Текст книги "«Гремя огнем». Танковый взвод из будущего"

Поворот – вцепившись в края люка, капитан избежал новых травм, и вот уже танк возвращается на место стоянки. Стих шум мотора. Выбираясь наружу, Кондратьев ухитрился ушибить колено, зашипев от боли. Натянувшийся провод дернул его вниз, капитан торопливо вытянул разъем, стянул с мокрой головы шлем.

– Это с непривычки, – прокомментировал лихо выскользнувший следом из люка лейтенант. – Ну как?

– Страшно, непривычно, великолепно, – высказался капитан, – жаль, что все так быстро закончилось. А ваше мнение, поручик?

– Уж лучше я по земле, чем в этой железяке.

Петров спрыгнул с танка на столь вожделенную землю, солдаты подали поручику шинель.

– Когда-нибудь я сяду в первый русский танк и поведу его в бой, – неожиданно для всех заявил Кондратьев, – и не смотрите на меня как на фантазера.

– Слабо в это верится, – усмехнулся Сергей, – но посмотрим.

– Вот увидите, – не сдавался капитан. – Кстати, по этому поводу у меня к вам будет много вопросов.

– Задавайте, только наденьте шинель, а то еще простынете, ветер холодный.

– Тяни, тяни, твое благородие!

Гусеницу натягивали вчетвером, но Ерофеев крыл исключительно Кондратьева.

– Еще, еще! Хорош!

Механик, не без пижонства, в три удара кувалды вогнал палец на место.

– Все, шабаш.

Танкисты расслабились после тяжелой работы, вверх потянулся дымок от самокруток. Капитан, внешне ничем не отличимый от прочих, в таком же черном танкистском комбинезоне, привалился к катку, не обращая внимания на упершиеся в спину гайки. Давно он так не выматывался.

– Ну как вам наша танкистская доля, не передумали?

Кондратьев нехотя отлепился от стальной тарелки и поднялся навстречу подошедшему лейтенанту.

– Нет, Сергей Николаевич, не передумал, наоборот, укрепился в своем решении.

– Ну и хорошо. Всю профилактику, которую мы могли сделать собственными силами, уже сделали. Парусина для укрытия техники нужна, я слышал, тут такие песчаные бури бывают…

– Бывают, – подтвердил Кондратьев, – как снег сойдет, так и начнутся. Все заявки я давно отправил, но интенданты тянут.

– Еще какого-то штабного черт принес, – вполголоса заметил кто-то из танкистов.

От станции, привычно придерживая левой рукой шашку, шел среднего роста офицер. Причем целенаправленно направлялся к стоявшим у танков офицерам. Усы, бородка, подогнанная по фигуре, хорошего кроя шинель с золотыми капитанскими погонами. Наметанный танкистский глаз не ошибся, действительно штабной.

– Капитан Леруа, Борис Владимирович, – расплылся в улыбке Кондратьев.

Штабной капитан старого знакомого в таком виде признал не сразу:

– Кондратьев, Анатолий?! То-то, я слышу, фамилия знакомая!

Кондратьев осторожно, стараясь не сильно перемазать штабного, пожал протянутую руку. Тут же представил и Сергея.

– Лейтенант Иванов, Сергей Николаевич.

Цепкие глаза прибывшего пробежались по николаевской шинели без погон и петлиц, солдатской папахе.

– А почему, простите, вы оба в таком виде?

– Я учусь, а в шинели и при шашке в люк нырять как-то несподручно будет. Лейтенант же, хоть и состоит на довольствии, но формально военнослужащим Российской императорской армии не является, наверху никакого решения не принято, вот и приходится так ходить. А вы к нам уж не по тому ли самому вопросу пожаловали?

– Угадали, я к вам по поручению барона.

Огромная бюрократическая машина Военного ведомства, получив указание, начала неспешное вращение своих многочисленных шестеренок. Капитан Леруа, прибывший в Маньчжурию, как и Кондратьев, вместе с группой выпускников академии Генштаба, занимал должность офицера для поручений первого отдела управления генерал-квартирмейстера при главнокомандующем. Проще говоря, первый отдел – это разведка и контрразведка маньчжурской армии.

– Приказано собрать образцы стрелкового оружия, патронов, сделать снимки техники и людей, – пояснил свою задачу капитан, похлопав рукой по небольшой сумке коричневой кожи, висевшей у него на плече.

В сумке оказался архаичный, но на удивление компактный фотоаппарат с откидным мехом. Не теряя времени, капитан принялся за дело. Спуск затвора управлялся резиновой грушей, но съемка велась уже на пленку, а не на фотопластины. На эти снимки капитан Кондратьев так и попал в черном комбинезоне.

Пока упаковывали оружие, разведчик терся среди танкистов, разговаривал, угощал папиросами, явно что-то вынюхивал. Под вечер штабной капитан побеседовал и с обоими офицерами. Техническими вопросами интересовался мало, гораздо больше внимания уделял войне с Германией, причем даже не первой, а второй. На следующий день он убыл, пообещав на прощание ускорить решение вопроса с парусиной и в ближайшее время вернуться.

– Говорите, единства среди них нет?

Подполковник барон Гинекен оторвался от бумаг, привезенных капитаном Леруа, которые с интересом рассматривал, одновременно слушая доклад.

– Так точно. Основная часть настроена нейтрально, на нас смотрят даже с некоторым снисхождением…

– В их-то положении? – удивился подполковник.

– Именно, – подтвердил капитан, – они – победители, выигравшие свою войну, в отличие от нас. Причем этот взвод всего лишь часть танковой армии! Представляете, целая армия, вооруженная такими машинами!

– Честно говоря, не очень представляю. И сколь же танков может быть в такой армии?

– Судя по их рассказам, сотни, а может, и тысячи! И такая армия там была не одна. А масштаб операции! Полторы тысячи верст по фронту против миллиона японцев и семьсот верст с боями за три недели!

– Нам такое количество войск просто не обеспечить, – покачал головой барон, – а семьсот верст просто маршем пройти не один месяц понадобится.

– Вот именно! А они это сделали! Причем перед этим разбили германскую армию, вошли в Берлин и Вену.

– Борис Владимирович, – барон обратился к подчиненному по имени-отчеству, подчеркивая доверительный характер разговора, – а не может все это оказаться просто чьей-нибудь мистификацией?

Прежде чем ответить, Леруа на секунду задумался, но ответ его прозвучал весьма решительно.

– Нет, если бы они просто договорились между собой, то все равно какие-то нестыковки были бы, кто-нибудь обязательно проговорился. А тут мужик из глухой малоросской деревни вспоминает, как его ранили в пригороде Вены, и названия венгерских городишек, о которые язык сломать можно, называет, хоть и с небольшими ошибками. Много мелких бытовых вещей немецкого и венгерского происхождения, медали за взятие Будапешта и Вены. Нет, мистификацией это быть не может. Да и зачем?

– Хорошо, коли так, – согласился барон. – Так что вы говорили по поводу их настроений?

Капитан продолжил свой доклад:

– Большая часть враждебности к нам не проявляет, но она же и наименее ценна с точки зрения получения интересующих нас сведений. В основном это крестьяне из глухих деревень с окраин империи. Меньшая часть, во главе с самим лейтенантом, допускает сотрудничество с определенными оговорками. И только четверо, в том числе второй офицер младший лейтенант Мирошников, настроены довольно враждебно и на сотрудничество вряд ли пойдут.

– А кроме этого Васюкова, кто-нибудь может добровольно перейти на нашу сторону? Нужен хоть какой-то источник для контроля поступающих сведений.

– Возможно, такие есть, но пока они ничем себя не проявляют. В основном там молодые люди, сформировавшиеся уже после падения монархии, а пропаганда победившего режима представляла жизнь в нынешней России как сплошное угнетение рабочих и крестьян правящими классами. Вот они пока и опасаются, стараются держаться вместе, нам не доверяют.

– Ничего, – усмехнулся барон, – постепенно разберутся, а мы им в этом поможем и в доверие войдем. Кто из них всех представляет наибольший интерес?

– Безусловно, оба офицера, особенно лейтенант Иванов…

– Почему именно он?

– Весьма смышленый, хотя еще и очень молодой. Неплохо образован, окончил десять классов средней школы, это что-то вроде нашей классической гимназии. Имеет опыт управления танковым подразделением в бою. Награжден орденом, у подчиненных пользуется авторитетом…

– Военное училище?

– Всего полгода обучения в военное время. Командир танка, потом командир танкового взвода.

– Понятно. Кто еще?

– Механики-водители. Один из них почти три года воевал, до этого работал на производстве этих машин, поэтому особо ценен. Радисты. К сожалению, совсем молодые люди с минимумом опыта, толку от них будет немного, но все-таки.

Засидевшийся за столом подполковник отложил бумаги, поднялся, жестом прервал попытку подчиненного встать вслед за начальством.

– Вы хорошо поработали, капитан. Столько сведений и за столь короткое время. Поручаю вам продолжить разработку. Найдите в Харбине две пишущие машинки…

– Простите, Ваше высокоблагородие, но я не уверен, что в Харбине есть хоть одна, – осмелился прервать начальство капитан.

– Найдите где хотите. Хоть из Петербурга выписывайте, но чтобы через неделю они были здесь!

– Слушаюсь!

Леруа вытянулся, демонстрируя почтение к начальству.

– Представляете, какие люди будут эти доклады читать?! Не наши же каракули им разбирать. Да, вот еще, к этим машинкам найдите двух барышень поинтереснее.

– Из тех, что…

– Ни в коем случае! Наоборот, приличных подберите, из хороших, обеспеченных семей. Пусть барышни поработают с офицерами, растопят, так сказать, лед недоверия.

– Барышень инструктировать?

– Нет, пожалуй, не надо. Пусть все идет естественным путем. Сами говорите, люди там молодые, кровь играет.

– А если мамзели начнут нос воротить?

– От таких-то героев? Девицы наши, романов начитавшиеся, на рассказы о мужских подвигах весьма падки. Не думаю, что с этим будут какие-нибудь проблемы. Впрочем, поживем – увидим. Какие еще будут вопросы?

– Нам бы парусины для укрытия танков от песка и посторонних глаз. Вы уж посодействуйте, а то на наших интендантов надежды мало.

– Хорошо, будет вам парусина. Ступайте, капитан.

Леруа отправился на поиски новомодной канцелярской техники и обслуживающего персонала к ней, а начальник первого отдела, разобрав принесенные капитаном бумаги, опять углубился в них. В этот раз он читал не спеша, вдумчиво, отыскивая возможные нестыковки и пытаясь решить, как лучше использовать представившиеся возможности. Перспективы открывались широчайшие, только бы шею на них не свернуть.

После всех начальственных визитов казалось, что про потомков на некоторое время забыли. Отправив оружие потомков и сопровождающие его бумаги в заоблачные дали высоких петербургских кабинетов, местное начальство замерло в ожидании решения вышестоящих инстанций. Между тем повседневная жизнь танкистов и саперной роты поручика Петрова вошла в привычную колею, но тут подоспела дальняя фуражировка.

Из ближайших к Годзяданю деревень местные солдаты и разгружавшиеся на станции части уже давно выгребли все продовольствие, а солому и стебли гаоляна растащили на корм лошадям. За продовольствие, правда, платили, но китайцам бумажные российские деньги были ни к чему. Побросав свои фанзы, они навьючили на себя немудреное имущество и ушли. А солдатские желудки продолжали требовать чумизы и гаоляна, только поблизости взять их было уже негде, пришлось снаряжать дальнюю экспедицию. Командовать фуражировкой выпало прапорщику Щербакову. Петров выделил ему полтора десятка солдат и шесть подвод.

– Чего такой грустный?

Прапорщик и в самом деле был не весел.

– Да Чансолин, чтоб его, говорят, в последнее время силу набрал, на воинские команды нападать начал. А нас идет всего пятнадцать штыков, и идем не знаем куда.

Куда идти за фуражом, действительно представляли плохо, куда-то в направлении Гирина. Русских войск в этом районе не было, китайцы остались на местах, а интенданты добраться еще не успели. Следовательно, там должны были быть значительные запасы фуража. Вот только хунхузы… И карт района фуражировки не было никаких. Нет, в штабах какие-то были, да и те слишком мелкого масштаба, неточные и в огромном дефиците.

– Пулемет с собой возьмите.

Эта идея в голову Сергея пришла внезапно. Это в сорок пятом пулемет – привычное оружие, наличие которого в пехотном подразделении подразумевалось само собой разумеющимся, а в девятьсот пятом непривычное автоматическое оружие – грозная сила, само наличие которой вполне могло отпугнуть местных бандитов. Жаль, что пехотный ДП генералы увезли, но танковых-то в наличии целых пять штук. Поначалу загоревшийся прапорщик быстро сник.

– Пулемет – это, конечно, хорошо, только он ведь сам по себе не стреляет, к нему пулеметчики нужны.

За оставшееся до выхода время обучить кого-либо из идущих на фуражировку саперов обращению с пулеметом, может, и можно было, только толку от такого скоропалительного учения без практики… Но лейтенант и тут нашел выход.

– Можно у десантников добровольца поискать.

Доброволец нашелся неожиданно быстро. Им оказался длинный худой пехотинец, у которого раньше была СВТ.

– С пулеметом справишься?

– Справлюсь, я же кадровый.

Микола Чеботарь и в самом деле был кадровым красноармейцем. В том смысле, что в Красную Армию был призван еще в сороковом и войну встретил раньше всех во взводе. Только в сорок первом повоевать ему пришлось недолго. Полк попал в окружение, технику пришлось бросить. Потом был приказ «выходить из окружения мелкими группами». Микола и выходил, только никак не мог догнать фронт. Показалось, что война проиграна окончательно, тогда он и подался до дому, но винтовку СВТ, не эту, другую, не бросил.

Первое время никто его не трогал, ни полицаи, ни немцы. Дружок даже звал в охрану железной дороги, но Миколин батя вовремя вразумил тяжелым отцовским подзатыльником.

– Куди лизеш, дурень, а ну як советы повернутися?

До весны бывший красноармеец просидел дома, до тех пор, когда таких, как он, молодых и здоровых немцы не начали угонять в Германию. Не дожидаясь, пока за ним придут, Микола подался в лес. Вместе с винтовкой. Однако местность была совсем не партизанская, леса небольшие, поэтому местный отряд больше укрывался и маскировался, чем вел боевые действия. А в сорок четвертом советы действительно вернулись. Слякотным весенним днем по селу с лязгом проползла колонна серых с остатками белого зимнего камуфляжа танков, а уже на третий день в райцентре заработал военкомат.

Партизан Чеботарь и глазом моргнуть не успел, как после короткой проверки опять оказался в рядах Красной Армии. Сначала в стрелковой дивизии, а после ранения под польским городом Краковом – в мотострелковом батальоне танковой бригады. Там он и сменил мосинский карабин на СВТ. Сложную и капризную самозарядку никто не хотел брать, а Микола взял, привык он к ней за годы службы и партизанства. И не пожалел. Если бы в руках у него был прежний карабин, остался бы он в Будапеште, а так из троих венгров только один и успел пальнуть в его сторону. И промазал. А Микола – попал. Четыре патрона – три венгра. Нет, ППШ в такой ситуации был бы еще лучше, но в чистом поле против СВТ он не играет. Поэтому и дошел красноармеец Чеботарь со своей винтовкой аж до Маньчжурии, где пришлось ее сдать. Среди прочих образцов стрелкового оружия СВТ была отправлена капитаном Леруа в далекий Петербург.

Разобравшись с установкой тяжеленного высокого диска вместо привычного плоского «блина», Микола продемонстрировал лейтенанту с прапорщиком разборку-сборку ДТ и был зачислен в состав фуражиров. Почему пошел добровольцем? Да просто надоело на одном месте сидеть. Этот железнодорожный пакгауз у Чеботаря уже в печенках засел, а тут хоть какие-то новые впечатления.

Ранним утром, еще в сумерках, поскрипывая тележными колесами, отряд фуражиров тронулся в путь. Верст двадцать встречались только пустые деревни с ободранными крышами и пустыми проемами. Крыши пошли на корм лошадям, двери и окна на топливо. Разбитые китайские кумирни с осколками местных глиняных божков. Только изредка мелькала между фанзами какая-то тень, показывая, что деревня еще не совсем брошена. Караульщиками оставляли стариков, не способных выдержать неблизкий путь.

Приблизительно через час, после обеденного привала, фуражирам попалось первое обработанное поле, а за ним – населенная деревня. Появление фуражиров вызвало у китайцев переполох. Побросав работу, крестьяне устремились в деревню к фанзам. Когда фуражиры добрались до деревни, китайцы уже грузили свое имущество на повозки, готовясь покинуть свои жилища.

– Решили, что мы тут надолго останемся, – заметил кто-то из ездовых, – вот и бегут.

Переговоры с местными прапорщик Щербаков взял на себя. На все его разъяснения, что солдаты прибыли ненадолго, только за фуражом, никого обижать не будут и вскоре отправятся дальше, «манзы» только вежливо улыбались. «Капитана шибко шанго» и большие пальцы рук вверх. Любой русский офицер для них – капитан, вне зависимости от звания. Но миролюбивым заверениям прапорщика верили мало и продолжали собираться. На предложение продать продовольствие и фураж крестьяне только отрицательно качали головами. На вопрос: «Куда все делось?» – ответ был один: «Чансолин». Солдаты прошлись по дворам, убедились в отсутствии даже соломы, хунхузы выгребли все начисто.

– А где можно фураж найти?

Китайцы тут же дружно начали указывать в направлении Гирина.

– Шибко много чхумиза!

– Едем дальше, – принял решение офицер.

Однако такая же картина повторилась и в следующей деревне. И в следующей тоже. Бандиты Чансолина успели метлой пройтись по всей округе. Пришлось продолжить движение к неведомому Гирину, все дальше удаляясь от расположения своих войск.

Отряд всадников заметили издалека.

– Хунхузы!

Саперы спешно сдернули с плеч и расхватали с телег винтовки, защелкали затворами, Чеботарь, подхватив тяжеленную сумку с дисками, отбежал в сторону, чтобы передние телеги с лошадьми не перекрывали сектор обстрела. Плюхнувшись на землю, утвердил сошки пулемета, проверил установку прицела. Лязгнул взведенный затвор, палец лег на спусковой крючок. Группа всадников вписалась в прорезь прицела, теперь выровнять мушку… Осталось только дождаться команды и врезать струей свинца по людям и лошадям.

Заметив столь негостеприимную подготовку, передний всадник взмахнул рукой, приказывая остальным оставаться на месте, и сам двинулся к фуражирам. Навстречу ему вышел прапорщик Щербаков с наганом в руке. После недолгих переговоров офицер приказал опустить оружие и сам убрал револьвер в кобуру. Похоже, боя не будет. Микола оторвался от земли, поднял пулемет и сумку, направился к телеге. Саперы разряжали свои «трехлинейки».

Китайцы оказались местными солдатами, которых губернатор Гирина отправил ловить хунхузов. Солдаты были одеты в такие же рваные кофты, как и крестьяне. От последних они отличались только закинутыми за спину русскими берданками. Насколько грязны и оборваны солдаты, настолько же щеголевато был одет командовавший ими офицер, как вскоре выяснилось, губернаторский родственник. По-русски он говорил весьма прилично и быстро нашел общий язык с прапорщиком.

– Здесь недалеко импань моего родственника. Там вы сможете купить все, что вам нужно: и гаолян, и чумизу.

Импань – усадьба местного землевладельца – располагался в живописном ущелье и в самом деле недалеко от места встречи. По периметру импань был обнесен высокой глинобитной стеной. В центре двора – длинная фанза, к которой лепились многочисленные хлевы, амбары, чуланы. Хозяин усадьбы – толстый пожилой, богато одетый китаец радушно встретил русских солдат, приехавших вместе с его племянником. Узнав о цели приезда, стал вдвое радушнее. Во дворе громоздились огромные стога гаоляна и чумизной соломы. Судя по ним, прошлогодний урожай был богатым.

Пригласив прапорщика и своего племянника в фанзу, хозяин позвал слуг. На низеньком столике мгновенно появились маленькие чашечки с горячей водой и два ящика, один с разнообразными сортами чая, второй – с печеньем. За чаепитием офицеры и хозяин обсудили местные дела.

– Чансолин пытает крестьян, прижигает им ладони чумизными угольками. Когда узнает, где они спрятали зерно, то забирает себе все, до последнего зерна, а крестьянину делает кантрами…

– Рубит голову, – пояснил Щербакову китайский офицер.

– Да, да, – закивал хозяин импаня, – если он доберется сюда, то кто будет летом обрабатывать поля? У меня будут большие убытки.

После чаепития перешли к вопросам, которые должны были принести китайцу прибыль. Решили все быстро, и вскоре подводы были загружены зерном и отличной соломой. Довольный фуражировкой прапорщик хотел было отправиться в обратный путь, но оба китайца этому категорически воспротивились:

– Как и всякий хунхуз, Чансолин жаден, но труслив. Он не осмелится напасть на вас днем, но ночью обязательно попробует ограбить. У него много людей, поэтому лучше вам переждать ночь здесь.

Найдя предложение хозяина вполне разумным, Щербаков приказал распрячь лошадей. Поскольку разместить подводы во дворе оказалось невозможным, их оставили за воротами, приставив часового. Солдаты расположились снаружи, разложили для обогрева костер, а офицеров хозяин пригласил внутрь фанзы.

Проснулся Микола от холода и сильнейших позывов внизу живота. Костер почти потух, а часовой бессовестно дрых, обняв свою винтовку. Чеботарь хотел пнуть задремавшего воина, но потом решил это сделать на обратном пути. Отойдя подальше, он расстегнул шаровары и уже взялся за завязки кальсон… Уж что-что, а науку выживания в любых условиях советский пехотинец образца сорок пятого знал на пять с плюсом. Не освоившие сей предмет до Победы не дожили. Подавив вполне естественное желание заорать: «Тревога!» и забыв про терзания мочевого пузыря, Микола тихо метнулся обратно к красневшим в темноте углям. О кого-то споткнулся, пнул-таки часового и нырнул на свое место, пытаясь на ощупь отыскать лежавший на земле пулемет.

– А? Чаво?

– Таво, хунхузы!

Конский топот со стороны ущелья уже был слышен отчетливо. Под ладонь попал наконец холодный металл оружия. Пока саперы хлопали глазами, отходя от сна, Микола дернул рукоятку взведения затвора и прямо с рук засадил длинную, десятка на два патронов, очередь в накатывающуюся на бивак темную массу. Грохот пулемета сменился истошным ржанием раненых лошадей, в котором утонули вопли раненых хунхузов. Вторая очередь была вдвое короче, зато прицельнее. Уцелевшие бандиты, нарвавшись на столь горячий прием, начали поворачивать лошадей обратно. С обеих сторон застучали винтовки. Шальная пуля задела одну из саперных лошадей, и та испуганно билась на привязи.

– Заведите лошадей во двор!

Кто-то из солдат кинулся выполнять приказ Щербакова. Прапорщик выбежал за ворота в мундире и сапогах, но без штанов. Он торопливо опустошил барабан нагана в направлении хунхузов и принялся выковыривать из него стреляные гильзы. По белеющим в темноте кальсонам его и узнавали солдаты.

Микола нашел наконец нормальную позицию, поставил пулемет на сошки и бил в темноту короткими очередями, методично опустошая диск. Потом он вспомнил, что сумка с запасными дисками осталась где-то возле его спального места, и решил сэкономить патроны, прекратив огонь. Стрельба понемногу сошла на нет. Винтовочные стволы напряженно вглядывались в темноту ночи, готовые выплюнуть свинец на любой шорох.

– Кажись, ушли.

Суета со стороны саперов также прекратилась. Микола смог наконец-то спокойно отлить и сменить диск в пулемете. Лошадей увели за ворота. Прапорщик отправился туда же, но через несколько минут вернулся одетый по всей форме. Китайских солдат вместе с их офицером никто не мог найти, хотя лошади их были на месте. Через час после окончания стрельбы появился китайский офицер.

– Где вы были? – поинтересовался Щербаков.

– Бандиты могли нас обойти. Я со своими людьми охранял тыловую часть импаня.

И даже глазом не моргнул, скотина. Офицер отправился обратно за ворота, Микола презрительно, сквозь зубы сплюнул ему вслед. В наступившей тишине было слышно, как офицер вытаскивает своих солдат из многочисленных сараев и чуланов импаня и успокаивает свое перетрусившее воинство.

Нападение отбили, но до утра глаз никто не сомкнул. Едва занялся рассвет, как лошадей запрягли в подводы, благо ранение одной из них оказалось незначительным, и сразу тронулись в путь. Не дожидаясь отъезда русских солдат, местные крестьяне быстро обобрали убитых хунхузов, заодно освободив от трупов дорогу. Весь обратный путь Чеботарь тащил ДТ на себе, не убирая руки с рукоятки управления огнем. Дорога новыми приключениями не порадовала, и к вечеру фуражиры прибыли в Годзядань.

Лейтенант Иванов поддел пальцем дырку в одном из мешков и поинтеросовался:

– Как съездили?

– В целом нормально, – ответил прапорщик, – главное, без потерь.

Сергей отпустил мешковину.

– Теперь только бы кто-нибудь из солдат зуб не сломал об эту чумизу.

– Кстати, Сергей Николаевич, не покажете, как с этой вашей машинкой управляться, – Щербаков кивнул на ДТ, который Микола затаскивал в пакгауз, – очень полезная штука в таких экспедициях.

– Покажу, – согласился лейтенант, – отчего же не показать. Тем более что делать пока все равно нечего.