Текст книги "Последнее дело Коршуна"

Любовь требует жертв

После того, что произошло в памятное утро, Зиночка являлась в Дом народного творчества с таким чувством, с каким спешат на заветное свидание. И действительно, все восемь часов работы стали для нее каким-то нескончаемым радостным свиданием. Каждую минуту, каждую секунду она чувствовала, что Виталий Андреевич возле нее, вот здесь, в соседней комнате. Десятки раз на день над ее головой зажигалась лампочка, тихонько дребезжал звонок, и Зиночка спешила на его вызов. И если Виталий Андреевич куда-нибудь уходил, все равно для Зиночки он был рядом. Здесь, в этих комнатах, он работал, принимал посетителей, ходил, сидел и даже отдыхал. Поэтому на работу она теперь старалась прийти как можно раньше. Вот и сегодня она явилась за целых полчаса. Навела полнейший порядок у себя в приемной и успела дважды заглянуть в кабинет Виталия Андреевича.

«Чем его можно обрадовать?»

Не придумав ничего, она села на подоконник поджидать машину. Со второго этажа была видна вся улица, которая имела для Зиночки свой голос и свой вид. Там, в глубине улицы, сновали машины и трамваи, а здесь, возле здания областного Дома народного творчества, было тихо и уютно. В окно к Зиночке заглядывал раскидистый каштан. Это старый друг, которому она поверяет все свои девичьи чаяния. Стройное дерево протягивает в окна ветки и приветствует Зиночку: «Как дела, румяная?»

Из-под крыши выпорхнул воробей и уселся на ветке напротив окна. Он пыжится, дуется, как будто хочет обратить на себя внимание: «Чик-чирик, чик-чирик».

– Ждешь? – как к знакомому, обращается к нему Зиночка. – А где же остальные? Ты опять раньше других. Ох и жадный! – журит она воробья, который привык получать по утрам свой завтрак.

Девушка открыла форточку и высыпала на карниз окна горсть крошек. Сразу же невесть откуда налетела стайка серых сорванцов. Ерепенясь и, как мальчишки, отталкивая друг друга, они начали склевывать крошки.

От этой веселой сценки Зиночку оторвал телефонный звонок. Она недовольно повернулась к столу.

– Нет, еще не приехал.

Но, должно быть, именно в этот момент и прошмыгнула мимо окна долгожданная серая машина. Виталий Андреевич, хлопнув дверью, очутился в приемной. Зиночку он застал сидящей на краешке стола у телефона.

– Что новенького у нас? Почта пришла? – и прошел к себе в кабинет.

Зиночка вынула из стола целый ворох конвертов и бумаг. Но отнести их на просмотр директору не успела. Дверь рывком отворилась, и через приемную стремительно прошла Вероника Антоновна. На Зиночку она не обратила никакого внимания. Заведующая отделом кадров плотно прикрыла за собой дверь, подошла к директору и раскрыла перед ним папку:

– Тут… надо подписать.

Виталий Андреевич отложил только что раскрытую газету и внимательно посмотрел на плотно сжатые губы Калинович.

– Вас кто-нибудь расстроил, Вероника Антоновна? Чем вы недовольны? – он протянул руку к карандашу, аккуратно заточенному Зиночкой.

– Чем же мне быть недовольной? – сухо ответила Вероника Антоновна.

– Не знаю. Женщины без капризов не могут. Но вот беда – разгадывать их я не специалист…

– Подпишите, пожалуйста, приказы… товарищ директор.

Виталий Андреевич нехотя согласился:

– Давайте…

Красный карандаш запрыгал по бумагам, оставляя после себя размашистую подпись. Огромная и узкая, как готический костел, буква «Д» и целый забор закорючек должны были означать фамилию Дробот. Подписывая один из приказов, Виталий Андреевич спросил:

– Кстати, товарищ заведующая отделом кадров, вам известно, что вы на днях едете в Киев на курсы по повышению квалификации?

– Известно.

– Это делает честь вашей догадливости.

– Мне даже известно, что вы смертельно рады избавиться от меня.

– Вероника Антоновна! – Дробот бросил на стол карандаш. – Я, кажется, не подавал повода к подобным разговорам.

Калинович вскинула голову:

– Повод сидит у вас в приемной. Но для беспокойства у меня есть причина поважнее.

Виталий Андреевич насмешливо прищурил глаза:

– Ну? Серьезно? Поделитесь же…

– Разрешите взять приказы?

И, резко постукивая каблуками, Вероника Антоновна вышла из кабинета. Дробот не отрываясь смотрел ей вслед.

Не успела Вероника Антоновна покинуть приемную, как Зиночка поспешила к директору.

– Корреспонденцию просмотрите, Виталий Андреевич?

– Что там хорошего?

– Сведения, которые вы запрашивали у директоров районных Домов культуры, поступают слабо. А из Пустовлянского района пришел совсем странный ответ.

– Дай-ка!

Зиночка из груды писем достала нужное:

– Вот.

«Сведения, которые запрашивает областной Дом народного творчества, связаны с экономическими данными района и ничего общего не имеют с культмассовой работой. Поэтому выслать их не имею возможности.

Директор Пустовлянского Дома культуры

С. Шурыкин».

Густые брови Дробота, сросшиеся на переносице, сошлись тучей.

– Умничает. Не подействовал на него выговор. Придется похлопотать об увольнении. С обязанностями не справляется, а прикидывается поборником культуры.

– Он же служил в Советской армии. Ногу потерял на фронте. И Дом культуры хорошо работает. Селам помогает. Он не прикидывается, – попробовала Зиночка заступиться.

– Разве в его ноге дело? Конечно, жалко такого оставить без работы. Но пойми, работнику районного Дома культуры надо знать местные условия. Если дают концерт шахтерам, то надо знать, сколько рабочих на шахте, сколько угля добывают, какие запросы у интеллигенции. Это же значит «использовать для наглядной агитации местные факты». А Шурыкин, хотя и уроженец этого же района, не знает и не хочет вникать в его жизнь.

Читая письма, которые Зиночка вынимала из надрезанных конвертов и подавала ему, Виталий Андреевич спросил:

– Мне никто не звонил?

– Вас недавно спрашивал Николай Севастьянович и просил позвонить ему, как только придете. Он сказал: очень важное дело.

– Очень важное?

– Да.

– Позвоню. У меня тоже есть важное дело, – голос Виталия Андреевича стал вкрадчив и ласков. – Ты что сегодня вечером делаешь, котик? У меня есть два билета на «Князя Игоря».

Зиночка растерялась, не нашлась что ответить. А Дробот продолжал:

– Ну конечно… кто же со стариком в театр пойдет.

У девушки засверкали глаза.

– Виталий Андреевич! Вы… совсем, совсем не старик! И я пошла бы… Но как же Мария Васильевна?

– Приглашал, не хочет. Обиделась, что прошлый раз поздно пришел… – Он взял в свою ладонь ее мягкую руку. – Ты, наверно, думаешь, что тогда… все случайно?

Зиночку начал одолевать озноб. Она силилась перебороть его, накрепко сжав зубы, но это не помогало.

– Зиночка… вот уже третий год ты у меня работаешь… И все время я не решался сказать тебе, что люблю.

– Виталий Андреевич, но у вас жена…

– Поэтому я и не мог признаться…

– Не надо… Виталий Андреевич… Ничего мне не говорите, – чуть не плача, говорила Зиночка. – Прошу вас… у вас дети.

– В том-то и дело… Эх, Зиночка… если бы ты могла заглянуть в мое сердце… Ему не запретишь любить!

Телефонный звонок заставил Дробота вздрогнуть.

– Фу, чёрт, – сердито схватил он трубку. – Да, я слушаю. Николай? Да… да… Что?! Нину?!! – Рука с трубкой ослабла, упала на стол. С минуту Дробот сидел в мертвом оцепенении.

– Виталий Андреевич, Виталий Андреевич, что с вами? – Зиночка вцепилась в плечо Дробота и трясла его, стараясь привести в чувство. А он, закрыв в изнеможении глаза, грудью навалился на стол. В телефонной трубке неразборчиво урчал чей-то голос. Зиночка схватила ее и закричала:

– Кто это? Николай Севастьянович? Николай Севастьянович, с Виталием Андреевичем плохо!

Дробот потянулся к телефонной трубке: «Дай!»

– Николай! Когда это случилось… Где? Девятого! В Пылкове!!! Но она же была в Рымниках! Не понимаю… Хорошо, схожу. Сейчас же пойду… Только Марии сообщу… – И он медленно опустил трубку на рычаг.

– Что, что случилось? – с глазами полными ужаса спрашивала Зиночка.

– Нину… у-у-би-и-ли… Нину… Нину убили… – и закрыл глаза изуродованной ладонью.

Зиночка забыла обо всем на свете. Прилагая неимоверные усилия, она оторвала от бледного лица широкую ладонь и, прижав к своей груди голову с черными растрепавшимися волосами, как ребенка, нежно гладила Виталия Андреевича по щеке:

– Не надо… не расстраивайтесь… Может быть, это неправда… Напутали…

– В жизни у меня была только одна любовь, а остальное – увлечения. Ты прости меня, Зиночка. Мы с Ниной клялись в верности друг другу перед лицом смерти. И только злая судьба разлучила нас с ней.

– Я все знаю, Виталий Андреевич, и понимаю. Все, все… Только не надо так мучить себя…

Нежные уговоры понемногу успокаивали Дробота. Зиночка это чувствовала. Ей хотелось поднять своего возлюбленного на руки и убаюкивать, как маленького мальчонку.

– Я готов себя проклинать. Получилось так, будто Нина погибла потому, что я нарушил клятву верности. Сейчас мне очень тяжело… Лучше будет, если мы пока расстанемся… месяца на два.

– Я все сделаю, Виталий Андреевич, все. Мне самой ничего не надо. Не думайте обо мне… Лишь бы вам было легче.

* * *

Виталий Андреевич потянулся к телефону. Один. Два. Пять. Четыре. Семь. Жужжал барабан, посылая требование на автоматическую станцию.

– Кто это? Позовите директора.

Пока аппарат молчал, Дробот пододвинул к себе настольный календарь и на листочке «11 ноября» записал: «секретарь». В трубке послышался отдаленный голос, и Виталий Андреевич поздоровался:

– Приветствую, старина! Як ся маеш? Добре. Вот слушай. Надо бы пристроить тут одну. Она хорошая машинистка и вообще… Может быть очень полезным человеком… Договорились? Всего хорошего!

* * *

Мария Васильевна, угадав по длинным дребезжащим звонкам, что вернулся муж, поспешила ему навстречу. Не прошло и двух часов, как Виталий ушел. Что же заставило его вернуться? Открыв двери, она по осунувшемуся лицу мужа, по тому, как он, не раздеваясь, прошел в столовую и грузно опустился в кожаное кресло, почувствовала, что произошло что-то страшное.

Виталий молча опустил голову на ручку кресла. От этого движения его шляпа упала и покатилась по полу. Мария Васильевна нагнулась, подняла шляпу и остановилась перед Виталием.

– Что случилось?..

– Нину… убили, – медленно и глухо проговорил он.

– Нину? Не может быть…

Он поднял на нее воспаленные глаза, и, взглянув в них, Мария Васильевна поняла, что это правда.

– Найти бы… только бы найти этого мерзавца… Рвал бы в куски, кромсал!

– Но где? Когда?.. Ну, скажи толком, – теребила она мужа за рукав.

– Не знаю, ничего не знаю… Мне звонил Николай. Он тоже не знает. – Дробот поднялся и протянул руку за шляпой. – Мне надо ехать… на площадь Дзержинского. Принеси, Мусенька, Нинины письма.

– А где они?

– Там, в шкафу… где беллетристика.

В кабинет, кроме хозяина, входила только Мария Васильевна, и то лишь для уборки. Ни детям, ни работнице там появляться не разрешалось. И, хотя двери кабинета не запирались, туда никто не заходил.

В комнате стояли четыре шкафа с книгами и бумагами. Через резное стекло можно было видеть аккуратные томики Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, а дальше – произведения русской, украинской и западноевропейской художественной литературы и книги по педагогике.

Мария открыла крайнюю дверцу. На средней полке лежала груда разных бумаг, а сверху – толстая тетрадка в плотном клеенчатом переплете. Не зная, которые из писем будут нужны, она захватила всю пачку сразу.

Когда Виталий увидел письма, лицо его опять приняло страдальческое выражение. Он отобрал несколько листков и вложил их в один конверт.

– Остальные отнеси на место. Дневник сунешь под журналы. Или лучше положи ко мне на стол. Приду, сам уберу.

Около дверей Виталий поцеловал жену в лоб и с затаенной грустью проговорил:

– Осиротели мы с тобой, Мусенька…

Виталий ушел. Мария прислонилась головой к двери и глухо зарыдала.

Со второго этажа особняка доносился шум, веселая возня, слышались смех и топот маленьких ножек. Мария поднялась наверх; навстречу ей, убегая от преследования домработницы, спешила Танечка. Красный бант едва держался в коротких кудряшках, чулок на левой ноге отстегнулся и готов был сползти совсем.

Танечка ткнулась личиком в колени матери:

– Спрячь меня, мама, спрячь!

Мария взяла дочь на руки.

– Идите, Одарка. Я побуду с ней.

Танечка, захлебываясь от восторга, рассказывала матери о новой игре, которую они придумали с Одаркой. Но этот беззаботный, счастливый лепет только подчеркивал горечь утраты. Желая отвлечь ребенка от шумной игры, Мария усадила Танечку за стол, предложила ей раскрасить горного козла. Но девочка не разделяла тревожного настроения матери, сидеть смирно за столом ей не хотелось, и она то и дело донимала ее вопросами.

Внизу раздался звонок. Мария встрепенулась, встала и вышла на лестницу. Снизу поднималась Одарка.

– Там пана спрашивают.

В передней стоял военный, офицер.

– Можно видеть Виталия Андреевича?

– Его нет дома.

– Экая досада. Мне в Доме народного творчества сказали, что он уехал домой.

– Он был и уехал.

– А скоро будет?

– Не знаю.

– Мне его необходимо видеть. Разрешите подождать?

– Пожалуйста.

Комната, в которую хозяйка пригласила его, была предназначена для приема гостей. Мебель красного дерева могла бы придать ей мрачный вид, если бы не огромные итальянские окна и двустворчатая дверь в сад, открывавшие доступ свету. Один угол был занят концертным роялем, в другом возвышалась стеклянная горка с массой дорогих безделушек. Вдоль стены разместился гостиный гарнитур – большой кожаный диван и три таких же кресла вокруг столика для курения. Кроме того, здесь стояли ломберный стол и еще один – овальный, на массивной ножке, расходящейся внизу четырьмя когтистыми лапами, – и шесть стульев, на самом крайнем из которых лежала носом вниз большая потрепанная кукла. Несмотря на некоторые излишества в обстановке, комната казалась просторной. Толстый ковер покрывал почти весь пол. От соседней комнаты, – очевидно, столовой, – гостиную отделяла арка, занавешенная тяжелой лиловой портьерой. Такие же портьеры висели на окнах и дверях. С высокого потолка спускалась бронзовая люстра на восемь ламп.

Не успел капитан сесть, как в комнату стремительно влетела девочка лет трех-четырех в белом накрахмаленном фартучке, который закрывал все платье, оставляя открытыми только узкую полоску подола, рукава и круглый воротничок. Пышный бант украшал коротко стриженную головку.

– Где мое корыто? – звонко крикнула девочка, подбегая к матери. – Мамочка, где мое корыто?

Мария Васильевна с притворной строгостью одернула ее:

– Танечка! Ты же видишь – у нас гость. Надо поздороваться.

Танечка подошла к капитану:

– Здравствуйте.

– Сначала давай познакомимся, – протянул капитан руку. – Меня зовут дядя Иван Иванович. А тебя?

– А я девочка Танечка.

– Вот и прекрасно. Теперь здравствуй, девочка Танечка.

Девочка размахнулась и ударила рукой по ладони гостя. Мария Васильевна смутилась:

– Танечка, ну кто же так здоровается?

– Игорь так здоровается.

– Но он же мальчик, а ты девочка. Девочки так не здороваются.

– А я хочу тоже как Игорь, потому что он мой братик.

– А где же сейчас твой братик? – спросил капитан у девочки. – Гуляет?

– Нет. Он у бабушки в Сумах. И я летом туда поеду.

– Ты, Танечка, должно быть, мамина помощница? Стирать собралась.

Танечка доверчиво рассказала о своих затруднениях. Куклы Аришка и вот эта, Лина, – девочка мотнула бантом в сторону куклы, лежащей на стуле, – ужасные замарашки. Только вчера на них надели чистые платья, а сегодня – здрасте! – они опять грязные. Такой стыд. Корыто нужно, чтобы постирать платья. Мама всегда вместе с Одаркой стирает, и Танечка тоже будет стирать, но вот корыто куда-то задевалось.

– Оно в твоем ящике, – перебила Мария Васильевна девочку. – Поищи получше.

Танечка направилась к двери, прихватила куклу и обернулась:

– Вы сейчас не уйдете?

Иван Иванович улыбнулся:

– Если ты будешь со мной играть, то не уйду.

Танечка тряхнула бантом:

– Я вам лучше мои книжки покажу.

Девочка убежала.

– Мария Васильевна, я к вам по очень важному делу, – сказал Долотов.

– К Виталию Андреевичу? – не поняла Мария Васильевна.

– Нет, не только к нему. Хотелось бы, конечно, поговорить с ним. Но пока он вернется, – с вами.

– Пожалуйста.

– Вы Нину Владимировну Дубовую знаете?

Мария встрепенулась. Капитан говорил о Нине как о живой. Промелькнула надежда: «Может быть, Виталий ошибся?» И она быстро спросила:

– Так Нина жива?

– Почему она должна умереть? – насторожился капитан.

Мария замялась.

– Говорите, говорите…

– Мужу… позвонил товарищ из обкома. Виталий просто убит горем. Это такое несчастье… Он взял письма Нины и уехал на площадь Дзержинского.

«Должно быть, к нам в управление», – отметил про себя капитан.

– Я как раз по этому вопросу к вам и пришел. Виталий Андреевич очень хорошо знал Дубовую. Поэтому он должен помочь нам.

– Конечно. Виталий же с Ниной воевал вместе. Когда она училась в институте, два последних года жила у нас. И уже после окончания института часто приезжала.

– А на октябрьские праздники не собиралась?

– На эти? Нет. Последнее время она что-то перестала писать. Наверно, была занята. Она заканчивала свою диссертацию.

– Кто из близких знакомых есть у нее в Пылкове, кроме вашей семьи?

– Боюсь ошибиться. Надо будет спросить у Виталия. Она перед ним не таилась.

– Вы простите меня, Мария Васильевна. Я не имею права касаться интимных вопросов жизни вашей семьи. Но они помогут мне познакомиться с характером Нины Владимировны.

– Ничего, ничего. Спрашивайте.

– Как вы относились к дружбе Нины Владимировны с вашим мужем?

Мария Васильевна помолчала.

– Я… знала, что они любили друг друга. Полтора года воевали вместе. Нина спасла ему жизнь. Потом Нина пропала. Ее считали погибшей. Потом… Виталий познакомился со мной и женился. Когда я узнала, что Нина жива, я начала ревновать. Но вы себе представить не можете, какой замечательный человек Нина. О ее партизанских делах написали повесть. И еще пять таких надо было написать про ее душу. Она любила Виталия. Очень любила. Но ни разу за все время не показала этого, ничем никогда не давала повода для подозрения. Она относилась к Виталию как к брату, и я относилась к ней как к сестре.

– Вы сказали, что Нина Владимировна последнее время не писала. Может быть, причиною этому не только загруженность в работе? Может быть, она просто не хотела писать, или Виталий Андреевич скрывал от вас свои с ней взаимоотношения?

– Нет, – твердо ответила Мария Васильевна. – Этого не может быть.

Ивану Ивановичу понравилась уверенность, с какой отстаивала Дробот чистоту дружбы мужа и Дубовой.

– А когда Нина Владимировна была у вас в последний раз?

– В мае у нее был отпуск. Она отдыхала здесь.

В это время в комнату вбежала Танечка, нагруженная книжками и куклами. Она все это с размаху взгромоздила на колени капитану.

– Прочитайте мне, дядя Иван Иванович, книжку про Танечку.

Она совала в руки гостя большую синюю книжку, на обложке которой девочка в пестром платьице нюхала букет цветов.

Шумное вторжение ребенка нарушило деловое настроение. Пока капитан знакомился с игрушками, которые лежали у него на коленях, Мария Васильевна прошла в соседнюю комнату и принесла альбом.

– Вот тут вся история нашей семьи в фотокарточках.

Капитан с надеждой принял альбом. Может быть, эти фотографии подскажут что-нибудь?

Он листал страницы, а Мария Васильевна рассказывала. В основном это были снимки послевоенных лет. Между последними листами альбома лежало несколько групповых фото. Внимание капитана привлек широкий картон.

– Это Нинин выпуск юридического института. Нине жалко было таскать фото с собой, и она оставила его у нас.

Капитан внимательно всматривался в лица, стараясь запомнить фамилии.

Когда семейный архив был просмотрен, а Танечкины книжки прочитаны, капитан спросил:

– Вы сказали, что Виталий Андреевич взял с собой письма Нины Владимировны. Может быть, не все?

– Конечно, не все. – Мария Васильевна принесла капитану несколько конвертов и тетрадь в черном клеенчатом переплете.

– А это что?

– Дневник. Он хорошо известен. Писатель Лимаренко в своем предисловии к книге писал, что если бы не эти записи, то и книги «Дорогою подвига» не получилось бы.

Капитан перелистал письма и странички дневника, которые уже начали желтеть от времени.

Дробот задерживался. Ждать его уже не было смысла. Мария Васильевна и без мужа рассказала много интересного.

Капитан поднялся:

– Я, пожалуй, пойду.

– А Виталия вы ждать не будете?

– Нет. Зайду в следующий раз.

Танечка звонко хлопнула дядю по руке:

– До свидания.

* * *

Дежурный сержант протянул в окошечко пропуск:

– Дробот. К полковнику Иванилову. Главный вестибюль. Комната сорок семь.

Виталий Андреевич взял пропуск и вышел на улицу. Пересек дорогу. Остановился около входа в массивное трехэтажное здание. Еще раз взглянул на документы и открыл дверь.

– Вам куда, гражданин? – спросил его дежурный. Дробот показал ему пропуск. Тот сделал запись у себя в журнале.

– Минутку подождите.

Вскоре к Виталию Андреевичу вышел человек в штатском и пригласил с собой.

Дробот поднялся по широкой мраморной лестнице, покрытой ковром. Вот и нужная дверь. Вошел за провожающим.

* * *

Перед полковником предстал человек атлетического телосложения. Аркадий Илларионович видел его и раньше, в Доме офицеров, где проходила читательская конференция. Участники событий, описанных в книге «Дорогою подвига», делились своими воспоминаниями о героических рейдах партизанского соединения полковника Сидорчука. Дробот выступал как герой повести, а полковник слушал его как читатель. Сидя в одном из задних рядов, Иванилов еще тогда обратил внимание на внешность Виталия Андреевича. Лицо правильного овала, открытое, приветливое. Нос прямой, с едва заметной горбинкой. Глаза с упрямым взглядом, сросшиеся брови. Теперь эти глаза под опухшими веками были красны. «Должно быть, от бессонницы», – решил полковник.

– Садитесь, Виталий Андреевич, – предложил он посетителю.

Дробот протянул полковнику широченную руку. Вместо ногтей на ней были сине-багровые рубцы. Изуродованные пальцы напомнили Иванилову о том, что Дробот побывал в гестаповских застенках, прошел героический путь отважного партизана.

– Я вас слушаю, Виталий Андреевич.

Дробот сел.

– Мне позвонил заведующий промышленным отделом обкома партии Мазурук и сообщил… – Виталий Андреевич с видимым усилием справился со своим голосом и почти спокойно, только тише закончил: —…что Нина Владимировна Дубовая убита.

Неподдельное горе этого человека тронуло полковника.

– К сожалению, это правда.

– Мы с Ниной… Владимировной были очень дружны с конца сорок второго года и до последнего времени. В моей семье все ее очень любили… И жена, и дети… И… если, товарищ полковник, вы убийцу не задержали и для его поимки потребуются какие-нибудь сведения из жизни Нины… то… В общем, можете меня использовать как только найдете нужным.

– Хорошо, что вы пришли. Нас интересует ряд вопросов. Прямого отношения к убийству они не имеют.

– Да, да… слушаю… Знаете, у меня в сознании до сих пор не укладывается все это… Еще неделю назад она была жива, а теперь… ее нет.

– Так вот, Виталий Андреевич, что вы знаете о студенческой жизни Дубовой?

– Первые три года она жила в общежитии института, а потом моя жена уговорила ее перебраться к нам. И с тех пор Нина стала членом нашей семьи… Товарищ полковник, у меня к вам просьба. Разрешите моей семье похоронить Нину.

– Это от меня не зависит. А не знаете ли вы, Виталий Андреевич, с кем Дубовая дружила в институте или вне его стен?

– Нина была старше однокурсников. По натуре она была замкнута, а после пережитого во время войны стала еще строже, серьезнее. Поэтому близких друзей она не приобрела. Но знакомых у нее было очень много. Студенты, рабочие и служащие подшефного завода – все ее хорошо знали, уважали.

– С кем из них она могла сохранить переписку?

– Со многими, я думаю… Я, конечно, не знаю, но ориентировочно могу назвать десятка два-три фамилий.

– А вы часто от нее получали письма?

– Почти каждую неделю. Но вот что-то перед праздниками она замолчала.

– И вас это не беспокоило?

Дробот виновато наклонил голову. Видно было, что он о чем-то сожалеет.

– Видите ли, товарищ полковник, во время нашей последней встречи в мае я начал замечать, что Нине чего-то не хватает. Она без видимой причины начала грустить, избегала говорить о себе. Я считал, что она просто устала от работы. Советовал ей отдохнуть, съездить на курорт. За последние полтора года она сдала кандидатский минимум и сделала второй вариант диссертации.

– А не могло ли быть тут другой причины? Новая привязанность, например. То, что вы сказали о Нине Владимировне, исключает легкость в подходе к этому вопросу.

– Одно время моя жена была такого же мнения. Но, по-моему, Нина не стала бы от нас скрываться.

Иванилов про себя отметил: «Проверить личную жизнь Дубовой за эти два года в Рымниках».

– Товарищ полковник, извините за излишнее любопытство. Я знаю, что мне спрашивать не положено, но разрешите один вопрос. Если он неуместен, то вы просто не отвечайте. У вас кто-нибудь на подозрении есть?

– Мы только что приступили к делу. Но можете не сомневаться, убийцу найдем.

– Я в этом уверен.

– А у вас, Виталий Андреевич, на подозрении никого нет?

– Нет, никого нет. Мне, товарищ полковник, непонятны причины, побудившие Нину ехать в Пылков тайком.

– А почему вы считаете, что она приехала тайком?

– Обычно она извещала нас о приезде, и мы встречали ее всей семьей. Нина была очень аккуратной. Разве что телеграмма на почте задержалась?

– Проверим. А не смогли бы вы меня познакомить с ее последними письмами?

Виталий Андреевич протянул полковнику плотный конверт.

– Вот они. Специально прихватил с собой.

Иванилов быстро пробежал глазами одно из писем.

– Я попрошу оставить их у меня.

– Пожалуйста, пожалуйста. Могу принести всю мою переписку с Ниной.

– Будьте добры.

Полковник убрал конверт в стол.

– Когда надо будет, я вас попрошу еще раз зайти.

– Я вам оставлю номера моих телефонов, служебного и домашнего.

Полковник протянул Виталию Андреевичу лист чистой бумаги. Дробот взял карандаш и огромными цифрами написал две строчки.

* * *

Мария встретила мужа вопросом:

– Ну, что тебе там сказали?

– Мусенька, – огорченно вздохнул он, – я ничего нового не узнал. Просил, чтобы разрешили нам похоронить Нину. Полковник уклонился от ответа. И вообще, ты же знаешь, что в таком учреждении больше любят слушать, чем другим что-то сообщать.

– Папа, а у нас был дядя Иван Иванович.

– Какой дядя? – удивился отец.

– Да, забыла тебе сказать, – встрепенулась Мария Васильевна. – К тебе приходил капитан Долотов. Хотел поговорить с тобой о Нине.

– Ну и что?

– Сидел, ждал тебя. Забавлял Татьянку. Спрашивал, не ревную ли я тебя к Нине.

Виталий Андреевич подошел к жене и благодарно поцеловал ее в щеку.

– Осиротели мы, Мусенька… Как же мы без Нины жить будем?.. Ну и что… этот капитан давно ушел?

– Час тому назад. Я ему показала фотографию Нининого выпуска. Ее письма, которые ты не забрал, и дневник…

– А ты хоть документы-то у этого капитана проверила?

– Нет, – побледнела Мария Васильевна.

– Вот видишь. Это же теперь материалы, которые могут помочь найти убийцу. А ты даешь их читать чёрт знает кому. Надо быть осторожной.

Настроение Виталия Андреевича испортилось. Обедал молча. Когда к нему на колени залезла Танечка, он раздражённо ссадил ее на пол:

– Да забери ты ее от меня. Ложку супа не дадут проглотить спокойно.

– Виталий, ребенок не понимает же, что случилось. Вот и… ласкается к отцу.

Глаза Марии Васильевны затуманились. Она тяжело вздохнула. Обиженная Танечка подошла к матери. Мария прижала к себе ее головку и молча стала гладить льняные волосы.

Не доев суп, Виталий Андреевич поднялся из-за стола и направился к телефону.

– Дайте 1-10. Полковник Иванилов? Извините, это вас еще раз беспокоит Дробот. Тут такое дело… Пока я был у вас, к нам приходил какой-то капитан. Жена документов не проверила. Разоткровенничалась, давала читать Нинины письма… Что? Можно не беспокоиться? Хорошо, – облегченно вздохнул Виталий Андреевич в трубку. – А я было испугался… Конечно, конечно. Так и передам. Я ей уже говорил, что и в домашней обстановке надо быть бдительной.

После разговора с полковником Виталий Андреевич ушел отдыхать к себе в кабинет.

* * *

Вероника Антоновна собиралась в путь со смутным ощущением недовольства собой. В сущности, никаких оснований для этого не было. Ей предстоит интересная трехмесячная поездка в Киев. Та неприятная история с чужим чемоданом останется позади. Полковник, когда она сообщила ему, что уезжает, пожелал ей удачи и попросил на время отсутствия пустить в ее квартиру его племянника. Она, конечно, сейчас же согласилась. Тем лучше. По крайней мере квартира будет отапливаться. В ответ на ее любезность полковник обещал Веронике Антоновне достать ей билет на поезд. Все это получилось очень удачно.

И, наконец, сегодня она дала понять «этому типу», что она о нем думает.

Внезапно Вероника Антоновна сообразила, что именно разговор с «этим типом» и вызывает ее недовольство. Не нужно было об этом говорить. A-а, все равно! Завтра она сядет в поезд и на целых три месяца может выкинуть все из головы!

Утром, по дороге на вокзал, и особенно когда она увидела длинный состав сияющих цельнометаллических вагонов, из ее души исчезли последние тени дурного настроения.

Соседом ее оказался высокий синеглазый юноша. Увидев входящую в купе женщину, он, как истинный кавалер, помог ей положить на место чемодан и устроиться как можно удобнее. По его сразу возникшей предупредительности, по восхищению, которое нет-нет да и проскальзывало в его глазах, у Вероники Антоновны создалось убеждение, что это путешествие надолго сохранится в ее памяти.

После целого дня, наполненного заботами Павлика, оживленной болтовней, лукавыми недомолвками – всей атмосферой бездумного дорожного ухаживания, – ночь наступила даже как-то слишком неожиданно. Стоя с Павликом в коридоре около окна, Вероника Антоновна вдруг обнаружила, что все двери купе, кроме их, закрыты. В вагоне все уже, должно быть, спали.

– Павлик, мы с вами ведем себя неприлично. Вы не находите? – кокетливо спросила Вероника Антоновна. – По-моему, пора и нам отдыхать.

Она взяла мыло и полотенце и пошла по коридору. Павлик остался стоять у окна, прислушиваясь, как сзади, в конце коридора, хлопнула дверь, щелкнул замок. На какое-то время в вагоне стало совсем тихо.

И вдруг ему почудился какой-то шум. Павлик мгновенно обернулся и успел заметить мелькнувшее за тяжелой дверью на площадке белое полотенце.

«А, чёрт! Опоздал!» – едва успел подумать он, бросаясь на помощь.

Наружная дверь в тамбуре была открыта настежь. Широкоплечий мужчина, зажав левой рукой рот Веронике Антоновне, правой старался оторвать ее пальцы от дверной ручки. Не раздумывая, Павлик ребром ладони сильно ударил бандита по правой руке. Перебитая рука безжизненно повисла. Бандит выпустил Калинович и в тот же момент нанес Павлу резкий удар ногой в пах. От боли Звягин согнулся. В руке диверсанта блеснул нож. Вероника Антоновна завизжала и толкнула бандита в открытую дверь. Сделав отчаянное усилие ухватиться здоровой рукой за косяк, бандит рухнул в темноту на полном ходу.