Текст книги "Вечнозеленое поле жизни"

Любопытно, как я ощутил себя полноправным членом основного состава. Не по игре – голы я давно забивал, – а по признанию «ветеранов». Раньше организованного питания на выезде не было. На сборах нам давали суточные: три рубля пятнадцать копеек – и крутись, как хочешь. Можешь добавлять свои деньги и питаться шикарно, а можешь голодным ходить. Мы, молодые, – Соколов, Ковалев и я, – завтракали и обедали в столовой. Кашки возьмем, сметаны, в обед брали суп, салат – что есть. А «богачи» из основы ходили в ресторан. В Баку, например, приезжаем – они люля-кебаб идут поесть, осетину жаренную. В Тбилиси – шашлык, рыбу заливную. И вдруг мне говорят:

– Молодой, пойдешь с нами обедать.

Я из скромности отказываюсь, хотя и приятно. Говорю, не заслужил еще такого уважения. А в полузащите играл Женя Лядин, по кличке «Профессор», впоследствии заслуженный тренер СССР, дважды приводивший юношескую сборную к победе в турнире УЕФА в конце шестидесятых. Он мне и заявляет:

– Заслужил, не заслужил, а обедать пойдешь. Ты забиваешь мячи, а нам с выигрыша больше платят. Значит, ты стал приносить деньги в копилку, в дом. Поэтому твои калории наше общее достояние. Ты затрачиваешь энергии четыре-пять тысяч калорий за матч. А в столовой питаешься на три тысячи. Так что мы будем следить за твоей нормой.

Помню, первый раз пришли, у меня чуть пузо не лопнуло. Они заказали заливное, затем солянку мясную, затем шашлык из осетрины на вертеле. Еще кофе и мороженное. Я так вообще никогда не ел. Со сбора, в зависимости от посещаемости, мы получали до тысячи рублей, а в Тбилиси, Ереване, стадионы всегда были полные. Счет за эти «калории» честно делился на всех. Иногда, бывало, после победы они коньячку с собой тайком возьмут, шампанского. Я-то не пил, но с меня все равно вычитали мою долю за спиртное. Потом пивка попьют, а мне, как ребенку, – ситро.

Вообще по вышеназванным причинам спиртным особо не злоупотребляли. Но после побед могли себе позволить тайком от интеллигентного Аркадьева. Его вежливая ирония продирала почище любого крика.

Однажды сидели в привокзальном ресторане в Минске. А для конспирации сказали официанткам:

– Девочки, принесите водки в бутылках из-под «Боржоми». И вдруг заходит Аркадьев, садится, смотрит меню. А мы делаем вид, что утоляем жажду, потягиваем «Боржоми», как воду, в прихлебочку. Потом, только он отвернется, скорей набивать себе рот – закусывать. Две бутылки «Боржоми» на шесть человек. К Борису Андреевичу подходит официантка, и он ей совершенно искренне заказывает «Боржоми». А ему отвечают, что нет в продаже. Тогда он говорит нам:

– Ребят, пить очень хочется, налейте стаканчик, а то у них кончилось.

Мы не успели опомниться, как он ахнул полстакана. Хорошо, культурный человек – не стал полный наливать. И когда глаза перестали бешено вращаться, участливо так спрашивает:

– А почему же вы не закусываете?

Ну все, думаем. Километров пятнадцать нам на завтра обеспечено.

Футболисты в плане отдыха и веселья похожи на крестьян. Те играли свадьбы и устраивали общие застолья после Покрова, как урожай соберут, и у нас серьезные мероприятия намечались после окончания сезона. Двадцать второго декабря пятьдесят пятого года мы поженились с Зоей. Еще раз повторюсь, что мне несказанно повезло. Она сначала была прекрасным другом, потом прекрасной женой, затем стала прекрасной матерью. А сейчас отличная бабка, внуки ее больше всех любят.

Про ее качества хозяйки я и не говорю. Лет десять назад у нас был совместный проект с режиссером Алексеем Габриловичем. Коротенькие развлекательные телесюжеты под общим названием «На кухне у Бубукина». Ветераны за чашкой чая вспоминали казусы и просто веселые истории из своего футбольного прошлого. Планировалось, что показывать их будут по пять минут в «Футбольном обозрении». Несколько передач вышло, а затем, к несчастью, Алексей умер. В мою обязанность, кроме непосредственно предоставления кухни, входило приглашение гостей. И как по заказу: договариваюсь с Тарасовым или с Никитой Симоняном, а они меня в первую очередь спрашивают:

– Зоина фирменная рыба под маринадом будет?

И только потом, между делом, интересуются, о чем пойдет речь.

Когда меня призвали в ВВС, мы два года не виделись, пока Павлушка Мякишев, заводской друг, не сказал мне, что встретил ее и она очень мной интересовалась. Назначил свидание, и вот с той встречи зимой пятьдесят четвертого года мы уже не расставались. А через год, перед поездкой в Канаду, я ей довольно оригинально сделал предложение.

– Зоя! Больше всего в жизни я люблю тебя и футбол! Без вас я жить не могу. Если ты не будешь говорить «опять этот футбол», «опять ты уезжаешь», тогда я делаю предложение.

Она согласилась:

– Не буду.

Деньжат я подкопил на книжке, чтоб от семьи не отрывать пять тысяч. У нее в комнатах на Войковской устроили свадьбу человек на шестьдесят-семьдесят. Пригласили всю команду, с женами, у кого были. Разумовский с супругой Людмилой Алексеевной пришли. И тут уж водку в бутылки из-под «Боржоми» не переливали. По тропинке от троллейбуса к дому гуськом двигалась целая демонстрация. На улице незнакомым людям соседи сразу говорили: «К Бубукину на свадьбу это туда». А холодно было. Помню, много холодца поставили, так он замерз, как лед. Теща бегом к соседям, печку топить, холодец размораживать…

Команда наша была крепким середняком, однако часто говорили, что у «Локомотива» нет слабых мест. Сказать, что у нас кто-то один решал судьбу матча, убегал в одиночку, забивал сумасшедшие индивидуальные голы нельзя. Все друг друга дополняли. Витя Соколов играл впереди, он занимался только забиванием мячей. У него не было особо поставленного удара, как, например, у Виктора Ворошилова, который хорошо резал, но забивал всем, чем угодно. Потрясающее чутье было. У меня второй результат за всю историю «Локомотива». Я играл хава и поражал ворота, в основном, с дальних ударов. Как Аркадьев говорил: «Валентину надо время отвести ногу, чтобы его гаубица выстрелила».

В пятьдесят пятом году меня отметили уже на союзном уровне, и не кто-нибудь, а «старый знакомый» Михаил Иосифович Якушин. Он тогда тренировал вторую сборную в Новогорске на базе своего московского «Динамо» и в усиление приглашал только троих: армейцев Валю Емышева и Иосифа Бецу и меня.

С ним у меня тоже были прекрасные отношения, хотя его характер, не в пример аркадьевскому, отличался колкостью. Любил он подковырки, и многие обижались. Я же всегда исходил из принципа, что для нормальной работы в любом коллективе, необходимо воспринимать людей такими, какие они есть. Это особенно потом помогло – строить первоначальные отношения с Тарасовым.

Михаил Иосифович лучше всех, кого я знаю, разбирался в чисто игроцких тонкостях. Если Борис Андреевич был богом тактической и функциональной подготовки, то Якушин до мельчайших деталей расписывал плюсы и минусы соперника, вплоть до того, какой подсечкой мяч подрезать, как корпус поставить и какие финты использовать.

Например, в пятьдесят восьмом в Швеции мы смотрели за тренировкой бразильцев. Они на тренировках начали чудить. Нападающий играл в защите, защитник в нападении, Пеле и вовсе в воротах стоял. Но Якушину эти чудачества были до лампочки. Ему достаточно было только скоротечного наблюдения, чтобы по манере определить возможности футболиста и его истинную позицию. Он, даже не зная некоторых игроков, сразу говорил:

– Этот высокий парень будет полузащитником играть, с хорошим дриблингом.

Когда он давал установку, все было предельно точно. У него даже макет поля был не магнитный, как у всех, а на булавочках. Было в этом что-то фатальное. Пришпандорит тебя булавкой к своей стратегической идее, и никуда не денешься.

Позже, в пятьдесят девятом году, мы с ним работали в первой сборной, он тренировал нас всего в одном матче одной восьмой финала Кубка Европы против венгров. На установке он и говорит:

– Будешь играть против Божика. Он превосходит тебя в технике, тактике, опыте…

– Чего ж я играть-то буду, я уже все проиграл!

– Не все. У тебя меха семь тысяч двести, ты его должен затаскать, чтоб его тошнило. Только не бойся его. Когда мячик у нас, смело отрывайся, метров на сорок-пятьдесят.

В том матче меня признали одним из лучших футболистов обеих команд. Не только не дал Божику сыграть, но убежал от него, прошел по левому флангу, отдал пас назад Войнову и Юра забил гол. Как по заказу, потому что Крошич, вратарь, перед матчем в интервью сказал, что очень боится Войнова. Юрка ему и зафигачил, чтобы в следующий раз не боялся.

А колкость Якушина, может, от того и происходила, что не все понимали его чувство юмора. Когда в девяностом на «Динамо» отмечали его восьмидесятилетие, вручили ему почетную грамоту. Михаил Иосифович так радостно и поблагодарил:

– Спасибо большое! Вижу-вижу, Советская власть еще существует!

В пятьдесят шестом я стал мастером спорта. Для меня, между прочим, это была высочайшая заслуга. Дело в том, что в командных видах спорта получить это звание либо очень просто, либо необычайно трудно. По положению, команда должна была занять место в пятерке. Спартаковцы, динамовцы, – игроки клубов лидирующей группы, получали мастера легко в общей куче и особо им не дорожили. Другое дело «Локомотив», который в то время выше шестого места не поднимался. Я набрался смелости и подошел к Аркадьеву:

– Борис Андреевич, я мастер или нет?

– По игре, ты уже два года как мастер спорта.

– Ну а как же получить звание, что, команду менять?

– Не надо ничего менять. Очень просто. Попади в тридцать три лучших игрока Союза и получишь мастера. Команда проигрывает, все у нас встают, а ты продолжай двигаться и бороться. Обязательно попадешь.

Я так и стал действовать, и приятно вспомнить тон прессы, например, после матча с «Торпедо». «Команда согласилась с поражением, только один Бубукин не смирился и забил свой гол престижа». Привожу этот факт, как совершенно реальный пример для молодежи. Даже в командной игре, личное трудолюбие всегда будет оценено по заслугам. Кто не верит, откройте справочники: пятьдесят шестой год. «Локомотив» – десятое место. Бубукин – третий в тридцати трех.

На следующий год, правда, у нас в команде это звание получили все. Мы заняли четвертое место и, кроме того, впервые с тридцать шестого года выиграли кубок. В финале играли со «Спартаком». Излишне говорить, кто был фаворитом в этом матче. Огоньков, Масленкин, Нетто, Татушин, Исаев, Симонян, Сальников, Ильин – вот восемь спартаковцев, выигравших у югославов финал Олимпиады в Мельбурне за год до этого. По существу нам противостояла сборная СССР, не хватало только Яшина, Башашкина, Бориса Кузнецова, Вали Иванова. Именитые технари против добротного середняка. Мы это прекрасно понимали, и, в общем-то, шанс был только один – всем до одного выполнить установку Аркадьева. Парадоксально, но, как подсказывал опыт, в этом случае мы обязательно побеждали.

Аркадьев в напутствие говорил, что наша задача несложная – большим числом защищаться и большим числом атаковать. Наша сила в быстром переходе из атаки в оборону и обратно. Они такие техничные, нацеленные на ворота, что обороняться не любят, привыкли нападать. А не будут успевать отходить в оборону, у нас появится возможность.

И точно, в один из моментов Витя Соколов вместо очевидной передачи ударил в дальний угол ворот. Мяч летел мимо, но я на всякий случай рванул. На первый взгляд ситуация была безнадежная, и державший меня Игорь Нетто махнул рукой. А я у самой штанги все-таки достал уходящий мяч и направил в ворота.

Потом был пенальти в ворота «Спартака», и Витька Ворошилов не забил. Ивакин вытащил. Сейчас он любит вспоминать: «А как я от Клима взял!» У Витьки кличка была «Клим» в честь знаменитого однофамильца. Ему даже письма приходили, болельщики думали, что он внук легендарного героя Ворошилова. «Виктор, вы там встречаетесь с дедом, я под его началом воевал. Попросите его, у меня гармошка сломалась, чтоб он дал денег на починку». Потом в Англии, Витя Ворошилов забил два гола «Челси», и на следующий день лондонские газеты писали: «Игрок со знаменитой фамилией и рязанской мордой обыграл джентльменов из Челси».

Так «Спартак» и не отыгрался. Мы откровенно играли на удержание счета, мяч в аут выносили, тянули время. Через пятнадцать минут нашей радости не было конца. Это сейчас к кубку относятся прохладно – сколько лидеров вылетает сразу. А тогда престиж турнира был не в пример высоким. Радостный Бещев издал приказ, и нам присвоили звание «почетный железнодорожник». Пять человек получило, в том числе и я. Классная медаль с паровозом. Это звание давало вполне реальные льготы, большинство которых, правда, только на случай войны. Никак еще народ не мог отойти от страшного испытания. Я стал непризывным на фронт, потому как почетные железнодорожники полезнее в тылу, семье полагалась царская норма угля и дров в военное время. Ну а когда кругом мир, позволялось бесплатно ездить в электричках, и два раза в год выдавали по два билета в мягком вагоне в любой конец СССР. Последнее нам с супругой было очень кстати.

А спартаковцы до сих пор не могут успокоиться. Обвиняют нас в грубости и нечестной игре. Недавно была встреча памяти Николая Озерова, в его восьмидесятилетний юбилей, так они аж через сорок пять лет заводятся, говорят: если б нас Рогов не ломал, то мы бы…

Женька действительно был одним из самых жестких защитников того времени. В финальном матче после столкновений с ним поле покидали Сальников, Ильин, Исаев. Больше всего Никиту с товарищами сейчас возмущает случай с Сергеем Сальниковым, тот вообще не смог продолжить матч, Рогов сломал ему ребро. В предыдущем сезоне был такой же случай, и тогда Серега, залечивая раны, сказал Симоняну:

– Никит, не будь я Салой, если я этого Рогова на будущий год не сломаю.

Они договорились, что когда у Никиты будет мяч, он должен мягкой подачей направить его в зону Рогова.

– Женька будет бить, а я ему накладку сделаю. Будет знать.

Запомнил до финального матча. Я играл правого инсайда, а Сальников на одной линии левого спартаковского. То есть он находился рядом, за моей спиной. И минут за двадцать до конца, когда мяч был у Симоняна, Сальников кричит: «Никита, пошел!». Симонян делает мягкий парашют, и летят навстречу друг другу Сальников и Рогов. Треск, носилки, второе сломанное ребро у Сальникова. Смех сквозь слезы…

5. Бубука – железная нога

Первый отложившийся в памяти международный матч, в котором я принял участие, состоялся в Москве с индийской командой из Калькутты. Запомнился он потому, что индусы вышли играть против нас босиком. В некоторых современных справочниках «Локомотив» почему-то исчез из числа команд, встречавшихся с «Ист-Бенгал клуб». А игра-то была принципиальной. Индийцы до этого умудрились сыграть вничью с «Торпедо» – 3:3. Конечно, ни о каком равенстве сил не могло быть и речи. Многие шутили, что во всем виновата черная кошка, которая бродила по беговой дорожке стадиона «Динамо» во время матча. На самом деле автозаводцев поставили в тяжелые условия. Они шарахались от босых азиатов, боялись покалечить. На самом верху решили, что дружба-то оно дружбой и Джавахарлал Неру – человек хороший, но побеждать все равно надо, и возложили эту почетную обязанность на «Локомотив». Мы спрашиваем:

– А как играть-то? У нас бутсы с шипами двенадцатимиллиметровыми, из кожи, набитой гвоздями. Может мы тоже босиком?

– Нет. Это их дело. Не бойтесь, ставьте ногу жестко.

Вот мы и решали сложную задачу. Слава богу, никого не покалечили, и забили им штуки три-четыре. Это потом уже сникших индийцев валтузили и в Тбилиси – 9:1, и в Киеве -13:1.

Еще из моих дебютных лет в «Локомотиве», запомнился «фурор», который я произвел в Финляндии. Поскольку профессионального спорта у нас не было, то, заполняя при выезде анкеты, в графе «профессия» писали все, что бог на душу положит: в основном – «железнодорожник», были еще студенты, рабочие. Я по привычке зачислил себя в токари. И то ли они изучили наши анкеты, то ли так случайно получились, но устроили нам экскурсию на какой-то завод, где, по-моему, машины выпускал. Подвели к токарному станку Токарь поставил болванку и обтачивает – обдирка идет. А сопровождающий сыплет специальными словами – «бабка», «супер», «автомат» – и хитро поглядывает на меня. Когда токарь отодвинул защитное стекло, я посмотрел на резец, меня заинтересовало, почему стружка вьется и ему приходится крючком ее отводить. Все стало ясно: этот финн не работал на сорок первом заводе, и его не учил мой мастер Алексей Иванович. Взял я резец, пошел к точильному камню и заточил ямку. К их удивлению, у меня стружка пошла не змейкой, а стала сразу рубиться от резца. Они посмотрели и уважительно сказали:

– Да. Действительно, это рабочая, а не профессиональная команда.

Обыграли мы финнов, нас повели в сауну. И там финскому самолюбию был нанесен еще один удар. Толстый банщик нам что-то лопотал, и выяснилось, что у него сауна особая, то есть очень жаркая. И тому, кто выдержит сто градусов, он выдает специальный диплом. Эка невидаль. У нас человек пять честно отсидело положенное время. Другие просто не захотели. А меня – хлебом не корми, я коллекционирую такие филькины грамоты. До сих пор где-то валяется «В присутствии истопника такого-то, при температуре сто градусов по Цельсию, господин Бубукин высидел в сауне пять минут». На финском языке, мне переводили.

В Москву приезжала и какая-то шведская команда, но что происходило на поле, я, честно говоря, совершенно не помню. Зато в память врезался банкет, прошедший под девизом «Футболисты всех стран соединяйтесь!». Сидели по разные стороны стола, и шведам подали водку. А мы, «непьющие», отказались. Аркадьев и Морозов так глазами и простреливали. Потом, когда бдительность у начальства притупилась, мы им знаками показываем, чтобы они наливали и под столом нам передавали. Футбольный язык интернационален. Шведы как будто включились в захватывающую игру. Один даже умудрился снять ботинок с носком, зажать рюмку между пальцами ног и передвинуть нам под столом. А сам при этом делал вид, что ведет непринужденную беседу… Я упомянул об этих веселых эпизодах вот в какой связи.

В середине пятидесятых годов «Локомотив» часто встречался с иностранными командами и выезжал за рубеж. Причем эти поездки были довольно оригинальными и интересными. То ли хрущевская оттепель сыграла свою роль, то ли в мире переосмыслили итоги войны, но интерес к нашей стране был очень высок. И «Локомотив» в этой связи попал в чрезвычайно выгодную ситуацию. Прошу понять меня правильно, историю не перепишешь, и не наша вина, что мы снимали многие сливки с общего стола. Дело в том, что в мире сохранился неподотчетный страх перед Красной армией и КГБ, и страны третьего футбольного мира боялись в рамках культурно-футбольного обмена приглашать ЦДСА и «Динамо». «Спартак» же по сути дела являлся олимпийским чемпионом и организовывать с ним серьезное турне – означало заранее смириться с разгромным итогом.

Совсем другое дело команда «мирных» железнодорожников, к тому же плетущихся ближе к концу турнирной таблицы. В Азии, Северной Америке да и непрофессиональной Скандинавии наивно полагали, что у них есть шанс во встречах с нами. Вот и получалось, что «Спартак» сражался в Англии, «Динамо» вело «кровопролитные бои» в Италии, а мы вместе с Хрущевым укрепляли советско-бирманскую дружбу и любовались красотами Ниагарского водопада. С чисто футбольной точки зрения эти матчи особого интереса не представляли. Однако хочется поделиться с читателями своими впечатлениями об этих поездках, потому что некоторые думают, что мы, кроме мяча, ничего и не видели вокруг.

Итак, после упомянутых встреч в ЦК решили, что «Локомотив» не просто достоин представлять советский футбол на международной арене, а может даже сопровождать в поездках первые лица государства.

В ноябре 1955 года Хрущев с Булганиным отправились с дружественными визитами в Юго-Восточную Азию. Они вылетели сначала в Индию на шести самолетах Ил-14. В двух находились советские пищевые продукты, два везли самих Хрущева с Булганиным, а еще два взяли с собой в качестве подарка. Параллельным курсом по их маршруту отправились и мы. В Индии, правда, нам пересечься не удалось. Когда мы приземлились в Дели, Хрущев уже презентовал один из «Илов» Джавахарлалу Неру и отправился на Восток в Бирму к У Ну. Поэтому и мы в авральном порядке сыграли матч со сборной и полетели вслед за ними. Единственное, что запомнилась, так это встреча с королем Непала. Он как раз был в Индии и специально приехал на стадион на машине. Причем въезжал, когда мы выстроились на поле и заиграли гимны. На стадионе монарх остановил эскорт, вылез из машины, и стоял по стойке «смирно», пока играл «Союз нерушимый». После игры сделали нам индийские точки на лбу. Сфотографировались с нами и отправили в Бирму.

А вот в Янгоне (столица Бирмы) мы уже как бы входили в хрущевскую свиту. Я в том матче не играл. По прилету заболел местной болезнью – тропической гангой. Что это за болезнь, толком не знает никто. В книге был указан только мудрый совет: что болит, от того и лечить надо. Сердце болит принимай сердечные капли, желудок – лечись от желудка. А нам как раз прислали приглашения на английском языке. Красивые, тесненные золотом. Читаю свое, а там написано: «Уважаемый мистер Бубукин, мистер Хрущев и мистер Булганин приглашают вас на торжественный обед, посвященный советско-бирманской дружбе». Лежу я в постели расстроенный: завтра игра, послезавтра прием, на улице жара, а меня знобит от холода. Да еще и Сашка Климачев на нервы действует. У нас такие подковырки в ходу были. Достал из чемодана мои новые ботинки и молча меряет. Я ему: – Tы чего это?

– Да вот, черт! Размер у тебя на один меньше. Жалко, если вдруг помрешь, не подойдут мне, жать будут.

Не выдержал я и пошел к врачу Куховаренко. У него как раз наши охранники сидели, работавшие в Бирме. Прочитали они по этой книжке методы лечения и говорят:

– Короче, все ясно. Водки надо стакан выпить, и все как рукой снимет.

Я к Аркадьеву. Он подумал и разрешил:

– Все равно завтра играть не сможешь, попробуй. Водка, вроде, все лечит.

Выпил я и, конечно же, сразу поправился, даже на трибуне сидел. А там в почетной ложе Хрущев с Булганиным и премьер-министр Бирмы У Ну. Потом нам переводчик рассказывал, что, после того как мы выиграли со счетом 3:1, У Ну попытался не то пошутить, не то комплимент сказать Никите Сергеевичу, что если б сам он стоял в наших воротах, а Хрущев – в бирманских, то они бы нас точно обыграли. Хрущев долго не мог понять, что же тот имел в виду, и, как обычно, по-простому отрезал:

– Знаешь что, У-Нушка, ты уж стой в своих воротах, а я со своими как-нибудь разберусь!

Вообще, Никита Сергеевич поражал да и располагал к себе известной грубоватой простотой. Но одно дело видеть по телевизору, как он ботинком по трибуне ООН стучит, а другое участвовать, как говорится, в процессе. На приеме я сидел метрах в десяти от нашего руководства. Напротив – У Ну со своими приближенными. Перед ними стояли микрофоны для речей, которые в паузах не отключали, поэтому было слышно, о чем наши руководители переговаривались между тостами. У Ну сказал слово в честь Хрущева, потом Хрущев выпил за укрепление советско-бирманской дружбы во имя мира во всем мире. А потом сел и толкает локтем Булганина:

– Коль, ты что пьешь?

– Водку «Столичную». А ты?

– Да приеду, всем головы поснимаю. Как людей попросил их горилки хорошей положить, так столько перцу навалили, что у меня все во рту горит.

Мы как статуи сидим, боимся пошевелиться, чтобы не грохнуться со смеху.

После банкета нас повели к Булганину, и он задавал дежурные вопросы: «как дела?», «устали?», «кто будет чемпионом?». Хотел еще чего-то спросить, а тут подходит Хрущев и так запросто:

– Ну, ладно, Булганеску, хватит трепаться, пошли спать.

И опять мы были в шоке. Николай Александрович Булганин – второе лицо в государстве, только ушел с поста министра обороны на повышение. Сталинская закалка не приучила нас к такому панибратству…

На банкете выступали артисты из состава нашей делегации. Хрущев почему-то взял с собой двух акробатов и заслуженную певицу. Помню, все пела «Са-а-алавей, мой с-а-а-алавей!». Поговаривали, что вскоре супруга Никиты Сергеевича узнала об этом и устроила ему «соловья», а потом и сама стала с ним летать.

Когда мы собирались покидать гостеприимную Бирму, я уже совсем вылечился, а Сашка, наоборот, заболел. Тут уж и я оторвался. Все у него перемерил, даже женские бюстгальтеры:

– Эх, Сашка, нога-то у тебя большая, а жена худенькая. Моей эти не подойдут.

А самые яркие впечатления из этого турне от Индонезии. Там у нас было много игр, на всех островах: Суматре, Борнео, Яве, Бали. Жара жуткая, тридцать пять – сорок градусов при большой влажности. Даже Аркадьев засомневался. Сначала хорохорился, мы провели перед матчами несколько тренировок, так он, чтобы привыкли, назначал их на двенадцать часов дня, в самый солнцепек. Стоял в середине поля, бил себя по груди и радостно кричал:

– Хорошо нам! Природа прекрасная! Весело делаем рывочек!

Довеселились. У Виктора Соколова случился удар. Да и сам Борис Андреевич как-то поник. Когда была встреча делегаций, предложил индонезийцам играть по тридцать пять минут тайм. Но те не в какую. «Почему по тридцать пять минут? Будем играть, как положено, как в Европе, как в мире». Думали, что мы, северяне завянем, и у них появится шанс.

По сорок пять, так по сорок пять. В первом же матче в Джакарте мы выиграли 5:1. Народа собралось, даже беговые дорожки были забиты, хотя билет стоил сто рупий – месячную зарплату рабочего. Когда нам забили гол, все вылетели на поле и стали кувыркаться. Мы боялись, что толпа разорвет нас на части. Но они как-то не обращали на нас особого внимания. Минут десять потанцевали и успокоились. А вот после матча какой-то псих налетел на нас возле автобуса и давай всех мять, целовать, кричать что-то по-своему. Выяснилось, что он поставил большие деньги в тотализаторе на совершенно «нереальный» счет и угадал даже исход первого тайма. Так он выражал благодарность за то, что мы принесли ему богатство.

С этого тотализатора и началась моя эпопея в Индонезии. Приехали на Бали. И вдруг нам поступает записка на русском языке, что если мы забьем больше трех мячей, нас уничтожат. С одной стороны, приятно, что даже в своих угрозах они не мыслили, что мы можем забить меньше трех мячей, с другой – конечно, стало немного не по себе. Началась игра, и тут прошел тропический ливень. Минут десять поливало как из ведра, а потом также неожиданно все прекратилось. Опять жара, солнце, испарения, дышать тяжело. Мячи были не такие, как сейчас, покрытые восковой пленкой, водонепроницаемые, а из свиной кожи. Мяч набух и, при норме четыреста пятьдесят – пятьсот граммов, весил под семьсот. Я взял его в руки, подошел к судье и жестами показал, что его нужно поменять, а то попадет по голове, И еще добавил международное слово «контузия». Не послушал меня судья, жестами объяснил, что если еще раз буду его отвлекать, он выгонит с поля. Первый тайм закончился со счетом 1:0, при неважной игре. В перерыве к нам в раздевалку пришел начальник делегации из КГБ, как мы называли – из министерства культуры, и говорит:

– Вы что!? Мы победили в такой войне, нас вообще в мире все боятся, русского человека никто и нигде не может запугать, а вы испугались какой-то записки.

Я ему ответил:

– Вы на нас не кричите, лучше возьмите переводчика и скажите им, чтобы поменяли мяч. Я их в последний раз предупреждаю.

Он пошел, вернулся и сказал, что те не соглашаются, что мяч можно менять только в том случае, если он не докачен или лопнул. В одной из ситуаций наша атака захлебнулась. Я отошел в оборону и уже развернулся, тут вратарь выбил мяч от ворот, и он парашютом летел в центр поля. Я пошел на удар в первое касание. До соперника метров пять, а иногда бывает такое ощущение, что мяч будто обволакивает ногу, хорошо ложится, пружинит. Нога, по-моему, даже внутрь мяча ушла. Все произошло молниеносно. Попал в индонезийца, тот подпрыгнул, у него ноги кверху поднялись, и он, как подкошенный, рухнул. Пена изо рта, хрипота, конвульсии. Первый раз я увидел, как «скорая» сразу выехала прямо на поле. На стадионе тишина, пульс не прощупывается, и по радио сообщают, что я убил человека. Только через сутки в газетах написали, что он все-таки жив, вышел из состояния комы, сильное сотрясение мозга, врач разрешил ему приподниматься с постели. Меня нарекли «железной ногой».

Что тут началось! В Джакарте люди узнавали меня по шевелюре, обступали, начинали качать головой и ощупывать мои ноги. Моя фамилия даже пополнила индонезийский язык. «Бубука» стало означать что-то типа «вихря», «пыли». Оказалось, что в магазинах продавцы тайком мне делали скидку. Узнали об этом случайно. Бежит за мной по улице Женя Малов и кричит:

– Валя! Что ты мне наплел? Эти ботинки стоят не пятьдесят рупий, они дороже!

Вернулись в магазин, торговец расплылся в улыбке и продал мне вторую пару за пятьдесят. А один раз вызывают меня в посольство и показывают письмо, будто я где-то сделал заказ на пятьдесят пар каучуковой обуви и не забираю. Я консулу говорю: «Я же не рехнулся, куда мне столько!?» Он только рукой махнул: мол, азиаты не успокоятся. Дал переводчика, езжай, говорит, разберись. Переводчик оказался большим докой, и заявил им с порога:

– Покажите задаток, покажите размеры на все пятьдесят пар, я знаю, у вас иначе заказ не принимается!

А те тоже не лыком влиты:

– А мы советским людям привыкли верить на слово!

– Это когда же вы успели привыкнуть?!…

Так стоят и препираются, а я по-индонезийски-то – ни «бельмеса»! Забеспокоился и спрашиваю:

– Чего они хотят? Может провокация какая?

– Да какая, к черту, провокация! Сфотографироваться они с тобой хотят для рекламы. Чтобы повесить фото: «Сам Бубука – железная нога покупал у нас ботинки».

Пришлось сфотографироваться в каких-то сандалиях с каучуковой подметкой и лыковыми шнурками у двери магазина. Мне их дали в подарок и отпустили с миром.

Не знаю, чем была вызвана такая бешеная популярность, наверное, у азиатских народов внутренне преклонение перед запредельной силой. Я вот где-то читал, что в Гонконге, по-моему, после победы «Манчестер Юнайтед» в Лиге чемпионов один ретивый болельщик назвал своего сына в честь основного состава английского клуба. Полное имя: Шмейхель-Стам-Невилл… и так далее до Йорка. Можно представить, что скажет ребенок папаше лет через десять. А вот «Бубука» звучит нормально. Мне через год пришло письмо на плохом русском, где спрашивали, не возражаю ли, что в Индонезии появится еще один маленький Бубука. А чего же, очень даже приятно.