Книга: Живи и помни. Повести и рассказы - Валентин Распутин

Оттуда же (из раздела "Отзывы"):

"Сразу после публикации высоко оценил повесть Виктор Астафьев, который в письме Валентину Курбатову отозвался о новом произведении Распутина так:

"Валя Распутин написал что-то совершенно не поддающееся моему разуму, что-то потрясающее по мастерству, проникновению в душу человека, по языку и той огромной задаче, которую он взвалил на себя и на своих героев повести “Живи и помни”."

Александр Солженицын в своей речи при вручении Распутину Премии Солженицына 4 мая 2000 года начал свой обзор его творчества именно с повести «Живи и помни»:

"Валентин Распутин появился в литературе в конце 60-х, но заметно выделился в 1974 внезапностью темы — дезертирством, — до того запрещённой и замолчанной, и внезапностью трактовки её. (...) в отблещенной советской литературе немыслимо было вымолвить даже полслова понимающего, а тем более сочувственного к дезертиру. Распутин — переступил этот запрет."

Во время ссылки в Магаданскую область повесть прочитал Василь Стус (украинский поэт, диссидент, политзаключённый. "Герой Украины" (2005 — посмертно).) который отметил в письме жене и сыну от 24.10.1977: «На Великдень сидел дома и читал „Живи и помни“ Валентина Распутина. Это — прекрасный роман. Это — отрада моему угнетенному сердцу».»

Сюжет такой. Ближе к концу войны солдат посчитал, что хватит воевать, а то могут и убить. Он удирает из новосибирского госпиталя в свою деревню в иркутской области. Открывается он только Настене, своей жене, которая живет у его родителей. Та его во всем поддерживает и тащит из дома ему необходимые вещи. Дезертир Андрюша живет на безлюдном противоположном берегу Ангары в бывшей избе кулака. Сам он тайком околачивается возле своей деревни, пользуясь услугами Настены, и навещает другие места, связанные с жизнедеятельностью людей, с целью чем-нибудь поживиться на халяву.

Итак, в произведении показана тема дезертирства. Что здесь может быть интересно? По советскому уголовному праву — одно из наиболее тяжких военных преступлений. А если просто смотреть с точки зрения морали? Красная армия освобождает мир от фашизма, на фронте гибнут люди, в тылу изо всех сил работают на нужды армии женщины и подростки, отказывая себе в самом необходимом, а этот подонок позорно убегает из армии, прячется от людей и их обкрадывает. И его поддерживает жена Настена, которую автор изобразил как образец «высшей нравственности». Почему так? Валентин Распутин — это яркое проявление типа мировоззрения, которое называется «индивидуализм» — противопоставление интересов отдельной личности интересам всего общества. Автор, выражая думы Настены, утверждает: «Сколько людей, и здоровых и сильных, не отличают своих собственных, богом данных им чувств от чувств общих, уличных. И плачут, и смеются они, оглядываясь вокруг — видно, слышно ли, что они плачут и радуются, не потратиться бы на слезы зря.» Автор предлагает действовать в основе, как фундамент, на чувствах «данных богом». Причем на деле, прежде всего в лице Настены, он последовательно проводит эту мысль, отрицая или замалчивая при этом значение государственного права, строительства коммунизма и, соответственно, тех масштабных изменений в обществе — всё, то главное, что было сосредоточением той эпохи, которую он изображает. В основе всего абстрактная мораль. Еще можно указать на симпатию автора к старому патриархальному обществу.

Начнем по порядку. «В голодном тридцать третьем году, похоронив в родной деревне близ Иркутска мать и спасаясь от смерти сама, шестнадцатилетняя Настена собрала свою малую, на восьмом году, сестренку Катьку и стала спускаться с ней вниз по реке, где, по слухам, люди бедствовали меньше. Отца у них убили еще раньше, в первый смутный колхозный год, и убили, говорят, случайно, целя в другого, а кто целил — не нашли. Так девчонки остались одни.» Согласитесь, автор мастерски собрал всё самое плохое и свалил всё в одну кучу, буквально, всё — в трёх предложениях. Чехов был бы жив, восхитился бы мастерству! Во всем этом один посыл — советской власти нет, анархия и бандитизм — рассчитывай только на самого себя (что Настена и делает…). В сельсовет нельзя (почему-то) обратиться сиротам, да и сельсовет не знает, что сироты остались одни. А как проходили похороны? А что соседи? Всем плевать? Они направились вниз по Ангаре от села к селу. Шли всё лето, выпрашивая с трудом еду, а иногда отрабатывая ужин. Автор многократно использует одно средство — сначала он указывает мотивацию какого-нибудь действия с эмоциональной точки зрения, а потом через время указывает смысловое значение. Например, Настена с Катькой отправились вниз по реке, «где, по слухам, люди бедствовали меньше». Это эмоционально сильно действует. Две несовершеннолетние девочки отправились самостоятельно в абсолютную неизвестность за лучшей жизнью. Но потом оказывается, что они пришли в село, где жила тетка по отцу. Второй вариант более убедительный, но не так давит на чувства. Тетка «поворчала, поворчала», но девчонок приняла — младшая пошла в школу, старшая — в семье как работница. Ну да, патриархальное хозяйство! Только так! Далее Настена выскакивает замуж чуть ли не за первого попавшегося парня, который из другой деревни. «Сговорились они быстро: Настену подстегнуло еще и то, что надоело ей жить у тетки в работницах, гнуть спину на чужую семью». Но пришла в другую семью работницей, только «хозяйство покрупней да спрос построже». Ее муж Андрей, будущий дезертир, сначала был с ней ласковый, но потом, когда они задумали детей — а не получалось, то Андрей резко изменился — «стал занозистым, грубым, ни с того ни с сего мог обругать, а еще позже научился хвататься за кулаки». А что Настена? А ничего — традиционные «ценности». Так должно быть, видимо, по мысли автора. Нет, может он в глубине души это осуждает, но путь преодоления этого атавизма явно не через новый общественный строй. В целом г. Распутин рисует самые неприглядные картины деревенской жизни. Село Атамановка, куда Настена попадает благодаря замужеству, состоит из тридцати дворов. Сельсовет находится в другой деревне (ближайшей) на расстоянии «больше двадцати верст». Но почему г. Распутин исчисляет в «верстах»? Ведь в 1918 году верста была заменена километром. Ох, уж эта патриархальная старина! Мы еще коснемся темы относительно изменений, которые ввела Советская власть в отношении прав женщин. Деревушка находится в упадке. Автор недоумевает, почему она хиреет с довоенных лет: мол, почему людей сманивали к себе поселения «побольше да пошумней, с видом на будущее». Эх, как-то не увязывается с его абстрактной моралью. Живи всю жизнь на одном месте, трудись на семью (ручной труд, индивидуальное хозяйство), получай побои от мужа, ни на что не жалуйся и тебе воздастся! Обратите внимание на следующий пассаж:

Но еще до японской войны пришел в Атамановку из Расеи переселенец Андрей Сивый с двумя сыновьями. Пообсмотрелся, поогляделся и, на удивление мужикам, выбрал себе место для хозяйства за Ангарой. Избу поставил, как все люди, в деревне, а целину для пашни разодрал здесь. Особенно много ему корчевать и не пришлось, полян и прогладей, удобных для работы, тут было достаточно. Срубил два зимовья: одно у речки, поближе к покосам, второе повыше, на взлобке, километрах в двух от первого, и повел хозяйство, да еще как повел! С тех пор край этот и стали называть Андреевским, по имени Андрея Сивого. Сам он к колхозной поре успел умереть, один из его сыновей не пришел с германской, а второго в тридцатом году раскулачили и вместе с семьей куда-то выслали. Так и не пустил переселенец Андрей Сивый корни на новой земле. Поля его, как и следовало ждать, колхоз забросил. Стоило ли ради нескольких гектаров снаряжать людей и весной, и летом, и осенью к черту на кулички? Переплавлять через Ангару сеялки, жатки? Заводить ради этого паром? Действительно, стоило ли? И вот теперь Андрей Гуськов должен был помянуть добрым словом переселенца Андрея Сивого, давшего ему удобное со всех сторон и надежное пристанище.

Вроде бы так невзначай г. Распутин вплетает историю с кулацким хозяйством — надо же где-то дезертира поселить. И очень символично — дезертир «должен помянуть добрым словом» кулака! Но здесь важное другое! Частное (кулацкое) хозяйство показано как более эффективная хозяйственная форма, чем — коллективное (колхозное). А почему колхоз забросил те несчастные несколько гектаров? Потому что колхоз базируется на машинной с/х технике, он тяготеет к крупному хозяйству. Ради нескольких гектаров нет смысла постоянно переправлять технику на другой берег Ангары. А почему кулак «ещё как повел» хозяйство? Помещичьи и кулацкие хозяйства по своей технической вооруженности хотя и стояли выше крестьянских хозяйств, но часто предпочитали всё же дешёвый труд и дорогой инвентарь зависимых, закабалённых ими крестьян приобретению дорогостоящих сельскохозяйственных машин. То есть приплывают мужики в лаптях со своим инвентарем и за копейки поднимают кулацкое хозяйство. Это, примерно, как китайцы раньше работали за горстку риса. Какой прок государству от такого хозяйства? Какой прок этим мужикам в лаптях от такого хозяйства? Единственный бенефициар — кулак (мироед). Этому положению симпатизирует автор. Но те мужики, которые вчера за копейки работали на кулака, используя тяжелый ручной труд, сегодня обучаются на трактористов, осваивают технику, работают в колхозах от МТС, где результаты труда зависят от них самих напрямую, где производство выросло в несколько раз по сравнению с производством дореволюционным — автор, конечно, ничего положительного не скажет. Поехали дальше:

В Атамановке с двадцатого года, когда партизан Гаврила Афанасьевич утопил в проруби торговку Симу, державшую лавку, негде было гвоздя купить, и за всякой даже чепуховой надобностью приходилось снаряжаться в Карду.

Опять без частной собственности никак! Но, как пишет автор, деревушка состоит из 30 дворов и продолжается тенденция к убыли населения. В ней нет сельсовета, колхоз, вероятно, маленький (автор ничего не говорит о размерах), с какого перепуга, нужно деревню в захолустье нужно ставить на дотации, чтобы организовать там торговую потребительскую кооперацию? Как держала раньше лавку Сима? А может Симы то и не было? Или кто же тогда там покупал промышленные товары? Или в царской России лучше крестьяне жили, чем при большевиках? Ах, я вспомнил!

Свое название Атамановка получила от другого, еще более громкого и пугающего – от Разбойниково. Когда-то в старые годы здешние мужички не брезговали одним тихим и прибыльным промыслом: проверяли идущих с Лены золотишников. Деревня для этого стоит куда как удобно: хребет здесь подходит почти вплотную к Ангаре, и миновать деревню стороной никак нельзя, хочешь не хочешь, а надо выходить на дорогу. В самом узком месте возле речки отчаянные головы и караулили ленских старателей – слава такая о деревне держалась прочно. От устной молвы название «Разбойниково» перекочевало в бумаги, но еще до Советской власти кому-то в волости оно показалось неприличным, и его заменили «Атамановкой» – и смысл вроде остается, и уши не коробит. Местный народ, кстати, с этим переименованием почему-то не согласился. Еще и теперь, спустя много лет, старики из Карды, из Рыбной, из других деревень, как сговорившись, повторяли одно и то же: – Вся деревня занималась разбоем, а захотели на какого-то атамана свалить. Нет уж, не выйдет.

Теперь понятно на чем стояла бойкая торговля и при каких условиях Атамановка процветала. Партизан Гаврила Афанасьевич! Зачем ты утопил в проруби торговку Симу? Это получается он выволок ее из магазинчика, дотащил до реки и утопил… А за что хоть утопил? Просто потому что — торговка? Известно, что Ленин подписал секретный приказ: «Всех торговок необходимо СРОЧНО утопить в прорубе». Вопрос стоял остро — или они нас или мы их. Это, наверное, такой ритуал был у большевиков.

Вообще, всё что относится к должностным людям, то есть те, кто трудятся непосредственно на государство рабочих и крестьян — это всё изображено с негативными оттенками. Вот посмотрите:

Перед рождеством в Атамановку нагрянули председатель сельсовета из Карды Коновалов и конопатый участковый милиционер по фамилии Бурдак, которого за глаза звали Бардаком.

А сейчас будет речь об уполномоченном. Государство несколько раз делало займы денег у населения. Для работы на местах выделялись уполномоченные. Это из статьи «Организационно-правовые особенности проведения советских внутренних массовых займов 1946-1957 гг.» за авторством М. Д. Новикова: «Главное управление гострудсберкасс и госкредита СССР рекомендовало привлекать в состав уполномоченных по подписке «проверенных, наиболее авторитетных и пользующихся доверием лиц, в первую очередь агитаторов и активистов». Комсодам в городе и уполномоченным сельских советов ставились схожие задачи: вовлечь в ряды подписчиков всех трудящихся, обеспечить полный сбор денег по подписке и позаботиться об интересах держателей облигаций.»

Какого уполномоченного изобразил г. Распутин? Внимание:

«– Товарищ уполномоченный, а товарищ уполномоченный! Тут вот наша сегодняшняя ударница изъявляет желание с тобой завтра до Карды прокатиться. Как ты – не против? Подошел уполномоченный, какой-то мятый весь, подержанный мужичонка с пучками волос на голове, и заворковал, заглядывая Настене в глаза: – Какой же мужчина будет против? Я даже мечтать о таком провожатом не надеялся.»

Едут вдвоем в санях:

Уполномоченный лез с разговорами – она неохотно отвечала. Есть же такие мужики: все вроде на месте, а не мужик, одна затея мужичья. Вот и этот такой – ему только на облигации баб и подписывать. Не говорит, а всхлипывает, и лицо как застиранное: сколько раз за жизнь умывался – все, как на материи, осталось на нем, вот-вот местами покажутся дырки. Но уполномоченный здесь неожиданно осмелел. Сидел, сидел и вдруг схватил Настену сзади за ноги, повалил на себя и захрюкал. Настена ловко сама не думала, что так сумеет, – вывернулась и тут же вывалила его из кошевки в снег; Карька испугался и поддал, а Настена не стала его удерживать: пусть промнется товарищ уполномоченный, погорячит свою кровушку ножками. Уполномоченный подбежал, запыхавшись, и, ничего не поняв, приняв Настенино сопротивление за игру, снова полез к ней. Пришлось осадить его как следует. Он захлопал глазами и притих, а через полчаса, словно вывернувшись, уже хвастал женой, рассказывал о ребятишках.

Председатель колхоза Нестор:

А на кого, спрашивается, тут заглядываться, когда на всю деревню один мужик, да и тот припадочный Нестор, которого и на войну-то из-за болезни этой не взяли и за которым в четыре глаза смотрит, в шесть рук хватается собственная баба.

Положительно об отце дезертира: «– Отец все в конюховке? – Ага. Если бы не он, давно бы всех коней порешили. Он один только и смотрит.» Действительно, г. Распутин последователен — коллективизм ничто, а частная инициатива — всё.

Люди все крайне алчные и недоброжелательные. Андрюша-дезертир (ещё до войны отправился учиться на курсы счетоводов. Он не просто отправится учиться на счетовода, сначала г. Распутин пнёт профессию тракториста: «На вторую зиму, как сошлись они, Андрея послали от колхоза на курсы счетоводов. У него было шесть классов, все-таки грамота, поэтому его отговорили от трактористов, куда он было нацелился, и направили в счетоводы. Тоже уважаемая, заметная работа, хотя и не такая, как на тракторе, зато постоянно дома, на одном месте, а свяжись с МТС, месяцами будешь пропадать на чужих полях да в чужих людях. Это и остановило Андрея, когда пришлось выбирать.» Ну зачем так? Везде есть плюсы и минусы, все профессии важны… Но прочитав такое, думаешь: а и правда, какой дурак пойдет в трактористы? Андрюша в районе учится на счетовода и к нему приезжает Настена с целью зачать ребенка. Нашла место однако…

«Старуха-хозяйка не обрадовалась Настене, а еще больше не обрадовался ей товарищ Андрея по комнате, пожилой уже, угрюмый мужик с корявым оспяным лицом и в очках с разными – одно много темней другого, похожими на шоры, стеклами. Он как лежал на кровати с книжкой, так и не поднялся, не сказал ни одного привечающего слова. Андрей посуетился, посуетился и повел Настену ночевать в Дом колхозника.» Утром Андрей не пошел на учебу. Зашли они в чайную. Самовар, конечно, никуда не годится — прохудился и вода из него отдельно вытекает в глубокую тарелку. Тетка, которая разливает чай, конечно (кто бы мог в этом сомневаться) наливает в стакан из этой тарелки. Андрей потребовал, чтобы налила из самовара. Тетка, неохотно, но налила из самовара. Уф! Комедия да и только!

Но вернемся к нашим баранам, то есть к дезертирству. Андрюша лежа в госпитале, думал, что его отпустят домой на несколько дней, но его отправляют на фронт. Он очень огорчился и решил «своё» взять. Но оказалось, что путь не близкий, и возвращаться обратно смысла нет — все равно расстреляют. Автор в разных местах даёт довольно-таки нелицеприятную его характеристику, и если всё вместе сложить, то получается, что это какой-то подонок. Еще когда он отплывал на пароходе из деревни в Иркутск (в место сбора тех, кого забирают на войну), у него уже были мысли: «Врете: выживу. Рано хороните. Вот увидите: выживу. Уж с вами-то ни черта не сделается – увидите.» Забирают парня на «какую-то» войну, забрали беднягу от Настены! «В лазарете его, глухого (после ранения временно оглох), прохватил звериный, ненасытный аппетит. Постоянно, каждую минуту, хотелось есть, в поисках еды он то и дело натыкался на всякие неприятности. Не слыша себя, он считал, что не слышат и его, и это его выдавало, когда он крался на кухню, чтобы раздобыть съестное.»

А дальше пошел солженицынский тон:

К зиме сорок третьего года ясно начал проглядывать конец войны. И чем ближе к нему шло дело, тем больше росла надежда уцелеть – уже не робкая, не потайная, а открытая и беспокойная. Но "тысячи и тысячи гибли на его глазах день ото дня и будут гибнуть, он понимал, до самого последнего часа. Откуда ж им браться, как не из живых – не из него, не из других? На что тут рассчитывать? И, поддаваясь страху, не видя для себя впереди удачи, Гуськов осторожно примеривался к тому, чтобы его ранило – конечно, не сильно, не тяжело, не повредив нужного, – лишь бы выгадать время.

Но летом сорок четвертого года Гуськова ранило совсем не легонько. Почти сутки он не приходил в себя. А когда очнулся и поверил, что будет жить, утешился: все, отвоевался. Теперь пусть воюют другие. С него хватит, он свою долю прошел сполна. Скоро ему не поправиться, а после, когда встанет на ноги, должны отпустить домой. Все – плохо ли, хорошо ли, но уцелел.

Итак, его подлечили и отправляют на фронт. Что Андрей думает:

Он думал о госпитальном начальстве словно о какой-то потусторонней жестокой воле, которую человеческими силами не выправить, как невозможно, скажем, очурать грозу или остановить град. Один, самый главный, бог с бухты-барахты решил, другим пришлось соглашаться. Но он-то живой человек, почему с ним не посчитались?

Вот мышление индивидуалиста, за которым стоит автор. Кто-то за тебя решил твою судьбу. Значит ты очень нужен на фронте. Война не закончена. Не отвоевался, раз ещё способен воевать. Но Андрюшу тянет к Настене…

Неужели действительно обратно? Рядом ведь, совсем рядом. Плюнуть на все и поехать. Самому взять то, что отняли. Самовольничали, бывало, он слышал, и ничего, сходило. А ну как не сойдет? А не сойдет – туда ему и дорога. Он не железный: больше трех лет война – сколько можно!

Занавес после первого акта. Солженицын и Астафьев с чрезвычайно довольными лицами аплодируют. Солженицын хитро улыбается, а Астафьев украдкой вытирает набежавшую слезу.

Дезертир прибывает в деревню. Он будет жить на противоположном берегу в брошенном зимовье бывшего кулака, а Настена будет снабжать его необходимым. Среди прочего она ему притащит ружьё, ведь мужику нужно мясо. Но он не собирается довольствоваться только дичью. Когда надоест дичь, он украдет теленка. Также он будет регулярно тибрить рыбку со снасти, которую односельчанин ставит на ночь. В общем, потихоньку, помаленьку будет влачить своё дезертирство. Но лучше обратимся к Настене. Она абсолютно вне политики, и топит за традиционные патриархальные ценности. Первая встреча с дезертиром:

—Мне сейчас податься больше некуда, придется околачиваться здесь, возле тебя. Я к тебе и шел. Не к отцу, не к матери – к тебе. И никто: ни мать, ни отец – не должен обо мне знать. Не было меня и нету. Пропал без вести. Убили где по дороге, сожгли, выбросили. Я теперь в твоих руках, больше ни в чьих! Но если ты не хочешь этим делом руки марать – скажи сразу! – Что ты меня пытаешь?! – простонала она. – Чужая тебе, что ли? Не жена, что ли?

Жена с мужем до конца — и в радости и в горе. Даже если он преступник, она с ним, ведь они единое целое. Но зачем с преступником то? Зачем ломать свою жизнь? Ее взгляд на жизнь такой, что если сошлась с мужиком, то будь с ним до конца во всем. Терпи побои, мучайся, страдай, но неси свой крест! Она добровольно несет тот жалкий женский удел, которым были обречены женщины в царской России. Настена что-то принесла Андрею в зимовье. Они болтают:

«– Господи! Что ж я мужика-то своего не кормлю, – спохватилась Настена. – Приехала тут разговоры разговаривать. – В заполохе она забыла, что они не успели еще двух слов сказать. – Ну, баба! Вот что значит: давно никто не колошматил. Он внимательно посмотрел на нее и хмыкнул: – Никто, говоришь, не колошматил? – Ну. – Соскучилась, что ли? – Ну, так некому было на ум наставить. Ладно, садись, я счас.»

То есть в её понимании колошматить бабу надо. Это норма! Давайте обратимся к Большой советской энциклопедии (1-е издание), откроем томик со статьей «Женщины»:

«По законам царской России мужчина являлся главой семьи, а жена была обязана оказывать ему послушание. До 1845 муж мог наказывать жену. Жена обязана была следовать за мужем. Без разрешения мужа жена не могла поступить на работу. Из этого правила допускалось лишь одно исключение — в интересах фабрикантов поступление замужней женщины на фабрику допускалось и без согласия мужа, если только он выдавал ей отдельный паспорт. «Самовольное разлучение супругов» было прямо запрещено законом, а развод был очень затруднен рядом стеснительных и унизительных, для женщины формальностей. Женщина была ограничена в наследственных правах, в праве выдавать векселя. Царский сенат упорно не допускал женщин к занятию адвокатурой. В некоторых ведомствах при поступлении на службу с женщин бралась подписка о невступлении в брак. Некоторое расширение гражданских прав женщины и ослабление ее зависимости от мужа принесли законы 3 июня 1912 о расширении права наследования для лиц женского пола и 12 марта 1914 о раздельном жительстве супругов. Весьма характерно, что «демократическая» республика Керенского не внесла никаких дальнейших изменений в эти царские законы.

Только власть победившего пролетариата вступила на путь полного уравнения женщины в правах с мужчиной. Уже 20 декабря 1917 Советской властью издается первый декрет о браках и разводах, провозгласивший полную свободу развода не только по взаимному согласию, но и по одностороннему заявлению одного из супругов и тем положивший начало семейному раскрепощению женщины. Известно, какое огромное значение придавал В. И. Ленин революционному закону в этой области. В речи на конференции московских работниц (1919) В. И. подчеркивал, что советской властью «в первые уже месяцы не существования был произведен в законодательстве, касающемся женщин, самый решительный переворот. Из тех законов, которые ставили женщину в положение подчинённое, в Советской республике не осталось камня на камне». И в другом месте: «Мы не оставили в подлинном смысле слова камня на камне из тех подлых законов о неравноправии женщин, о стеснениях развода, о гнусных формальностях, его обставляющих, о непризнании внебрачных детей, о розыске их отцов и т.п., — законов, остатки которых многочисленны во всех цивилизованных странах, к позору буржуазии и капитализма». В противоположность законам о браке большинства буржуазных стран жена не переходит против своей воли в гражданство (подданство) мужа, не принимает обязательно его фамилии; перемена места жительства одним из супругов не создаёт для другого обязанности следовать за ним. Новый кодекс о браке, семье и опеке 1926 развивает и конкретизирует принцип равноправия женщины в семье; оба супруга пользуются полной свободой выбора занятий и профессии; имущество, нажитое супругами в течение брака, считается общим их имуществом, причем это правило распространяется и на лиц, состоящих в фактических (незарегистрированных) брачных отношениях. Развод допускается как по обоюдному согласию супругов, так и по одностороннему желанию одного из них. При этом Верхсуд РСФСР неоднократно разъяснял судам, что основное положение нашего закона о браке и разводе — устранение из судебного дела всяких вопросов интимной жизни личности, что «наше право целиком устраняет унижающие достоинство спорящих сторон консисторские обычаи дореволюционного времени с их неизбежными спутниками в виде целого штата "скандальных бракоразводных процессов"» и и.д. По мысли Верхсуда, наш суд призван"проводить в массы революционное воззрение, принцип нового быта и товарищеского отношения к женщине.» На бытовые секции при городских и сельских советах возлагается наблюдение за проведением в жизнь законов, защищающих интересы женщин, и борьба с пережитками старого быта, нарушениями прав и интересов женщин. «Для полного освобождения женщины и для действительного равенства ее с мужчиной нужно, чтобы было общественное хозяйство и было участие женщины в общем производительном труде. Тогда женщина будет занимать такое же положение, как и мужчина» (Ленин)»

Если бы у Настены были бы понятия о государстве, о новом обществе, которое они строят, неужели она бы следовала «до конца» за преступником? Неужели она терпела бы побои от мужа? Конечно же, нет! Но г. Распутин постарался показать в лице Настены идеал, как нечто прекрасное — социальные отношения старого мира. Ведь это шаг назад. Вот подборка мыслей и высказываний Настены, демонстрирующая социальный характер, который она представляет:

Слишком далеко Настена зашла, слишком многого нужно бояться, а потому лучше не бояться ничего и идти напрямик. Судьбой ли, повыше ли чем, но Настене казалось, что она замечена, выделена из людей – иначе на нее не пало бы сразу столько всего. Для этого надо быть на виду. Конечно, сейчас ей приходится нелегко, но разве лучше было коптить, как она коптила, небо и топтать одну и ту же, короткую, никуда не ведущую, ни в чем не обнадеживающую дорожку? Без милости ее, наверно, не оставят и, когда понадобится, помогут, а там еще, глядишь, и вознесут за страдания – даром ничего не дается. Она потерпит, вынесет все, что придется на ее долю, но коптить небо плюновой, ни на что не пригодной бабой она не согласна – тогда уж лучше и не жить.

Зачем ты мне говоришь, как было бы без тебя? Я знать этого не хочу. Ты уж меня от себя не отделяй, не надо. – Настена подхватила сорвавшееся дыхание и продолжала: – Давай вместе. Раз ты там виноват, то и я с тобой виноватая. Вместе будем отвечать. Если бы не я – этого, может, и не случилось бы. И ты на себя одного вину не бери. Я с тобой была – неужели ты не видел? Где ты, там и я. А ты здесь был со мной. Нам и сны одни снились зря, что ли? Ой, Андрей, не зря. Хочешь ты или не хочешь, а мы везде были вместе, по одной половине здесь, по одной там. Ты что, считаешь: если б ты пришел героем, я бы была ни при чем? Что мне и порадоваться с тобой не разрешилось бы? Ну да! Я бы себя получше твоего героем почитала, мой мужик, не чей-нибудь. Я бы козырем по деревне вышагивала: глядите, бабы, завидуйте – вот она я, вот как я отличилася!

А если вот: скажем, если бы я тебя не дождалась, выскочила за другого, все бросила и уехала с ним неизвестно куда – ты бы одну меня виноватой считал? – А кого еще? – Нет, и ты бы здесь был замешан. Как же без тебя? Это ты бы помог на такое пойти. Может, еще задолго до того, может, и сами забыли, когда решились, но вместе решились, одна бы я не посмела.

У нее с Андреем было несколько длинных разговоров. Она пыталась выяснить о его дальнейших планах. Она, между прочим, предлагала дельную вещь. В повести был обозначен момент окончания войны. Она предлагала Андрею сдаться, что может быть и не расстреляют. Действительно, разве государству, понесшему тяжелейшие людские потери во время войны, не нужны рабочие руки? Ну отработал бы несколько лет в лагерях да и возвращайся к нормальной жизни. Но Андрей непреклонен. Настена уже успела забеременеть: мол, ты рожай, а я скоро закончу свой путь, и, вообще, ты молодец! Я, вероятно, и стремился продолжить свою кровь, в этом был смысл моего побега — теперь можно спокойно и умереть. О дальнейшей судьбе Андрея неизвестно. Настена останется верна себе до конца: вне политики, вне общества, верна как рабыня мужику… дезертиру… преступнику…

Очень много моментов осталось вне поля моего рассмотрения. В частности, отношение к войне. Но рецензия слишком затянулась, поэтому вынужден признать, что разбор мною не исчерпан. Г. Распутин вскользь в разных местах набросал множество подводных камней. Он, явно, стоит на позициях мировоззрения старого мира: в экономической области — это индивидуализм владельца частной собственности на средства производства, либо частная инициатива в противовес коллективизму (у автора брезгливое отношение к коллективу), в области социальных отношений — идеализация патриархального уклада, абстрактная мораль, неприятие советского строя. В целом, автор исказил суть реальной исторической ситуации, придал произведению ложную идейную направленность.

Занавес опускается. Солженицын, утомившись яростно хлопать в ладоши, повернулся к Астафьеву и, поглаживая бороду, говорит: «Знаешь, Витя! Я хоть и призывал США сбросить атомную бомбу на СССР, но это все ерунда, они не осмелятся. Мощь СССР, надо отдать должное, велика! Но вот это вот произведение — «Живи и помни», это, натурально, Валя Распутин заложил атомную бомбу под стройку коммунизма!» Астафьев мерзко хихикая, отвечает: «Архипелаг Гулаг написан, Живи и помни тоже выстрелил. Теперь очередь за мной: я уже пишу Прокляты и убиты.» Оба зловеще хохочут.