Текст книги "Аденома простаты"

Послесловие

История эта не закончена. И у нее есть продолжение. И мы вновь скоро встретимся с нашими героями. И будем снова петь с ними, но уже только радостные и счастливые песни.

Пермь, 20 января – 14 февраля 2020 года

Михайлов

Михайлов уже битый час одиноко расхаживал по новому зданию международного аэропорта в Молотове. Заново выстроенный вокзал после дебатов в гнусной прессе стал носить громкое название – «Павел Соловьёв», как аэропорт «Джон Кеннеди» в Нью-Йорке или как «Шарль де Голль» в Париже. Или как «Джон Леннон» в Ливерпуле, куда, собственно, и направлялся наш герой. Он ехал на юбилейный концерт Маккартни.

Рейс на Москву опять отменили, уже второй раз за день: на Молотов навалились черные низкие тучи с плотными туманами и густым снегом. И когда рейс будет возобновлен, никто не знал. Ехать на несколько часов в город не имело никакого смысла.

Вот и вынужден был Иван Михайлов мерить скучными шагами новые мраморные плиты «Павла Соловьёва».

Академик Павел Соловьёв был известным конструктором авиадвигателей. На этих двигателях летает полстраны, в том числе и президент. В Молотове ему установлен памятник, теперь вот аэропорт назвали.

«Выбрался в отпуск называется, в кои-то годы. Как дурак», – мыслил про себя наш герой. Звонить жене Михайлов тоже не стал: вдруг прискачет сдуру, а тут рейс объявят. Подругу беспокоить тоже не захотел: пусть девка спокойно служит на своем заводе.

«Что делать-то?» Курить не хотелось. «Выпить, что ли? Так не продают сейчас на вокзалах. В интернет залезть? Так надоел как горькая редька. Подремать? Не привык на вокзалах. Скажут, что за колхозник тут дрыхнет? Может, в ВИП-зал напроситься? Так не пустят: ни мордой, ни чином не вышел. Что делать-то? Опять идти в бар? Так был уже там сегодня, от кофе тошнит».

А между тем ноги сами по бесшумному эскалатору привели его на второй этаж. Тут и размещалось кафе. Не найдя ничего более подходящего для скучного времяпрепровождения, Михайлов снова оказался за столиком в интимно-темном углу. Заказал кофе и бутерброд с икрой.

За кафешным окном, утопая в снегопаде, размыто громоздились пустые лайнеры. Около них сновали туды-сюды редкие авиатехники, иногда проезжал еле видимый за снежной стеной какой-нибудь желто-лимонного цвета бензозаправщик. Скукота, да и только.

Первая бутылка. Реальный пацан

– У вас свободно?

К столу подошел мужчина мажористого вида средних лет, слегка подшофе. Михайлов огляделся по сторонам: в полутемном зале было много свободных столиков. Он пожал плечами:

– Пожалуйста.

Он понял, что мажору, видимо, необходимо выговориться. Тот присел, громко громыхнув стулом.

– Выпить хочешь? – спросил мужик после небольшой паузы.

– Здесь не продают. Борьба с пьянством. А дьюти-фри только для вылетающих за границу.

– У меня все с собой. Я запасливый, ресурсосберегающий, – ответил «таинственный» незнакомец.

– А что, сегодня постный день? – пошутил Иван.

– Не понял?

– За что пить-то?

– Настроение хреновое. Любовь у меня несчастная. Вот хочу с ней проститься.

– С любовью?

– Нет, не с любовью. С женщиной. Как там в песне-то? Не плачь. Еще одна осталась ночь у нас с тобой, еще один раз прошепчу тебе: «Ты мой». Еще один последний раз твои глаза в мои посмотрят, и слеза вдруг упадет на руку мне. А завтра я одна останусь, без тебя, но ты не плачь. Привязалась.

– Женщина?

– Песня. Да и с любовью тоже расстаюсь, – грустно махнул он рукой.

Он подозвал официантку. Что-то шепнул ей на ухо, указывая то на Михайлова, то на свою сумку. Та кивнула:

– Только тихо.

– Порядок, – радостно сказал незнакомец Ивану. И заговорщицки подмигнул. Затем он полез в сумку. Достал бутылку армянского коньяка.

Снова подошла официантка. Поставила на стол мясную с овощами закуску, пустые рюмки, разлила в стаканы минералку.

– Горячее потом принесу. Приятного аппетита.

И ушла.

– Тебя как звать-то? – спросил мужик Михайлова.

– Иван.

– Значит, Иван. А меня Николай зовут, то есть Колян, как вашего самого главного реального пацана.

Они пожали друг другу руки в знак знакомства.

– А ты не из Молотова, как я понял? – спросил новоиспеченный братан Иван.

– Из Подмосковья. В командировке здесь был. Тут и познакомился с Марго.

– Это кто? Любовь твоя?

– Да. Риткой звать. Маргариткой. Как цветок. В офисе нашего филиала работает. Точнее, работала. Экономисткой. Обсчитывала сметы и прочую хрень. В Москву летишь? – спросил Колян.

– В Лондон, через Москву, – ответил Михайлов.

– А чё ты там потерял, в Лондоне-то туманном?

– Отпуск. Хочу на родине Битлов побывать.

– Я тоже в Москву. Из вашего говенного Молотова ничего никуда не летает. Только через столицу нашей родины. Вообще-то я в Хельсинки намылился, в главный город долбаной Лесорубии. Тоже в командировку. Наша фирма расширяет рынок, оборудование будем там закупать.

– А в Хельсинки у тебя еще одна женщина? – улыбнулся Иван. – Тоже сметы строчит?

– Нет, среди турмалаев у меня пока знакомых нет. Может, появится кто-нибудь. Когда-нибудь. – И засмеялся.

Потом разлил коньяк.

– Давай, – поднял Колян рюмку.

– Давай, – кивнул в ответ Иван.

Они, чокнувшись, выпили.

– Не знаешь, когда рейс объявят?

– Так же, как и ты, жду. Как у моря погоды. Или у неба – ясного солнца.

У гостя земли молотовской пискляво зазвонил телефон. – Здравствуй, моя курочка, твой петушок летит к тебе на крыльях любви, – слащаво пропел он в айфон. – Самолет, говорю, сломался, и погода нелетная. Всё, тут уже в будку стучат, – хмыкнул он и отключил аппарат.

– Жена, что ли?

– Она самая. Беспокоится, видите ли!

Колян налил по второй.

– Давай за погоду, – предложил он «оригинальный» тост.

– За погоду, так за погоду, – поддержал его Михайлов.

Они выпили. Закусили тонко нарезанной бужениной, полирнув ее лимоном.

– Я, как Черчилль, пью только армянский коньяк. Он мягче, чем французский или грузинский. И ароматней, – прервал молчание подмосковный «лесоруб», разглядывая бутылку. – Марго тоже коньяк любит. Ты где, Ваня, рубли-то чеканишь? Извини за нескромный вопрос.

– Юристом. Адвокатом, если быть точнее. Помогаю в судах хорошим людям решать их жилищные вопросы. А ты?

– В лесном холдинге. Строим тут у вас лесопилки, комплексы по переработке древесни, технику поставляем, трупоукладчики всякие, пилы.

– Какие трупоукладчики? Что это такое?

– Не бери в голову. Мы так лесовозы называем. Срубленные деревья на них возят, а те молча лежат в кузовах мертвым грузом, как жмурики. Вмонтируем? Ты как?

– Наливай, – ответил Иван.

«Хоть время скоротаю. Вдвоем веселее все-таки, – подумал про себя. – А парень он вроде ничего, говорливый, как понос».

Колян заметно повеселел. В руках исчезла дрожь, на небритых щеках заиграл румянец, глаза заблестели. Язык перестал заплетаться, и речь обрела хмельную, как бывает в таких случаях, уверенность.

Ваня тоже почувствовал легкость, глупые мысли начали исчезать из его загруженной всякими проблемами головы. Хотелось поговорить и, невпопад поддакивая, слушать.

– Я уже третий день бухаю, – заговорил Колян. – Провожаю любовь. Ставлю крест. Не плачь. Всего одна лишь только ночь у нас с тобой…

Он снова взялся за бутылку, налил, но только почему-то себе. Запамятовал, очевидно, с горя.

– Такая сильная была любовь? – спросил Михайлов, предвкушая интересный рассказ. Как известно, что у трезвого в голове, то у пьяного на языке.

– Да как сказать… Необычная она была, странная какая-то на первый взгляд. Кому расскажешь, не поверят.

– И что это за любовь? Как у Ромео и Джульетты? У Тристана и Изольды? Может, как у Карла Маркса и Фридриха Энгельса?

– Дурак ты, ни хрена не понимаешь. Такого больше ни у меня, ни у нее не будет. Вообще ни у кого не будет. Это, как говорится, ни словами сказать, ни пером описать.

– Как ты с таким тяжелым грузом лететь собираешься? Самолет не выдержит, – съязвил Михайлов.

– Хорош ржать, тебя бы на мое место, – грустно ответил влюбленный Колян. – Наливай.

Иван Михайлов подчинился приказу.

– Готово!

Они снова выпили.

– Так что за любовь такая, Колян? – снова задал свой вопрос Михайлов, в который раз приготовившись слушать. Делать-то все равно было нечего.

– Где-то год назад отправили меня в Молотов в командировку, типа с проверкой: чего понастроили, куда бабки заныкали, – заговорил этот случайный попутчик. – Приехал, значит, в офис ихний. То да се. Документы, говорю, на стол. Отвели меня в кабинет отдельный, заходит она, Маргарита Васильевна, тогда-то я ее еще не знал, положила передо мной несколько папок. «Пожалуйста», – говорит. – А ты, конечно, больше на нее смотрел.

– А как ты догадался?

– Дурак догадается.

– Нет. Тогда на нее не смотрел. На сметы смотрел. Чего ты опять ржешь? Серьезно говорю. Я человек ответственный. Был. Пока с любовью этой крышу у меня не снесло.

– И у тебя появились к ней вопросы?

– Появились. Хотя по документам все чисто было.

– Потом тебя позвали в баню с телками… Или в ресторан с блядями…

– Никуда меня не звали. Не гони, Ваня. Потом поехали на объекты, в леспромхозы, значит.

– И она тоже поехала…

– Нет, с шефом ее ездили, с директором филиала нашего.

– А там охота таежная, рыбалка, доярки матерые да румяные…

– Не было там ничего. Одни трупоукладчики да лесорубы грязные. Наливай.

– Твой коньяк, ты и наливай, – улыбнулся Иван. – Так что дальше-то было? Не отвлекайся.

Они снова выпили. Коньяк хорошо и тепло разошелся по телу.

– Что было, что было… Засиделись мы с ней однажды, в бумагах ковыряясь. Я, честно сказать, в бумагах-то ни ухом, ни рылом. Я технарь по образованию. Зам главного инженера холдинга. Мне бы что руками пощупать, посмотреть, как гайки крутятся, как мотор тарахтит. Вот это мое. – Тогда зачем тебя послали? – не понял Михайлов.

– Разнообразия захотелось, чесслово, засиделся я в конторе своей. Да и на Урале никогда не был. А тут у вас природа красивая: леса, горы, реки, воздух чистый.

– И что было дальше?

– Я и говорю Маргарите-то: типа поздно уже, пойдемте, может, посидим где-нибудь? Она сказала, что не против, если только недолго. Отвезла на тачке своей в ресторан какой-то. Посидели, поговорили. Как водится, обо всем и ни о чем. Обычный базар. Потом меня в гостиницу доставила. – Маргарита Васильевна, говоришь? – спросил задумчиво Михайлов.

– Ну.

– Хорошо, что не Маргарита Гавриловна.

– Не понял?

– В первом классе у нас учиха была. Звали ее Маргарита Гавриловна. А один наш мудак, двоечник, называл ее Маргарита Говнеевна. Смекаешь?

Оба новоиспеченных приятеля дружно рассмеялись.

Второй коньяк. Мастер и Маргарита

Колян посмотрел на пустую бутылку. Ухмыльнулся:

– Блин, коньяк кончился, что ли? Как не бывало.

– Видимо.

– Не бзди, у меня еще есть, я же говорил, что запасливый. – Весело подмигнув, он достал из сумки еще одну бутылку. – Живем!

– Может, хватит? Много будет, не улетим.

– Всё на месте. Не в Москву же ее таранить. У меня еще и третья есть, – сказав это, Колян громко рассмеялся, да так, что официантки, стоящие у барной стойки, все как одна оглянулись на них.

– Она, как я понял, была не замужем? – спросил Михайлов, глядя, как Колян, долго ковыряясь, откупоривал «пузырь» (работа не клеилась в его непослушных руках), но затем все же сумел разлить по рюмкам коричневую маслянистую жидкость.

– Да, не замужем, – мотнул он головой в знак согласия. – У меня глаз наметанный. Я, как Маргариту увидел в первый раз, член к носу прикинул, сразу смекнул, что она вакантна. У одиноких баб взгляд другой, чем у замужних.

– Как это? – не понял Михайлов.

– Ты маленький, что ли, вопросы глупые задаешь? Они на мужиков смотрят заинтересованно, изучающе и – как бы это сказать, что б ты понял, – оценивающе. И улыбаются в ответ на всякие шутки. Короче, кого трахают, тех не видно.

– А этих видно? Тех, которых не трахают?

– Ну. Вижу, что понял. Молодец, Иван. Давай замахнем. За баб! – Он высоко поднял рюмку и, не чокаясь с Михайловым, крякнув, выпил.

Затем он хотел было разбить об пол рюмку. Даже сделал взмах рукой. Но передумал.

– Разбил бы на счастье, да счастья нет. Неожиданно кончилось. А на несчастье посуду не бьют.

Выпил и Михайлов. На этот раз коньяк не пошел. Он даже закашлялся. Но кашель быстро прошел. В голове стало хорошо и легко.

– У нее и дети есть? – задал он вопрос.

История несчастной любви случайного знакомого его начала всерьез интересовать, словно он начал читать незнакомую книгу.

– Есть. Дочь. Я еще понял, что Рита не замужем, по одной причине: она несколько раз при мне звонила домой дочери. Дочери, а не мужу.

– Значит, она Маргарита, а ты, выходит, Мастер? Мастер на все руки? Раз такую женщину уболтал с первого раза.

– На другой день то же самое произошло: пошли вечером в кафе, – словно не слыша Михайлова, продолжал Колян. – Потом по Молотову вашему погуляли. Я цветы ей купил.

– Да ладно.

– Точно говорю. Ну а дальше пошло-поехало. Наливай. Это была дикая любовь. Невообразимо дикая. Ненасытная. Но – прекрасная. Ты не поверишь. Это была «песнь песней»! Музыка сфер! Финал Девятой симфонии Бетховена! Полет альбатроса над бушующим морем! – понесло Коляна. – Я даже стихи ей начал писать, чего отродясь не делал. Но гений и злодейство – две вещи несовместные.

– Про любовь? Стихи-то?

– Про любовь, про что ж еще? Могу прочитать. Как с нею было хорошо! Как будто клад в земле нашел! Как с нею было хорошо! Ну что тебе, дурак, еще?

– Вот что любовь с человеком делает!

– Ты любил когда-нибудь, Иван?

– Доводилось. Врать не буду. И не раз.

Михайлов, глядя на возбудившегося Коляна, понял, что синдром действия винных паров начал свое победное шествие.

– Знаешь, Колян, я тебе завидую.

– Я сам себе завидовал. Я в Молотов чуть ли не каждую неделю летал, чтобы только увидеть ее. Даже на один день приезжал. Да что там на день? На один вечер: вечером прилечу, рано утром – обратно. Мы не могли оторваться друг от друга. Мы были одним целым. Говорить ничего не надо было: достаточно было просто одного полувзгляда.

– Она молодая?

– В тридцать пять баба ягодка опять.

– А с какого перепугу она в тебя вдруг влюбилась? Чем ты покорил ее непокорное сердце, не букетом же цветов?

Иван Михайлов уже понял, о ком рассказывает Колян.

– Не знаю. Сам удивляюсь. Просто говорила: люблю, жить не могу без тебя, хочу тебя… Эсэмэски каждый день не по разу слала. Наверное, врезалась в меня за душу мою кроткую, за сердце мое доброе, за характер мой отзывчивый. А главное – за мое стремление всегда первым прийти на помощь. Вот и пришел. Кстати, сегодня ровно год, как мы с ней впервые занялись любовью. Почему рюмки пустые, Вань?

Тот налил. Тем более что официантка как раз принесла горячее – жареные свиные ребра. Как тут не выпить?

– Эх, хорошо. – Колян удовлетворенно откинулся на спинку стула.

Затем наступила пауза, как в хорошем спектакле.

– Мы снились друг другу, – продолжал, утерев жирные губы хрустящей салфеткой, герой-любовник. – И в снах, словно на разных полюсах Земли, тоже занимались любовью. Она даже кончила один раз во сне. Приснилось ей, что мы любовью занимаемся. Представляешь? Проснулась и пошла менять трусы. Сама рассказывала.

– Это событие нельзя пускать на самотек, – Иван снова разлил коньяк. – За вас, Мастер и Маргарита.

– Спасибо, друг.

– А зачем ты мне все это рассказываешь? Душу хочешь излить? Исповедаться?

– Не бабе же своей рассказывать! Больше некому. Близкие друзья разбежались.

Снова в дело пошел коньяк. Некоторое время сидели молча, думая каждый о своем. За аэропортовскими окнами уже стемнело. А рейс все не объявляли. «До утра тут, что ли, торчать?» – зло подумал Михайлов и опять спросил:

– А чего вы расстались-то, если так все хорошо было?

– Через полгода примерно эйфория прошла. Разум взял верх над чувствами. Начались претензии. С ее стороны. Что не то кольцо подарил, что надо было спросить и посоветоваться. Что не помог я ей с переездом, а другие люди вот помогли, и чтобы она без них делала. Что меня интересует в ней только секс. Что я с женой живу, наконец, а она – одна. Ну и то, что старше я ее. Маргарита даже назвала меня взрослым дяденькой. А на день рождения свой даже не пригласила. Говорит, что с подругами отмечала. Врет, конечно. Даже теорию какую-то научную подогнала под все это, статью психолога какого-то нерусского мне подсунула, чтоб я прочитал и согласился с ней.

– Интересно.

– Но то, что этот буржуазный придурок нацарапал на четырех листах, можно было сказать одним предложением русского поэта: любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. В общем, обычная история. Про порт и акваторию.

– И вы перестали встречаться?

– Мы встречались, но встречи стали заметно реже, под разными предлогами. Говорит, что устает шибко. Не до любовных утех, говорит. Но я так думаю, соображаю, что если захотела бы, то время нашла бы. Значит, не захотела. Сейчас, правда, в центр вашего Молотова переехала. Но встречи чаще не стали. Вот такой тебе, бабушка, и Рабиндранат Тагор. Давай командуй, Ванечка, – захмелевший, но по-прежнему говорливый и красноречивый Колян грустно указал взглядом на коньяк.

За такое откровение опять же было грех не опустошить по рюмке.

Зал кафе наполнялся людьми. Почти все столики уже были заняты. Все ожидали, когда же наконец объявят долгожданную посадку. Кто пил кофе, кто лениво жевал салаты. Дети пили сок и колу.

– Она чересчур умной себя считает. А все бабы – дуры, – опять начал свой рассказ реальный пацан. – Им надо все сразу. А так не бывает. Женская логика – это отсутствие всякой логики. В любой ссоре мужик всегда будет неправ. Разругаешься на ровном месте, потом на коленях приползешь, прощенья просишь. Романтика! А ссоры, ругань и разногласия – это естественно в отношениях между мужиком и бабой. Не бывает все одинаково хорошо. Ты когда-нибудь кардиограмму видел? Видел, как сердце работает? Как синусоида: вверх – вниз, вверх – вниз. Белое – черное. Плюс – минус. Зима – лето. А когда одна сплошная прямая – это смерть. Так вся наша жизнь устроена.

– В точку попал, в десятку, как ковбой в стрельбе по-македонски. А что, умных баб не бывает?

– Бывает. Только они об этом не знают.

Третья бутылка. Новый хахаль

Похоже, что беседа подходила к концу. Развязка была не за горами. Интерес к истории странной любви случайного знакомого подогревался с каждый новой выпитой рюмкой. На столе появился третий коньяк.

– И она нашла себе хахаля помоложе? – спросил Михайлов.

– Возраст здесь ни при чем.

– Главное – чтоб человек был хороший, это ты хочешь сказать? У тебя и дети есть?

– Есть. И внуки скоро будут. Всё на месте, короче.

– А счастья нет? Что за мужик-то у нее появился? Расскажи, интересно.

Голова у Михайлова стала заметно тяжелеть. Но очень уж хотелось узнать что-то новое про самого себя. От кого еще услышишь правду, как не от бывшего любовника своей новой пассии?

– Приезжаю я, значит, однажды в Молотов. Она меня встретила. Подъехали к гостинице. «Поднимемся?» – предлагаю. Она говорит: нет. Тогда в кафе? Нет. Может, завтра после работы сходим куда-нибудь? В театр или на концерт? Опять нет. Тогда мне все стало ясно. Все, парень, участь твоя решена. Появился, значит, кто-то. Я это чувствовал, естественно, и раньше. Просто, как страус в песок, зарылся, отгонял от себя эту мысль. Потом она сама сказала, что у нее появился человек. Хочет быть с ней рядом. Наверное, предлагает ей руку и сердце. Может, ногу и печень. Не знаю. Но она пока ничего не решила. Сердце, говорит, пока не лежит к нему. Посидели еще немного в машине. Наревелись. Поцеловались на прощание… Потом уехала. Опять наврала, что устала.

«Да-а-а. Интересно, – подумал про себя Михайлов. – В кино такого не увидишь. Значит, это он и есть, мой предшественник. Вот так встреча! Морду ему набить, что ли? Чтоб не отсвечивал больше тут».

– Сердцу не прикажешь, – продолжал между тем Колян. – Он помогал Маргарите с переездом, бумаги оформлял, вещи грузил. Короче, настоящий мужик, не то, что я, интеллигент паршивый.

– А кто такой, не знаешь?

– Откуда? Мне по хрен. Сказала, что зовут его вроде Михаилом, а может, фамилия его Михайлов. Не знаю. Только появился он, по моим подсчетам, давно, наверное, с полгода назад, когда наши отношения стали холодеть, как ноги у покойника, а не неделю назад. Опять наврала, короче, как Троцкая.

– А что она вообще говорит-то?

– Говорит, что отношения наши зашли в тупик, что просвета никакого. Что будет дальше – никто не знает. Если мужик не может или не хочет сделать ее жизнь легче, красивей, приятней – пусть хотя бы не делает ее хуже… Это она про меня. Про натуру мою дурацкую… А я хотел ей дать немного счастья, сколько мог. Чего там у нас осталось-то?

– Еще целая бутылка.

– Давай. Погнали.

Затем разговор перешел, как водится среди мужиков, на другие темы: про футбол, охоту, рыбалку. Про политику, естественно. Затрещали анекдоты.

Коньяк пился незаметно, но уже как-то безвкусно и невыразительно. Не хватало перцу.

– Дальше-то что, Колян?

– Я иногда думаю: зачем мне все это надо было? Мучиться, переживать, места себе не находить? Она не изменила мою жизнь, не сделала меня другим. Во-первых, поздно уже. Во-вторых, невозможно. У меня сильный характер. Но она дала мне что-то другое. Я сроднился с ней. Я вошел в нее, как она вошла в меня. Как раскаленный нож в масло. Она стала частью меня. Она живет во мне, как часть моего тела. Я ее чувствую, понимаешь? Как мать чувствует своего ребенка. Как ребенок чувствует свою мать. Она как будто родилась во мне. Как будто я родился в ней. А сейчас, когда ее нет, такое ощущение, что из меня что-то вырвали. С кровью, с мясом. И эта боль сидит во мне. Это как собаке отрубить хвост, а потом реветь: как ей больно. Прости за напыщенные слова. Но это так. Давай поехали, – он пододвинул рюмку поближе к Ивану.

– Не ссы, браток, Господь нас уважает, – единственное, что нашелся сказать Михайлов.

Это была цитата из одной известной песни.

– Да, мы не ссым с Мухтаром на границе, хоть ночь коварна и темна, – коряво ответил Колян. – Херня. Нашим ребятам в Афгане труднее было.

Молча выпили.

– А что дальше делать-то будешь? – спросил Михайлов.

– Домой поеду. А там видно будет. Забыть ее не получается – и не получится. Остается одно – забыться. Чтобы вбить себе в башку, что Маргарита сейчас встречается с другим человеком, обнимается с ним, целуется, занимается любовью, кричит и стонет в его руках, как когда-то со мной, мне надо либо с головой уйти в работу, чтобы вообще ничего не видеть и не слышать, либо найти ей замену. Причем найти такую бабу, чтобы была лучше ее. Не вернуться к своим старым подружкам, а именно найти новую. И то и другое невозможно. Работа для меня давно отошла на второй план. Хотя Ритка меня вдохновила пару раз на новые инженерные решения. И что ты думаешь? Внедрили.

– Что придумал? – полюбопытствовал Иван.

– Унитаз винтажный, туалетную бумагу с анекдотами, новый айфон с пленочным фотоаппаратом, – с присущим ему юмором ответил Колян. – Шучу. Долго объяснять. Так вот. Новую женщину искать надо. Это долго. На первую встречную я не брошусь. После того как я познакомился с Риткой, на других баб я не смотрел. Они мне были неинтересны, как мужики.

Иван поддакнул:

– Да, задача. – А про себя подумал: «Ну и катись ты в свою Лесорубию, от греха подальше». – Слушай, Колян, а где наш самолет-то? – спросил.

– А хрен его знает. Сейчас спрошу. Официантки ходят, видишь? Вонючими жопами вертят. Они все знают.

Слегка шатающейся походкой он пошел к бару.

Вернулся хмурый и озадаченный.

– Что кислый такой?

– Ванечка, самолет-то наш ту-ту, улетел.

– В каком смысле? Ты с ума сошел? Я же не успею в Ливерпуль.

– В прямом – улетел, и все. Следующий только завтра утром будет.

– Блин… Что делать?

– А я знаю? Всё. Хватит сопли распускать. Наливай – и спать. В гостиницу пойду. Тут гостиница при аэропорте есть, там и переночую. Извини, если что не так, Ваня. Лишнего не наговорил?

– Все нормально, Колян. – Михайлов немного успокоился.

Да и нормально думать он уже плохо мог, чтобы проанализировать ситуацию. У него тоже начали слипаться глаза и заплетаться язык.

– Мне проще, я в командировке. Турмалаи никуда не денутся, – промямлил Колян.

«А я – в отпуске. Но на концерт не успеваю. Тьфу, блин. Навязался ты на мою голову, Колян. Впрочем, пить меня никто не заставлял, мудак я старый, – зло подумал про себя Михайлов. – Хотя узнал много интересного».

Колян жестом подозвал официантку.

– Тащи приговор, посчитай, насколько я обеднел, – коряво сказал ей, когда та подошла.

И обратился к Ваньке, который проклинал всех подряд. – Давай наливай, что осталось. На посошок. Завтра в Москву и далее – везде, – пьяно-неопределенно махнул он рукой.

На том и расстались. Колян, расплатившись, урыл в гостиницу с соответствующим названием «Полет». Михайлов позвонил жене. Через час та приехала и увезла его домой.

Утром, проснувшись, он спросил:

– Про какую он вчера Маргариту бухтел, не знаешь?

Новую жену Ивана Михайлова звали Ритой-Маргаритой.

Конец

Пермь, 15 мая 2018 года