Текст книги "Как мы жили"

Жаворонок

Семье младшего сына Димы посвящаю свой рассказ

Для хлебороба во всем мире любимой птицей является жаворонок. Он, как и хлебороб, с восходом солнца уже в поле. Крестьянин пашет свою землю, а жаворонок в голубом небе поет ему песни. Не раз и не два доводилось и мне ранним утром слушать его пение. Этот мелодичный колокольчик мне мил так же, как и трели соловья. Безусловно, все мы любим эту птицу. А где и как она вьет гнездо и выводит потомство, не знаем. Узнать о полевой жизни жаворонка мне помог случай.

Это было ранней весной. Я скакал на своем Антике через поле к лесному массиву. На самой верхушке холма конь резко остановился. Никак не ожидая от него такого сюрприза, я полетел вниз головой. Не впервой мне было падать с пугливой лошади, в частых поездках по родным полям и лугам всякое бывало. То рысь станет тому виной, то волк на нашем пути щелкнет зубами, и испуганный конь бежит до тех пор, пока не сбросит ездока. Но чтобы моего коня спугнула птичка – такого еще не бывало. Однако именно это и случилось. Я лежал на земле у ног своего коня. Он же, вопреки своему правилу, стоял на месте. Мне надо было собраться с мыслями: что же произошло на самом деле?

Боли в теле нет. Ноги и руки целы. Рассуждаю здраво. По-видимому, недавно перепаханное поле еще не затвердело на солнце, и я при падении получил слабый удар.

Осмотревшись, я не сразу заметил, что напротив моих глаз на вертикально поднятом пласту земли висит нерукотворный домик жаворонка. Из этого чудного гнездышка смотрят на меня пять желторотых птенцов, не имеющих еще на своем теле ни единого перышка. Мне их стало жалко. Им холодно, они голые, хотелось им чем-то помочь. Я быстро поднялся с земли, взял коня за уздечку и увел подальше от места своего падения.

Вдали от гнезда мы не сможем больше спугнуть наседку. А она вернется домой, чтобы накормить и согреть своих птенцов. С момента, когда мой Антик нарушил спокойную жизнь птичьего семейства, прошло несколько дней. Все это время я вспоминал про домик на далеком поле. Мне не терпелось взглянуть, живы ли найденные мной младенцы. Случай представился нескоро.

Подъехав к опушке леса, я привязал своего буланого к старой березе, а сам решил идти к птичке пешком, тихо ступая по зеленому ковру. Дойдя до намеченной цели, согнулся, осторожно раздвинул руками росную траву и увидел то, что искал. Радости моей не было конца: птенчики живы и здоровы, на теле уже появились мелкие перья. Я постоял, посмотрел на чудо природы и спокойно ушел на опушку леса.

После этого моего визита на гористое поле Антика как будто подменили. Куда бы я ни ехал мимо поля, он обязательно встанет. И пойдет в ту сторону, где находится гнездо. Однажды после очередной остановки я ему сказал: «Если тебе дорога эта горка, погуляй на сочной луговой траве рядом с ней. А об остальном позаботится твой хозяин. Дальше идти тебе нельзя». И связал ноги путом, сам же пошел навестить птенцов.

Шел тихо-тихо. Приблизился к намеченной цели. Раздвинул в стороны высокую траву и увидел, как мать кормит своих детей. Птичка сразу заметила человека. Мигом спрыгнула с гнезда и скрылась в густой траве. Только теперь я увидел около гнезда глубокий след моего коня. Стоило ему поставить ногу дальше на один сантиметр, и домик вместе с птенцами погиб бы.

Отбросив грустные мысли в сторону, я стал рассматривать птенцов: как они похорошели, покрупнели и покрылись перьями.

Прошло много летних дней, и мои питомцы стали красавцами-птахами. Скоро они улетят из родного гнезда, с грустью подумал я. На дворе уже стояла макушка лета. Про это время поэт сказал так:

 
Несовершенны все свершенья,
Не уговаривай, молчи,
Был день, он молча лето предал
И осени отдал ключи.
 

Меня как магнитом тянуло на гористое поле. Я больше не стал противиться желанию моего коня побывать там. Оседлав Антика, галопом помчался в знакомые места. Моя лошадка бежала без передышки и без команды стала у пустого гнезда.

Когда я слез с коня, мне не пришлось, как раньше, раздвигать траву руками. Гнездо я увидел сразу. Оно было пустое и дарило мне грусть. Соломку и перья, которые служили строительным материалом гнезда, ветер качал в разные стороны, как хлебные колосья во время непогоды. Я решил сесть на своего буланого и ехать в обратный путь. А тут мой Антик выпустил свои эмоции, сказав: «Ига-га!»

И произошло то, чего мы не ожидали. Пять красивых птиц сели ему на спину и гриву. Так и есть, все пять.

Я с радостным сердцем смотрел на своих знакомых. И в эту минуту мне показалось, что они поют нам свою песню. Ту песню, которую их родители в голубом небе поют людям уже много лет.

Заяц Бульбаш
Байка

Жил Заяц со своим семейством на земельном участке, который люди называли Восточно-Европейской равниной. Основным его занятием было земледелие. Выращивал он на своей земле бульбу, капусту и зерновые культуры. Но его соседи ему почему-то дали кличку Бульбаш. Соседями у него на востоке были волки. На западе – хитрые лисы. А на юге – ослики и крокодилы.

В тот суровый конфликтный год, когда волки напали на своих соседей, что жили на западе, Заяц Бульбаш вместе с сыновьями собирал урожай со своего участка. В этом году ему повезло: бульбы и капусты уродилось много. Убранный урожай семья косоглазого уложила на свой большой воз, в который запряглись сыновья Зайчика. Лошадей у их рода не было. Все тяжелые работы их племя взваливало на свои плечи. Со своим богатым урожаем они и отправились в путь.

Проехали поля. Свернули на лесную дорогу. Смотрят – а на их пути серый волк лежит. Остановились. Подошел к нему отец семейства и спросил у Волка:

– Что случилось, сосед? Как ты в наших краях очутился? И почему на лесной дороге лежишь?

– Беда, сосед, – ответил Волк. – Меня ранил охотник.

И показал Зайцу простреленную лапу.

– Я не виноват, – стал оправдываться Волк, – бегал я за добычей и не заметил, как зашел в чужие земли. Подвези меня, сосед-союзник, к моему дому. Век не забуду. Знаю, ты, Заяц, ласковый, добрый. Я тебя о многом не прошу. Я только положу на твой воз свою раненую руку. У тебя молодые сильные сыновья. Они нас довезут к дому.

– Не могу я отказать соседу. Клади свою лапу на наш воз, – сказал Заяц, – подвезу.

Ехали они так не много и не мало. И Волк опять обратился к Зайчику:

– Разреши мне сесть на твой воз. Ноги мои устали идти за ним.

– Садись, – сказал Зайка.

И ехали уже Волк с Зайцем на одном возу. Ехали они так не много и не мало.

Наконец Волк изловчился, полез вперед и сбросил Зайчика в канаву. Вожжи, которые потерял Зайка, Волк взял в свои руки. Сыновья старого Зайца по своей молодости не заметили, что ими управляет Волк. Опомнились лишь тогда, когда они оказались в волчьей яме. И поняли весь ужас, когда к ним вышел вожак волчьей стаи и произнес такую речь:

– Разве вам не надоело землю пахать, бульбу в грядки сажать? У нас тут из земли сибирской нефть бьет ключом, доллары текут ручьем.

Подумали молодые Зайчата, подумали и говорят:

– Нам надо посоветоваться с отцом.

И только они так сказали, как услышали голос отца:

– Убегайте отсюда, пока не поздно!

Крестьянский сын

Уважаемым племянникам Вале и Виктору от всего сердца посвящаю этот документальный рассказ.

Автор, 2016 г.

В тот самый год, когда в Германии к власти пришел бесноватый фюрер, а в России Поволжье накрыла засуха, в самой обыкновенной белорусской семье хлебороба Георгия Питкевича родился сын.

Перед тем, как ему было суждено увидеть этот свет, жена уже принесла мужу в дом двух дочерей. И Георгий с нетерпением ждал третьего ребенка. «Кто будет? Для мужика на земле какая из дочери помощница? – думал он. – Весь тяжелый труд ложится на меня. Я должен вспахать землю, весной забарановать поля, посеять зерно и опять взрыхлить поле. Заготовить в лесу на зиму дрова для топки печи. Накосить сена скоту в закрома на всю зиму. И все один мужик».

Отец этого семейства был небольшого роста и небольшой силы. А чтобы обеспечить всю семью хлебом, надо было много трудиться. И вот в доме Георгия случилось долгожданное событие: родился крестьянский сын.

Жена после тяжелых родов первым словом сказала мужу:

– Принимай помощника.

Соседка-повитуха дала ему имя – Валентин. Она сказала так:

– Надеюсь, родители не будут против этого имени. Пусть младенец возместит моего погибшего сына. Он ведь в рубашке родился.

В народе говорят, что женщина-крестьянка в доме без мужика как без рук.

Правда, труд женщины села такой же тяжелый, как мужской. Женщина должна ежедневно рано утром истопить печь, приготовить еду для семьи, сварить корм для дворовой живелины. Накормить детей и мужа, который идет на полевые работы. Обмыть детей, постирать белье, помыть полы, присмотреть за хозяйством. А когда в полях зреют зерновые, количество ее труда возрастает в два раза. Нужно серпом сжать рожь, связать в снопы и помочь мужу их свезти на ток.

Мужик должен обмолотить колосья цепом, отделить зерно от шелухи, ссыпать зерно в мешки. Завезти мешки с зерном на мельницу, помочь мельнику смолоть зерно на муку, привезти муку домой, снести ее в кладовку.

Вот тут опять начинается женская работа. Берет крестьянка муку черпаком, засыпает в кадку (дзежку) и поливает водой. Большой березовой ложкой взбивает муку до тех пор, пока она не превратится в тесто. Тесто в кладовой стоит долго, пока не станет бродить. Хозяйка за ним наблюдает. Когда тесто начинает подниматься вверх – оно созрело, можно печь хлеб. Рано утром в тот же день из печи убирают угли от сгоревших дров, пол печки подметают помелом, топят печь докрасна. Из кладовой несут кадку с тестом и ставят у печки. На кухню приносят специальную лопату для выпечки хлеба. На лопату кладут листья хрена. На листья хрена хозяйка кладет тесто и придает ему форму булки хлеба. Лопату с тестом хозяйка несет в печь. Одним толчком она сбрасывает тесто на пол печки. Железным заслоном плотно закрывает печь. Спустя 12 часов хлеб можно будет вынуть из печи готовым. Готовый хлеб хозяйка выносит в кладовую и кладет на чистое полотенце. А семья ждет, когда он остынет. Трудолюбивые крестьянки обычно выпекали по пять-шесть булок вместе. Для семьи этого хлеба хватало на два месяца.

Современник, прочитав это, может подумать, что наши предки ели только черствый хлеб. Это не так. Хозяйка в течение двух месяцев периодически его омолаживала. Возьмет из кладовой большую булку хлеба, польет ее водой, поставит в печь на два часа – и хлеб снова становится свежим.

На дворе в это время стоял январь холодного и голодного 1933 года. Питкевичи в тот год не голодали. В доме было тепло и уютно. В своей колыбели, укутанный овчинным кожухом и вскармливаемый добрым материнским молоком, в тепле родного дома рос помощник хлебороба Георгия. Печку топили утром и вечером. В свой погреб на всю зиму семья засыпала картофеля, поставила кадку капусты, положила много свеклы и моркови. Со своих сорока соток земли они собрали все до колоска. У печки-лежанки на ореховом шесту ласковая бабушка Мария повесила венки лука, чеснока и душистые листья разных приправ. Ко всему этому, отец семейства зимой еще подрабатывал на своей лошадке. В колхоз он не вступил. Завезет воз дров в местечко Заславье – а оттуда для семьи свежего хлеба привезет.

Рос малыш здоровеньким ребенком. Но случилась беда – сестра его сбросила с лавки на пол головой. После этого мальчик заболел, был близок к смерти. И тут на помощь своему крестному пришла добрая повитуха Любушка. Она пошла на кладбище наших предков и отыскала там особую траву. Из живой травки на освященной воде, прибавив к ней три ложки меда, она сделала «настой жизни». Настой постоял в темной кладовой сорок дней и сорок ночей. Поила им Любушка малыша три недели. И он стал здоров. В шесть лет он с отцом уже пилил дрова. В семь лет ходил за бороной, пас в ночное лошадей.

В тот год, когда Валентин должен был идти в школу, началась война. И вместо того, чтобы учиться писать и читать, Валька – так ласково его звали односельчане – изучал нелегкий крестьянский труд. Живя на оккупированной немцами белорусской территории с родителями, Валька многому у них учился. Он уже умел наклепать косу, знал, как вырастить колос, быстро сесть на лошадь и запрячь ее в плуг. А дед Якуб как-то ему сказал: «Ты, видимо, мальчик, скоро станешь за плуг, а не сядешь за парту учиться грамоте».

Но скоро пришло долгожданное освобождение родной Белоруссии от оккупантов. И для неграмотных мальчишек и девчонок началась новая жизнь: они уехали в большие и малые города СССР учиться и работать. Валентин Питкевич тоже надолго уехал из родной деревни. Через долгие годы до него доходили слухи, что от деревни, в которой прошло его детство, в которой было сорок крепких дворов, только в четырех домах еще живут люди.

Валентина тянуло на родину. И тут подвернулся случай побывать в родных местах.

Ранним осенним утром он вышел из попутной машины у березовой рощи недалеко от родной деревни. К деревне по проселочной дороге Валентин решил идти пешком, чтобы полюбоваться местным пейзажем.

Солнце только-только показалось над горизонтом земли, густой серый туман окутывал околицу, луг и дорогу, по которой шел Питкевич. Слабые лучи осеннего солнца никак не могли пробиться через густую серую белизну тумана.

Валентин долго вглядывался вдаль – он знал, что деревня рядом, но никак не мог увидеть ее…

Есть ли загробный мир?

Сопоставляя факты, рассказанные мне старшими и хорошими людьми, которым можно верить, я пришел к выводу, что после земной жизни есть другая, неведомая, загадочная. Об этой загадке я и хочу написать потомкам – о неизвестной жизни после смерти человека. Я много о ней читал и слышал о знакомых. После долгих раздумий я пришел к выводу, что человека создал Всевышний и дал ему ум для эксперимента. Мы – будто его подопытные. Все управление нами и вечная жизнь находятся в космосе.

А теперь факты.

***

Свои юные годы я прожил в деревне А. В пятьдесят лет умерла моя тетя Анна. Ее сын и невестка к ней относились плохо. Прожила она свою жизнь обиженной и униженной. Во время похорон сын пошел в соседнюю деревню, чтобы заказать домовину. Когда он возвращался домой, на него напала птица и села ему на голову, стала клевать и плакать, как плачут дети. Эти похороны тетки Анны мне запомнились еще и тем, что, когда около ее домовины собрались сельчане, они сказали: «В ближайшее время в нашей деревне умрет кто-то молодой. Посмотрите на лицо покойной: она же улыбается». Я посмотрел на теткино лицо – и правда, она улыбалась, как живая. Не прошло и двух недель, как от чахотки умерла девушка 16 лет.

***

Жила в нашей деревне Ганька-гадалка. Умела она предсказать, что будет с деревней и ее людьми, точно, не ошибаясь. Сказала, что деревня будет гореть трижды, – так и случилось. Сказала, что будет она умирать трудно: «Пока за мной не придут с небес, не умру». И вот в тот день, когда она лежала молча, умирая, во дворе ее хижины мужики пилили дрова. А мы, мальчишки, складывали их на настил. Мужики сказали нам: «Посмотрите, дети, кто-то к нам идет с поля во двор». Человек с закрытым лицом, весь в черном, прошел около нас в хату Ганки. Мужики сразу бросили свою работу и зашли за ним в хату. Но в доме никого не было. Умершая лежала одна.

Старик Остап сказал: «Мужики, я видел со двора, как через форточку из хаты улетели две птички. Ее забрали те, с кем она имела связь еще на земле».

***

Мой шурин Володя Козловский был плох, потом поправился. Когда я спросил его, как дела, он сказал мне: «Мне теперь умирать не страшно. Я уже побывал в ином мире. Летел, летел и очутился на какой-то стене. Воздух не такой, как у нас на земле. Ко мне, – рассказывал Володя, – с обратной стороны стены слетелись какие-то птахи. Одни тащили меня в левую сторону, другие тащили в правую. И я подумал: одни грешные, другие не грешные. Но ведь я в своей жизни никого не убил. Ну вот видишь, Валька, теперь мне умирать не страшно. Я знаю, какая там жизнь».

***

Когда лежал больной Ленин, в Кремле между фракциями большевиков разгорелась борьба. Выступал Сталин и кричал: «Ленин за меня». Выступал Рыков и Зиновьев, сказали: «Был бы Ленин здоров (а он уже умер три часа назад), он бы был с нами». И вдруг на сцену вышел Ленин (правда, какой-то прозрачный) и сказал: «Товарищи, вы все не правы. Я с вами совсем не согласен».

Собрание было закрыто. Спросили охрану Кремля, проходил ли Ильич в Кремль. Сказали, что нет, его никто не видел.

***

Такое чудо было и с Екатериной Второй. Она сидела на троне, хотя в этот же час она же, старая, лежала в постели при смерти. А придворные только ахали.

***

Во время Отечественной войны при битве на Курской дуге за короткое время погибли тысячи солдат, небо тут же покрылось кровью. Очевидцы рассказывали, что это было ужасающее зрелище. Потом небо от горизонта до зенита раздвинулось, образовался коридор для принятия человеческих душ. Сержант Павлов, который во время войны был снайпером и защищал Сталинград, убил сотни немецких солдат. После войны он принял монашеский обряд и молился в монастыре до конца своей жизни.

***

Люди, задумайтесь! Всемогущий Бог создал Землю. Какая для этого нужна сила! Так разве он не мог создать умное существо – человека? А теперь он с высоты смотрит на нас, как мы развиваемся, как себя ведем.

***

Еще один случай. Сотрудники А. Н. ССР делали раскопки на старом кладбище. И вдруг налетели какие-то духи, порвали на них всю одежду догола. Две женщины и один мужчина три километра шли голые до ближайшего жилья.

***

Мой дядя Сымон (Семен), брат моего отца, прошел три войны. Вот какой случай он рассказал мне. Это произошло с ним во время войны с немцами в 1941 году. Много дней и ночей провел он без сна и пищи. Совсем устал. Окопались. Лег в свой окоп и тут же уснул. Долго ли он спал, не знал. Вдруг через сон услышал голос своей мамы: «Сынок, смерть рядом». Но очнуться он не мог. И холодной рукой мать провела по его лицу. Глянул вверх – и белая птаха пролетела над его окопом. Посмотрел на позицию – а по ней цепью идут немцы, винтовки наперевес. Его окоп был за кустом, а дальше – лес. Он его и спас.

Потом дядя узнал, что наши отступили, пока он спал.

***

Известный ученый Капица, ведущий программы «Очевидное – невероятное», рассказал однажды такую историю.

Молодые люди были влюблены друг в друга. Парню пришло время идти в армию. Из армии парень писал девушке письма, она ему отвечала. Перед дембелем на письма солдата девушка перестала отвечать.

Когда он демобилизовался и ступил на перрон родного городка, его встретила его невеста Лена. Прошли по перрону. Зашли в бар. Парень заказал бутылку вина и закусить. В баре было немноголюдно. Парень откупорил вино и налил в два стакана. Девушка взяла свой стакан со стола – и вдруг ее рука дрогнула, и вино пролилось на белое платье. Петру показалось, что она была какая-то вся прозрачная. «Я зайду в туалет, чтобы замыть», – сказала Лена. Как ушла, так и не вернулась.

Когда парень спросил своих родителей, как поживает его подруга Лена, те удивились и сказали, что она умерла. «Разве ты не знаешь?» Парень в это не поверил и решил вместе с родителями вскрыть ее могилу.

В гробу лежала Лена в белом платье, залитом вином.

***

Этот случай рассказала моя знакомая Людмила Савицкая, которая пережила Ленинградскую блокаду.

Сидели в блиндаже. Перед этим ей ночью приснился отец, он поцеловал ее. И вот с того самого блиндажа, где она должна была пробыть полдня, тянет ее неизвестная сила: «Беги». Побежала она, как будто по делу. А когда вернулась, на месте укрытия увидела только кратер от разорвавшейся бомбы.

Как мы жили

События, о которых пойдет сказ, происходили в деревне Луговая и ее окрестностях. Наши предки назвали деревню Луговая потому, что стоит она между двух лугов. Она давным-давно родилась в окрестностях реки Ислочь. Весной река выходила из берегов и затапливала людские дома. И они решили ее перенести подальше от реки.

Мирно и дружно жила деревня до революции в России. Рядом с ней жили два пана в своих имениях. Один в поселке Звенячи, второй – в поселке Тресковщина. Он имел хороший панский двор, большой фруктовый сад, мельницу, ипподром. Разводил породистых лошадей. На ипподроме устраивал скачки, приглашал местных крестьян на праздники.

Крестьяне деревни Луговая жили не богато и не бедно. Кто-то имел побольше земли, кто-то – поменьше, но не голодали. Кто старался, не пил – жил крепче. Пан, когда приглашал их на заработки, оплачивал труд сполна. С приходом в деревню советской власти комиссары переставили все с ног на голову. Всем крестьянам дали по сорок соток пахотной земли, а за труд в колхозе денег не платили – бригадир ставил в журнал трудодень. Так крестьяне и жили до самого 1941 года.

С приходом на нашу родину войны жизнь стала совсем невыносимой. Ночью наезжали в деревню партизаны, а днем – полицейские или немцы.

В этом небольшом рассказе хочу познакомить вас с активными жителями деревни Луговой. Тарасевич Семен до войны был долгое время председателем колхоза. В деревне его уважали. И с приходом в деревню новой власти по разным берегам к нему по привычке шли люди за советом. От должности старосты он отказался, и немецкие власти стали по очереди назначать старосту временно, на три месяца. Однажды в току, где до войны хранили сено, спрятались два советских военнопленных. Они бежали из лагеря, но немцы их арестовали. После войны в деревне кто-то распространил слух, что военнопленных немцам выдали Семен, Василь и Матвей. В деревню приехал следователь. Он допросил жену Василя, как ее муж помогал беглецам.

О том, как все было, рассказала мне, босоногому парнишке, жена Василя. Следователь ее спросил: «Что твой муж передавал в ток беглецам?» – «Мы передали им вареную бульбу и папиросы». А ее муж, когда его допросили, сказал, что передавали табак. А следователь сказал: «Вот ты и попался. Твоя жена сказала мне, что вы передавали папиросы. Будешь сидеть! Где вы брали папиросы?»

Потом он допросил Матвея. Матвей знал немецкий язык, но тут есть одно но: его сын был в партизанах и погиб в бою с немцами у деревни Ислочь.

А Семен Тарасевич в свое время отказался от должности немецкого старосты. А в ток беглецам из лагеря носил продукты и прятал их.

Но их троих осудили по 47 статье, которая в то время была в ходу. Скажет работяга от горя плохие слова о власти – и загремит в сталинские лагеря.

***

Мне хочется рассказать о хорошем жителе нашей деревни. Виктор Еременок – мой дальний родственник. Он уехал из деревни еще в 30-е годы прошлого века на Украину в город Николаев, там на заводе работал его старший брат Пятрусь. Поступил на работу на судостроительный завод. С завода его призвали в армию. Служил в Закарпатье, где его застала война. Когда наши освободили Украину, его не послали на фронт, вернули на завод в город Николаев, поставили у доменной печи, где день и ночь горел огонь – плавилась руда, лился чугун. Родине нужен был металл для строительства танков и пушек, чтобы победить фашистов. Всю войну он простоял у доменной печи, там у огня и потерял свое зрение. После войны он вернулся в родную деревню, где жила его одинокая старая мать. И когда недруги говорят, что он служил в полиции, это вранье.

А то, что Вера, сестра Виктора, пострадала от партизан – это действительно было. В деревню ночью приходили партизаны за продуктами и одеждой. Заодно еще и выпытывали у крестьян, кого можно из деревни силой в лес забрать.

У сестры Виктора Еременка был примак, который пришел к ней в примы, чтобы избежать угона в Германию. Семейных немцы не брали и не увозили.

И командир партизанского отряда, который стоял в Налибокской пуще, решил примака Веры и еще двух молодых парней силой привести в отряд.

Но однажды немцы оцепили пущу, где прятался отряд. Командование решило отряд временно распустить. Решили малыми группами через кольцо блокады идти поближе к своим деревням. И мужики нашей деревни, как я говорил, – муж Веры и два парня, которым в то время было всего по 18 лет, – ночью проползли кольцо блокады и спрятались в местном лесу. За продуктами домой заходили тоже ночью. Когда немцы снимут блокаду, они должны были вернуться в отряд. Конечно, им не хотелось быстро туда возвращаться. И они вернулись в отряд с опозданием на несколько дней. Командир отряда решил их наказать за это. Написал приказ расстрелять. Два конвоира с винтовками и лопатами в руках повели их в березовую рощу подальше от отряда для расстрела своих партизан. Дали им в руки лопаты, чтобы они вырыли сами себе могилы. Они решили вырыть одну братскую. «Стреляйте в голову, чтобы мы не мучались!» – крикнули они хором. Когда это черное дело было сделано и мужики около ямы лежали мертвые, из штаба партизанского движения к месту расстрела прискакал связной партизан с новым приказом – об отмене расстрела. Слез с коня и сказал: «Что вы натворили! И ваш командир прохвост». Один конвоир поохал-поохал, потом снял с одного убитого сапоги. «Командир мне не один раз говорил, что ему нужны сапоги 43-го размера». – «Читал я воспоминания писателя – партизана Алеся Адамовича. Там он описывает случай, как его свои пытались застрелить за его хорошее кожаное пальто».

***

В пятидесятые годы прошлого века я жил в деревне А. Правил страной в то время Сталин. У меня хорошая память, все видел и все помню до сих пор. В Заславском районе агенты по сбору налогов с колхозников собрали 350 тысяч рублей. А зарплату им выплатило государство 520 тысяч рублей в месяц. Об этом говорили в нашей деревне мужики. Эту новость им по секрету сказал наш земляк Кастусь, который в то время работал в исполкоме района.

– Как все плохо получается, – сказал как-то член правления колхоза Адам Желток. – Мы посеяли зерновые. Растили, убирали с поля, обмолотили, положили в ток. А власти сказали: «Отвезите все зерно в Заславье, на базу». Даже на семян колхозу не оставили. На следующий год весной мы поедем просить у исполкома, чтобы нам отпустили зерна – выделили для посева.

О том, что колхозник добивает худых лошадок, тратит время впустую, начальство тогда не думало. В деревне в то время хозяином был комиссар.

– Видно, Сталин об этом не знает, что творится в деревнях, – сказал старшина колхоза Иван Петрович.

– Знает, – кинул слово старик Игнат и сам вышел из правления.

Деревня так обнищала в те годы, что у крестьянина не было даже денег, чтобы купить нательное белье. А все газеты и радио во весь голос кричали, хвалили Сталина и играли песни: «Мы другой такой страны не знаем, где так вольно дышит человек».

При мне бригадир колхоза Иван Вашкевич пожаловался моему отцу Юрке:

– Юрка, – сказал он, – готовь коней-бедолаг. Весна на носу. Запомни, что скоро нам надо ехать в Заславский район, просить у начальства, чтобы нам выделили зерно для посевной кампании. Осенью мы его завезли на базу за 17 километров. А весной должны везти домой.

Отец только тихо вздохнул на эти слова бригадира и сказал:

– Я все сделаю

В колхозах везде процветали выписки. Соберут с гектара по 30 центнеров бульбы, а сводку подают в район, что собрали по 40 центнеров и еще побольше. И таким образом колхоз оставался ни с чем. Платить колхознику за работу нечем. Помню, отец осенью принес домой полмешка ячменя, поставил в сенях и сказал нам:

– Это все, что я и мама заработали за целый год. Останемся без блинов и хлеба. Одна надежда на бульбу.

Через несколько дней после этого разговора к нам во двор привезли скрыню бульбы. Мама и старшая сестра Аня из этой скрыни взяли пять мешков бульбы. Никаких денег за работу колхознику и не подумали платить. Ни колхоз, ни государство.