжелой дверью центральной часовой башни города. Когда-то мимо этой двери провели на расстрел Герхарда. Мрачное прошлое этого места будто бы оставило зазубрину в клине. Майя ощутила внутреннее перерождение. “Сегодня”, – подумала она. – “Сегодня я убью человека”. Она была уже давно не школьницей, но она содрогнулась от этой мысли.

В нутре башни, за тремя коридорами и двумя лестницами синхронно качались маятники, в полутьме похожие на демонов времени. С кончика пинцета капнуло масло, а где-то наверху над крошечным миром колесиков, деталей, шестеренок, циферблатов, блокнотных листков и салфеток, над ослепляющим искусственным светилом настольной лампы – возвышался Ян Тик. Склонившийся под тенями и над тенями, он будто бы замер, монолитным кубическим силуэтом. Двигались только его толстые пальцы, снимая с часов крышечку.

Сознанием Ян был привычно далек от своей мастерской. «Связь между Хаслингерами… – думал он, и казался себе впечатляющим – …Моррисом, Грином и Шварцем – на первый взгляд завершается на последнем. Однако она так и остается скрытой от него. Шварц никогда не узнает, почему не пришло письмо, а Моррис никогда не узнает о болезни фрау Баер. В то же время, неожиданно, это подводит нас к единственному имеющему значение в конкретном контексте вопросу: откуда все это знаю я?»

Откуда все это знал Ян? Откуда он знал про болезнь старой Эльзы? Откуда он еще в детстве узнал про кошку Майи? Сложно сказать. У него не было в кармане машины времени. У его дома не стоял серебристый ДеЛореан, его часы были без вариантов, в него не попадал осколок метеорита, его не поливали кровью пришельца, и английских телефонных будок с приятными женскими голосами – в запасе он не держал.

Он просто знал.

Ян обернулся на Майю, стоящую позади. Она ждала сигнала, слова, жеста, чего угодно, и он знал, что сделать, чтобы она не осталась разочарованной: не нужно было делать ничего. Все часы в комнате разом остановились. В тишине зазвонил телефон девушки. Ян смотрел в пол. Это были дешевые фокусы, но необходимые. Все детальки должны встать на свои места, чтобы Ян смог пройти по пути, который вспыхнул у него в голове в момент рождения еще в далеком-далеком детстве. Для этого часы должны остановиться в тот момент, когда Майе позвонят. Для этого она должна верить, будто бы совершит еще одно убийство (никакого убийства она конечно не совершит). Для этого она должна с детства годами привыкать к влиянию Яна. Для этого он подходил к ее парте, когда они были детьми. Линии времени сходились в единой узловой точке, где миллион крошечных решений позволял всему потоку событий разом повернуть в сторону. И сейчас они уже почти сошлись. Почти. Почти!

Хищным шаттлом в крошечный мир дерева и металла спикировал пинцет, впился в нутро механизма и тут же взмыл вверх, к светилу, как суборбитальный камикадзе, но не сгорел, а продемонстрировал – часовщик как всегда был прав. Один из зубчиков в шестеренке отсутствовал.

«Люди склонны недооценивать значение мелких деталей».

Снова в одиночестве Ян разглядывал колесико. Он легко подыскал замену и продолжал с удовольствием рассуждать, беззвучно шевеля губами в ритм мыслям: «Люди кажутся самим себе невероятно сложными, почти магическими существами. Но это иллюзия, самовнушение. Будь мы на самом деле комплексными механизмами, мы бы запутались, не зная, как себя вести».

Микроскопические винтики один за другим возвращались в отверстия, каждый точно в свое.

«На практике наша логика элементарна. В большинстве ситуаций работают животные инстинкты, в остальных – ассоциативная память. Людям просто недостает терпения и внимательности, чтобы свести все воедино».

Собранный механизм, как деталь паззла, вернулся в общую замысловатую конструкцию с завитушками, статуэтками, стеклянными полусферами и резьбой.

«Чтобы каждая деталь встала на свое место».

Захлопнулась крышка, скрипнул, поворачиваясь, ключ.

«Чуть-чуть старания. Немного усидчивости. И тогда…»

Двенадцать минут четвертого. Сухо застрекотала секундная стрелка.

«Мое время пришло».

Узел возможностей затянулся. Ян встал, преисполненный внутренней значимостью. Он с хрустом расправил плечи, так, что его крепкая, будто бы сбитая из сплошных блоков фигура нависла над столом.

«Наступил момент, которого я ждал всю жизнь».

Машина времени – это для слабаков. Яну Тику для тех же целей было достаточно собственной головы. Там, где другие люди видели удачу или судьбу, или провидение высших сил. Там, где они видели шанс – Ян видел точное механическое устройство.

Ему достаточно было лишь немного знать человека, и Ян видел к чему тот стремится, от чего бежит. Видел всю его жизнь. Яну достаточно было немного знать двух человек, чтобы предугадать, о чем они заговорят друг с другом, случись им встретиться. Достаточно было немного знать семью, и Ян видел всю ее историю из поколения в поколение.

И, так уж получилось, что Ян немного знал целый город.

Монте-ре. Из своей темной каморки Ян чувствовал дыхание родного военного городка. Ян видел младенчество города, когда гениальный конструктор Генрих Тик превратил шахтерское поселение в монумент часового искусства. Людовик Девятый был настолько впечатлен крошечными механизмами этого дикого крестьянина, что подарил ему весь город. Конечно, Великая Французская Революция ничего не оставила от прав династии Тиков. Да и сам город поблек, затерявшись среди холмов Германии. Армии был нужен уголь, а не время, так что шахты заработали снова, и блестящая юность осталась у Монте-ре позади. Впереди же чернели годы нацизма, когда переходы шахт переоборудовали в концлагерь, а жемчужина города – великолепная готическая часовая башня – была почти что расколота одним из снарядов.

К двадцать первому веку базу давным-давно заняла НАТО, не позволив городку стать туристическим центром. И это было бы обидно, но Монте-ре было все равно. Городок устал, у него ныли застарелые раны, и он просто хотел однажды тихо забыться среди бесконечных холмов Европы.

Ян как никто другой мог спасти свой родной городок от забытья, но его амбиции были обширнее.

Яну был интересен весь мир.

Тик вышел из каморки ровно в пятнадцать часов, двенадцать минут и сорок пять секунд. Перед ним на центральной площади готовилась свадьба, все ждали лишь Ральфа Ригера (того еще горе-жениха), который конечно же заперся у себя дома и кричал из окна, что свобода превыше всего. Высоко над головой двое солдат – Клаус и Франк – щетками терли циферблат часовой башни. Франк давно и украдкой встречался с девушкой Клауса, так что обычно они избегали друг друга, пока вот не получили внезапный наряд на двоих. И теперь на верхотуре, рядом с острыми бронзовыми завитками в окружении хлипкого бордюра скользких досок, у них была замечательная возможность раз и навсегда выяснить отношения. Справа за поворотом как раз скрылась спина раздраженного Шварца, несущего жалобу в почтовое отделение. Ян даже не посмотрел в его сторону, лишь на мгновение задержался перед выходом, чтобы не сбить старика дверью.

Все это было настолько размеренно и предсказуемо, что казалось предугадать каждое мельчайшее событие этого городка может любой, прояви он совсем чуть-чуть терпения и старательности. Весь городок работал как отлаженные армейские часы, и требовался только часовщик. Человек, способный заметить и заменить тот единственный зубчик той единственной микроскопической шестеренки, которая имела значение.

Ян хотел хотел поделиться своим даром со всем человечеством, научить людей видеть окружающий мир так же ясно и четко. Ян хотел, чтобы ученики превзошли его, и наконец, пользуясь этим знанием, люди перешагнули бы через устаревшую подпорку Пирамиды Маслоу, нашли бы новые ориентиры. Он хотел сделать людей лучше. Лучше, как биологический вид.

Конечно, Ян понимал, какую сложную задачу он перед собой ставит: кроме чудовищной невнимательности, люди отличались еще и физической неспособностью понимать слова. Кем был Ян Тик в глазах людей? Странным аутистом, ошибкой природы. Увлеченным замысловатыми теориями часовщиком в маленьком захолустном городке. Людям не интересны теории. Им интересны реальные дела. Людям нужно было продемонстрировать что-то впечатляющее.

Ян был согласен играть по их правилам. Он собирался предъявить им настоящее произведение искусства – свою жизнь, выверенную до малейших мелочей. Жизнь, в которой можно добиться чего угодно без малейшего риска.

В чем же, по мнению людей, состояла «жизнь»? В образовании? Оно у Яна и так было превосходное.

В карьере? У Яна, со его способностями, с целеустремленностью, с методичностью – не возникло бы проблем.

Нет, людей впечатлит другое, он знал. Чтобы действительно трансформировать человечество – он должен продемонстрировать, как его способности помогают в самом простом, самом бытовом деле. В личной жизни.

Ян пересек площадь. У него в сознании автоматически отметилось – три часа, шестнадцать минут, пятьдесят две секунды. Подъезжает автобус, через минуту он заденет зеркало заднего вида на автомобиле Гюнтера Пресслера. Гюнтер будет торопиться, его жена рожает, но водитель автобуса – Ульрих Майер – по совпадению сегодня утром налетел на соседку, которая сама на восьмом месяце, и слушал от нее непотребства, услужливо подсказанные бушующими гормонами женщины. Он спустит пар, и полицейский – сегодня дежурство Роберта Беккера… нет, поправка, его брата-близнеца – Олафа… он… это было неважно. Ян просто развлекался, ощупывая пространство парадоксов, будто паук. Важна была вышедшая из автобуса девушка – Михаэла. Именно ей предстояло сыграть решающую роль в планах Яна.

Михаэла была идеальной. Как она шла, как держала плечи, как вела головой. Всегда чуть настороже, не слишком самовлюбленная, чуть ироничная и предельно аккуратная. Она была ближе всех к тому, чтобы понять Тика: прекрасные аналитические способности, наблюдательность, и при этом – она держала баланс. Вот ее никто не назовет странной.

Михаэла только закончила учиться и теперь стояла перед выбором дальнейшей карьеры. В Монте-ре она приехала на лето к родителям и сейчас шла домой, чуть задержавшись в кафе на той стороне реки Зеттен, вместе с двумя подругами. Это был идеальный день, идеальный час, идеальный момент.

Ян основательно преградил девушкам дорогу. «Три часа, восемнадцать минут, пять секунд», – машинально отметил он про себя, и сказал: «Михаэла».

«Ян?» Три пары глаз с интересом рассматривали его. Одна из подруг наклонилась к уху Михаэлы. Это была Майя, и именно такую роль он ей готовил. Именно Михаэла позвонила Майе, когда та зашла в каморку Яна. Время шло секунда в секунду, без опозданий.

«Кто это?» – «Тик. Я тебе про него рассказывала».

На площади позади, ожидающая жениха невеста закатила истерику. С башенных часов свалилась мыльная щетка. По другой стороне улицы прошел отец Михаэлы – Эрнест Вальтер. Он шел с закрытыми глазами и нюхал воздух, и где-то его история даже была интереснее приключений Яна, так что пареньку пришлось с силой отстранить себя от будущего этого человека и вернуться в свое собственное настоящее.

«Нам надо поговорить».

«Сто лет тебя не видела», – с усмешкой проговорила Михаэла, и это была ожидаемая реакция.

«Нам надо поговорить, – повторил он. – О Пути».

«Пути?»

Ян вытянул вперед руку, и подруги уставились, будто он собирался показывать фокусы.

«Перед тобой лежит Путь. Ты пока еще не видишь его, но его вижу я. Как ты его пройдешь – зависит от решений, которые ты примешь. И самое важное – как ты поступишь сейчас. Прямо в эту секунду. Я могу сделать этот путь реальностью, в лучших его вариантах, потому что я вижу в тебе силы, которых ты даже представить не можешь. Поэтому нам нужно поговорить. Я хочу, чтобы ты поняла, что я предлагаю».

Три часа, восемнадцать минут, сорок девять секунд. Пятьдесят. Пятьдесят одна.

«Послушай, Ян» – Михаэла колебалась. Ожидаемая реакция.

«Просто выбери время. Ты все поймешь».

Пятьдесят восемь. Пятьдесят девять. Шестьдесят. Шестьдесят одна.

«Хорошо. Я загляну». Ожидаемо. Или нет? Частично.

Они смотрели друг на друга в упор.

«Когда?»

«На днях».

«Договорились». Она не должна была согласиться. Яна будто током ударило.

События двигались скачками, складируясь в крошечные воображаемые ящички с номерами секунд. Он знал этот свой недостаток. Как все люди с математическим мышлением, он значительно лучше оперировал с объектами внутри своей головы, чем снаружи. И поэтому ему приходилось пользоваться моделью окружающего мира. А любая модель несовершенна. Из этого следовали нестыковки, и Ян чувствовал их, будто слабое разрешение экрана, будто завихрения помех. Ящички поскрипывали и вибрировали под давлением причинно-следственных цепочек, поток времени пытался вырвать их из колеи, и Ян с усилием удерживал события в рамках допустимой погрешности.

Но теперь что-то не сходилось. Неверная реакция. Так не могло быть. Он не мог ошибаться. Михаэла должна была еще сопротивляться. Еще две или три реплики. Должны были подключиться подруги. Они должны попытаться высмеять пафосную манеру разговора Яна. Он говорил странно и забавно, он был смешон и неловок. Майя должна выступить ангелом, а Лиза демоном. Но в реальности получилось, что последняя вообще молчала все время разговора.

Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать. Слепок за слепком. Полупрозрачными пластиковыми мембранами файлов. Слой за слоем. Ян уже шел назад, недосчитав в воображаемых ящичках нескольких секунд. Возможно Михаэла даже проницательнее, чем он ожидал? Она просто видела его насквозь. Кто бы мог подумать, Ян знал, что она идеальна, но она оказалась даже еще лучше. Просто невероятно. Из них получается идеальная пара, и она первая превзойдет его. Ей понадобится три года, не больше. Даже два года и семь месяцев. Уже после этого она захочет ребенка. Это конечно же не проблема. Практически любая женщина на каком-то этапе сдается инстинкту. Это решаемо.

Но проблема была в том, что он ошибался сейчас – в самый ключевой момент. Реальность не сошлась с предсказанием. Другой бы не обратил внимание на такую мелочь, но для Яна это значило, что его метод просчета будущего не работает. Значит у него в голове ошибка, и нужно ее извлечь. Ошибки он допустить не мог.

Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать. Посмертные маски реальности слой за слоем покрывали мумию прошлого.

Где-то ошибся. Птица свалится замертво. Дождь. Восемнадцать минут. Пятая страница, с девятого по семнадцатый кадры. Франк Занге должен подниматься по стремянке. Двадцать три. Двадцать два. Двадцать. Пятнадцать. Где-то ошибся. Можно же было иначе. Автобус разбил бы зеркало на две секунды позже. Иначе. Должен быть выход. Всегда должен быть выход. Во всем и везде есть выход. Думай. Думай. Думай.

Но выхода не было. Ян ошибся. А значит – он и до этого ошибался. Значит неверной была вся теория. Потому что в логической модели не может быть нестыковок. Либо модель верная, либо она неверная. Одно из двух. Верность модели доказывается только опытом, способностью модели предсказывать будущее. И его модель – была неверной. Она ничего не предсказывала. Это все было неправильно. Стоп, нельзя просто отбросить систему, нужно ее исправить. Должен быть какой-то выход. Какой-то способ выиграть время.

Нужно сделать паузу. Нельзя торопиться с выводами, иначе они становятся эмоциональными, а не логическими.

И в этот момент Ян почувствовал, как перед ним рвется материя пространства. Под ней, прямо за грубым срезом воздуха щетинилась чаща шестеренок, а за ними в тумане всплывали ряды букв, а за ними сигналы компьютерного кода, а за ними сухие пальцы, летающие над клавиатурой, а за ними сигналы нейронов, а за ними – идея. Бит. Атом. Сигнал. Кубик.

Все это было странной галлюцинацией, потому что голова Яна и так кружилась. Он едва стоял на ногах, пытаясь зацепиться хоть за один факт, пытаясь найти ошибку посреди всего чудовищного нагромождения логики, которое он так старательно выстраивал годами. И такой факт был. В самой глубине. Совсем крошечный, но самый настоящий, физический, металлический, со скошенными резными гранями и с кнопкой. Кубик.

Он лежал перед Яном на мостовой, ровно посередине центральной площади Монте-ре. И значит все было уже не важно.

– Ян, – Михаэла легонько коснулась его плеча. – У тебя пятнадцать минут найдется?

Ошеломленный, он обернулся. Михаэла стояла одна, чуть стеснительно держа сумочку за спиной. Этого не было ни в одном из вариантов пути. Она не должна помогать ему. Ян должен был бороться с ней и победить.

Четверть мгновения спустя они сидели в кафешке на Хейнрихштрассе. За окном журчала река, на горизонте шелестели бесконечные холмы с зацепками черепичных крыш. На подоконник вскочил бледный кот, он грубо спустился на столик, и Михаэла рефлекторно погладила его. А Ян рассказывал. Он говорил быстро и не знал, что говорит, и сколько уже, и зачем, и как только он понял, что нужно перестать – он перестал. Это прозвучало странно, он попытался вспомнить, на чем остановился, подумал, что его молчание тоже странно, и вдруг заговорить на другую тему – тоже будет странно. Он попытался мысленно вернуться к тому, что он вообще хотел изначально сказать, но он ведь, наверное, уже говорил это, а значит, если он начнет повторять – это будет выглядеть так, будто он думает, что его не слушали.

Лучше бы его не слушали.

– Значит я нужна тебе, чтобы изменить человечество, – сказала Михаэла. Она задумчиво теребила загривок кота, и вдруг спросила: – Ты меня любишь?

– Нет, конечно. При чем тут вообще любовь? – Ян искренне удивился. – Подумай, Михаэла. Подумай! Мы созданы друг для друга. Ты мне идеально подходишь. Разве это не очевидно? Моя логика безупречна. Метод совершенно рабочий, и с помощью него можно добиться чего угодно. Вообще. Без ограничений.

Михаэла смотрела в окно. Она никогда близко не общалась с Яном, но они конечно знали друг друга, как и все немногочисленные жители Монте-ре. Ян всегда отличался убийственной осторожностью. Бросить на ветер слово он был не способен физически.

– Заработай миллион, – сказала она.

«Ты хочешь изменить человечество, – говорил ее взгляд. – Начни с малого. Посмотрим, как твой метод работает, и потом уже можешь хвастаться».

Ян не изменился в лице.

– Срок? – кротко спросил он.

– Пока часы не пробьют, – она пожала плечами.

Эта фраза была в Монте-ре аналогом присказки «когда рак на горе свистнет». Часы никогда не пробьют. Еще во второй мировой их расколола случайная бомба, и за семьдесят лет власти не раз пытались их отреставрировать, но средневековый механизм, спроектированный еще Генрихом Тиком, надежно скрывал свои секреты. Несмешно иронизировали, что в следующий раз часы пробьют только перед страшным судом.

– Значит у меня пятнадцать минут, – констатировал Ян.

Потому что он только что починил часы. Это было вопросом предназначения для него. Бомба, которая расколола их, убила его деда. А десятилетиями позже, взорвавшись, и его отца, когда тот пытался извлечь ее из часовой башни. Не завершив их работу – Ян просто не мог себе позволить двинуться дальше. Предназначение было для него физически ощутимой подземной тюрьмой, где он сидел, день за днем, работая, думая и планируя. Он точно знал, до секунды, когда работа будет закончена, его мысли было тесно, и она годами нарезала круги по загону, как волк. И вот теперь, когда, казалось бы, проклятие их семьи наконец-то побеждено – оно нанесло последний удар.

Четырнадцать минут и пятьдесят семь секунд до первого удара часов.

– Значит тебе не повезло, – сказала Михаэла.

«Не повезло» – это словосочетание, которого не существовало в измерении Яна. Не повезти могло только там, где полагаешься на удачу, а удача была исключена. Существовал только расчет.

Теперь он понял, где ошибся. Ошибка была настолько дурацкой и примитивной, что ему стало стыдно. Просто сам этот вопрос был настолько мелким, что он за все время никогда толком и не задумывался над ним. Теперь все снова сошлось. Его модель опять соответствовала действительности. Яну оставалось кратко просуммировать, как калькулятор, демонстрирующий результат уравнения.

– Миллион евро за пятнадцать минут, – сказал он без выражения. – Обезьяна ты тупая. Вертишь задницей. Тебе скучно, хочется поиграть. Ты ничтожество, Михаэла.

Он не удосужился завершить чем-то разговор и встать, потому что сознание, привыкшее блуждать где-то вне времени и пространства, исследуя стыки вероятностей, вернулось к кубику, который он видел посреди площади. Ян понял, что должен был поднять этот кубик, и это было важно. А разговор с Михаэлой – не важен. Природа дала ему единственный шанс в жизни, а он просто прошел мимо, слишком увлекшись иллюзиями и пропустив тот микроскопический погнутый зубчик в мировом механизме. И теперь он чувствовал, что между ним и кубиком встала непреодолимая стена. Ян больше не сможет вернуться на площадь. Он сам построил ошибочную систему, сам ей проследовал и сам ушел от правильной развилки. Отвращение к себе было непреодолимым. Это же было так легко – нужно было просто остановиться, подумать и протянуть руку.

Михаэла выдержала отповедь, не ударив в грязь лицом. Она молча допила чай, оставила на столе несколько монет и вышла.

Бледный Кот поднял лапу, с сомнением оглянулся, оценивая посетителей, высунул морду в окно на звук самолета. На него влажно дыхнул ветер. Ян чувствовал себя опустошенным, будто он выпрыгнул из окна поезда, и теперь лежал в пыли, посреди голого поля, и поезд ушел, и больше его не будет. Никогда.

Он ждал боя, и он получил бой, и проиграл, побежденный самим собой, потому что больше никто и не мог его победить.

Михаэла вернулась.

– Ты обронил, Тик.

И положила кубик на стол.

Глава вторая

Поставьте себя на место Яна. Это не сложно. Да и на месте Герхарда тоже – не так чтобы.

У вас в руках машина времени. Перед вами четкая цель, время ограничено, и вы застряли в клетке, прыгая по времени то вперед, то назад.

Человек с машиной времени похож на одержимого. Представьте, что идет конец девяностых, вам двенадцать лет, вы учитесь в школе и выдумываете первые фантастические рассказы. Тут вам в голову приходит идея – история человека, который застрял во времени. Вы уже смотрели «День Сурка», но ваша история лучше. Она больше, она значительно интереснее, динамичнее, проще.

Вот и все. Вы попались. Начиная с этого момента – вы одержимы. И это надолго.

Вы думаете, что из такой истории получится прекрасная компьютерная игра. Что если дать игроку полный контроль над временем в людном городе, где можно разговаривать с кем угодно, где можно управлять людьми и влиять на их поведение с помощью временных прыжков? Что если игрок сможет попробовать любые варианты, и жители города будут реалистично реагировать, чтобы он не сделал? Это будет хит! Но как сделать такую игру? Вам всего двенадцать лет, вы школьник.

И вот вы изучаете программирование, готовитесь к поступлению в лучший технический вуз страны и уже в пятнадцать лет вы начинаете писать статьи в ваш любимый журнал, посвященный играм. Двумя годами позже вы выезжаете на игровую конференцию, где хотите узнать – как делать игры. Что для этого нужно?

Там говорят, что игры делают не программисты, а игровые дизайнеры, этой профессии вас не обучит технический вуз. Значит вы только что потратили два года в пустую. Но это не важно. Важно, что единственный способ научиться игровому дизайну – пойти работать по профессии. Вы бросаете учебу и идете в игровую компанию, потом в другую, третью, и чувствуете, что близки к своей цели как никогда. Но вам нужно спешить – в играх все больше и больше сюжетов посвящены временным скачкам. Уже вышли Last Express, Shadow of Destiny и Sands of Time. Ваша история до сих пор лучшая из всех, но ее уже перебирают в головах тысячи писателей и сценаристов. А время наносит новый удар – пока вы взрослели, наступила середина двухтысячных. Приключенческие игры вышли из моды. Ваша идея все так же хороша, но уже нет команд, способных ее реализовать. Вы опоздали. Поезд ушел, вам нужно было родиться всего лишь на пять лет раньше. Вы бьетесь в стеклянный потолок возможностей и понимаете, что больше не сможете реализовать свою идею. Все было зря.

Но вы слишком одержимы, чтобы сдаться. Ваше сознание уже десятилетие как заперто между главами, которые вы продумали до мелочей. Вместе со своим персонажем вы мысленно прыгаете вперед и назад по событиям истории. Однажды вам придумывается замечательная деталь к третьей главе, а через полгода вы вдруг просыпаетесь с великолепной мыслью для пятой, а еще через два года – вдруг рождается новое понимание первой. Вы и протагонист – оба застряли. Он с машиной времени, а вы с историей, и вы оба не можете вырваться.