Текст книги "Избранное. Стихи и поэмы. 2009–2023"

Избранное
Стихи и поэмы. 2009—2023
Вадим Шарыгин

© Вадим Шарыгин, 2023

ISBN 978-5-0060-7293-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Жизнь в искусстве

 
Полёт над бездной. Бездна дней,
В которых нет тебе ответа:
Где свет? И станет ли видней
Потьма, в которую одета
 
 
Промозглость одичалых вьюг,
Блеснёт мечом, лучом округа?
На камень наскочивший плуг,
Упавший конь…
Жить друг без друга:
 
 
Жар вдохновенья и ожог
Не могут – пламенем едины!
Свет – очи дочерна ожёг
И вторгнул в смоль волос седины.
 
 
Ни дня, ни часа. Мига нет!
Вся жизнь – в строю. Вся кровь – пролита!
Вся жизнь в искусстве – это цвет
Бинта, макает в кровь элита
 
 
Стихи стихий! Разгул теней
В подножье церкви златоглавой…
Глаза и души чуть темней…
Лавиной жизнь! И гибель лавой.
 

На казнь пройти поэту

Прощальным поэтам

прошедшей России посвящается.

Сегодня

Лет осколки канут в Лету,

Покоем оглушает ночь вдвойне.

Дорогу, жизнь! – На казнь пройти поэту,

Несущему луч солнца на спине.

Сегодня

Дождь идёт тысячелетний:

Роняет слёзы с кромок дней весна.

Прервите – суд, обиды, гогот, сплетни,

Взирайте смерть: засушлива, пресна!

Сегодня

Жмётся ночь, как инок к вере,

В Елабуге мрак спичкой разогрет.

Стон стих: на Офицерской, в Англетере;

Вторая речка не зажгла в бараках свет.

Сегодня

Залп! – в шинель и капли смерти

На насыпи под Питером. В Москве —

Проезд Лубянский выстрел ждёт, поверьте

Не ранее полудня злой молве.

Сегодня

Возвратится к Гумилёву —

Смертельно обвенчавшаяся с ним.

Вся жизнь – словам, давайте, к слову

Высоко ветви тонкие склоним!

Сегодня

Казнь: вослед, в глаза, заочно!

Как кровь из вены – судьбы извлеку…

Слезится дождь и колокол полночный

Подвязывает капли к языку.

2009 – 2015

Анна Ахматова

 
В уставшем кресле, в сборках шали,
С предощущением потерь…
Весь вечер форточки свершали
Вход ветра в комнату. И дверь
 
 
С одною уцелевшей створкой
Во флигель бывшего дворца,
Скрип разнося скороговоркой,
Всё жалась к дому. Нет конца,
 
 
Казалось, этой странной ночи,
Бездомной ночи, хоть кричи!
Сна не было. Так, между прочим,
Как дым от тлеющих лучин,
 
 
Душа рассвета дожидалась.
Ей ожиданье шло, к лицу!
Ей шло смертельную усталость
Не дать заметить подлецу.
 
 
В безумном каменном палаццо
Торчали тени из углов.
Ей шло рука-не-подаваться
Подёнщикам бульварных слов.
 
 
В уснувшем кресле слушать слякоть
Весны. И как влачится ночь.
Поэту вечно – жить что плакать, И вечно некому помочь!
 

2010—2013 г.г.

Я покинул свою достоверность

Я покинул свою достоверность людскую —

Нынче в снах наяву, в отражениях, в бликах.

И смертельно живу, и с метелью тоскую…

Маяковского площадь, погрязшая в Бриках!

Человечище чёрный – по белому снегу,

Одинёшенек, грузен и губы в кровище,

Так размашисто сжат. По-булгаковски, «Бегу» —

Предпочтение, за» морем русских разыщет

Память сердца, к чему разговоры на кухне,

Когда всё, даже камни, – уснуло навеки?

Граммофон. Фон Барон. Эх, «дубинушкой» ухнет

По чужбине Шаляпин… Лакеи. Калеки…

Берега, берегите причальные всплески!

Эта ночь над усопшей, усохшей страною :

Век за веком, замедленно падает Ленский!

Из песка – адресов петербургских настрою.

Прогоню отрешённость, соломинку дайте,

Ухватиться, успеть к уготованной кромке!

И анданте строки, и отдайте мне Данте,

И осыпанный осенью Осипа громкий —

Взвыв над стайкой читателей, стойкие, где вы?!

Истекающим сердцем светить, будто Данко!

И девический смех под созвездием Девы,

И всплеснувшая юбкою в танце цыганка,

И латунная тусклость часов на ладони:

На круги своя – время стареет помалу;

И бормочет строку за строкой, и долдонит

Барабанные дроби, наполнив пиалу,

Дождь Брабанта… То горче, то громче, то тише,

Говори, говорливым ручьям уподобясь,

Там озвученной древностью пышет Татищев,

Там означен Мариной в поэме автобус.

Там марина: с марлином, с мечтою и мачтой,

На которой приспущен, как флаг в день печали,

Белый парус… Поздравь, со строкой не начатой,

На которой бы в бронзе и в бозе почили —

Окаянные страхи! Пусть площадь Сенная

С декабристами – снежная пустошь пустыни!

Одинокая жизнь, стылым ветром стеная,

Однозвучно, как чай недопитый, остынет.

2019

Обильное стихотворение

из цикла «Потерянное слово»

Случились ступени:

охлёстаны водами, грянулись оземь.

Вздымалось молчанье над ставшей застывшей в поклонах травой.

Согретая звёздами, жизни прибравшая, пришлая осень.

Оставленных львов при парадных дверях ропоток роковой.

Страшась безразличия,

взором касаясь чего-то такого…

Последним надеждам давая приют и с руки прикормив

Пугливую стайку столетних минут, месяц выгнув подковой,

(1) Смотрел, как в припарке дождя достоверно рождается миф.

(2) Смотрел на лучи из созвездия Льва в гуще каменных грив.

Обильная грусть —

обронённых дождей пелена вековая.

С безудержно страстным желаньем обнять и в глаза заглянуть —

Прохожим, согнувший судьбу в три погибели, прочь ковыляя,

Вдыхал во все лёгкие обременённую временем муть.

И сердце в крови,

и птенец с высоты на свободу отпущен.

И горсточка строчек – в грязи, под ногами живущих вперёд.

Мир спал мёртвым сном,

греясь спичкой зажжённую, прежнего пуще

(1) Любуясь кладбищенским великолепием горных пород.

(2) Любуясь, податливой взгляду, смиренностью твёрдых пород.

Случалось ли вам :

Ливан обходить, в Ассирии петь о фьордах

И взором прижаться к возлюбленным снам Покрова-на-Нерли?

И остановиться, как в Двадцать девятом конвейеры Форда…

Туман… Тишина… Напоённый покой… Ах, куда забрели!

Уснувшие всплески весла,

убаюканный сад, астр страсти;

С трудом вы го ва ри ва е мая б о г о п о д о б н а я синь.

В счастливые полутона уходящую тропку окрасьте!

(1) Из мрака виднеется, целую жизнь возвращавшийся сын.

(2) Из мрака возносится: целую жизнь возвращающий сын!

2019

Стихи о неизвестности

«Миллионы убитых задёшево

Протоптали тропу в пустоте..»

Осип Мандельштам

Отложите – себя, нет нас более,

Позабудем свои имена!

Сноп бенгальских огней, степь Монголии —

Снам внимающим – в кровь вменена

Достоверность под ливнем и в с у м р а к е,

Ослеплённые ночью идём.

И подобраны смыслы на м у с о р к е,

И оставлены судьбы и дом.

Капли голоса. Гул глоссолалии.

Бормочи. Шевели языком!

В запрокинутой в древность Италии

С каждым камнем развалин знаком.

Станцы станции Дно не расписаны

Рафаэлем, с гербами состав:

По перрону – ниспосланный, списанный —

Николай. Никого не застав…

Только колокол бродит над соснами,

На века не найдя звонарей.

И огнями мелькнув папиросными,

Жизнь уходит, вдогонку, скорей!

И улыбка сквозь слёзы, и платьице,

И тьма-тьмущая ласковых рук.

И на саночках девочка катится

В белоснежную прорву разлук…

Чермный уголь Цусимы подбрасывай.

В раскалённую топку кидай:

Тяжеленный трёхдольник Некрасова

И привставший на джонках Китай.

Кислый мрак скорняка где-то в Познани,

Майский шаг царскосельских аллей;

Детским пальчиком узнанный, познанный,

Ставший краше, кромешней, теплей —

Облик странствия – вставший, как вкопанный,

На краю удивления конь!

Взмах руки, грязный флаг над окопами,

Белый свет – гладь ладонью, чуть тронь

Тишину, будто друга умолкшего,

Прикоснись и одёрни… молчи…

Почернела Цветаева в Болшево,

Потеряли от жизни ключи —

Все, кто в списках не значится, грянули,

Как в литавры, в ладоши и в бой —

В телогрейках, спрессованы в гранулы

Комья, Господи, быть бы с тобой!

Завоёваны конкистадорами :

Пыльный взгляд и разгромленный сон.

Бьёт по клавишам Дороти: «до-ре-ми»!

К небу ластится ласточек сонм.

И горит между Врубелем с Врангелем

Одинокой лампады слеза.

И латынь, осыпаясь Евангел (и) ем,

Отглаголилась русским: «Слезай,

Дальше некуда жить вам, приехали,

Выходи, Александр Колчак!»

Грохотнуло над прорубью, эхом ли,

Или стрелочник сдвинул рычаг?

И бредут эшелоны, волочатся

По заснеженным рельсам хребтов.

Краснощёкой с наганом налётчицей,

С папироскою, прорезью ртов —

Разошлась бранью полночь, по случаю,

Цедит волглую вонь неспроста.

И висит ночь звездою колючею

Над расхристанной эрой Христа.

Средь снегов, против ветра, контуженный

Распахнув руки в небо, бреду

Белобрысый… Рассевшейся к ужину

Артиллерии, будто в бреду,

Отдаётся приказ – с визгом бешеным

Мина, может, минует, простит?

«Пропадающий без вести» – где же мы,

Где мы все – знают ветви ракит.

Вдалеке, вся в крови, Богородица,

Крылья ангелов – в клочья, в снегу.

И укрыт звёздным небом, как водится,

Бег вперёд, и прочтёт на бегу

Кто-то в рясе, с бородкой козлиную,

«Отче наш..», относи… еже си…

И замесят кровавою глиною

Груды рёбер, давай, мороси,

Лейся снег ледяной – на погожую

Высоту, на хрустальную мглу

Тишины, жжёной, вспаханной кожею

Рук оторванных стонет в углу

Чья-то юность в груди холодеющей,

Отходящей ко сну навсегда.

Догорит в небе, в сердце, ну, где ещё,

В предрассветном удушье звезда…

Загляделась в себя, будто в зеркало,

Ночь, с бессонницей тишь на двоих;

И вращала глазищами, зыркала,

Постаревшая, знавшая стих —

До рождения смыслов и шороха

Между младшей и старшей сестрой —

Жизнь в обнимку со смертью, и Шолохов

Омывал тихим Доном настрой

Сильных рук разрубить узел гордиев,

Пил настой отцветающих трав.

…Волочат седоков кони гордые —

Всех, кто молод был, прав и не прав…

Неизвестный, в затылок уложенный

В котлован, иль с осколком во ржи,

Расскажи, напоследок, как схожи мы,

Как бежим босиком в миражи;

Как слезимся над книжкой потрёпанной,

Как прощаемся, дёрнув чеку;

Как крадёмся весенними тропами…

Я сейчас тихий гром навлеку

На картину, там, справа от рощицы,

Поднялась стая птиц над зарёй..

Неизвестной край тени полощется

В млечной заводи, в неге сырой.

На полу Петербурга, на пристани

Графской – пристальный взгляд и к виску

Потянулась рука, чтобы в Принстоне,

Изучив, спустя годы, тоску

Русской участи, сделали описи

В диссертациях, так, мол, и так…

И посмертных записочек прописи,

И застывшие сгустки атак;

Грудь навылет и руки с коростами,

Тусклый звон орденов пиджака,

И берлинские белые простыни,

И кивки из фарфора божка…

Растерялись. Слегли. Миллионами.

Неизвестные… Нет вам числа…

Колокольня, упавшими звонами,

Поднялась – над дождём – проросла.

2022

***

Стареет молодость. Не срубленными встали:

Жилец квартиры, тополь у ворот.

Оглохший дождь – по выкрашенной стали,

Осипший ветер ворот вяло рвёт.

Не время – некому писать стихи! – вот рана

Моих затерянных в пространстве лет.

Народ – нет жутче, нескончаемей тирана!

Но и печалей в сердце больше нет…

И только сонм, и сон сиреней в дымке сизой —

Оставит невесомые слова.

Легка, как пух, как мудрость сур из уст хафиза,

В пространстве слов седая голова!

март 2015

Высокая площадь

Всем, навсегда утраченным Россией, посвящается…

Словно не было их,

Не звучали над ночью высокие трубы.

Умерла тишина одичалых дворцов, ополоснутых прожекторами траншей.

И пригубленный воздух столетий горчит. И повесился грубый

Окрик – в бешеном полуподвале… Смертельная жизнь! —

Ослепили, прогнали взашей…

Я вбираю голодные крошки в ладонь – строчки чёрствого края.

Догорающих зрелищ полны заточённые в книги стихи, не слышны никому.

Но высокая площадь, сиянием лунным наклонно играя, —

Литургию глубокого облика ночи творит! И воскресшая жизнь на кону!

Словно всё нипочём,

Я возделывал площадь распластанной речи!

Вслед за плугом моим: и литания гласных, и сомкнутый цвет голословных потерь.

Славно крылья слышны – высоту темноты набирающий кречет,

Оглашённая радость моя – взблеск последней строки

И тогда навсегда, и теперь!

Соглядатаи любящих —

Нас, спящих в снах, извлекли, наказали :

Ждём, живьём позабытые, – мести изысканной или грозы ослепительный кнут!

Раздуваются щёки оркестра… Часы «без пяти» – на вокзале…

Преисполнена неизгладимости, замерла пустота

Отгремевших минут.

2018

Вздымая парус

Глухие дни стоят. Последние на плюшевой арене

С линялым куполом смешного шапито.

И лебединый взмах, вздымающих паденья брызг, седых стихотворений —

Охаживает – бризом средиземных утр —

московский перламутр пальто.

Разлука разметала любящих! И выколот окраин —

С глубокой смолью пустоты – зрачок.

И затерявшийся в позолочённых снах иль в оторопи лунной Каин,

И заплутавший в дебрях смысла,

запропастившийся в сияньях, дурачок —

Поэт беспамятства – сшибает с веточек ранет багровый,

Зубами тянет узел тайны – сгустки лент!

Разоблачённую мороку в пальцах мнёт. И басом Маяка: «Здорово!» —

Ядром влетая в зал – в чахоточный мирок зевак,

прошляпивших момент

Р а с х о х о т а в ш е г о с я колдовства – вдоль бубна

Скользит шаман, камлая с воем горловым!

Простоволосая в многострадальности стоит судьба стихов в Трёхпрудном.

И на руках несут, отчаливший от кромки родины, трёхтрубный дым.

Глухие сны висят. Лианами с небес спадают ливни.

Ввысь движется сырого шума пелена.

Обводы вымокших ресниц, рёв чёрного слона, нацелившего бивни…

Кровь волн разбившихся об скалы…

Поэту выплаканность ливнем вменена —

В походку речи, чтоб так чувствовать – до дрожи!

Зажав в руке цвет похоронок матерей,

Солдатом падающим журавлей смотреть,

летящих над страной, – дороже

Полёт зовущих стай, чем день за днём…

Вздымайте парус в странствиях морей!

Пропал в снегах. Где, сытый голодом, дрожит пространства лепет.

И в память о падении поэта – взлёт!

И даже убиенный скульптор гор —

из звонкой глины гарный воздух лепит.

В качающиеся пиалы алых маков – расплавы талые вольёт.

2022

Цикл Тайна

1.

Благоухание крепчало и волною

Прокатывалось и, преград не находя,

Переходило в шелест сонного дождя,

Прогрохотав нешуточной войною

Над мезонином сгинувшей страны…

И все, оставшись вечеру верны,

В глубинах одинокой тишины —

Оказывались вместе, вместе с чувством

Прикосновенности, наполненной искусством,

К невыразимой, неприкаянной, великой

Успевшей тайне, зародившейся из блика,

И ставшей: блажью, дрожью, миражом…

Кочует тайно, в облике чужом.

2.

Из рассыпанного пепла,

Из рассказанного пекла,

Где Ассирия намокла,

Где уткнулся ветер в стёкла,

Проступала: сквозь портреты,

Строчки писем, бересту —

Та, которой сны согреты,

До которой дорасту

Слишком поздно, спозаранку,

Как жар-птицу ухватив,

Вызнав плакальщиц огранку

И садовников мотив, —

Тайна вымысла предстала:

Изнутри наружу явь.

Как кристалл внутри кристалла,

Невозможное, представь:

Дети счастливы, здоровы,

Заигрались на лугах.

И пятнистые коровы,

Зычно молоко отдав,

Растянулись вдоль дороги,

Коротая Млечный путь.

И слегка хмельные боги,

Собираются макнуть

Свои кисти в даль без края,

В лунный блеск ночей своих…

Звёзды в строчки собирая,

Освещает склоны стих.

3.

Издёрганный, заглатывая смрад

Казённого, пропахшего расстрелом,

Сырого воздуха – в потоке угорелом —

Предлинный день подлунной ночи рад!

Здесь вместо рук – торчащие оглобли

Перевернувшихся в ночи телег.

И эмигрантом белым первый снег.

И города от пустоты оглохли!

Раздаренные нервы не вернуть.

Желание учить превозмогая,

Вновь зиждется Вселенная другая,

Оживших бредней взбалтывая муть.

Какой там, смысл! – Лишь клочья слов из ваты,

Летят на пол вдоль сомкнутых гардин.

И, натирая лампу, Аладдин,

Вдруг, шепчет правду: Все мы виноваты…

Но, спешно спохватившись, об ином :

Как в двери антилопа бьёт копытом;

Как грусть сусальна в городе забытом,

Залитом – лунной ночью и вином.

Гарпун вонзают в спины китобои…

Ствол наповал охотится на львов…

И Николая князь оставил Львов…

Таранят лбами грязный стол ковбои…

Посыпались герои со стены

И скрещенные сабли, и доспехи,

И встречный каждый делает успехи,

Но тайны дней ещё не сочтены.

4.

 
Не царствует. Лишь в сумерках заметна,
На вздрогнувших ресницах оседая,
Не пеплом – тишиной, в которой: Этна
И Далай-лама, и прохладный лад Валдая,
И в даль взошедшая, стихает в дымке стая.
 
 
Как будто снег над только что зарытой
Душою Петербурга – падай, падай —
Подай копеечку, прохожий, брось в корыто!
Пусть бродит эхо каменной аркадой.
Пусть вороны не проворонят падаль.
 
 
Чай не допит. Ушла и не вернула :
Надежду, Осипа, осыпавшийся оспой
Двадцатый век, тяжёлый скрип баула
И сферу, оказавшуюся плоской…
И раздаёт посулы Луций Сулла!
 
 
И с барского плеча согреют груду
Валяющихся улиц, пьяных в доску.
И в обескровленной стране забуду
Об окровавленной строке, в полоску
 
 
Топорщится пиджак из Москвашвея!
И тайну слова – в проруби баграми..
Иль тайны вовсе нет!? Нагрянь на грани!
Там, скрученный руками в рог бараний,
Тюльпан в снегу, довлеет, хорошея…
 

2021

Я пью за последних младенцев

«Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня» Осип Мандельштам

Я пью за последних младенцев, ослепших от вспышки вдали.

За то, что нам некуда деться, за радий, за роды в пыли.

За всхлипы дельфинов в лагунах, за чеховских пьес прямоту,

За всё, что сказать не смогу, но… губами схвачу на лету.

Я пью за терпение свыше под куполом цирка церквей,

За ливень по глиняной крыше, за дом, от дороги правей.

За чёрную с белым волною нагрянувшую в брызгах блажь,

За слово, которым волную, за должное, что мне воздашь,

Когда, осушив горло влагой, покинет хрусталь лёгкий брют.

Я пью там, где тень бедолагой, отбросил предательски Брут;

Где песнь стрекозы обречённой прекрасней трудов муравья!

Я пью, там где поп и учёный, небесных отцов сыновья —

Развесили простынь льняную для смотра вживую картин.

Под смех, кровью вен разлиную земной, от любви карантин!

Я пью, уместив дождик мелкий в бокал, за иное, за вас, Участники сумрачной сделки, постигшие… в тысячный раз!

19 июля 2022 года

Светающий Трёхпрудный пуст…

 
«Чудный дом, наш дивный дом в Трёхпрудном,
Превратившийся теперь в стихи».
Марина Цветаева
 

Светающий Трёхпрудный пуст —

Замызган дочиста!

Смертельно мало наших, пусть,

Состарив отчества,

Прощальный век, устал, затих,

Со всем покончено.

Застиг рассвет врасплох, за стих —

Вся кровь, как «Отче наш…»,

С багровых губ – листва и сон,

И свет доносятся.

Покой со смертью в унисон,

Молва-доносчица

За ней, за мною по пятам,

Нам судьбы поданы

Иль участи? Я всё отдам,

Я неба подданный!

Я залпом вкрикну строки в вас —

Уравновешенных —

Всё больше в жизни, напоказ

Дни кровью взвешены!

Светающий Трёхпрудный пуст

И много снегу, да…

Приснился мне рябины куст,

Краснее некуда!

2010—2017 гг.

Письмо, которого не будет

«…горькая гибель Цветаевой, возвращение на гибель – верю – была не ошибкой измученной, втянутой в ошибку женщины, а выбором поэта. Она унесла свою слепую правду о России в вымышленную страну, в невымышленную петлю, но правдой не поступилась».

Владимир Вейдле

«Я и в предсмертной икоте останусь

поэтом».

Марина Цветаева

 
Ты должен знать,
Как в час последний,
Я стул и жизнь свою в передней
Взяла… И в сени отнесла…
 
 
Дрожь. Сумрак. Чиркаю три спички.
Слова рифмую по привычке:
«Сень – Сени – Осень – Осенить…».
…Ужасно хочется заныть,
 
 
Завыть! Но я кидаю взор
Как бы на весь земной позор,
Что в петлю – русского поэта
Суёт! В последний полдень лета.
 
 
Сижу, не видя ничего…
И вдруг я вспомнила его —
 
 
Тот давний день…
Я – на ростановском «Орлёнке»,
Стреляюсь и… Осечка. Громкий
Был щёлк курка… Письмо хотела
 
 
Ей в машущую руку на бегу…
Там – осеклась. Здесь – не смогу…
 
 
Зрю о т р е ш е н и е —
Любимое моё
До обмиранья сердца слово!
 
 
В нём – распадение того,
Что уж не вместе и не нужно..
 
 
В нём замшевое «ш» наушно
Звучит. Не слыша никого.
 
 
В нём: шелест уж истлевших риз,
Шуршанье ног босых о плиты,
Лавины шум, сошедший вниз,
В нём – шёпот лёгкий пышной свиты.
 
 
Ты должен знать,
Что в час кромешный
Я о т р е ш а ю с ь от себя,
Не отрекаясь! Всех? – Конечно,
Убьют. Враги. Друзья. Любя.
 
 
Ну вот и слёзы, так некстати,
Льёт жалость
Из предсмертных глаз.
Там, в небе, справа на кровати,
Наверно, высплюсь. В этот раз.
 
 
Ты должен знать:
Чирк! Спичка,
Гасни! – заслушав вусмерть соловья,
Ты выжил? – Знать,
Готовься к казни!
Крюк – от людей. Петля – твоя.
 
 
Гляди, поэт,
Идущий мной,
Гляди! Повышенный за мной,
Поэт: как гибнет —
Лучшее, что есть!
Как вешают любовь и честь!
 
 
Висят в петле. Висят во мгле.
Кто ж остаётся на земле?
 
 
Всё. Ухожу. Прощай и помни —
Поэт уходит на века.
Врыдай в них! —
…как свозили дровни
Поэтов, сдёрнутых с крюка
 

Мандельштаму

«Сохрани мою речь навсегда…»

Настала торжественность: памяти, взгляда и голоса обнажена —

Темна беззащитная стать, как в чернила макнули.

И длится секунда, как падая, слышит расстрелянных стоны княжна,

И царствует ночь только в пору цветущих магнолий!

Сухими напейся слезами из Чистых прудов!

Мне стих Тридцать первого года – прожить бы вручную.

И пляшет духанщиком день, все чаинки продав,

И речь окунают в ангарскую прорубь ночную.

Хватающих воздух губами, зашедшихся кашлем, блаженных найди —

Ходячие тени, свершившихся лет доходяги —

В осеннюю блажь погружённые строки, у коих вся смерть впереди,

Хватили из мёрзлой бадьи веселящейся браги!

И грянулась оземь давно ненавистная весть:

Что нет таких горл на земле, чтобы выпростать свары

Ночных камнепадов, и тихо при этом учесть,

Ночных «воронков» ужасающе-тихие фары…

Свой голос остывшей буржуйки отставший запишет поэт, наготу.

И бледные тени трамваев, злой дребезг вбирая,

В моём, до костей обнажённом, в сиротском, в таком же московском году

Исчезнут под натиском солнца, в разгаре раздрая.

9.09.2020 года

***

Я для плахи стихи напишу,

для посмертного вскрика над койкой,

На которой застыли лучи полуночной звезды.

Я под бьющимся сердцем ношу неумолчный какой-то

Голос, будто распаханный стон вековой борозды.

Постаревшее имя потерь

напишу вдаль, в дороге с котомкой.

Только ты мне поверь, только ты и остался, осталась одна у меня!

Пусть почудится что-то о жизни последним потомкам: Тихий пепел костров, да задумчивый взгляд

на остывшее пламя огня…

Я с опаской стихи напишу —

как босой по камням под полуденным зноем.

Где блаженная течь ренессанса с избытком страстей!?

Я лишь тень воскрешу венценосных веков, о которых мы знаем

Только след, неподвластный сознанию свет скоростей.

Постучись в эту дверь,

об дубовые в кровь разбивая ладони!

Днём с огнём утверждаясь как тесен мир комнаты той, Где вода, проржавев, бьёт по капле в висок и латуни

Так хватает для сорванных кранов из жизни пустой.

Я такие слова напишу – что услышишь: как звёзды горят и как высятся скалы, И литавры прибоя, и жаренный визг городов; В них: встревавшие в шторм кораблей броненосные скулы

И вспорхнувшая ветреность птиц москворецких садов!

Мне бы только успеть:

распалить и расставить покой беспробудный

И готов написать: «жизнь превыше всего». Ввысь влекут Мандельштама заплечные, млечные будни. Я слагаю стихи из потупленных взоров его…

2020