Текст книги "Музыка времени"

Платоновская Фро

Билеты в театр на спектакль «Афродита» я купила в ноябре прошлого года. Проза Андрея Платонова, не самого моего любимого писателя, с трудом проникала в мое сердце, и хотелось еще раз попытаться прочувствовать и понять этого самобытного автора. Премьера спектакля состоялась почти год назад, и в этот январский морозный день актеры снова должны были колдовать на сцене, представляя могучее таинство любви, прорастающей в любых условиях жизни на земле.

Андрей Платонович Климентов имел несколько псевдонимов: Платонов, А. Фирсов, Ф. Человеков, А. Вагулов, но свое писательское имя увековечил под фамилией Платонов.

Фирменный стиль Платонова – насыщенность «косноязычием» и словесной «шероховатостью», вплетение в ткань произведения метафорических образов и отвлеченных понятий. Иосиф Бродский в своём эссе «Катастрофы в воздухе» упоминает Андрея Платонова в одном ряду с Джеймсом Джойсом и Францем Кафкой, а Михаил Волохов, автор множества пьес и сказок, сравнивал Платонова с Ионеско, признанным классиком театрального авангарда, и Беккетом, представителем модернизма в литературе, одним из основоположников театра абсурда.

Если бы я не родилась в Советском Союзе, мне бы, возможно, не были понятны слова героя рассказа Платонова Назара Фомина: «…Одному человеку нельзя понять смысла и цели своего существования. Когда же он приникает к народу, родившему его, и через него – к природе и миру, к прошлому времени и будущей надежде, – тогда для души его открывается тот сокровенный источник, из которого должен питаться человек, чтоб иметь неистощимую силу для своего деяния и крепость веры в необходимость своей жизни…

… В сущности, в стремлении к счастью для одного себя есть что-то низменное и непрочное…

… Чего ты ожидал другого – кто нам приготовил здесь радость и правду? Мы сами их должны сделать, потому наша партия и совершает смысл жизни в мире… Наша партия – это гвардия человечества, и ты гвардеец! Партия воспитывает не блаженных телят, а героев для великой эпохи войн и революций… (…) Перед нами будут все более возрастать задачи, мы подымемся на такие горы, откуда видны будут все горизонты до самого конца света!»

Мне, воспитанной под девизом: «Партия – наш рулевой!», очень понятны эти слова, излитые Платоновым устами Назара.

От советского времени нас теперь отделяет всего каких-то двадцать пять лет, а как всё переменилось!!! Теперь эти смыслы требуется растолковывать молодежи, если, конечно, ТРЕБУЕТСЯ…

До начала спектакля половина рабочего дня. Когда заведующий попросил срочно отвезти документы в таможенную службу, я вызвалась это сделать, как неистовый герой в фильме «Коммунист».

– На улице мороз трещит, – сказала наша молодая сотрудница Лариса.

– Ну, и что? Не тридцать же градусов минус! – возразила я.

От остановки метро Парк Победы до Филей можно пробежать известной мне дорожкой мимо Федерального казенного учреждения по формированию Государственного фонда драгоценных металлов и драгоценных камней Российской Федерации (Госхран России), расположенного на улице 1812 года. На воротах Госхрана – эффектная эмблема в виде хищного орла в Российской короне с крепко зажатым в клюве стилизованным под бриллиант куском металла с алмазной гранью. Далее дорожка ведет через железнодорожные пути, а там и Фили виднеются.

День после обильного снегопада был солнечный, морозный и необыкновенно багровый закат раскрасил небеса в такие яркие цвета, что я не удержалась и, пробегая виадук через пути, остановилась, завороженная закатом. Прозрачный воздух, очищенный снегом, звучал, как упругий и звонкий металл. Я достала телефон и принялась фотографировать алый закат. Хмурая толпа людей текла, осторожно ступая по обледенелым лестницам.

– Во, бл…дь, красота! – послышалось справа, и я увидела красноносого крепыша, достававшего телефон для съемки заката. Мы наслаждались индустриальным горизонтом с багровым задником уходящего солнца уже вдвоем. Через секунду нас было уже четверо, и я поняла, что наслаждение прекрасным не чуждо даже тем, чей лексикон перемежается словами, семантические свойства которых далеки от приличных.

Документы доставлены, и я в свободном стремлении, уже не спеша, бреду по Тверскому бульвару. Сегодня Крещение, Новый год и Рождество позади. Бульвар постепенно возвращается в свой обычный облик, но световые коридоры иллюминации еще не убраны и сверкают по-прежнему. Макеты огромных снеговиков растерянно стоят, глядя морковками в разные стороны, собранные в одну группу, как будто встретились пообщаться, а поговорить не о чем. Овечки, кормящиеся из яслей, где родился Христос, валяются вверх ногами. Стенды с дореволюционными открытками стоят, как новенькие. Прогуливающиеся и спешащие с работы люди останавливаются и смотрят на наше далекое прошлое.

Театральная постановка по рассказам Платонова «Фро и Афродита» оказалась таким коллективным и слаженным ансамблем, что все мои сомнения в восприятии сложной прозы автора рассеялись мгновенно. Детство писателя, прошедшее около Воронежских железнодорожных мастерских, вылилось в необычайно синхронный ритм поездов, перестукивающихся на стыках рельсовой дороги. Музыка скорых и товарных составов, создающих фон жизни и любви героев, как песенная мелодия сопровождала встречи и разлуки любящих людей.

Пластика любовных сцен в полете звуков рояля своей чистотой и нежностью наполнили зрителей такой добротой и верой в жизнь, что все обрели духовный свет, силу и готовность никогда не расставаться с надеждой на светлое будущее.

Простая и нежная Фро, томящаяся любовью к мужу, который уехал «далеко и надолго», наполненная молодостью и гигантским желанием любить, так искренне томится одиночеством, так чувствует свою бурлящую кровь, что вырвавшийся на волю её крик, шокирующий окружающих, успокаивает её. Фрося «.. убежала в поле, потому что ей трудно стало терпеть свое пропадающее, пустое дыхание; там она упала на землю и стала кричать, пока сердце ее не прошло…». Надо было вставать жить.

Зал, заполненный молодыми зрителями, взорвался аплодисментами и не отпускал актеров со сцены.

Никогда не поздно открыть свое сердце и почувствовать мир, который вчера был для тебя заперт на маленькую задвижку, а сегодня капелька багрового заката смазала ржавый металл, и дверца распахнута…

Праздник с оркестром

Общительный характер у Ольги от отца. Она легко адаптируется в любой компании и может поговорить на любую тему Это качество характера, она подозревает, является врожденным. Ей даже кажется, что старостой группы, во время учебы в институте, она стала благодаря именно своему юношескому задору.

– Как тебе удается быть естественной, не деревенеть и не тупить в нестандартных ситуациях? – интересовались новые подружки в коих купается любой первокурсник. Отвечать на такой вопрос, когда тебе шестнадцать лет, сообщить секрет естественности, может быть и возможно, но она никогда не задумывалась над этим. Если бы мифическая, смерти подобная необходимость потребовала это сделать, она, конечно бы сделала, но легкость молодости отвечала: «Не заморачивайся на пустяки и будет все тип-топ!».

Только советская молодежь знает, что такое «Завтра идем на картошку!». Картофельное хранилище, с огромными горами полусгнивших картофельных клубней, приняло дисциплинированную группу девчонок одними из первых, а в группе был только один юноша – по фамилии Мамочка. Восемнадцать человек, снабженных ведрами и перчатками, уселись в ряд и принялись за дело: хорошая картошка летела в одно ведро, а гнилая в другое. Самой крайней в веренице задорных болтушек оказалась староста Оля. Работа кипела вперемежку с шутками и прибаутками, когда рядышком, такой же ниточкой примостились курсанты высшего морского училища. Ничего так не прибавляет сил, кокетства и задора, как смешанная компания из особей мужского и женского пола. Ольга быстро наладила веселый контакт с ребятами, и в конце рабочего дня уже был составлен план совместной встречи праздника восьмое марта. Из всех студенток группы только одна Женя была замужем и обладала квартирой, где и решили устроить вечеринку. Быстро распределили, кто и что покупает, а ребята с гордостью сообщили, что обеспечат отличной музыкой весь наш замечательный коллектив, так как конкретно в их группе организован ВИА, что в переводе означает вокально-инструментальный ансамбль под названием «Прибой». В назначенный день девчонки приехали пораньше, настригли салаты, разложили бутерброды, а торты поставили пока на балкон. Когда приехали курсанты и поочередно внесли в крошечную комнату барабанные установки, электрогитары и огромные колонки, рассчитанные на спортивный зал или эстраду, хозяйка квартиры озадачилась и призадумалась, но было уже поздно.

Настроенные инструменты, подключенные к мощным динамикам, грянули и содрогнули весь пятиэтажный дом. Веселый праздник начался. Принесенный ребятами алкоголь очень быстро кончился, кого-то отправили на поиски недостающего вина, а битком набитая квартира превратилась в танцплощадку. Пьяненький курсант Коля, которому не досталось партнерши, грустно сидел на балконе, прямо на открытом торте, который Оля открыла и приготовила для торжественного вноса к столу. Ему видимо было тепло и мягко, крем согревал его тело, пейзаж, раскинувшийся перед ним, его душу. Другой, такой же не трезвый курсант Славик, нечаянно облокотившийся на что-то, по его мнению, твердое, в надежде поддержать себя в пространстве, провалился в кастрюлю с остатками салата «Оливье». Солист Костя пел на английском языке песни «Битлз» и играл на соло гитаре, а вся наша команда балдела от счастья и подпевала ему во все горло. ВИА «Прибой» оправдывал свое название, музыка гремела как шторм в 7 баллов, только без ветра. Праздник продолжался до тех пор, пока не пришли соседи.

Могла ли представить себе наш комсорг Наденька, что очищая форменные черные брюки Коли в ванной комнате от сладких красных роз и зеленых листиков из крема, принадлежащих когда-то вкусному бисквитному торту, спустя три месяца станет его женой. А кудрявая Мила, не могла даже себе вообразить, что рука Славика, погруженная сейчас в салат, крепко возьмет ее за плечи и поведет по жизни как родную. Короче говоря, «поход на картошку», создал три счастливых семьи. Третьим союзом был брак Оли и Тимура. Самого Тимура на празднике не было. Оля познакомилась с ним через Костю, который пошел провожать ее домой. Они встречались пару месяцев, пока глупый Костя не познакомил ее с их старостой группы Тимуром.

– Ну, ты представляешь! – возмущался Тимур, – Именно в этот день я заступил в наряд, ну как назло!!! Такое мероприятие пропустил!

Поженились они через год.

Женина квартира осталась цела, слава богу! Соседи долгое время весьма настороженно относились и к ней и к её мужу, который служил офицером на корабле.

Но не будем лукавить, помимо счастливых соединений, были и страстные размолвки, но чего только в жизни не бывает. Вспоминая это, поистине уникальное приключение, я не могу представить, чтобы нечто подобное случилось еще где-нибудь, кроме нашего замечательного города Владивостока.

Салатовый цвет

 
Кабы не было зимы
В городах и селах —
Никогда б не знали мы
Этих дней веселых.
Не кружила б малышня
Возле снежной бабы,
Не петляла бы лыжня,
Кабы, кабы, кабы…
 

Напевая эту задорную песенку на музыку Евгения Крылатова и с величайшим удовольствием произнося слова Юрия Энтина, я стояла у окна и смотрела во двор. На рождество к нам приехали дети и младшенький внучок Васечка, которому целых четыре года. Сейчас он спит после обеда, дети убежали в город по каким-то делам. Компанию спящему внуку составляет дедушка Саша.

Я бесшумно рассовала по местам разбросанные игрушки, выключила с утра мерцающую елку, спрятала в пакет хлеб, смела со стола крошки, посуду мыть не стала, чтобы не греметь и не нарушать тишину и шёпотом запела:

 
Кабы не было зимы —
В этом нет секрета
От жары б увяли мы,
Надоело б лето.
Не пришла бы к нам метель
На денек хотя бы,
И снегирь не сел на ель,
Кабы, кабы, кабы…
 

Если вслушаться в эти слова, каждое слово – просто жемчужина. Я опять застыла у окна. Вместо того, чтобы лечь, закрыть глаза и приготовиться к тому, что грядет после обеда, а это может быть и путешествие на подводной лодке через океан, и спасение заложников от террористов, и даже танец с саблями Арама Хачатуряна на несущихся лошадях из спальни на кухню и обратно.

Теперь я смотрю не во двор, а в лес. Бывает же такое счастье, когда два окна дома, где ты живешь, выходят прямо на березово-дубовую рощу, окружающую дом с юга и запада, а кухонное окно смотрит на восток. Ты можешь наблюдать восход солнца утром, когда глаза не открываются, свет не мил, спать хочется невыносимо и волей-неволей на наполненной утром кухне приходится оживать и начинать радоваться жизни. Солнечные лучи медленно перетекают в гостиную и освещают ее целый божий день, а из маленького кабинета вечером вы можете наблюдать закат. Какое разнообразие закатов пронеслось за время нашего существования перед этим окном нашей жизни!

Как я ни старалась сфотографировать эти ослепительные закаты, как ни меняла выдержку и диафрагму, как ни переставляла ISO, как ни подготавливала «баланс белого», все равно то, что видит глаз, не воспринимает фотоустройство, а, впрочем, я фотограф еще тот.

Мы живем на четвертом этаже четырнадцатиэтажного стандартного дома постройки семидесятых годов прошлого века, если точнее – то прошлого тысячелетия. В этой квартире жили мои родители. Когда они переехали в этот дом, отец посадил вокруг несколько десятков деревьев: рябин, вишен, робиний, пихт, лип и клёнов. Теперь эти, когда-то, маленькие саженцы достигают почти четвертого этажа, а за ними – дубы и березы нашего чудесного местечка. На эту рощицу покушались «активные граждане», желающие воткнуть где попало новые дома, но народ отстоял, дежурил по ночам и спас нашу рощу. Когда-то, когда кольцевую автодорогу, можно было пересечь пешком, мы надевали лыжи прямо у подъезда и шли за город, не снимая лыж, хотя от нашего дома до Кремля на метро 25 минут.

Я опять пою шепотом:

 
Кабы не было зимы,
А все время лето —
Мы б не знали кутерьмы
Новогодней этой,
Не спешил бы Дед Мороз
К нам через ухабы,
Лед на речке б не замерз,
Кабы, кабы, кабы…
 

Пейзаж за окном прелестен: заснеженные деревья напоминают волшебную сказку про Кая и Герду. Снег лежит пушистый, ослепительно белый, несмотря на легкие сумерки. Пустынно. Прохожих нет. Все отдыхают. Рождество.

Справа некий карман – место, отгороженное для своза мусора из высотных домов. Ограда из металла выкрашена в нежный салатовый цвет. Вдруг из-за этой ограды, как чертик из табакерки, вышел крупный мужчина, и сразу стало понятно, что он имеет непосредственное отношение к мусору. Цвет его куртки точно такой же нежно салатовый, и на спине начертаны какие-то буквы, которые мне не рассмотреть. Мужчина по-деловому то ныряет в недра ограды, то появляется из неё. Его движения не логичны и мне не ведомы. Фантазия мне подсказывает, что это некий танец. Ведь на улице Великий праздник. У мужчины нет в руках ни лопаты, ни метлы. Движения его не грациозны и нелепы, но ведь не все могут красиво танцевать. На фоне снежной белизны ограда салатового цвета, и мужчина в спецодежде такого же колера, как соло для скрипки с оркестром, или как дуэт Зигфрида и Одиллии из балета «Лебединое озеро». Зигфрид – это ограда, он неподвижен, а Одиллия – это мужчина в спецодежде, он крутит фуэте. Закрутившись в танце, спецодежда обогнула ограду, зашла к ней с тыльной стороны, а ко мне – в профиль и, порывшись в недрах таких же салатовых штанов, пустила струю на своего Зигфрида. Салатовое на белом, цветовая гамма весьма ярка и невозможно оторвать глаз от этого зрелища. Чего только не увидишь на белом свете, чего только не нафантазируешь, когда все спят, а ты в одиночестве! Я тихонько запела:

 
Кабы не было зимы
В городах и селах,
Никогда б не знали мы
Этих дней веселых!
 

– Ты, что поёшь? – сонным голосом спросил проснувшийся Васечка…

Сигареты

Серафима Никитична Сидоренко, мама моей школьной подруги Вероники, в то еще давнее, наше, советское время, обладала не типичным, для того времени, качеством: она поощряла своих детей к тому, чтобы все их друзья и подружки приходили к ним домой и находились там сколько угодно и делали все, что хотят, но не до утра, конечно. Спустя много лет, когда я тоже стала матерью, я, наконец, поняла, какое это было мудрое решение. Все дети у тебя на глазах, если ты не глухая и не эгоистка, ты видишь и слышишь и делаешь выводы: где надо помочь, а где предостеречь…

Недюжинный ум Серафимы Никитичны подсказал ей еще один способ вариться в молодежном котле подростков с их непростыми характерами и гормонными закидонами.

Она мастерски гадала на картах. Все девчонки, начиная с четырнадцати лет, подмазывались к ней и долго канючили, чтобы она согласилась погадать. Упрашивание погадать, было запланированным ритуалом, а когда нам стало по восемнадцать, она без всяких просьб говорила: «Садись дружочек, я тебе на картах раскину…». Несмотря на то, что наша дорогая Серафима, была заслуженная учительница младших классов, поглядит на тебя карим глазом и все как есть предскажет, с помощью карт, конечно. Лично у меня все совпадало до мелочей. Например: нам с Верунькой по 16 лет, собираемся на танцы в клуб офицеров, наши ребята – Володя и Саша, курсанты морского училища, уехали на практику, на Камчатку, а мы такие-сякие вертихвостки, бежим в субботу на танцы. Кстати, моя мама строго настрого запрещала мне краситься: ни глаза, ни губы, ни даже припудрить нос и всякий раз, возвращаясь после танцев, я слюнила носовой платочек и удаляла все следы преступления. Как такое можно пережить, когда все вокруг девчонки уже давно подводят глаза и тушью красят ресницы, особыми карандашами обводят контур губ, а дома у подружки Вероники, Серафима Никитична разрешает все что угодно и даже подсказывает: это вульгарно, сотри, а это ооочень даже – оставь… Когда душераздирающая красота уже наведена, Серафимушка ловит меня за руку и говорит: «Сядь-ка я тебе на картах раскину…».

«Чего там раскидывать!», – возражаю я, «ребята уехали, приедут только через месяц, пойдем в Малый (так назывался клуб моряков, а Большой – это клуб офицеров), попляшем два часа и домой». Серафима Никитична, усадила меня на диван, и пока Вероника накладывала на лицо последний мазок красоты, поведала мне следующее: «Смотри-ка, тебе на порог бубновый король, прямо сейчас, неожиданно. Поедете веселиться и что-то праздновать. Все будет хорошо, но по поздней дорожке тебе выпадает неприятность, я бы даже сказала слезы…».

Не успели мы еще разок повертеться около зеркала, как раздался звонок в дверь… Передо мной стоял мой, уехавший на практику, на Камчатку, Вовка и задохнувшись от бега говорил, что переменились обстоятельства, он быстро взял увольнительную и прибежал ко мне домой, а моя мама сказала, что я у Вероники и что уже давно ушла и он может не успеть и т. д. и т. п. Серафима Никитична восклицала: «Вот, что я тебе говорила!!!».

Потом мы вмести с Вероничкой поехали в гости, потом опоздали на последний трамвай и шли домой пешком, хохотали до упада, почему так было смешно? не понятно, видимо от молодости нас распирала радость жизни. Потом, в два часа ночи, меня мама подловила на крыльце, когда я целовалась с Володей, да я еще и не успела стереть косметику. Мне попало по полной программе, не только за приход в 2 часа ночи, но и за обман: «У девушки должно быть девственно чистое лицо, тебя украшает МОЛОДОСТЬ», – кричала мама, ох если бы она знала, как меня украшает тушь для ресниц и карминная помада!!! Ну вот, как тут не верить картам Серафимы Никитичны?

Глупая и прекрасная юность очень хочет попробовать ФСЁ. Три дурочки: я, Вероника и Ленка, купили сигареты «Столичные» по 50 копеек пачка, и как водится, прибежали к Вероничке домой. Лето. Вечер. Так как город наш расположен на широте Сухуми, несмотря на лето, темнеет уже в 8 часов. Серафимы дома нет. Мы уселись у распахнутого настежь окна, на первом этаже, и в полной темноте, закурили. Вдруг хлопнула дверь. Мы разом вышвырнули за окно наши три сигареты и замерли. Забежала подружка Нинка со словами: «Вы что тут в темноте сидите?». «Фу, черт бы тебя драл!», – с облегчением завопили мы. «Все подумали, что Серафима пришла!», – захихикала Ленка. Не успели мы отсмеяться, как вошла Серафима Никитична и сурово закричала: «Ах, вы мерзавки! Курите! Сижу на лавочке, рассказываю, какие у меня славные девочки и тут из окна вылетают три горящие окурка! Я вам сейчас покажу, как курить в шестнадцать-то лет!». С тех пор, спрятаться и покурить в строжайшей конспирации, стало нормой на все времена.

Когда моей подружке уже было шестьдесят лет, на даче в Подмосковье, вечерком на крылечке, мы покуривали, втихаря, и появился мой отец. Вероника зажала сигарету в руке. Папа медленно, не заметив нас, побрел в туалет, а Вероника с грустью сказала: «Мамочки Серафимочки, уже давно нет на белом свете, а курить при родителях до сих пор не могу!».