Текст книги "Дубровинский"

Авель Енукидзе еще не привык к ночным прогулкам по морю. И он еще никак не может налюбоваться на слаженную работу контрабандистов. А они мастера своего дела.

Уключины не скрипят, смазанные каким-то жиром. Две пары весел опрокидываются в воду, как удочки, на которые клюнули сразу четыре крупные рыбины. Шейки весел заботливо обмотаны промасленной ветошью.

Настал час луны. Она выглянула из воды как будто только для того, чтобы расписаться золотистым росчерком поперек ребристых волн и исчезнуть.

Авель успел заметить, как лунный росчерк зачеркнула черная тень. Потом высокий борт закрыл небо.

Сквозь шипение пара раздался пронзительный свист. Таким же переливом ответили гребцы на лодке.

Что-то тяжело плюхнулось в воду, потом еще раз, еще!..

Рядом с лодкой угрожающе прорычали пароходные винты, обдали пеной.

И снова видна лунная дорожка. На ней плавают, крутятся в водовороте черные мешки.

Два пуда осадили борта утлого суденышка.

Поездом, а порой и на лошадях, через горы, пакеты попадают в Баку, на Баиловский мыс. Их сортируют, перепаковывают. И прежде всего прочитывают от корки до корки «Искру», «Зарю», брошюры, книги.

И снова в путь…

Дубровинский подружился с рыбаками. В Астрахани рабочие рыбных промыслов, рабочие рыбоперерабатывающих предприятий были чуть ли не самым большим отрядом пролетариев.

Крупных промышленных заведений в городе не было. Более того, в течение XIX столетия шло свертывание промышленного производства. Еще в 1770 году Астрахань насчитывала 130 фабрик и 10 заводов, а в 1830 году в Астрахани и ее окрестностях числилось всего 62 фабрично-заводских заведения. Да и какие это были заводы и фабрики – ватные, красильни, писчебумажные, мыловаренные, скорняжные, овчинные, гончарные.

И только три небольших машиностроительных.

На всех фабриках и заводах в 1889 году числилось 2107 рабочих.

Конечно, после Яранска Астрахань чуть ли не промышленный гигант. Но Дубровинский знал Москву, ее рабочих, ее фабрики и заводы. Естественно, что, включившись в работу местных социал-демократов, он взялся за самое в тот момент главное и трудное – транспорт.

Сколько больших и малых рек и ручейков прорыли себе дорогу к великой Волге. Не счесть! Дубровинский запомнил только ее берега с бесчисленными устьями этих притоков.

Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что в пределах Астраханской губернии Волга, словно пресытившись пришлыми водами, закрыла им дорогу в свое русло. И даже наоборот, она сама растеклась во все стороны извилистым переплетением рукавов, ериков, проранов, узенов, ильменей.

Без рыбаков в этом водном лабиринте не найти дороги к морю. Рыбаки уверяют, что нужно держаться только одного русла «Бахтемира», только по нему могут подняться к Астрахани морские суда. Да и то когда не дуют «выгонные ветра» с веста и норд-веста.

Значит, за «товаром» иногда придется ходить и в море.

А товары идут регулярно. И регулярно приходят короткие извещения: «выслали партию кавказских чувяк». Или в партии оказываются «фрукты».

Но и чувяки и фрукты похожи друг на друга, как два листа одной и той же газеты.

Из Самары за очередными дарами Баку приезжают агенты транспортного бюро восточного района РСДРП. Астрахань – это только один из пунктов получения, правда самый удобный, пока на Волге не закрывается навигация. Зимой «чувячки» идут уже железной дорогой на Пензу, Саратов и в другие 17 пунктов, с которыми связано бюро.

Иосифу Федоровичу пришлось учиться и перепаковке. Это оказалось нелегким делом.

Прежде всего к приезду транспортера нужно было подыскать безопасную квартиру, а иногда и получателя, если груз приходил прямо на адрес порта.

Ссыльные идти за багажом не могли. Опасно было посылать за ним и местных социал-демократов, они почти наверняка были на примете у полиции. Находить же каждый раз все новых и новых людей из числа сочувствующих очень нелегко. Но Иосиф Федорович умел уговаривать.

Как правило, «получатель» привозил груз на свою квартиру, и тут его и перепаковывали. Сортировали по комитетам. Если газеты и журналы вез сам транспортер, то добывали для него подходящие чемоданы, баулы, корзинки. Но захватить с собой большой багаж транспортер не мог. Значительная часть груза шла малой скоростью по Волге.

И здесь нужно было обладать изощренной фантазией, чтобы придумывать названия груза. Иногда ящики или корзины, набитые книгами, весили слишком много, и традиционные «чувяки» не годились. Не годились и «фрукты». Дубровинскому пришлось основательно изучить тарифы волжских товарных контор, чтобы не ошибиться с названиями.

Стала Волга. Попрятались по затонам пароходы, буксиры, баржи. Декабрьские метели наваливают сугробы на опрокинутые вверх днищем лодки, и берега ниже города начинают походить на заброшенные кладбища с разрушенными могилами.

Зима здесь еще более лютая, чем в Яранске. В декабре морозы доходят до 30 градусов.

Однажды в такой вот морозный день открылись двери в сенях дома, где жил Дубровинский, и из клубов морозного пара на пороге появилась Анна Адольфовна, а на руках у нее маленькая дочка Верочка.

Он почти год не видел Анны Адольфовны, а Верочку увидел только сейчас, когда ее, как кочан капусты, освободили от бесчисленных одеял, шарфов, платочков.

Анна Адольфовна привезла и радостные и печальные новости. Два брата Иосифа Федоровича арестованы, и оба как социал-демократы. Наташа растет, и бабушка в ней души не чает.

Но Любовь Леонтьевна стала заметно сдавать. Трудно матери смириться с тем, что два ее сына за решеткой, а третий где-то далеко, под надзором полиции. Вот она и ищет забвения в уходе за внучкой. И балует ее как только возможно.

Иосиф Федорович был горд за Якова и Семена. Социал-демократы! И если их упекли за решетку, значит они не сидели праздно, сложив руки.

Теперь, возвращаясь домой, Иосиф Федорович первым делом спешил к кровати, на которой лежала и даже пыталась улыбаться дочка. Мучительно хотелось ее поцеловать, взять на руки и покружить по тесной комнате, принять самое деятельное участие в нелегкой, в условиях Астрахани, процедуре купания.

Нельзя!

Астраханский климат продолжал точить легкие, туберкулезный процесс не прекратился. И Дубровинский беспощадно подавлял в себе все приливы отцовской нежности.

Оторванный от семьи ссылкой, понимающий, что и после ее окончания он только наскоками, наездами сможет бывать дома, уверенный, что ему уготовлены новые тюрьмы, новые ссылки, он не мог позволить себе в редкие часы встреч с дочерьми то, что так естественно для большинства людей.

А ведь Иосиф Федорович к тому же был необыкновенно мягкий человек, любящий отец. И семья была для него не только отдушиной. Это был целый мир, в котором он делал все новые и новые открытия. Это был источник, из которого он черпал силы даже в самые жуткие моменты, когда, казалось, уже все кончено и он не может бороться.

Наступил 1903 год.

Уехала Книпович. И все заботы по сколачиванию и руководству Астраханского комитета РСДРП легли на плечи Дубровинского. Еще перед отъездом Книпович известила Надежду Константиновну Крупскую о том, что оставляет вполне надежного преемника. И транспорт «Искры» и работа социал-демократической организации под хорошим присмотром.

Но не только Книпович «присмотрелась» к Дубровинскому. Его приметили и жандармы.

Еще осенью 1902 года начальник Астраханского жандармского управления с тревогой извещал департамент полиции, что наплыв поднадзорных в город Астрахань нарушил привычное спокойное состояние умов населения губернии.

«…Негласным наблюдением со стороны чинов вверенного мне управления установлено существование в г. Астрахани какого-то антиправительственного кружка… в нем принимают участие поднадзорные Владимир Евреинов, жена его Екатерина Степановна, Антон Кокорин, Иосиф Дубровинский, Сергей Вржосек, Александр Козлов, Матвей Семенов, Николай Замараев…

В заключение долгом почитаю доложить, что истекший год изобиловал присылкой из-за границы и некоторых местностей России на имя различных учреждений и отдельных лиц нелегальных и революционных изданий».

Жандарм не очень ошибался в оценке деятельности «кружка». Но он не предвидел, что этот «кружок» уже готов конституироваться как Астраханский комитет РСДРП.

Уже в феврале 1903 года Дубровинский извещал редакцию «Искры» о положении дел в Астрахани не от имени «кружка», а от имени комитета.

«Астраханский комитет вынес решение о регулярном отчислении из своих доходов и скоро будет проводить его в жизнь. Настроение очень благоприятное для „Искры“, но необходимо наладить доставку».

Иосиф Федорович Дубровинский, как руководитель комитета, считал своим долгом регулярно информировать редакцию о всех начинаниях возникшей организации, ее платформе в связи с предполагаемым созывом II съезда РСДРП.

«…Несмотря на малочисленность интеллигентных сил, молодость Ком[итета]… им достигнуты более чем хорошие результаты – у него имеются связи среди рабочих, почти в каждое промышленное заведение Ком[итет] может проникнуть через спропагандированных рабочих, более того, ему стали доступны уже такие учреждения, как казармы. У Ком[итета] имеется недурная техника даже по сравнению с таким Ком[итетом], как Саратовск[ий]. В течение 2–3 месяцев Ком[итет] мимеографически выпустил около 8000 листовок… Ком[итет] не упускал ни одного случая собрать собрание рабочих, произнести перед толпой речь подходящего к моменту содержания. Первая попытка в этом направлении – первомайское собрание прошло удачно (было около 75 человек, и никто не был ни прослежен, ни захвачен как участник собрания), затем идет ряд групповых собраний от 20 до 60 человек. Во время стачки бондарей оратор от Ком[итета] говорил речь под открытым небом, на похоронах рабочего с завода комитетские ораторы произносили на могиле речи, при возвращении толпа раб[очих] пела револ[юционные] песни…»

Жандармы тоже заметили, как расширились связи, как укрепилось влияние искровцев, и особенно среди рабочих рыбных промыслов.

«В Астрахани образовался кружок лиц, – сообщала охранка, – разделяющих программу „Российской социал-демократической партии“ и признавших руководящую роль „Организационного комитета“, состоящего из членов общества „Искра“, в деле устройства общего партийного съезда и объединения и укрепления всех групп упомянутой партии».

Надо отдать справедливость жандармам, они сумели наладить получение информации о деятельности и настроениях «кружка лиц, разделяющих программу» РСДРП.

Действительно, Астраханский комитет, еще не правомочный делегировать кого-либо из своих членов на II съезд, выработал свой взгляд, свою точку зрения на то, какой они хотят видеть партию, ее структуру.

Мария Ильинична Ульянова довела это до сведения Крупской:

«…Всей партией признана настоятельная необходимость стройной центр[ализованной] организации, к[оторая] была бы в силах охранять и укреплять единство движения, своевременно схватывать вновь возникающие задачи партии и проводить в жизнь партийные решения, выяснять теоретические и практические принципы соц[иал]-д[емократ]ии… Астраханский ком[итет] пришел к след[ующим] решениям, к[оторые] и ставит на обсуждение съезда.

1. ЦК партии мы предлагаем избрать ред[акцию] „Искры“. От нее за послед[ние] годы исходила инициатива фактического восстановления партии, она руководила всей объединит[ельной] работой; по своей политической деятельности она известна всей партии, и для всех очевидна обширность ее научной и практич[еской] подготовки, гарантирующей успешное выполнение сложных задач ЦК…

2. Чтобы должн[ым] образ[ом] выполнить свои задачи, ЦК нуждается в собств[енной] сети агентов, обязанность к[ото]рых всесторонне осведомлять ЦК о положении дела, проводить в местн[ой] организации решения ЦК, намечать выдающихся в том или ином отношении деятелей и прочно связывать их с ними…»

Мария Ильинична поделилась с Крупской и своими впечатлениями о Дубровинском.

Ведь Иосифа Федоровича редакторы «Искры» знали только понаслышке. Годы, когда только-только становилась газета, налаживался ее транспорт в Россию, когда началось формирование комитетов РСДРП, Дубровинский был «не у дел» в Яранске.

Но за несколько месяцев работы в Астрахани он уже заслужил похвалу.

«…У нас появился наследник, назвали его Леонидом… Мы все не налюбуемся на него, подает большие надежды. С этой стороны мы, значит, утешены вполне».

«Накануне 2-го съезда РСДРП Иосиф Федорович, дискуссируя в Поволжье, посещает снова Саратов, и особенно помню это присутствие И[осифа] Ф[едоровича] на ряде конспиративных совещаний нашего соц[иал]дем[ократического] кружка на моей квартире в присутствии В. Ф. Горина… (Владимир Филиппович Горин – делегат II съезда от Саратова. – В. П.), где обсуждался вопрос об участии Поволжья на 2 съезде РСДРП».

Наверное, это сообщение Кузнецова-Голова не подлежит сомнению. Иосиф Федорович «посещал» и «выступал», «присутствовал». Мы говорим «наверное» только потому, что уже следующие строки сомнительны.

«…выехав из города Саратова, он (Дубровинский. – В. П.) посетил еще ряд поволжских городов, в том числе и г. Пермь, где поступает статистиком в Земскую Управу и где принимает участие в работе Пермской с[оциал]-д[емократической] организации, но там он вскоре подвергается обыскам, а затем арестовывается и водворяется по месту надзора в гор. Астрахань».

Сообщая о пребывании Иосифа Федоровича в г. Перми, Кузнецов-Голов, видимо, с кем-то его спутал. Дубровинский до конца ссылки оставался руководителем Астраханского комитета. И он, конечно, понимал, что полиция его разыщет и за самовольный отъезд из Астрахани может вновь сослать куда-либо в Сибирь, увеличив при этом сроки наказания.

То, что Дубровинский накануне II съезда мог побывать в приволжских городах и, в частности, в Саратове, вполне вероятно.

Июль 1903 года. Жарко. И не только в Астрахани. Не только от щедрот солнца. Термометр общественной жизни России подскочил к делению, за которым уже была красная черта. Красная потому, что она означала революцию.

26 февраля 1903 года Николай II опубликовал манифест, коим и подтверждал свой «священный обет» – хранить вековые устои самодержавия.

Это был царский ответ на клич «Долой самодержавие!».

Но царь колебался. Царь обещал подтвердить не только устои, но и основные законы, он заговорил о свободе вероисповедания, обещал привлечь к пересмотру законов, «касающихся сельского состояния» лиц, «пользующихся доверием общества», облегчить крестьянам выход из общины.

Три уступки.

На них последовали три требования. Их сформулировал Ленин.

«Во-первых, мы требуем немедленного и безусловного признания законом свободы сходок, свободы печати и амнистии всех „политиков“ и всех сектантов…

Во-вторых, мы требуем созыва всенародного учредительного собрания, которое должно быть выбрано всеми гражданами без изъятий и которое должно установить в России выборную форму правления…

В-третьих, мы требуем немедленного и безусловного признания законом полной равноправности крестьян со всеми остальными сословиями…».[1]1
  В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 7, стр. 125–126.


[Закрыть]

Благонамеренные земцы, купцы, дворяне, либералы пытались заглушить ленинский голос.

«Не с заносчивым дерзновением или дерзостным притязанием, а в прямодушном усердии отклика на милостивый призыв Вашего Величества… Для исполнения Ваших помышлений… мы просим Вас, Государь…», и далее в том же писарски-елейном тоне орловские земцы умоляли, чтобы законопроекты до внесения их в Государственный совет обсуждались в земствах.

Но время игры в помещичьи парламенты прошло.

«Искра» заявила протест против холопства либералов. Она призывала социал-демократов, рабочих дать истинный ответ царю.

И они дали.

Жарко стало не только в Астрахани. Новороссийск, Донбасс, Мариуполь, Харьков, Николаев, Кременчуг, Таганрог, а потом Одесса, Ростов-на-Дону, Батум ответили стачкой, охватившей весь юг России.

Одновременно забастовало свыше 200 тысяч рабочих. Это уже была всеобщая стачка. Новое оружие в руках пролетариата.

«Искра» оповещала рабочих России о борьбе их товарищей на юге.

Весь июль шли демонстрации в Баку. «Настроение и бодрость бастующих небывалые и невиданные. Толпа жадно слушает каждого оратора, готова идти за ним. Нет сил описать все то, что происходит кругом… Идешь по улице и видишь, 400–500 человек… жадно слушают речи своего оратора… Да, творится нечто знаменательное, то, что называется предвестником революции».

И Ленин резюмировал:

«В общем и целом, стачечное и демонстрационное движение, соединяясь одно с другим в различных формах и по различным поводам, росли вширь и вглубь, становясь все революционнее, подходя все ближе и ближе на практике к всенародному вооруженному восстанию».[2]2
  В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 9, стр. 252.


[Закрыть]

Как всполошились не только монархисты, но и буржуазные либералы из стана «Освобождения».

Ну разве можно быть таким нетактичным и на улице кричать «Да здравствует социализм»? Фи!.. «Можно быть добрым гражданином и вполне сочувствовать настоящему рабочему движению, но не разделять вовсе социалистической доктрины и не во имя ее жертвовать деньги. Следовало найти общую для всех почву для сочувствия», – писали эти будущие кадеты. И жертвовали деньги.

Нефтепромышленники ежегодно – 700 тысяч «на содержание полиции» и дополнительно 77 тысяч на содержание сверхштатно 300 полицейских чинов на промыслах.

Всеобщая стачка юга России проходила под руководством комитетов РСДРП. Она началась в условиях острейшего экономического кризиса. Предприниматели еще могли бороться с рабочими путем сокращения производства, увольнений. На это их толкал и кризис.

«Хочу – одну неделю принимаю блондинок, другую – брюнеток», – нагло заявил директор джутовой фабрики в Одессе, почувствовав некоторый спад стачечной волны.

Николай II требовал: «Действовать по забастовщикам оружием».

Полицейских дел заплечный мастер Плеве, когда железнодорожники задержали отправку поезда, вызвал войска – «поезд пойдет если надо, то по трупам».

1903 год предвещал революцию.

3 июля 1903 года у Иосифа Федоровича, наконец, окончился срок ссылки. Свободен! Можно не отмечаться в полицейских участках. Можно сесть в поезд и ехать куда угодно.

Нельзя!

«Ввиду серьезного характера преступной деятельности Иосифа Федоровича Дубровинского…» Далее перечисляются столицы, города столичных губерний, в которых ему воспрещается проживать еще в течение пяти лет.

Самара не столичный город. Но все же здесь сотня тысяч жителей, по преимуществу купцов, мещан и городских крестьян. В городе мужская и женская гимназии, реальное училище, женская земская учительская школа, железнодорожное училище. В Александровской публичной библиотеке более 10 тысяч названий книг, две частные библиотеки, общество врачей…

В общем здесь есть учащаяся молодежь, есть сочувствующая интеллигенция. И главное – очень удобная связь. По Волге пароходы идут вплоть до Твери и вниз, в Астрахань. Железная дорога соединяет с Уфой, а значит, и с Сибирью.

В Самаре Мария Ильинична Ульянова, а это прямая связь с «Искрой».

Пока Иосиф Федорович и Анна Адольфовна перебирались, открылся II съезд РСДРП. А когда окончательно устроились и немного огляделись, в Самару прямо со съезда явилась Лидия Михайловна Книпович.

Как радостно и как важно узнать обо всем, что происходило на съезде, из первых рук, от делегата, человека, близкого Ленину, Крупской.

Ведь со съездом связано столько надежд. Наконец социал-демократы России оформят свою боевую партию, партию не реформ, не парламентской словопарни, а революционной борьбы.

Лидии Михайловне не дают отдохнуть с дороги. Может быть, поэтому в ее голосе чувствуются усталость и боль, а рассказ походит на ненаписанные мемуары…

17 июля 1903 года, Брюссель. Душно. Улицы словно вымерли. Кто мог, поспешил на дачи к морю, выбрался на курорты.

И кажется, что никому нет дела до иностранцев, собравшихся около трех часов дня в складском помещении, очищенном от товаров и наскоро заставленном стульями.

За столом немолодой мужчина с бородкой, пронзительным взглядом. Великолепно поставленный баритон.

Если бы случайные прохожие заглянули в склад, то с удивлением отметили бы, что мужчина за столом объявил об открытии II очередного съезда Российской социал-демократической партии.

Председатель съезда – Георгий Плеханов. Два его заместителя – Ленин и Красиков.

Об открывшемся съезде мало кто знал в столице Бельгии. Разве что бельгийские социал-демократы и, конечно, бельгийская полиция.

Социал-демократы Брюсселя владеют гостиницами, пивными, торговыми складами. Они не очень охотно прописывают в своих отелях «подозрительных» людей, одетых в приличные костюмы. Полиция же не спускала с них глаз.

Вскоре делегаты съезда заметили за собой слежку. Но проследить каждый шаг каждого из 57 русских социал-демократов… Не такая уж это была легкая задача. Русские с полицейскими шпиками не церемонились, и вскоре кое-кому из соглядатаев пришлось на деле узнать российские «методы отваживания шпиков». Метод проверенный! Сыщик должен следовать за своим подопечным, куда бы тот ни шел. А делегаты, разбившись на пары, бредут в самые отдаленные и пустынные окраины столицы, за склады, на подъездные пути. Потом короткое объяснение с филером. Для пущей убедительности держат правую руку в кармане. Помогает. Шпиков больше не стало видно, но зато четырем делегатам полиция предложила в 24 часа покинуть Бельгию. Лидер социал-демократов Вандервельде разъяснил, что этих четырех сочли за анархистов. Да и вообще бельгийские соцдеки считали, что русскому съезду было бы спокойнее заседать вне пределов «конституционной» Бельгии.

Совет был дельным. Социал-демократов полиция «перекрестила» в анархистов, а арестованных «анархистов» передавала с рук на руки полиции той страны, где они вели свою «подрывную» работу. Этак съезд в полном составе мог очутиться в Петропавловской крепости.

Пришлось переехать в Лондон. Здесь было действительно спокойнее.

Перебравшись через Ла-Манш, делегаты небольшими группами, «приличным» вторым классом следовали в Лондон.

Сколько разных легенд и «правдивых» рассказов долетало до России об этой удивительной островной стране – Англии! И рабочие одеты тут как денди, нет подвалов и вонючих «обжорок», на фабриках чистота, машины делают все, а рабочие покуривают сигары да присматривают за ними.

Но Лондон оказался другим. Нищета, грязь, теснота окраин и роскошь богатых кварталов. Так же, как и в Питере. Такие же грязные рыбные «обжорки», в которых вместо хлеба подают картошку и нет жидких блюд, такие же тесные, грязные меблированные комнаты и ночлежки и так же много нищенски одетых людей, которые вынуждены ночевать на улицах. Ночлежки им не по карману, потому что карманы пусты.

В Лондоне заседали каждый раз в новом помещении. Помнили о горьком брюссельском опыте. Но английская полиция не проявляла к съезду внимания.

Приняли программу – программу-минимум и программу-максимум. Сначала как минимум – свержение царизма и создание в России демократической республики. Максимум – победа социалистической революции и, что главное, установление диктатуры пролетариата. О ней забыли социал-демократы Бельгии и Германии, Англии и Франции.

Приняли и устав РСДРП. Много было сломано копий. Много раз Ильичу приходилось выступать, убеждать, высмеивать, уничтожать железной логикой тех, кто кивал на «заграничный опыт», кто тянул партию к организационной аморфности. Во главе их был Мартов.

Ему всячески подыгрывал «Балалайкин», такое прозвище заработал Троцкий.

Книжное знание рабочих, книжные газетные сведения об их классовой борьбе, а отсюда терпимость ко всякого рода попутчикам («немецкие социал-демократы терпимы»). Страх перед ленинским «чудовищным централизмом», железной дисциплиной: ведь это не принято у тех же немцев. И вообще зачем еще какое-то участие в жизни партийных организаций, достаточно формальной принадлежности. Смотрите, у немцев аккуратно платят членские взносы, спокойно потягивают пиво на собраниях, слушая речи своих вождей, и раз в четыре года подают свои голоса за партийного кандидата на выборах в парламент. Партийная дисциплина, когда она не противоречит желаниям и взглядам тех, кто должен подчиняться, а если противоречит, то можно и не подчиняться, Ильич же напоминает Робеспьера. И «Балалайкин» называл Владимира Ильича не иначе, как Максимилианом. То, что кривлялся Троцкий, было не удивительно. Но Плеханов, Плеханов…

Плеханов поначалу колебался. У него не было твердого убеждения в том, кто имеет право быть членом партии и каков круг обязанностей партийца:

– Я не имел предвзятого взгляда на обсуждаемый пункт устава. Еще сегодня утром, слушая сторонников противоположных мнений, я находил, что «то сей, то оный набок гнется». Но чем больше говорилось об этом предмете и чем внимательнее вдумывался я в речи ораторов, тем прочнее складывалось во мне убеждение в том, что правда на стороне Ленина.

Но на съезде прошел первый параграф устава, предложенный Мартовым. Он обеспечивал расплывчатость, разношерстность, неоформленность партии, что так устраивало всех и всяческих оппортунистов.