Текст книги "Капкан со всеми удобствами"

4

Утром пошел снег – крупный и лохматый. Жаль, что невозможно осуществить спецзаказ на такую погоду для новогодней ночи. Ветра не было. Скорее всего, он если и собирался схулиганить – по-приятельски потрепать нескладные ветки знакомых деревьев, то не решился. Обалдел от их ошеломляющего вида. Прекрасного и неприступного – в сказочном снежном наряде…

Выходить на улицу не рискнула. Да и не в чем было выходить. Дубленка сохнуть не собиралась. Ну и ладушки, решила я. Буду отдыхать у кухонной плиты. Тем более что торопиться некуда. Димку вызвали в больницу – кажется, кому-то вырезали что-то лишнее. Или, наоборот, вшили. Я не поняла. Муж злился, ругал некоего Нефедова и обещал уволиться по собственному желанию, если у этого самого Нефедова не выбьют из рук скальпель. В заключение сорвался на меня за то, что опять сунула свои перчатки в карман его куртки, и ускакал вниз по лестнице через две ступеньки разом. Как назло, вышли из строя оба лифта. Выбросив пакет с мусором в мусоропровод, я еще пару минут постояла на лестничной площадке, слыша постепенно удаляющийся любимый голос. Муж, начав с недостатков в сфере обслуживания лифтов в нашем доме, уже перешел к предложениям по реструктуризации коммунального хозяйства страны в целом. Ему вторили попутчики и встречные несчастливчики. Эхо разносило лозунги по всем этажам. «Мой муж не только классный хирург, но и гениальный реформатор, – подумала я. – Если бы так не торопился на работу – к вечеру программа коммунальных реформ была бы готова».

Детки спали. А кто не любит поспать в молодые годы? Да и в не совсем молодые… Я включила на кухне телевизор и занялась домашней текучкой – кран в мойке достал своим упорным стремлением к совершенству. Следовало в корне пресечь его маниакальную мечту стать истоком нового водопада. С удовлетворением отметила, что вчерашнее происшествие уже не пугает так, как вчера.

Неприятности нагрянули во второй половине дня. Вместе с Наташкой, которая принесла их с прогулки по магазинам. На мой взгляд, шастать по супермаркетам сегодня было очень непрактично, поскольку на остатках от вчерашнего праздника можно протянуть неделю. Упомянутые неприятности оттягивали ей язык не меньше, чем сумки с запасом продуктов – руки. Именно поэтому тяжелая ноша была свалена у родного порога, а сама Наталья ворвалась ко мне:

– Я собственными руками угробила свою голубую мечту, – всхлипнула она с порога.

На всякий случай я ахнула и всплеснула руками. Сочувствовать было гораздо легче, чем гадать, какая же именно мечта приказала долго жить.

– Не следовало расстегивать молнию на куртке! Молнией ее и… – Наташка решительно изобразила рукой крест, – …задавила. Помоги вытащить останки…

Как выяснилось чуть позже, пострадала не только голубая мечта – связанный из тончайшей шерсти дорогой шарфик черного цвета. Заодно сломалась и молния. И это было уже делом моих рук.

– Благодарствую! – фыркнула подруга, снимая куртку и любуясь результатом моего труда. – Так и знала, что выйду отсюда голодранкой… Кстати, как твоя дубленочка? Ей очень Татьяна сочувствовала. А Татьяне сегодня в двенадцать часов дня какой-то подозрительный качок сопереживал. Уж очень убивался, глядя, как она с лопатой надрывается – снег с пешеходной дорожки счищает. Заодно интересовался, не слышала ли она о каком-нибудь несчастном случае, имевшем место быть почти у этого дома не далее как вчера вечером. Его приятель случайно упал и сбил с ног женщину. А теперь вот волнуется за ее здоровье. Ему бы выяснить, где она живет, – для материальной, так сказать, компенсации. Татьяна, не будь дурой, охотно согласилась – слышали, знаем. Сама бедняжку поднимала и даже почти до Варшавки со всеми сумками проводила. За нее, мол, волноваться нечего: увидела, что сороковой троллейбус подходит, – понеслась к остановке как страус. Тут браток сник и ругнулся. Татьяна испугалась и на всякий случай пожелала молодому человеку всегда смотреть себе под ноги, чтобы не упасть, как его приятелю. Тот сплюнул в сердцах и ушел. Даже спасибо не сказал. А про дубленку Танька не зря интересовалась. Сегодня утром, до того как пошел снег, на месте вчерашнего падения дуэтом следы крови были хорошо заметны. И ею же оказался отмечен путь, по которому приятеля качка тащили… Татьяна с дорожки кровавые следы лопатой в сторону откинула – ты же знаешь, она чистюля, а потом снег пошел… Я, собственно, свою мечту из-за тебя загубила. Когда она эту историю рассказывала – меня даже в жар кинуло. Рванула молнию у ворота и… Одного не пойму – зачем ты понадобилась этому козлу? Может быть, он решил, что именно ты угрохала его приятеля?

В отличие от подруги мне сразу стало жутко холодно. Просто зуб на зуб не попадал от накатившего волной озноба. Машинально я выхватила у нее куртку и натянула на себя.

– Надо же! – изумилась Наташка. – А тебе этот цвет тоже идет. И курточка смотрится очень хорошо. Все-таки у меня есть вкус – умею выбирать хорошие вещи…

Я молчала. Говорить было некогда: во-первых, стучала зубами, а во-вторых, обдумывала ситуацию. Обвинять меня в убийстве вчерашнего попутчика глупо. Если бы выстрел раздался сзади, непременно попали бы в меня. И не он, а я бы его придавила. А если бы пальнули сбоку – мужчина не рухнул бы навзничь, придавив меня. Значит, стреляли откуда-то спереди. А я точно помню, что меня там, впереди, не было.

– З-з-за-ч-чем мне его уб-бивать?.. ть… – наконец выдавила я. – Они что, ид-диоты?

Наташка изучала мою дубленку, и вопрос ее не очень заинтересовал.

– Еще малек подсохнет, и все следы насилия над вещичкой скроются… Золотые у меня руки! А что ты, собственно говоря, трясешься? Ой! Подожди, не рассказывай. У меня продукты в коридоре валяются. Сейчас я их оприходую по списку и прибегу. Куртку снимай. Пускай Борис в мастерскую прогуляется – молнию заменит. Скажу – в очереди оторвали. Шла борьба за пальму первенства…

– Не поверит, – отвлеклась я от своих мыслей и перестала дрожать. – Сейчас и очередей-то таких нет. А потом, куда ты эту пальму дела?

– Пальма обратилась лавровым венком победителя. И его общипали на листочки. Если не веришь – могу показать. Целых две пачки лаврушки в сумке. Что же касается очередей, то организовать толпу для меня не проблема. Даже на пустом месте.

В этом подруга права. Доказано временем – стоит ей только остановиться у какого-нибудь прилавка, как к нему моментально подбегает народ. Вид у нее такой, что ли? Окружающий люд почему-то уверен, что эта дама не будет интересоваться абы чем…

– Ты меня опять задерживаешь, – подала голос Наташка. – Так нужен тебе лавр благородный или нет?

Я встрепенулась и отказалась…

Вернулась подруга быстро. У меня только-только выключился чайник. Сама я еще не успела вновь обременить себя тревожными мыслями.

– Замечательно! – с ходу воскликнула Наталья. – Давай кофейку попьем, заодно и обсудим, за что ты могла пришить того типа.

– Я никого не трогала.

– Тебя никто и не обвиняет. В смысле, мы с Татьяной. Я задала вопрос от имени того качка, который Татьяну допрашивал. И от своего имени теперь ему отвечаю: только за то, что козел с папкой не уступил тебе дорогу… Но ты ведь не Джеймс Бонд. Стрелять из-под сумки с мандаринами не обучена, плеваться ядом изо рта тоже не умеешь. Торт как оружие вообще ни к черту… Короче, что с тебя взять? Ну как с меня – нечего.

– При чем тут яд?

– При том. Мы же не знаем, что сразило твоего попутчика?

Я задумалась. Наталья права. С чего я решила, что в него стреляли? С другой стороны… кровь-то была! И мужик валялся весь из себя неподвижный…

Наташка налила кофе в две чашки и заставила меня присесть к столу.

– Давай покончим со всеми рассуждениями до возвращения детей. Нам нет дела, как и почему жертва рухнула на землю. Ты шла со своими мандаринами плюс торт и никого не трогала. Наша наводчица-дворничиха навела качка на ложный след. У меня, например, от ее рассказа создалось впечатление, что ты на полном ходу вскочила в сороковой троллейбус, растолкала пассажиров, пинком сломала железную перегородку кабины водителя и принялась дубасить его по голове тортом, приговаривая: «Гони!!! Гони!!!» Отсюда вывод – твой след запутан капитально. По какому бы поводу тебя ни искали – не найдут. Но на всякий случай завтра из дома не вылезай, вот и все. Хотя это, скорее всего, – лишняя предосторожность. Тебя из-под шапки и под дубленкой наверняка не разглядели. Шапку теперь все равно не наденешь – годится только для мероприятий, о которых говорят: «Ерунда! Шапками закидаем!» А в дубленках половина Москвы шляется. Кстати, вот тебе повод подумать о чем-нибудь более возвышенном. В смысле – по цене. И Димка машину с прикола снимет. Будет тебя, как и в теплые времена, на работу возить и домой привозить. Жалко ведь хорошую шубейку в общественном транспорте трепать.

Рассуждения подруги звучали вполне убедительно. Страх испарился. На душе потеплело. Действительно! Сколько можно вляпываться в неприятности с отягчающими обстоятельствами? Я смело выкинула из головы рассуждения о незнакомце, свалившемся мне если не на голову, то уж на ноги-то точно…

5

Воскресный день прошел в домашней суете и мыслях о душевном – новой верхней одежде, полностью отвечающей потребностям души. В понедельник, собираясь на работу, машинально отметила, что дубленка вполне на уровне и менять ее не стоит. Вот только забыла пришить пуговицу. От души порадовалась экономии денежных средств. Утренняя толкучка в метро несколько подпортила настроение – у меня стянули с головы берет, а вернули чужой. Но я от этого не озверела.

На совещание прибыла вовремя и даже успела занять свое любимое место с видом на выход. Там, рядом с дверью, висело большое, писанное маслом полотно. Художник изобразил трудовые будни простого БМРТ по добыче рыбы. Я регулярно пыталась сосчитать количество сыплющейся из трала рыбешки неизвестной породы, но результат никогда не был одинаковым.

– Ефимова, привет! – раздался бодрый голос директора зеленоградского филиала фирмы Юрия Михайловича, или просто Юры. – Я с тобой рядышком примощусь. Не возражаешь?

– Мостись. Только не смеши больше. Уволят ведь. В конце прошлого заседания была уверена, что психиатр обрадуется мне, как родной.

– Буду нем, как вон та рыба в трале. У вас как с реализацией?

– Ты же обещал не смешить.

– Да я думал, тебе от этого вопроса не до смеха будет…

Кабинет неожиданно быстро заполнился участниками совещания. Генеральный директор вошел последним и, не успев занять начальствующее кресло, на ходу велел каждому по порядку коротко доложить обстановку на предприятии.

Я неторопливо открыла свою синюю папку и остолбенела… Взору предстал конверт, из которого выглядывала кучка фотографий.

– Ваша контора перешла на оказание услуг интимного характера? – послышался над ухом голос Юры. – Рыбка-то у вас и вправду золотая! И почти голенькая – без чешуи…

– Умолкни! – отчаянно прошептала я, захлопнув папку. Руки затряслись. – Ничего не понимаю… Это не мое!

– Ирина Александровна! Вас опять что-то не устраивает? – Голос генерального был суров, но справедлив.

– Да. То есть нет. То есть да. Но это внутренние проблемы. Извините.

– Ваши внутренние проблемы каждый раз характеризуются бурным внешним проявлением. Пожалуйста, доложите обстановку на предприятии.

Я лихорадочно открыла ежедневник и с места в карьер начала сыпать цифрами, никакого отношения не имеющими к теме совещания. На это ушла минута. Заметив на лице главного руководителя штормовое предупреждение, моментально перешла к обсуждению насущных проблем. Как оказалось, они задели за живое и других участников совещания. Несколько раз генеральный рекомендовал мне занять его кресло, если я такая умная, – ненадолго, секунд на двадцать. Буквально следом шло предложение уволиться по собственному желанию шефа, но вроде как по своему собственному. Я не возражала – внимание отвлек Юрий Михайлович, тайком, на коленках, изучающий комплект фотографий, утянутых из моей синей папки. Он восхищенно хрюкал и покачивал головой, создавая эффект поддержки всеобщего гвалта.

Кончилось все неожиданно. После совещания, похожего на разборку двух противоборствующих группировок, меня попросили задержаться. Решив, что от меня требуется заявление об увольнении, я быстренько его написала, сохраняя выражение лица несломленного борца за справедливость, которому год не выплачивают заработную плату, и терять ему, кроме трудового стажа, – нечего. Мне сочувствовали. Юра предложил дождаться и подвезти меня на почти бывшую рабочую территорию, дабы я могла спокойно сдать дела и собрать полтонны старых ежедневников. А чтобы ему в то время не скучать – попросил назад невежливо выхваченную у него мною стопку фотографий. Пришлось к выражению лица несломленного борца добавить пару изысканных угроз…

Долго ждать не пришлось. Секретарь пригласила в знакомый кабинет.

Генеральный оказался краток – с ходу предложил мне повышение. От растерянности я была еще более краткой – промолчала. Руководитель удивился и мягко посоветовал подумать над предложением. Наверное, решил, что от счастья я потеряла способность как думать, так и говорить.

Шеф ошибся. На то, чтобы подумать, мне хватило ровно тех секунд, за которые он произнес последнюю фразу. Чуть меньше я затратила на просьбу предоставить мне недельку отдыха, начиная с завтрашнего дня. Тем более что отпуск я полностью не отгуляла. Оставила недельку про запас. Не смогла прочесть ход его мыслей, но он почему-то хмыкнул и согласился.

Добравшись до рабочего места, окончательно занервничала. Телефон звонил не переставая, но я боялась снимать трубку. Мысли в голове путались, перед глазами все время мелькал рыболовный трал. Центральную часть улова составляла я в своей дубленке…

Некоторое время сидела тихо, как мышка, рассуждая примерно так: если я никого не трогаю, значит, никому и не нужна. Но телефон говорил об обратном. Я стряхнула с себя оцепенение, на цыпочках прошла к двери, прислушалась – в коридоре было тихо. Обеденный перерыв. Дверь закрыла на ключ. Вернувшись к столу, достала злосчастную синюю папку, но открыть ее не решилась. Ежу понятно, что два спасателя, стащивших с меня чужое тело, рассчитывали прихватить с собой именно ее. И не потому, что она нужна покойному на том свете. На вечную память. То, что бывший попутчик был мертв, я теперь уже не сомневалась. Эти двое не обращались с ним как с раненым. И главной их целью была злосчастная папка с фотографиями. А покойный – нелепым к ней приложением. Шло это приложение на встречу с ними – очевидно, на переговоры, но не дошло. А убили его не они. Вопрос – почему, взяв папку, не слиняли, а прихватили с собой убиенного? Скорее всего, чтобы скрыть следы чужого преступления, дабы не отвечать за него самим. Наверное, их подставили. Если я права, в папке компромат. Точнее, только часть компромата. Негативы находятся в другом месте. Ребятки собирались их выкупить… На память пришли обрывки слов убиенного. Общий смысл заключался в просьбе спрятать этот конверт и какой-то ключ от беды неминучей. Белиберда какая-то…

Я осторожно открыла папку и через пару секунд поняла, что права лишь частично. В конверте с фотографиями находился еще один. Маленький и из более плотной бумаги. Он был приклеен к папке. На ощупь определила – там лежит ключ. Что меня дернуло открыть конверт, не знаю. Наверное, простое любопытство. Страха от последствий я не испытывала. Была слегка оглушена от раздумий. Как будто кирпич на голову упал, но боли еще не чувствуется.

В конверте действительно лежал ключ, завернутый в полоску бумаги. На ней были отпечатаны какие-то цифры. Прочитать я не успела – раздался резкий стук в дверь. Я вздрогнула. Рука, пытавшаяся аккуратно положить ключ на место, дернулась. Конверту это не понравилось, он оторвался от папки…

Все-таки «кирпич», упавший мне на голову, был не очень прочный. Поскольку сознания я не лишилась. И я лихорадочно сделала то, что, скорее всего, не следовало делать ни в коем случае, – моментально достала свою пустую синюю папку с надписью «PROFT Document case» и сунула в нее конверт с фотографиями, предварительно вытащив из него наугад несколько снимков. Закрепив резинками конверт, шваркнула папку в левый угол стола. Чужую, но идентичную моей папку лихо закинула в щель между шкафами и стеной. Стук раздался снова. На этот раз он сопровождался нетерпеливым:

– Ирина Александровна, пожалуйста, откройте!

– У меня обеденный перерыв, – громко ответила я, суетливо запихивая разорванный конвертик с ключом и то ли три, то ли четыре фотографии в электрочайник, остатки холодной воды из которого выплеснула в чашку.

– Мы не займем у вас много времени. Откройте. Это в ваших же интересах.

– Хорошо, – согласилась я, торопливо насыпая в чашку растворимый кофе. Он маленькой кочкой взбугрился на поверхности и размешиваться не хотел. Так, возя ложкой эту кочку в чашке, и открыла дверь.

В кабинет вошли трое мужчин и пытливо уставились на меня. Отхлебывая не до конца размешанную смесь и выказывая отнюдь не театральное недовольство, ибо чувствовала, как на языке оседает горечь от нерастворившихся гранул растворимого кофе, я решительно продефилировала к своему столу, удивляясь, почему мне не страшно. Визитеры, очевидно, тоже этому удивились. Потому и не поздоровались. Двое сразу прошли к столу, а третий отправился к двери, намереваясь усесться в стоявшее на выходе кресло, чтобы ее, эту дверь, сторожить. Я не стала его предупреждать, что кресло тосковало по ремонту. В пятницу днем мой непосредственный начальник Максим Максимович притащил мне одного из представителей народов Севера для переговоров и в буквальном смысле не знал, куда его посадить. Как этот представитель ухитрился отъесться на рыбе до таких ошеломляющих размеров, было не очень понятно. Сначала. Потом выяснилось, что десять последних лет он является москвичом. Жена его, в отличие от мужа, весила не более сорока двух килограммов. Максим Максимович потом предположил, что питается она исключительно мхом и лишайниками. Их ей заготавливают на родине и присылают на праздники. Я его еще поправила – ягелем. Питается ягелем. Его, кажется, уважают северные олени… Короче, кресло бывший северянин мне сломал. Деревянную решетку унесли чинить, боковинки аккуратно поставили на место, а подушка сверху просто выполняла роль камуфляжа. Как-то не пришло в голову оставить на выходные дни предупреждающую надпись: «Осторожно! Сломано».

Воспоминания на этом оборвались. Так же, как и попытка одного из господ взять со стола синюю папку. Раздался грохот – два визитера моментально упали на пол, прикрыв руками голову. Откуда ж им было знать, что это развалилось инвалидное кресло под их третьим коллегой. Он нелепо торчал из середины покалеченного посадочного устройства, задрав ноги вверх. Вместе с подушкой. И напоминал мне тычинку раскрывшегося и частично опавшего тюльпана. Роль лепестков талантливо исполнили боковинки. Вот только ужасающий грохот мало напоминал неслышный звук опадания цветочного оперения. Впрочем, мне он ужасным не показался. Я присутствовала на генеральной репетиции в пятницу и знала, чего следует ожидать. Даже не вздрогнула. Гораздо больше расстроила нецензурная брань из недр кресла-ловушки.

В эту минуту резко открылась входная дверь, и на пороге с открытым ртом застыл мой непосредственный шеф. Ненадолго. Из уст Максима Максимовича тоже вылетело нецензурное слово. Одно. Но зато – какое!

Я отхлебнула кофе – оно наконец-то растворилось окончательно – и укоризненно посмотрела на шефа. Матерное выражение абсолютно не гармонировало с его интеллигентным галстуком.

– Добрый день, – вежливо сказала я, сделав вид, что ничего не слышала, и не обращая внимания на сдавленную нецензурщину из кресла. Работа – прежде всего. – Результаты совещания, Максим Максимыч, я доложу вам чуть позднее. Получился небольшой казус…

Лежавшие у моих ног господа резво зашевелились. Могли бы и не торопиться. Мне они нисколько не мешали. Я по-прежнему не испытывала страха. Наверное, ожидание жуткой развязки действительно страшнее ее наступления.

– Кофе хотите? – вежливо спросила я у окружающих, забыв, что чайник занят.

Визитер, попавший в кресло-ловушку, в это время как раз предпринял очередную попытку выбраться из него: взлягнул ногами и переменил положение. В результате, не отрываясь от кресла, он упал на колени и стал похож на большую темно-коричневую улитку. Мое предложение повисло в воздухе. Я сделала шаг к «моллюску». Импровизированный домик ходил ходуном. Выскочить из-под него мешала подушка, выполнявшая роль клина. Долг вежливости и гостеприимства заставил меня нагнуться и предложить кофе телу, стоявшему на четвереньках. Меня невежливо послали туда, куда обычно и посылают. Вместе с кофе. Столько лет прошло с момента основания Руси, а мужики нового направления не придумали…

– Никуда я не пойду из своего кабинета, – рассердилась я.

Тут два визитера опомнились и, поднявшись с пола, кинулись освобождать своего коллегу.

– Что здесь происходит? – каменным голосом спросил Максим Максимович.

Я пожала плечами, сделала очередной глоток кофе, села на свое рабочее место и ответила:

– Много шума – и… ничего!

– Мы хотели бы проконсультироваться с Ириной Александровной по личным проблемам, – вежливо пояснил старший из господ, невежливо оборвав освобожденного из-под останков кресла узника: – Заткнулся!!!

Максим Максимович многозначительно посмотрел на меня, но не уловил в ответном взгляде молчаливого крика о помощи, что его немного обескуражило. Он сунул руки в карманы, покачался, перемещаясь с пятки на мысок, хмыкнул и вышел, не закрывая дверь. Это сделал за него слегка помятый «моллюск» с выражением лица, мало напоминающим приветливость швейцара. Я заметила, что данный господин отдаленно похож на героев молодого Шварценеггера – ушами. Расправив плечи и расставив ноги на их ширину, он встал в почетном карауле у двери. Честное слово, мне даже показалась, что она неслышно слегка приоткрылась от удивления: такой чести ни разу не удостаивалась. Ею чаще хлопали, нежели аккуратно закрывали. Если закрывали…

Двое других пришельцев наконец сказали:

– Здравствуйте, – и присели к столу.

Я как раз допила кофе и вежливо их поприветствовала. Двух визитеров среднего возраста родители наградили приятной внешностью – «на выход», оба были крайне серьезны и в меру воспитаны: нецензурных выражений не допускали. Может быть, потому, что пока в основном молчали? В принципе, меня это не смущало – я освобождала середину стола, формируя пространство для текущих дел.

Старший по возрасту на всякий случай оглянулся в сторону почетного караула, выдернул из розетки телефонный шнур, а затем ловко подхватил со стола синюю папку.

– Я так понимаю, что это принадлежит нам? – спросил он с интонацией, не допускающей отрицательного ответа.

– Я не содержу притонов и не занимаюсь порнобизнесом, – поставила я в известность всех троих. Не могу сказать, что это их удивило. – Верните мои документы!..

– Вам не понравились фотографии? – подал голос второй визитер, забирая папку у коллеги. В голосе чувствовалась явная издевка.

– Я их не видела. Мне было достаточно впечатления, которое они произвели в ходе совещания на моего коллегу. В момент, когда я открыла папку, как полагала – с докладом. Коллега не успел поделиться своим мнением. Я вовремя отняла конверт.

– Владислав, тут только конверт. – Издевательские нотки уступили место растерянности. Мужчина буквально носом уткнулся в тонкую папку, изучая каждый ее сантиметр.

– Дай сюда!

Тот, кого назвали Владиславом, со злостью выхватил у коллеги папку, но тут же ее отбросил и схватил конверт и фотографии, вольготно раскинувшиеся на столе. Я старалась не смотреть в его сторону.

– Где ключ и кодовый номер? – спокойно спросил у меня Владислав.

Голос был очень неприятный – какой-то нудный и скрипучий. А от спокойного тона мне наконец стало страшно. Владислав смотрел на меня не мигая. Под этим крокодильим взглядом я, как завороженная, полезла в верхний ящик стола, достала ключи от рабочего сейфа и протянула ему.

– Что это? – резко спросил он.

– Ключ, – прошептала я еле слышно. – Сейф в углу, за мной. Кода нет. И ничего там нет.

– Валера, посмотри!

Коллега Владислава резво сорвался с места, схватил ключ с моей ладони и рванул к сейфу.

– Пусто! – последовал лаконичный ответ.

Не спуская с меня напряженного взгляда, Владислав велел Валерию провести ревизию ящиков письменного стола и моей сумочки. Меня в кресле бесцеремонно откатили в сторону. Я с тихим ужасом наблюдала за ходом обыска. Старший по возрасту и званию в этой залетной группе, откинувшись в кресле, выбивал пальцами на столе какую-то замысловатую дробь. Про себя я отметила, что она хорошо подходит к детской песенке: «Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота…» И мысленно ему подпевала. Это немного отвлекало от происходящего.

За дверью послышался легкий шум, Владислав оглянулся на верзилу у двери и кивком головы дал команду поменять место караула. Тот молниеносно исчез. Шум за дверью усилился, послышались возмущенные голоса, но быстро стихли.

– Нет ни ключа, ни кода… – разочарованно произнес Валера, закончив осмотр кучи содержимого моей сумочки на столе, и включил в розетку телефонный шнур.

Я усмехнулась. В душе. У самой глаза разбежались в разные стороны. Так со мной бывает, когда я аналогичным способом стараюсь отыскать необходимую вещь в собственной сумке, особенно если там ее заведомо нет.

– Где ключ и код? – повторился Владислав, и я живо уловила отсутствие кровожадности в вопросе.

Резко затрезвонил телефон. Не следовало отжимать рычажок регулирования громкости сигнала до упора. Валера подкатил меня обратно к столу и дал напутствие говорить истинную правду:

– Вам никто и ничто не угрожает.

Звонил Максим Максимович и требовал от меня признания в том, что в моем кабинете орудуют бандиты. Я, как и было велено, твердила, что счастлива находиться в навязанном мне окружении. Никогда еще не чувствовала себя так легко и свободно.

– Хочешь сказать, что уже на том свете? Держись, я вызвал милицию…

Я положила трубку и сказала:

– Давайте сразу разберемся с ключами и кодами. Я не состою в вашей агентуре, и мне трудно понять, о чем идет речь.

Мое выступление осталось без внимания. Владислав изучил внутреннюю поверхность папки носом – точно так же, как чуть ранее Валера, и раздраженно отшвырнул ее в сторону. Я опасливо покосилась на него, осторожно взяла папку и понюхала. Особой опасности от нее не исходило.

Владислав кому-то позвонил по мобильнику и коротко рявкнул:

– Лажа!

Очевидно, ответ ему не понравился. Он выругался и отключился.

– Простите, – робко позволила я себе вмешаться, – мой руководитель вызвал ОМОН. Наверное, обиделся на вас. Извините…

Тяжелый взгляд уставился на меня. На всякий случай я извинилась в третий раз.

– Как к вам попала эта папка? – не обращая внимания на мои слова, спросил Владислав.

Пришлось коротко и правдиво рассказать историю своего падения. Вспомнив, в каком состоянии заявилась домой в пятницу и что пережила на сегодняшнем утреннем совещании, я неожиданно разозлилась. Голос окреп и зазвенел от возмущения. Сама не заметила, как из глухой защиты перешла в нападение. Владислав попытался меня остановить, но я как раз дошла до справедливых требований о возврате моих документов. Валера молча вытащил из сумки для ноутбука еще одну синюю папку и ловко кинул ее на середину стола. Это были моя папка и мои документы. Среди них притулились две визитки. Помнится, изначально их было три. Не зря муж ругает меня за безалаберность. Но мне не нравится таскать визитки в сумке или кошельке.

– Одну визитку украли, – ворчливо заметила я, загасив пламя возмущения.

Оправдываться никто не спешил. Визитеры открывали дверь на выход…