Текст книги "Продержаться до конца ноября"

Вальдемар Вебер
Продержаться до конца ноября. Стихи разных лет

I
Там в глубинe России

«Там, в глубине России…»

 
Там, в глубине России,
мы не ждали известий.
Прикладывали ухо
к рельсам железной дороги,
к стенам разрушенных монастырей
и слушали, слушали…
 

2001

«Старое фото в семейном альбоме…»

 
Старое фото в семейном альбоме.
В группе детей улыбаюсь вместе со всеми.
Никому, кроме меня,
не видны за улыбкой
та тревога, тот страх,
та жажда успеха…
За нею вся жизнь —
все, что было и будет.
Каждый из нас знает,
чего стоит его улыбка
на групповом портрете.
 

1986

Улицы детства

 
Все тот же пух тополиный
летает-витает на улицах детства…
И стрижи, и вороны, и старый забор,
бесконечно кривой и длинный,
и этот немыслимо дальний простор —
все отдано мне в наследство.
Пробираться путем окольным
и не ведать, что это сон,
под разрушенной колокольни
малиновый звон-стон…
Вечно длящийся миг,
породнивший
грезу бдения
с былью сна,
годы и дали скрепивший,
как ласточкина слюна.
 

1995

«Помню в раннем детстве свою завороженность…»

 
Помню в раннем детстве свою завороженность
быстрым движением весенних ручьев,
а по вечерам – их неподвижностью, когда, замерзая,
они останавливались, словно по чьему-то мановенью.
Соседка тетя Настя поясняла: тот, кому они повинуются,
тоже хочет кое-когда поспать.
 

2003

Изгнанники

 
И добрая крыша чужбины
не спасала от ливней
собственных слез.
 

2002

«Мне восемь лет…»

 
Мне восемь лет.
Я лежу в траве и смотрю в небо.
Густая крона с прогалинами
кажется сетью,
закинутой в голубое море,
где живут
все будущие прекрасные мгновения,
и выловить их
ещё предстоит.
 

1985

«Лежа на просеке посреди земляники…»

 
Лежа на просеке посреди земляники,
я, отрок, слушаю на закате кукушку,
считаю годы, загадываю судьбу.
И каждый раз кукушка говорит по-разному.
Уже не верю ее предсказаниям,
но впервые думаю о том,
как живется там,
где не будет
ни просеки, ни земляники.
 

2003

«Подорожник, волшебник…»

Карлу Любомирскому

 
Подорожник, волшебник,
мы прикладывали его, пыльный,
к первым ссадинам и ушибам…
Всю жизнь потом лечим раны свои
подорожником детства.
 

1997

Ледоход

 
Льдины рвутся вперед.
Рычат, расталкивают друг друга.
«Учись у них жить», —
говорит мне, пацану,
капитан спасательной службы.
Помню тишину, наступавшую
после ледохода.
 

2002

«Школьные дневники с плохими отметками…»

 
Школьные дневники с плохими отметками
я зарывал в снег,
не хотел огорчать родителей.
Но весной они оттаивали
и ручьи приносили их к порогу дома…
На страницы
со смазанными буквами и цифрами
отец смотрел грустно, задумчиво —
как на древние письмена.
 

1993

«О, оркестры моего детства…»

 
О, оркестры моего детства!
Духовые, передовые,
марширующие, мобилизующие…
Всех заметнее трубачи,
краснорожие усачи,
работяги, не ловкачи,
все серьёзные, даже грозные…
Поиграют, поиграют,
а потом плюются, плюются,
слюну выбивают из мундштуков.
 

1992

«Свобода…»

 
Свобода —
это классная руководительница,
уводившая нас вместо урока
в весенний парк,
это узловатые пальцы школьного сторожа,
отпиравшие нам ворота.
 

2001

«Карты мест…»

 
Карты мест,
которых больше не существует,
у которых другие названья,
другие наречья,
и память о прошлом не дорога…
Каждое место – таинственный знак,
все таинственней с каждым часом…
Для кого?
 

1991

«Всюду, куда ни пойдёшь…»

 
Всюду, куда ни пойдёшь,
слышишь скрип этих ржавых
незапертых старых ворот,
и всегда где-то рядом…
Ты их ищешь давно.
Ты их ищешь вечно.
Ты их хочешь еще найти…
 

1992

«Черный ворон приехал…»

 
Черный ворон приехал,
шептались ночью мои родители,
когда забирали соседа…
Я лежал в темноте
и не мог понять,
почему приехал,
а не прилетел.
Наверное, это ворон,
разучившийся летать…
Нарушая запрет,
я пробирался к окну,
вставал на цыпочки,
глядел и глядел
в ночную воронью тьму.
 

1995

Военная подготовка

 
У нашего военрука не было правой руки.
Он почти не рассказывал нам о войне
и совсем ничего
о руке.
Вспоминал,
как пахнет земля и небо
в перерыве между боями,
о стуже, о страхе,
о сибирячке-связистке,
и как однажды в окопе
ему захотелось ее пощупать
в самый разгар артобстрела.
Прямо так и сказал
нам, пацанам,
доверительно,
как мужчина мужчинам.
 

2008

«Когда мы играли в войну…»

 
Когда мы играли в войну,
мне приходилось мириться с тем,
что я вечный Гитлер.
Семе Грановскому
отводилась роль тыловика-снабженца,
в паузах он приносил из дома
блинчики с чесноком,
что так неподражаемо пекла его мать,
иначе Сему не принимали.
А нам так хотелось
брать Берлин и Потсдам!
Он был мой одногодка,
но опытней и мудрей,
и уже знал,
что ради общего дела
нужно жертвовать личным.
И в конце ему позволялось
вместе со всеми кричать «ура».
 

2010

«После войны…»

 
После войны
в нашем классе
у меня одного
был отец,
за что остальными,
случалось,
я был беспощадно бит.
До сих пор не забыл
вкуса крови во рту,
и кто бил и куда.
Ничего не забыл,
но знаю:
им куда тяжелей
помнить об этом.
 

2008

Отчий дом

 
Ни один дом не стал родным кровом. Даже тот, где вырос.
Побывал в нем через много лет, но не ощутил волшебства,
исходящего от стен, не почувствовал сокровенной связи,
о которой пишут другие. Об остальных пристанищах,
где жил, где любил, и говорить не стоит,
забывал о них, затворив за собою дверь.
А бабушка только и вспоминала,
как споткнулась о порог,
когда ее изгоняли.
 

2001

Кладбище немцев-колонистов

 
Разбитые камни надгробий
строительный мусор
стерлись надписи имена
заплутались ведшие к ним тропинки
могилы
похороненные
еще раз
звездами
ливнями
ветром
 

Судак, село Уютное, 1976

«Шахтерский поселок…»

 
Шахтерский поселок.
Ни травы, ни деревьев.
Небеса из угольной пыли.
Зову призраки сородичей,
вольных стрелков,
загнанных в штольни и копи…
Лишь дядя Яков,
Орфей,
возвратился,
пусть безголосым,
зато нe один,
с Эвридикой,
с Катей,
нормировщицей
второго проходческого участка.
 

Копeйск, 1976

Могилы отцов

 
Целое поколение,
выросшее без могил предков.
Иное жизнеощущение.
Парящая отстраненность.
Всплески памяти
при взгляде на облака,
летящие к мёртвым.
 

1991

«Перелетная птица, не нужная…»

 
Перелетная птица, не нужная
ни одной из родин…
Сколько сил еще хватит
продержаться
не приземляясь…
 

2002

«Казахстан. Начало 90-х…»

 
Казахстан. Начало 90-х. Бывшее село под Павлодаром.
Перед одним из домов сидит казах на скамейке, курит.
В целом селе один-одинешенек.
Говорю: немцы «ау», русские «фьють»,
как жить дальше будешь?
Глаза еще больше сузил, запел:
степь баальшой-баальшой,
ветер дует, песок летает, трава растет,
челавэк приходит, челавэк уходит, трава растет…
Сидим, молчим,
слушаем, как хлопают двери пустых домов.
 

2005

«Лишь с возрастом…»

 
Лишь с возрастом
мудрость приходит
нe прeкословить рeкe,
нe прeпятствовать птичьму пeнью.
Нeужто и я
достиг ee наконeц?
 

2013

«День за днем…»

 
День за днем
жить в ожидании
конца света
в надежде,
что пронесет…
Каждое утро
как чудо.
 

2013

«В снегу на дороге…»

 
В снегу на дороге
свистит день и ночь на ветру
потерянный ключ от детства.
Ищу, найти не могу,
а он свистит отовсюду.
 

2001

У трех дорог

 
Какое счастье,
что не мы выбираем.
А то бы казнились потом всю жизнь.
А так лишь тоска
по неизбранным тропам.
 

2009

Тётя Мария

 
Решётка морщин на лице.
Отпечаток восьми одиночек.
 

1965

«Чувство родины…»

А. Шмидту

 
Чувство родины,
которая все-таки есть —
бесконечно длинная пуповина,
тянущаяся за тобой всю жизнь
на пути
из ниоткуда в никуда,
из где нельзя быть
в куда нельзя прибыть,
по грязной дороге
с пожелтевшими фото в дорожной суме…
Сидя на обочине,
порой вынимать их,
гадать
по глазам, по губам
о смысле пережитого.
 

2013

«Мы спим на постельном белье…»

Т. С.

 
Мы спим на постельном белье,
доставшемся нам в наследство,
на котором, как знать,
зачаты и мы, и родители наши.
Мы его не храним в комоде
как реликвию или как память,
иль для гостей – на торжественный случай.
Готический шрифт,
завитки монограмм,
листья, стебли, усы, узоры…
Простыни цвета поруки.
Кто знает, куда расползлись,
разбрелись, разбежались
эти побеги…
Ветер гудит за окном,
семена разносит
по пространствам несбывшегося,
где им, непорочным,
вовек уже не прорасти…
 

2012

II
Цвет первой любви

Большая перемена в марте

Саше Полковниковой

 
У снега в сиянии полдня
цвет твоих щек.
Как не хочется
в класс на урок!
Проталин черные полосы.
Шумные голоса.
У солнца
твои волосы.
У неба
твои глаза.
И ты сама такая любимая,
такая необъяснимая,
такая невыносимая…
Взять
и снежком в тебя запулить,
чтобы знала, как мучить,
как не любить…
Уже и звонок на урок прозвонил
и сторож скребет крыльцо.
Пригоршнями снега с его перил
Стужу пылающее лицо.
 

1960

«Я хотел бы быть…»

 
Я хотел бы быть
всем на свете:
cолнцем, тенью твоей,
тополем под твоим окном,
птицей, которая тебя будит,
майским жуком у тебя в волосах,
твоим лeтним платьем,
ветром, его поднимающим,
подсолнухом,
из которого ты выковыриваешь семечки,
семечком…
 

1960

«Цвет первой любви…»

 
Цвет первой любви,
погибающий от заморозков,
не становящийся плодом.
Набросок иной судьбы,
невоплощенный замысел,
нетленный, как ангел.
 

2001

Утро

 
Лишь с твоим появлением в классе
солнце встает.
У твоей кожи цвет утренней свежести,
а у глаз запах сирени.
Бескрайний ландшафт,
просека с пасущейся ланью,
у которой твоя шея.
На лугу у реки
собираются люди
на пикник иль семейный праздник.
Я не зван,
но мне слышится смех,
звон бокалов, музыка патефона…
Летают слов твоих птицы,
и у них тоже синие
меня не видящие глаза.
 

1960

«Моя любовь…»

 
Моя любовь —
тайна.
Холю ее, как цветок,
защищаю от твоей
стужи.
 

1960

«Пережить эту зиму…»

 
Пережить эту зиму!
На дне твоих глаз
одна за другой
замерзают золотые рыбки.
Когда не останется ни одной,
умрет моя боль…
И я стану ждать ледохода.
 

1960

«Когда с другими ты проходишь мимо…»

 
Когда с другими ты проходишь мимо,
в обнимку или под руку, весь свет
глядит тебе, мне кажется, вослед
в недоуменьи невообразимом,
как если б обнаружил орхидею
в компании порея иль репея.
 

1961

«Мне было шестнадцать…»

 
Мне было шестнадцать.
Я дарил ей розы,
но она предпочитала
фиалки засосов,
что оставлял ей на шее
наш учитель рисования.
 

2001

Письмо

 
Помнишь парк у реки над обрывом
за руиной церковной стены,
весь разбуженный бурным порывом
до безумия ранней весны…
 
 
Колесом по земле солнце катится,
обдавая волнами тепла.
Без пальтишка, в одном легком платице
между луж подсыхавших ты шла.
 
 
Ах, как стать не терпелось взрослее,
головою тряхнуть, как листвой,
и тебя по цветущей алее
увести навсегда за собой.
 
 
Посулила весна и забыла.
Миг всего лишь назад это было.
Эти вязы и клены и небо над ними,
и на каждом облаке
твое имя.
 

1962

Воспоминание

 
Пульс леса,
родник,
громче птиц,
громче листьев,
громче нашего с ней дыханья…
О, как я ревновал
к лапам папоротника,
прикасавшегося к её икрам.
 

1980

«Ухает филин в сердце моем…»

 
Ухает филин в сердце моем.
Где ты, жива ли?
Все сроки давно миновали…
Заглохли тропинки,
ведшие в даль к тебе,
спилены клены в парке.
Я стою средь хвоща и крапивы…
Но во мне еще живы
цветы небывших свиданий,
а плоды шиповника на оградах
отражаются каплями крови
в озерах росинок
на остриях шипов.
 

2001

III
Продержаться до конца ноября

«Выбирать…»

К.С. Фараю

 
Выбирать
между землею и небом,
между матерью и отцом,
между душою и сердцем,
ощущать чувство вины
уже за то,
что приходится делать выбор…
О как мне понятно отчаянье
Вечного Дезертира,
презревшего пафос праведной брани,
разорвавшeго цeпи
кровавых обeтов
и криводушных посулов,
бросающего ружье в болото,
где оно не достанется
никому!
 

2013

Ночью

 
Тяжелый грузовик проезжает мимо окна.
Дрожат
оконные стекла,
голос на пластинке,
моя чашка,
мое сердце.
 

1992

«Совесть солдата чиста…»

 
Совесть солдата чиста.
Присяга – священный родник,
в котором он время от времени
ее омывает, словно
лезвие штык-ножа.
 

2004

«Ничего не надо слишком…»

 
Ничего не надо слишком,
ни света, ни темноты,
еще более немоты…
Слышишь,
как ночи дышат,
перегруженные, как мосты.
 

1970

«Мой Бог не требует жертв…»

 
Мой Бог не требует жертв.
Ваш требует,
с ним и разбирайтесь,
режьте своих баранов,
омывайтесь их кровью!
 

2010

«Негрустных воспоминаний не бывает…»

 
Негрустных воспоминаний не бывает.
В них всегда свет поздних сумерек и несбывшихся грез,
и дороги петляют, как реки в тумане.
 

2008

«Собственная смерть…»

 
Собственная смерть
не представима.
Еще невозможней
себе представить
собственное бессмертие…
 

2008

Поселок заслуженных большевиков

 
Потомки их жертв
гуляют среди них без опаски,
как овцы среди каменных львов.
 

2006

«Состояние счастья…»

 
Состояние счастья —
путешествие по кромке пропасти.
Счастливым с печальными глазами
ведомо это.
 

2012

«Учиться у рыбака…»

В. Санчуку

 
Учиться у рыбака
постижению бездны,
постепенно примиряясь
с поблескованьем блесны,
с посверкиваньем ножа,
с выражением лица рыбака,
когда он привычным движением
вспарывает внутренности
царице глубины,
в один миг превращая ее
в безголовую тушку.
 

2001

«Неизбежность…»

 
Неизбежность,
запечатленная на лицах других,
уходящих во тьму,
в непроглядные переулки.
Своего мне не видно.
 

2008

«Перед моим домом сливаются две реки…»

 
Перед моим домом сливаются две реки.
Каждый раз, когда смотрю из окна,
переживаю момент их слияния.
Все вдруг замирает,
словно в каком-то вселенском сомнении…
Но вот крыло ласточки чиркает о волну,
и движение возобновляется.
 

2003

«Ничто не проходит так быстро…»

 
Ничто не проходит так быстро,
как чужое несчастье.
 

2000

«О кричавшие громче всех…»

 
О кричавшие громче всех,
вопрошавшие небо!
Попрятались?
Страшно?
 

2004

«Ребенок, строящий на морском берегу…»

 
Ребенок, строящий на морском берегу
песчаный замок с оградами-крепостями,
возводит «твердыни», ставящие предел
бескрайности, бесконечности…
Завтра, придя сюда, увижу лишь гладкий пляж.
Не будет ни этого утра, ни этих волн,
ни ребенка, ни его красивой увядающей мамы.
Будет другое утро, другие волны.
 

2003

«Последняя роза…»

Г. Погожeвой

 
Последняя роза,
продержавшаяся
до конца ноября…
О этот последний запах
в холодеющем воздухе
у ворот в непостижимое.
 

2012

«Время жизни…»

 
Время жизни,
незамечаемое, беззвучное,
как поседение.
Длится не дольше
перевода взгляда
с одной ладони на другую.
 

2012

«Мы попали на поле мака…»

 
Мы попали на поле мака,
кричали цикады,
взбирались наверх
по солнечному лучу.
Коса лежала в траве,
отдыхала перед новой работой,
кровью мака лоснилась
кривая сталь.
 

2005

Кубок

 
В таллиннской мастерской моего приятеля, скульптора,
на специально изваянной колонне-цоколе стоял
оправленный в бронзу человеческий череп.
По будням его приспосабливали как фонарь,
во время пиров использовали как кубок для вина.
Мой широкоскулый друг уверял гостей:
«Это череп тевтонского рыцаря, что подтверждается
его ярко выраженным долихоцефальным строением».
«Вот и все, что осталось от славы тевтонов, —
восклицал он, не в силах обуздать хихикающей
интонации, – мог ли мечтать мой чухонский предок,
что однажды череп его господина его потомок
наполнит настоящим рейнским вином…».
Кубок переходил из рук в руки, от уст к устам,
безмолвен и терпелив.
 

2005

Сенокос

 
Косою острою задет,
бежит по полю коростель.
Кровинок быстрая капель
его неровный метит след.
 
 
Еще беды не сознает
он до конца, еще вперед
сквозь боль глаза его глядят,
а вороны уже летят…
 
 
Как будто им дано узнать
про все на свете раньше Бога!
Ему до стога дохромать
осталось, Боже, так немного…
 

2004

«Я сидел в читальном зале…»

Лене Железной

 
Я сидел в читальном зале
и ждал, когда выдадут книги.
От нечего делать глазел
на книжные полки, на люстру,
на красивую библиотекаршу.
К ней как раз в это время
зашел молодой человек,
и она, негромко смеясь,
что-то шептала ему на ухо.
Мне было нечего делать,
я просто глядел на них,
на книжные полки, на люстру
и ни о чем не думал.
Всего один раз
она бросила взгляд на меня
и наши глаза повстречались,
чему я, клянусь, совсем не придал значенья.
Лишь возвращаясь домой, подумал:
нет ничего грустнее
счастливого смеха —
не для тебя.
 

2005

«Поражения…»

 
Поражения
останавливают
победное шествие суеты,
заставляют присесть у огня.
 

2005

«Охотничий рог на стене…»

 
Охотничий рог на стене,
никогда не дудевший,
никогда не звавший убивать.
Жизнь, прошедшая понапрасну.
 

2004

«Что мы знаем о горе дрозда…»

 
Что мы знаем о горе дрозда,
оплакивающего дроздиху,
которой наш кот перегрыз горло,
что о счастье кота,
возложившего к нашим ногам добычу
и ждущего нашего восхищенья…
 

2008

«Мы смертные дети бессмертной жизни…»

 
Мы смертные дети бессмертной жизни,
и она, точно зверь, забывает о нас
с каждым новым пометом.
 

2012

«Собственно, ты безразличен…»

 
Собственно, ты безразличен
даже своей могиле.
Посмертная слава есть только
у облаков.
 

2013

«У смерти перед жизнью…»

 
У смерти перед жизнью
преимущество:
не нужно более ждать
никакой беды.
 

2013

«В конце концов…»

 
В конце концов
с человеком
остается один язык.
Даже кровь предает,
до капли уходит в землю.
Язык умирает последним.
 

2005

«Откуда у них эта уверенность…»

 
Откуда у них эта уверенность,
что вот теперь наконец-то
идут верной дорогой.
Ведь каждый раз забредали
чёрт знает куда…
 

2009

«Последнее яблоко…»

 
Последнее яблоко,
не снятое,
забытое,
слишком высоко забралось,
переоценило себя.
Не досуг лезть за ним,
пусть скворушки поклюют.
 

2010

«Вокзал. Перрон. Чемоданы…»

 
Вокзал. Перрон. Чемоданы.
Толстая проводница.
Наше прощанье.
Там, за пространством фото,
ночь, темнота, бездна…
А здесь светлый день,
твое летнее платье,
завиток у виска,
любовью у вечности
отвоеванное мгновенье…
 

2010

«День, каких много…»

 
День, каких много,
не задерживающийся в памяти,
безразличный ко всему,
что до и после,
вдруг останавливается, медлит,
словно задумывается о своем предназначении…
Вот расширил зрачки,
и маковый свет разливается по его лицу
и светит сквозь сумрак
до самой ночи.
 

2010

«Сижу на краю заката…»

 
Сижу на краю заката,
греюсь у его огня.
Он скоро погаснет,
и нет никакой возможности
подбросить даже хвороста.
 

2009

«Жизнь прошумела, как дождь…»

 
Жизнь прошумела, как дождь. Сегодня на рассвете
после бессонной ночи
одинокая звезда показалась последней каплей,
что вот-вот упадет.
 

2012

«Дремота деревянного городка…»

 
Дремота деревянного городка.
Отсчет времени – от пожара до пожара.
 

1967

«Рожая детей…»

Т. С.

 
Рожая детей,
мним себя ближе к Богу.
Детский лик проступает на фоне пейзажа
проявленным снимком
мгновения нашей любви…
Оболочка. За ней
течение вен, необозримые их скитанья.
Никогда не узнаем, куда они утекают,
как превращаются в птиц,
как обретают крылья…
 

1980

«По утрам твоя голова…»

Т. С.

 
По утрам твоя голова
поднимается, как солнце,
освобожденное из плена
моей руки.
К ночи,
вкусив свободы,
вновь закатывается
мне под мышку
 

1982

Heilige Nacht

 
Озябшие звезды стучатся в окна
с мольбою впустить их в дом.
 

1989

«Cорок пять лет назад…»

Т. С.

 
Cорок пять лет назад
впервые услышал твой голос.
До сих пор он такой же, как прежде,
нисколечко не постарел.
В целом мире один он не постарел.
 

2007

«Бабочка в гитаре на стене…»

 
Бабочка в гитаре на стене
хочет наружу,
бьется о струны.
Отчаявшись, засыпает.
Плен продлевает ей жизнь —
давно бы сгорела
в пламени
моей лампы.
 

2006

«Бессмысленно вопрошать…»

 
Бессмысленно вопрошать
музеи и галереи,
их породила та же суетность.
У края бездны
смотришь в безмолвную даль,
силишься заглянуть
дальше нее,
видишь
одну только землю,
бесконечную землю,
оползни круч,
оголившие гнезда стрижей.
 

2005

«Имен певчих птиц…»

 
Имен певчих птиц,
верных моему саду,
я не знаю.
Да и к чему,
коли умею
различать их по голосам.
 

2001

Рождение

 
Из тайны небытия
извлекаются избранные —
кому в награду,
кому в наказание.
 

2009

«Говорят…»

 
Говорят,
неподметенные дорожки сада
означают, что ты не хочешь,
чтобы к тебе приходили в гости.
Некоторые и не догадываются
о причине своего одиночества.
 

2001

«Снежная даль без следов человека…»

 
Снежная даль без следов человека.
Лишь они придают ей смысл,
как буквы – бумаге.
Протопчи тропинку к моему порогу.
 

2001

«Писать…»

 
Писать,
чтобы познать себя.
 
 
Каждый день – штрих
к собственному портрету.
 
 
Во что бы то ни стало
стать на себя похожим.
 

2004

«Тонкий ледок расстояния…»

 
Тонкий ледок расстояния
между двумя берегами:
несказа́нностью
и неска́занностью.
В первом случае —
немота перед лицом красоты,
во втором —
страх перед пошлостью слова.
 

2004

Совет

 
Психотерапевт посоветовал:
заглядывай в радостные лица,
воруй чужие улыбки, чужое счастье.
На утро похмелье,
как от сивухи.
 

2005

«Жизнь – поезд…»

 
Жизнь – поезд.
В окно купе
залетают души умерших,
беседы заводят
о смысле пути.
О цели ни слова.
Она известна.
 

2004

«И камни крошатся…»

 
И камни крошатся.
Шипы цветения
врастают им в сердце.
 

2004

«Тиканье секундной стрелки…»

 
Тиканье секундной стрелки
на моем запястье
слышнее ударов пульса.
Неравный брак
богини
со смертным.
 

2006

«Слоновая кожа…»

 
Слоновая кожа
стволов.
Газелья кожа
почек.
 

2005

На фотовыставке

 
Обнаженные женщины
с умными печальными глазами,
устремленными лишь на тебя…
Горчащий мёд иллюзии,
не требующей воплощения.
 

2007

«Все, что течет, поспешает…»

 
Все, что течет, поспешает,
оставляет прошедшему
остановившиеся
мгновения…
 

2010

«В маленьких провинциальных городках…»

 
В маленьких провинциальных городках среди
покосившихся домов и кривых заборов
спасительно то, что сразу за ними начинается
пространство, состоящее из сплошного неба, и чувство
прекрасного вновь обретает равновесие.
 

Струнино, 2005

На кладбище

 
Ах, сколько здесь бабочек!
Этому мальчику с трикотажным сачком
непонятно, почему его бабушка с дедушкой
так долго стоят с печальными лицами
над этой серой плитой
и почему здесь нельзя бегать,
смяться и громко разговаривать.
Зачем же тогда он взял с собою сачок…
Погнаться б сeйчас
вон за той голубянкой,
как раз ее не хватает
в его коллекции.
 

2005