Текст книги "Преподобный Серафим"

Все то он опровергал не внешней борьбой, а усилением своих подвижнических трудов. Посему эта борьба была для врага неравная, ибо на злословие о помазании из лампад, он отвечал тем, что это помазание исцеляло больных, на клеветы о Дивеевских сестрах он отвечал тем, что сделался старцем всей России. Этот путь подвижнической борьбы запечатлен для нас примером преподобного Серафима.

Но бывает такое положение, когда человек должен уйти от зла, и преподобный Серафим дал нам образ и такого ухода в пустыню.

Необходимо великое терпение, и великое послушание, и великая любовь, и в то же время указывается как правильный путь и возможность ухождения от зла – ухождения, совершенного преподобным Серафимом в дальнюю пустыню, отстоящую не так далеко от монастыря, всего в шести верстах, но тем не менее дававшую ему возможность, в смысле внутренней жизни, совершенно отделиться от всего того, что препятствовало его духовной жизни.

Предшествовала такому решению смерть настоятеля Пахомия и тяжелая болезнь самого преподобного Серафима.

От постоянной молитвы у преподобного Серафима стали болеть ноги. Болезнь мешала ему священнодействавать. Все это, говоря по-человечески, несчастье – явилось толчком для скорейшего осуществления внутреннего решения.

Так часто скорби и немощи, по милости Божией, по Его Святому Промыслу, делаются источником великих духовных для нас благ.

Пустынножительство на пути внутреннего духовного развития преподобного Серафима явилось необходимым условием дальнейшего совершенствования, но внешним толчком, одной из существеннейших внешних причин была невозможность по болезни ног совершать церковное священнодействие.

Здесь, в пустыне, преподобный Серафим сразу попал именно в те вожделенные условия, к которым стремилась его душа: он попал в темный лес, за зеленую стену, заграждавшую его от монастыря, он как бы вновь ушел еще раз от мира, от которого бежал, уходя в монастырь, и с которым все же вновь встретился в монастыре.

В этих местах уже жили тогда некоторые подвижники: Назарий, иеродиакон Дорофей, схимонах Марк.

Тут была река Саровка, тут были холмы, заросшие густым лесом. Преподобный Серафим наименовал их названиями, взятыми из слова Божия. Вот Афон-гора, вот Иерусалим, вот Вифания, здесь Иордан, и все это напоминает преподобному Серафиму те места, где или спасались подвижники, или где жил Сам наш Господь Иисус Христос.

Такова была атмосфера, таков дух этой новой жизни.

Можно ли сравнить с шумным монастырем? Здесь Божественная красота природы, которую он зрит своими очами, здесь святое уединение, которое не развлекает, а дает силы сосредоточения на внутренней жизни, здесь все напоминает ему святые места, где жил Господь.

Но и в пустыню начинают приходить люди. Это не могло не смущать его, особенно когда начали приходить женщины. В то время, когда преподобный Серафим подвизался в пустыне, он был еще очень молод, и опасность соблазна плотского для него, девственника, заключалась в том, что внутреннее пламя, которое он возжег перед Господом, могло потухнуть от воспламенения сих страстей. И для того, чтобы обезопасить себя от этого, он возымел намерение, чтобы был воспрещен ход к нему на гору женщинам.

Прежде чем решиться обратиться с такой просьбой о запрещении к настоятелю монастыря, он обратился к Господу, чтобы Господь дал ему знамение – угодно ли Господу его желание.

С дерзновенным ходатайством о знамении обратился он к Господу.

И вот на Рождество возвращался из монастыря после богослужения преподобный Серафим к себе в пустыню, а на следующий день вновь пошел в монастырь. И когда он вышел, он увидел, что ветви деревьев преклонились и завалили дорогу к нему на гору. Сие знамение дало ему твердость обратиться к настоятелю монастыря. Преподобный Серафим за литургией обратился к Исаии:

– Батюшка, – сказал преподобный Серафим, – отец настоятель, благослови, чтобы на мою гору, на которой живу, не было входа женщинам.

А настоятель должен был читать молитву предложения по перенесении Святых Даров на Престол и ответил на это с неким раздражением:

– В какое время и с каким вопросом подошел ты, отец Серафим!

– Теперь-то и благослови, батюшка, – просил преподобный Серафим.

– Как же я могу, – сказал строитель, – за пять верст смотреть, чтобы женам не было входа на твою гору.

– Вы только благословите, батюшка, – сказал преподобный Серафим, – и никто уже из них не войдет на мою гору.

Нечего делать, говорится в жизнеописании преподобного, подали образ Пресвятой Богородицы «Блаженное Чрево», и старец отец Исаия, благословляя отца Серафима, сказал:

– Благословляю, чтобы не было женам входа на твою гору, а ты сам охраняй.

Так было дано благословение преподобному Серафиму, дабы не входили на гору женщины. И вот началась там, в пустыне, подвижническая жизнь, молитва, песнопения, великие внутренние борения, великие духовные труды.

Мир считает эту жизнь эгоистичной, называет ее самоспасением, говорит, что здесь нет любви к людям, желания принести им пользу.

Какое ужасающее непонимание!

Подвижник душу свою посвящает Господу, отдает Ему ее. Ты, Господи, Сам распорядись душой, а я буду трудиться, чтобы отдать ее достойной Господа. Такую душу ведет Господь и Сам, когда это нужно, выводит на путь служения людям.

Преподобный Серафим не был юродивым, хотя и имел некоторые черты внешнего сходства с юродствующими.

Путь юродства один из труднейших, и преподобный Серафим предостерегал от самочинного вступления на него. Когда приходили к преподобному просить благословения юродствовать, он не только не давал благословения, но с негодованием говорил:

– Кто берет путь юродства на себя без особого звания Божия, все в прелесть впадают: из юродивых едва ли один отыщется, чтобы не в прелести находился, и погибали или вспять возвращались. Старцы наши никому юродствовать не позволяли. При мне только один обнаружил юродство, запел в церкви кошачьим голосом; старец же Пахомий в ту же минуту приказал юродивого вывести из церкви и проводить за монастырские ворота. Три пути, на которые не должно выходить без особого звания: путь затворничества, юродства и путь настоятельства.

Вот как относился преподобный Серафим к желающим юродствовать. Нам надо это особенно запомнить, дабы всегда относиться с особой осторожностью ко многим легкомысленным и самочинно дерзающим изображать из себя «юродивых» в наше время. Первый вопрос, который для проверки должен быть предложен юродивому, заключается в том, с благословения ли духовника он вступил на этот путь. И если самочинно, тогда все вышеприведенные слова преподобного Серафима непременно относятся к нему. В пустыне, кроме молитвенного подвига, начинается и другой подвиг – строжайший пост.

Преподобный Серафим был великий молитвенник и столь же великий постник.

Он вкушал сначала один хлеб, потом одни овощи, а в некоторые дни не вкушал пищи совсем.

Перед смертью вот что он открыл одной рабе Божией:

– Ты знаешь снитку. Я рвал ее да в горшочек клал, немного вольешь, бывало, в него водицы и поставишь в печку – славное выходило кушанье.

Я спросила его о снитке, что это значит. За притчу ли это принять или это действительное. Он отвечал: «Экая ты, экая. Разве не знаешь травы снитки. Я это тебе говорю о себе самом».

Я просила его, как зиму он ее кушал и где брал. Он отвечал: «Экая ты какая, на зиму я снитку сушил и этим одним питался, а братия удивлялись, чем я питался. А я снитку ел. И о сем я братии не открывал, а тебе сказал». Я спросила, а долгое ли время он кушал ее. Он дал мне точный ответ и на это, но я забыла, без скольких дней он вкушал тысячу дней одну снитку. Только помню, что более двух с половиной лет неотступно питался одной сниткой.

Преподобный Серафим считал, что учить других легко, так же легко, как бросать с соборной колокольни саровской камни, а самому исполнять то, чему учим – так же трудно, как эти камни поднимать на колокольню.

Но преподобный Серафим имел право учить: его труды, его пощение давали ему это право. Вот что говорил он после:

– Мы, на земле живущие, много заблудили от пути спасительного, прогневляем Господа и не храним постов. Ныне христиане разрешают на мясо и во Святую Четыредесятницу, и во всякий пост. Среды и пятницы не сохраняют, а Церковь имеет право: не хранящие святых постов и всего лета среды и пятницы много грешат. Но не до конца прогневляется Господь, паки помилует.

Некто спросил преподобного Серафима:

– Можно ли есть скоромное по постам, если кому постная пища вредна и врачи приказывают есть скоромное?

Преподобный отвечал:

– Хлеб и вода никому не вредна.

Преподобный Серафим в пустыне имел особые искушения, отличные от тех искушений, которые были, когда он проходил путь послушнический. Там были уныние, тоска и скука, а здесь то, что называется на языке святоотеческом «страхованием».

Это чувство во время молитвы иногда вызывается явными нападениями зверей, подобием врывающейся толпы и всевозможными иными устрашениями. Преподобный Серафим, силой молитвы и благодати Божией, все сие преодолел и стяжал особую силу видеть бесов. Так один мирянин, в простоте сердца, спросил:

– Батюшка, видели ли Вы злых духов?

И отвечал преподобный Серафим с улыбкой на эту простоту:

– Они гнусны; как на свет Ангелов взглянуть грешным невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны.

Ко времени, когда уже преодолевает преподобный Серафим искушение «страха», начинается его величайший подвиг в пустыне: молитва на камне. Тысячу дней и ночей молился преподобный Серафим, стоя на камне с воздетыми руками, и творил молитву:

– Боже, милостив буди мне грешному.

Не дерзаем, не дерзаем представить себе то состояние духа подвижника, каковое было в этих его великих трудах, но умиляемся и благоговеем. Некто удивился, как мог он поднять этот труд, и сказал: «Не мог бы ты это сделать без помощи Божией». Преподобный Серафим смиренно ответил:

– Без помощи Божией сие было бы невозможно.

Ничего не мог сделать враг изнутри. Тогда начинается нападение извне. Три грабителя приступили к нему в лесу, требуя денег. «Мирские люди ходят к тебе, – говорили они. – Значит, у тебя деньги есть». Преподобный Серафим был силен, мог бы защищаться так, как защищаются в миру, но он решил все претерпеть во имя Господа и принял страшные побои и истязания, с проломленной головой, истоптанный ногами, едва добрел из пустыни в монастырь. Его окружили заботами, вниманием, начали лечить, но дух его обращался к Единственному Врачу, Которому он всегда служил и в монастыре, и в пустыни. И сей Врач исцелил его: вновь видит он явившуюся ему Божию Матерь во сне, и говорит Она, обращаясь к этим всем хлопочущим вокруг преподобного Серафима людям:

– Что вы трудитесь?

И вновь подтверждает:

– Сей от нашего рода.

После видения преподобный Серафим начал выздоравливать. Осталась у него после тяжких побоев только еще большая согбенность, еще больше тело его склонилось долу. Но это испытание еще больше подняло дух его горе. В это время впервые открывается в преподобном Серафиме благодатный дух прозорливости. Когда мы читаем о подвигах преподобного Серафима, мы испытываем чувство великой радости и отрады. Жаль отрываться от страниц его жития. Жаль, что чтение подвигается к концу. Хочется подольше побывать в лесу Саровском.

Ведь мы все так устали от вражды, от забот, от мирской суеты. Измученному и усталому человеку хочется припасть и напиться освежающей влаги. Вот именно такая благодатная освежающая влага для души нашей и есть труды и подвиги преподобного Серафима.

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Кому из вас в минуты усталости или душевных огорчений не грезился лес, и тишина, и уединение, где мы могли бы отдохнуть душой. Но эти грезы о тишине и отдыхе не имеют ничего общего с тем стремлением к лесу, уединению и тишине, которое живет в душе подвижника.

Если измученного мирского человека, мечтающего об уединении, оставить с самим собой не на один месяц и не на один год, а на пятнадцать лет, какой ужас создается у него в душе.

Уединение, безмолвие, молчание и затвор – это есть величайший подвиг и нельзя смотреть на него как на уединенное отдохновение. Оставшийся с собой человек, если его внутренняя жизнь не заполняется горним, будет охвачен тоской, унынием, перед ним раскроется лишь вся пустота его души, и это сделает ему невыносимым пребывание наедине лишь с самим собой. Не от этой ли тоски, не от этой ли скуки и пустоты душевной так стремятся люди к мирской сутолоке, которая, с одной стороны, доводит до изнеможения, а с другой, является для них, при их внутренней пустоте, совершенно необходимой.

Преподобный Серафим был избранник Божий, он был подвижник от самых своих юных лет. Его путь лежал через молчание и затвор. Если каждый человек, оглядываясь на прошлое, видит, что ведет его Господь ко спасению, то наипаче явственно это видится на судьбах вот таких избранников Божиих, каким был преподобный Серафим. Путешествие в Киев, беседа со старцем, подвиг паломничества – все это некий путь к тому высшему подвигу затворничества, к которому он смиренно приготовлялся в своих первоначальных трудах, как послушник, как иеродиакон, как иеромонах.

Мы видели уже, что преподобный Серафим удалился в пустыню, отстоящую недалеко от Сарова. Мы знаем, с каким терпением, с каким великим терпением нес все послушания монастырские преподобный Серафим. Мы со скорбью видели и те следы мирской жизни, которые, проникая и в монастырь, делали этот путь послушания и жития в монастыре Саровском скорбным для преподобного Серафима, и как он, наконец, удалился в эту пустыню. Но это было лишь преддверием к подвигу молчальничества. Мы знаем, что был внешний толчок, побудивший уйти преподобного Серафима в пустыню.

Пусть он внутренно созревал для этого постепенно, переходя от силы в силу, но внешним толчком ухода явилась его болезнь. Так был некоторый толчок и для того, чтобы в пустыне предаться подвигу молчальничества, это была смерть настоятеля.

По преклонному возрасту своему старец Исаия сложил с себя обязанности настоятеля, но не мог жить без бесед с преподобным Серафимом, и его из монастыря возили на тележке в пустыню. Смерть старца Исаии была великой скорбью и для преподобного Серафима, он в нем имел того именно собеседника духовного, о котором многократно, по разным поводам, говорил после, советуя своим чадам иметь друзей.

И вот непосредственно в связи с этим событием вступает преподобный Серафим на путь новых великих подвигов.

Вот что говорит преподобный Серафим о молчальничестве:

– Паче всего должно украшать себя молчанием, ибо, говорит святой Амвросий Медиоланский, молчанием многих видел я спасающихся, многоглаголанием же ни единого. И паки некто из старцев говорит: «Молчание есть таинство будущего века, словеса же орудия суть мира сего».

Так высоко оценивает значение молчальничества преподобный Серафим. От этого многоглаголания, которого, конечно, так много было и в монастыре, от этого многоглаголания стремился он уйти сначала в пустынь, а потом и в молчальничество.

«Молчание есть таинство будущего века» – в самом деле, в мирской жизни разве знают молчание? Там все основано на многоглаголании, там царствует язык, и злой язык, там люди живут шумно, говорливо, там постоянно есть стремление к тому, чтобы дать простор злословию, осуждению, клевете. Когда люди сходятся вдвоем, им неловко помолчать, они выдумывают темы для того, чтобы пустить в ход свой язык, они «занимают» друг друга. Молчание нестерпимо для людей, живущих внешней жизнью, наполняющих свою внутреннюю пустоту внешней трескотней и внешними впечатлениями, но там, в мире горнем, есть некое таинство бытия, для нас непостижимое, там царствует молчание, каковое и здесь, в минуты благоговения, в уединенных подвигах сподобились ощущать и переживать все наши подвижники.

Для того, чтобы не нарушать своего обета молчания, преподобный Серафим перестал ходить в монастырь. Раньше он ходил из своей пустыни к праздничным службам, а наложив на себя обет молчания, он перестал туда ходить вовсе. Раз в неделю ему приносил его послушник или хлеб, или капусту. Когда послушник приносил преподобному Серафиму это скудное пропитание, он выносил ему обратно посуду и давал знать, что принести в следующий раз, тем что оставлял в этой посуде или кусок хлеба, или немного капусты, это означало, что нужно ему принести в следующий раз – то или другое. Смиренный послушник, иногда в метели и вьюгу по снегу и сугробам, с трудом приходил в пустынь, неся преподобному Серафиму необходимое для его жизни.

Так, с внешней стороны, протекала жизнь преподобного Серафима в молчальничестве.

Каков же был внутренний смысл этого подвига, поскольку сам преподобный Серафим раскрывает его. Вот что говорит он:

– Когда мы в молчании пребываем, тогда враг диавол ничего не успеет относительно к потаенному сердца человеку: сие же должно разуметь о молчании и разуме. Оно рождает в душе молчальника разные плоды духа. От уединения и молчания рождаются умиление и кротость, действие сие сей последней в сердце человеческом модно уподобить тихой воде силоамской, которая течет без шума и звука, как говорит о ней пророк Исаия – «воды, текущие тихо». Плодом молчания, кроме других духовных приобретений, бывает мир души. Молчание учит безмолвию и постоянной молитве.

Всякому подвигу надлежит встретиться с врагом, это не подвиг, который вдруг был бы оставлен без вражеского нападения. Чем более велик подвиг, тем страшнее нападение. Самый робкий, самый первый шаг на пути духовной жизни и то встречает многообразные препятствия и самые неожиданные, самые злые нападения вражеские, но такие великие подвиги, естественно, влекут и великие нападения. О внутренних борениях, о том, что преодолел преподобный Серафим в этом молчании, кто знает, кроме Господа Бога. Ведь там чеканилась в этом молчании та драгоценность духа, которая потом была явлена миру преподобным, открывшим свой затвор.

Но мы знаем внешние злые нападения. Перед преподобным Серафимом поставили вопрос: на каком основании он не ходит в монастырь причащаться Святых Таин?

Собрали «собор» по этому делу и решили предложить ему ходить в монастырь по-прежнему. Раз пришел послушник и сообщил преподобному Серафиму постановление братии. Молча, ничего не ответив, выслушал это постановление преподобный Серафим и в монастырь не пошел. Снова повелел игумен повторить преподобному Серафиму это распоряжение, и, когда вновь сказал то же пришедший инок, преподобный Серафим молча последовал за ним в монастырь. И вот в 1810 году, после пятнадцати лет пустынножительства, преподобный Серафим вошел в ворота монастыря. Весь монастырь пришел в движение, это было событие для монастыря необычайное, но возросло еще больше общее изумление, когда преподобный Серафим в полном молчании, после службы прошел в покои игумена, а оттуда пошел в келлию, указанную ему, и там затворился.

Он исполнил распоряжение власти монастырской, он ушел из своей пустыни в монастырь, но здесь заключился в затвор. Началось смущение в братии по поводу такого упорного нежелания быть в общении с ними. Спрашивали: «Зачем он уединяется, когда, пребывая в близком общении с братией, мог назидать их словом и примером, не терпя ущерба и в благоустроении души своей?» Старец отвечал, говоря словами святых отцов:

«Возлюби праздность безмолвия предпочтительно насыщению алчущих в мире, – сказал Исаак Сирин. И святой Григорий Богослов рек: «Прекрасно благовествовать для Бога, но лучше сего, если человек себя очищает для Бога».

Вот ответ, который дал преподобный Серафим на эти искушающие вопросы. В его келлии не было ничего, кроме икон и обрубка дерева. В это время преподобный Серафим под рубашкой носил большой железный крест на веревке. Носил ли он вериги, с точностью сказать трудно, в некоторых житиях указывается, что он носил их, в некоторых говорится, что вериг у него не было, и что за них принимался железный крест. А вот что сам преподобный Серафим говорил о веригах:

«Кто нас оскорбит словом или делом, если мы перенесем обиды по-Евангельски, вот и вериги наши, вот и власяница».

В это время питанием преподобного Серафима была вода и рубленая капуста. Послушник, носивший ему воду, уже встречал преподобного Серафима иначе, чем когда он был в молчании.

Преподобный Серафим, находящийся в затворе, не показывал ему своего лица, он выходил к послушнику, закрытый полотном, и простирал лишь руки, чтобы принять от него посуду, в которой он приносил пищу, а иногда вовсе не выходил, вовсе не принимал принесенного, т. е. оставался некоторое время совершенно без всякой пищи. В это время молитвенным его правилом было, кроме обычного его правила, особенно усердная молитва Иисусова.

О молитве Иисусовой преподобный Серафим говорит так:

«За рукоделием или будучи где-либо на послушании, твори беспрестанно молитву: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного. В молитве внемли себе, т. е. ум собери и соединяй с душой. Сначала день, два и якоже твори молитву сию одним умом раздельно, внимая особо слову. Потом, когда Господь согреет сердце твое теплотою благодати Своея и соединит в тебе оную в един дух, тогда потечет в тебе молитва оная беспрестанно и всегда будет с тобою, насаждая и питая тебя…»

Преподобный Серафим причащался Святых Таин в своей келлии. Ему приносили Причастие в его затвор. К этому времени относится его усиленное желание иметь всегда в сердце память смертную. Память смертная – это совсем не постоянный страх и ужас, это есть постоянное памятование о часе смертном, дабы ничтожной казалась мирская жизнь и дух устремлялся к вечности. Для того, чтобы сделать память смертную постоянной, преподобный Серафим поставил в своей затворнической келлии гроб, в котором и завещал похоронить себя.

Пробыл преподобный Серафим в затворе пять лет. Потом понемножку начал ослаблять затвор: сначала, не выходя из келлии, отворил свою дверь и стал виден для братии, хотя и жил, и подвизался так, как будто бы никого кругом не было. Но иногда он вновь надолго затворял двери. И вот однажды, кода двери его были заперты, приехал архиерей Иона и пожелал обязательно увидеть преподобного Серафима. Пошли сказать ему об этом. Преподобный Серафим двери не отворил. Тогда решительный игумен Неофит, тот самый, который впоследствии не допускал Дивеевских сестер к преподобному Серафиму, предложил ему меру решительную: снять с крюков дверь, но архиерей Иона воспротивился и сказал, что если преподобный Серафим не считает возможным сам отворить дверь своего затвора, то его надо оставить в покое. Наконец, наступило время выйти преподобному Серафиму на путь общественного служения. Явилась преподобному Серафиму Божия Матерь и повелела ему отворить двери и сделаться для всех наставником и старцем. Так кончился затвор преподобного Серафима.

Преподобный Серафим научил братию свою понимать, что есть подвиг и ради чего он совершается. Он решительно отметает суетные мирские укоры, что подвижничество – это эгоистическое самоспасание, что надо не Богу молиться, а приносить людям пользу. Много ли подвижников? И сколько людей в миру занимается принесением пользы?

Лишь отдельные люди избирают путь, каковой избрал преподобный Серафим.

Жизнью своей преподобный Серафим засвидетельствовал и утвердил ту пользу, которую приносит человек, когда он достигает духовного совершенства. Не для самоистязания, не для того, чтобы умертвить себя, а для того, чтобы в этом огне подвижнических борений создать душу чистую и служить Господу, совершаются подвиги, потом уже Господь Сам распорядится, что и как делать этой душе.

Был преподобный Серафим в послушании, был преподобный Серафим в пустыне, был он в молчании, потом перешел в затвор, во всех подвигах пребывал десятки лет и лишь под самый конец жизни, лишь последние семь лет он служил людям. Но эти семь лет были так плодоносны в деле служения ближним, что они, конечно, оправдали бы и не одну человеческую жизнь. Да и мы сами разве на себе не испытываем правду подвижнического пути преподобного Серафима. Разве сейчас каждый из нас не испытывает на себе благодатного действия его праведной жизни, наипаче же те, которые были в Сарове на поклонении святым мощам?

Ведь и сейчас, через сто лет после его кончины, каждый со своей скорбью, со своей тоской идет к нему. Не идет он туда, к обещающим «принести пользу», ибо какое он там найдет себе утешение. Мы все устали душой, благодаря отсутствию истинной жизни, один изнемогает от внутренних своих борений, другой изнемогает от всевозможных житейских скорбей. И когда сделается так тяжко, так нестерпимо больно, куда он пойдет за исцелением? Пойдет он вот к таким подвижниками, к таким угодникам Божиим, каким был преподобный Серафим.

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Не ставят зажженный светильник под спуд и не может укрыться город, стоящий на вершине горы. Но для того, чтобы возжечь светильник, и для того, чтобы городу вознестись на вершину горы, для этого требуется положить много трудов, нужно совершить великую работу Господню.

Преподобный Серафим Саровский подвизался более сорока лет, делая эту работу. Какие труды, какие борения, какие искушения и трудности были на этом пути, мы уже видели в наших прошлых беседах, какое послушание, какое смирение, какое терпение, какая любовь ко Господу воспламеняла дух преподобного Серафима, не все сие видели. И вот ныне перед нами открываются двери келлии преподобного Серафима. Перед нами его труды, как светильник, светящий людям, перед нами город, который виден всем – это период старчества преподобного Серафима. Здесь ответ на все суемудрые вопросы о том, зачем нужен был его затвор, зачем были нужны все его труды и уединенные подвиги, пустыня, затвор и молчание. Все для того, чтобы душу отдать на служение Господу. Как Он распорядится этой душой – человеку думать не надлежит. Ты лишь думай о том, чтобы привести ее в достойный Господа порядок, чтобы ее отдать всю на служение Господу, потом уже Сам Господь укажет, как надлежит тебе служить людям.

Старческая деятельность преподобного Серафима по времени невелика – 8 лет, а подготовлялся он к ней 16 лет в иночестве, 15 лет в отшельничестве и 15 лет в затворе, всего 46 лет.

Внешняя жизнь старца Серафима была иной, чем в затворе. Каждый мог приходить к нему – братия во всякие часы, во всякое время, а люди мирские, посторонние – после ранней обедни и до восьми часов вечера.

В житии рассказывается, как принимал посетителей.

После беседы преподобный Серафим покрывал епитрахилью и заставлял повторять за собой следующие слова:

«Согрешил я, Господи, согрешил душой и телом, словом, умом, делом и помышлением и всеми моими чувствами: зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием, волею или неволею, ведением или неведением».

И за сим читал разрешительную молитву, каковую читает священник на исповеди:

«Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего Человеколюбия да простит ти, чадо, вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию мне данной, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих воимя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь».

Помазывал он чело елеем из лампады и, целуя в уста приходившего к нему, говорил всегда:

– Христос Воскресе, – и за сим давал прикладываться к иконе Божией Матери.

С самыми тяжкими духовными и житейскими затруднениями приходили к нему. Он был близок ко всей жизни, не гнушался нашими слабостями и житейскими заботами и скорбями. В житии рассказываются трогательнейшие случаи таких к нему обращений с житейской нуждой. Однажды прибежал к преподобному простой крестьянин с шапкой в руке, с растрепанными волосами и упал в ноги преподобному:

– Батюшка, у меня лошадь украли, я теперь совсем нищий не знаю, чем кормить буду семью. А говорят, ты угадываешь.

Преподобный Серафим ласково взял его за голову и, приложив к своей голове, сказал:

– Огради себя молчанием и поспеши в такое-то село (назвал село). Когда будешь подходить к нему, свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома, там увидишь ты калиточку, войти в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.

Все так и исполнил и получил крестьянин свою лошадь.

Прежде чем нам перейти к рассмотрению самого основного делания преподобного Серафима в этот период его жизни, разумею заботы его о Дивеевской обители, – нам надобно рассмотреть отношение его к семье Мантурова и Мотовилову. Мантуров был богатый помещик. Он захворал тяжкой болезнью и был почти при смерти, уже начали выпадать у него от разложения кости из ноги. В таком состоянии крайнего изнеможения он приехал в Саровскую пустынь к преподобному Серафиму. Преподобный Серафим встретил его словами:

– Что, пожаловал посмотреть на убогого Серафима?

Мантуров со слезами стал просить его об исцелении. Тогда преподобный Серафим спросил его:

– Веруешь ли ты в Бога?

И повторил это три раза.

– Веруешь ли ты в Бога? Веруешь ли ты в Бога? Веруешь ли ты в Бога?

И ответил ему болящий Мантуров:

– Верую, верую.

– Радость моя, – сказал ему тогда преподобный…[1]1
  Здесь текст «списка» обрывается (ред.).


[Закрыть]

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Не похоже ли наше отношение ко всему, что связано с жизнью преподобного Серафима, на некие воспоминания наши о нем, как будто мы рассматриваем не житие его, а вспоминали то, что видели своими глазами?

Это то же чувство, которое испытывают решительно все, побывавшие сами в Саровской пустыне. Не верится, что преподобный Серафим жил сто лет тому назад.

Когда идешь по дороге от монастыря в дальнюю пустынь, проходишь источник или место, где на камне молился преподобный Серафим, то кажется тебе, что ты посещаешь места, совсем недавно освященные благодатной его жизнью, таким  близким, совсем близким кажется тебе преподобный Серафим.

Отсюда и в нашем рассмотрении жизни его эта потребность подольше остановиться и поподробнее рассмотреть отдельные факты, наиболее значительные в жизни преподобного Серафима.

В прошлую беседу нашу мною было сказано, что прежде чем нам перейти к рассмотрению отношения преподобного Серафима к Дивеевской обители, мы должны подробно рассмотреть его отношения к Мантуровым и Мотовилову.

О Мантуровых мы говорили в прошлый раз. Ныне переходим к Мотовилову. Как знакомство и начало отношения к Мантуровым связано с исцелением от болезни, так же связано с исцелением начало и этих, более внутренних, отношений с Мотовиловым.

Мотовилов о своей болезни говорит так:

«За год до пожалования мне заповеди о служении Божией Матери при Дивеевской обители, великий старец Серафим исцелил меня от тяжких, неимоверно великих ревматических и других болезней с расслаблением всего тела и отнятием ног, скорченных и в коленках распухших, и с язвами пролежней на спине и боках, коими страдал неисцельно более трех лет.