Текст книги "Чудесный сад"

– А? Что? Тебе плохо? Вызвать «Скорую»? – не открывая глаз, пробормотал он.

– Спи. Всё хорошо, – тихонько ответила я.

Но внутри у меня всё ликовало: «Жива! Слава Богу, жива! Но почему ничего не болит?»

Выскользнула из-под одеяла – и что-то, что до этой минуты покоилось у меня на груди, слетело на пол. Так это ж иконка Ксении! И тут я вспомнила, как ночью, истерзанная болью, истово молила святую о помощи.

Я заходила по квартире, прислушиваясь к своим ощущениям, но ничего, кроме внутреннего довольства и радости, не ощущала.

Днём позвонила Тамара:

– Сестричка, как ты? Я тебя очень люблю и так переживаю за тебя! Может, мне приехать?

– Конечно, приезжай! Я буду ужасно рада! Томочка, я не знаю, как и сказать, но у меня ничего не болит! Кажется, я выздоровела…

– Правда?! А я вчера была у Ксенюшки, отстояла службу и заказала водосвятный молебен за твоё здоровье. Я привезу тебе святой воды. Господи, я так рада, что тебе лучше!

Через два дня мы сидели с сестрой у меня на кухне, пили чай, разговаривали, смеялись. Я сделалась вдруг серьёзной:

– Тома, у меня ведь на руках все документы, подтверждающие воспаление лёгких, но я чувствую себя великолепно! Давай завтра вместе сходим к врачу, а то она не поверит моим словам.

– И я бы не поверила до недавнего времени. Мне ведь перед твоим приездом уже предложили химиотерапию… Боли были нестерпимыми… А на сегодняшний день я жива и здорова! Только вот часто стала задумываться: разве затем мы живём на земле, чтобы только хлопотать об удобствах и радостях тела? Я тебе так благодарна, моя маленькая сестричка, за то, что ты подтолкнула меня позаботиться о моей повреждённой душе!

Я внимательно слушала Тамару и пыталась понять, за что она меня благодарит.

А впрочем, и так ясно: за то, что я очень-преочень люблю её и хочу, чтобы она жила долго-предолго…

Наутро мы отправились в поликлинику. Тамара осталась ждать в коридоре, а я вошла в кабинет участкового терапевта. Врач, видевшая меня несколькими днями раньше еле держащуюся на ногах, сразу не узнала. Я назвала свою фамилию и попросила закрыть больничный лист.

– И речи быть не может! У вас же двусторонняя пневмония! Я не могу закрыть больничный. Какая у вас температура? – строго поинтересовалась врач, открывая мою карточку.

– Нормальная температура. И ничего не болит. Я выздоровела.

Врач подозрительно посмотрела на меня:

– За пять дней? И чем же вы лечились?

– Меня вылечила Ксения блаженная, – ответила я.

– Вы шутите? – рассердилась врач. – Что я в вашей медицинской карточке напишу: чудесное исцеление? Да меня же с работы снимут, скажут, что я ненормальная.

– Но это правда!!! – воскликнула я. – Что – пневмония? В коридоре меня ждёт сестра. У неё от онкологии не осталось и следа после посещения часовни святой блаженной Ксении Петербургской!

Докторша заколебалась:

– Иногда в жизни происходят странные вещи… Но в моей практике таких случаев не было. Можно взглянуть на вашу родственницу?

Выбежав в коридор, я схватила сестру за руку и втащила в кабинет.

– Тамара, подтверди! Врач мне не верит. Скажи, что тебе уже назначили химиотерапию, но всё обошлось и сегодня ты здорова!

– Да, это правда, – просто ответила сестра.

Участковая взяла со стола бланки и стала что-то писать, потом протянула их мне:

– Это вам направление на рентген и в лабораторию. Только на основании проведённого обследования я могу продолжить разговор. Завтра я вас жду с результатами.

На следующий день в назначенное время я стояла в больничном коридоре и ждала своей очереди. Сестра снова сопровождала меня. Случайно бросив взгляд на табличку на дверях, я мигнула Томе – мол, смотри, что тут написано: терапевт Петрова Ксения Николаевна. В это время зажглась красная сигнальная лампа, и я, войдя в кабинет, положила на врачебный стол данные лабораторного обследования и заключение фтизиатра, где чёрным по белому было написано: лёгкие без патологий. Несколько минут участковая изучала листочки, а потом, с нескрываемым удивлением глядя на меня, спросила:

– Вы что-то принимали?

– Говорю же: меня исцелила святая Ксения! – запальчиво повторила я.

Врач открыла мою медицинскую карточку и задумалась, не зная, что писать. Я понимала, как ей трудно было поверить происшедшей со мной невероятности, но результаты проведённого обследования упорно подтверждали факт моего выздоровления.

Вдруг она улыбнулась:

– А я ведь родилась шестого февраля, в день памяти блаженной. Меня и назвали в её честь Ксенией.

– У вас и фамилия, какая была у неё при жизни, – Петрова, – заметила я.

Ксения Николаевна снова взглянула на меня, но в её взгляде на этот раз не было недоверия, только теплота.

– Расскажите, как найти часовню Ксении в Петербурге…

Несколько лет прошло с тех пор. Жизнь, как озеро Шлино, спокойно катит вдаль свои будни. Иногда на небо набегают тучи и нарушается безмятежность дней. Но я не прошу Бога о чуде – чудо уже произошло: однажды ухватившись за спасательный круг молитвы, я уже не оставляю его.

Я часто бываю у сестры, и мы по обыкновению приходим на поклон к блаженной Ксении и благодарим Господа Бога за те чудеса, которые Он являет каждый день, за те, что вокруг нас, что везде: за каждый цветок, за каждое проросшее зёрнышко…

Спасибо, Господи, за то, что даровал нам зрение и понимание, что сама жизнь – чудо!

1 апреля 2011

Верная любовь

Таисия Петровна выбрала именно этот храм на самой окраине города небольшой и уютный. Службы здесь начинались рано, что очень удобно: прямо из церкви можно успеть на работу. К тому же батюшка Михаил был всегда добр и умел найти такие веские и одновременно тёплые слова утешения, что, казалось, сам Дух Святой озарял его. Это он, отец Михаил, пять лет назад отпевал скоропостижно скончавшегося супруга Таисии Петровны.

До начала службы было ещё далеко, и в храме стояла тишина. Таисия принесла жертву на канун: положила на панихидный стол булочку, несколько шоколадных конфет и яблок, написала поминальную записку. Пять лет… Целых пять лет прошло с того дня, как смерть унесла любимого человека…

Уйдя в свои думы, Таисия Петровна не услышала, как подошёл отец Михаил.

– Редко вы у нас в храме стали бывать. Как детки ваши?

– Тяжко им без отца, а мне – без супруга. Мучаемся, а не живём, – пожаловалась Тая, и слёзы заблестели на её глазах.

Батюшка сострадательно покачал головой:

– Пойдёмте, матушка, присядем, поговорим.

Он повёл вдову на лавочку, сел сам и предложил сесть Таисии.

– Ну, рассказывай, – мягко повелел отец Михаил.

– Что рассказывать? В обиде я на Бога. Зачем Он отнял кормильца у детей, а у меня полдуши вырвал? В Писании сказано: тому, кто почитает отца с матерью, Господь дарует долгую жизнь. Уж как муж своих родителей почитал – до ста лет жить должен был! А он и до пятидесяти не дотянул. За что такие тяготы?

Батюшка долгим взглядом посмотрел на горемычную и тихо сказал:

– Знаю, скорбь твоя велика, но Господь поможет перенести её. Я и сам недавно чуть было не впал в уныние и отчаяние. Только освятил новый автомобиль, а следом отпевал любимую внучку и её мужа – они разбились на нём. Печаль такая охватила, что жить неинтересно стало. Тут, сам не знаю почему, потянуло меня на место аварии. А погода – мокреть. Небо затянуто тучами. Дождь противный такой сеет и сеет. Привезли меня. Издали груду искорёженного металла увидел – сердце так и оборвалось. Вышел из машины – ноги дрожат, шагу ступить не могу. Перекрестился, глянул вверх – а там радуга во всё небо сияет! А над ней – другая! А радуга – это что? Правильно – радость! Одного корня слова эти – «радуга» и «радость». И такое спокойствие в душе водворилось, словно Божественное Откровение получил о том, что дорогие моему сердцу люди переселились в страну вечного блаженства. Дошёл я до скорбного места, и в ту же минуту дождь иссяк, тучи раздвинулись и синева проступила, а в ней два голубя белых круги чертят. Полюбовался я на птиц и с просветлённой душой вернулся к машине.

Но прежде чем забраться на сиденье, оглянулся: а уже в небе ни радуги, ни голубей – одни тучи…

Храм наполнялся людьми. Стало светло от множества вспыхнувших свечей и светильников. Взгляды прихожан устремлялись на отца Михаила. Многим хотелось задать мудрому старцу свой самый сокровенный вопрос: «Как жить, чтобы спастись?» И люди подходили ближе, прислушиваясь к словам батюшки. А он продолжал беседу:

– Человекам положено однажды умереть. Умирает тело, душа же, всё помнящая и весь окружающий мир узнающая, переходит в мир иной. Что скорбеть? Всё равно не миновать того, что Промысл Божий нам уготовил. Временной скорби последует радость вечная.

– Батюшка Михаил, а правда, что венчанные супруги после смерти вместе будут? – спросила хорошенькая прихожанка.

Лицо священника расплылось в улыбке.

– А как же! Тому свидетельство – житие муромского князя Петра и его княгини – поселянки Февронии. Супругов ещё при жизни хотели разлучить, считая оскорбительным низкое происхождение княгини. Но свято почитавший таинство Брака князь предпочёл разлуке с любимой женой отказ от княжества и изгнание.

– И они умерли? – огорчилась девушка.

– Вовсе нет! – успокоил её батюшка. – Милостью Божией князь Пётр и княгиня Феврония вернулись в Муром, где правили, как чадолюбивые отец и мать: всех равно любили, принимали странников, одевали нищих, кормили голодных. Они дожили до глубокой старости и завещали похоронить себя в одном гробе. Однако наказ не был выполнен. После того как Пётр и Феврония в один день предали свои чистые души в руки Божии, им сделали отдельные гробы и похоронили врозь: Петра – внутри города, в соборной церкви Пречистой Богородицы, а Февронию – за городом, в женском монастыре. Только наутро люди увидели, что их гробы пусты, а тела обретаются в едином гробе, который они повелели для них истесать. Их снова переложили и разнесли по разным церквам и снова наутро обрели их в едином гробе. На этот раз уже никто не посмел прикоснуться к святым телам…

Таисия Петровна недоверчиво посмотрела на батюшку, но тот усмехнулся в окладистую платиновую бороду:

– Я расскажу одну историю. Всё это я видел своими глазами. А верить тому или нет – воля ваша.

Моего дедушку звали Леонтием, а бабушку – Устиньей. Сколько помню, жили они душа в душу, от самого венчания и до самого скончания верность супружеской клятве хранили.

Когда мне исполнилось восемь годков, дед неожиданно заболел, слёг и больше не поднимался. Когда он уже стоял на пороге вечности, пригласили из храма священника для совершения таинств Исповеди, Причащения и Елеосвящения, и вскоре дед в мирном духе отошёл ко Господу. Усопшего омыли тёплой водой, облачили в новые одежды и положили в гроб, скрестив на груди руки и вложив в них погребальный крест. Покойник лежал, как говорят в таких случаях, «красивый» или «как живой». Даже я совсем не боялся его, хотя понимал, что это уже не мой дед, которого я любил бесконечно и с которым проводил всё свободное время.

Бабка Устинья ещё больше постарела от горя. Она не отходила от гроба, беззвучно молилась и всё плакала, плакала. Я не знал, как её утешить, и просто, стоя рядом, гладил по плечу.

Гроб поставили посреди горницы перед домашними иконами. Вокруг гроба собралась многочисленная родня. Все ждали священника, чтобы он совершил заупокойное богослужение.

Дальше всё произошло так неожиданно и быстро, что никто не успел испугаться. Усопший вдруг открыл глаза, сел и, повернув лицо к бабушке, ровным спокойным голосом произнёс: «Из дома никуда не уходи. Я уже видел наше жилище. Скоро приду за тобой», – и снова опустился в гроб…

Боже милостивый, что тут началось!!! Кто-то вопил, что дедушка Леонтий вовсе не предал дух и надо немедленно бежать за фельдшером. Кое-кому понадобился нашатырь. Иные вне себя бросились вон из хаты на свежий воздух. Только бабушка оставалась сидеть так же невозмутимо, и я стоял рядом как громом поражённый. Все притихли, когда вошёл отец Григорий. Кто-то из родни дрожащим голосом сообщил: «Батюшка, Леонтий вроде как живой. Он только что поднимался и разговаривал…»

Все присутствующие при этом дружно закивали.

Священник обошёл вокруг новопреставленного и сердито гаркнул: «Ума вы лишились, что ли? На улице жара, усопший вот-вот разлагаться начнёт!»

Меньше чем через час покойника уже предали земле, «яко земля еси и в землю отыдеши», оплакали и на поминальной трапезе помянули чаркой и добрыми словами…

С того дня бабушка стала ожидать, когда дед, как и обещал, придёт за ней.

Не было ни одного дня, чтобы она заночевала у кого-то из родни. Был случай, когда ей поясницу скрутило: шевельнуться без слёз не могла. Но и тогда, перебирая руками плетень, домой воротилась.

Тётки уговаривали старуху с ними жить. Тяжко им было на два дома работать: у себя нужно печку вытопить, обед приготовить, в доме прибраться. А тут ещё бабка. Только никакие уговоры не могли подействовать на неё.

Так десять лет и прождала она своего Леонтия… – вздохнул отец Михаил и тут же добавил: – Что наша жизнь? Одна минута в сравнении с вечностью. А что такое десять лет? Ничто…

Он поднялся и ласково похлопал Таисию по плечу.

– Дом души – терпение, пища души – смирение… Поплачься Господу, и Он вытрет твои слёзы…

Народ расступился, пропуская батюшку.

Начиналась служба. Певчие занимали свои места на клиросе, и вот первые высокие ноты церковного песнопения поднялись под самое небо обители. Отец Михаил в праздничной ризе вышел из царских врат, и с амвона громовым раскатом прокатилось по храму:

Во-онме-ем!

Прихожане, преклонив головы, стали креститься.

Таисия Петровна встала в конец очереди на исповедь, воздыхая о своих грехах. Слёзы застилали глаза вдовы. Но это были не горькие слёзы обиды. То были слёзы умиления, которые очищают душу человека и утешают сердце.

2 января 2007

Верное средство

Просите у Бога благодати.

Слова на иконе

Лет пятнадцать назад в одном из журналов я прочитала о том, как некая семидесятитрёхлетняя баба Нюра из глухой деревни на Псковщине, собирая грибы в местном лесу, провалилась в топкое болото. Липкая жижа стала быстро засасывать её, а рядом не было ни единого кустика, чтобы зацепиться, и набожная старушка, приготовившись к погибели, перекрестилась. И о чудо! Её нога упёрлась в твёрдое корневище давно погибшего дерева. Над поверхностью воды оставалась только голова. Комары, клещи, слепни, оводы и всякий мелкий гнус мгновенно облепили голову несчастной женщины, а к рукам, ногам, шее присосались пиявки…

Соседи, не дождавшись бабы Нюры, бросились на поиски. Искали несколько дней и вызволили её из болотного плена, почти бездыханную, только на третьи сутки. Укутав в одеяла, доставили в районную больницу. Врачи, принимавшие больную, утверждали, что у бабушки при случившихся обстоятельствах не было шансов выжить. Она могла погибнуть уже через полчаса от переохлаждения, потому что вода в болоте ледяная. Но даже если бы вода была парной, то кровососы расправились бы со своей жертвой в течение часа-двух. То, что она продержалась трое суток, просто чудо.

Что же помогло спастись бабе Нюре, о которой соседи говорили, что она была «жизни хорошей», скромной и терпеливой? Как потом выяснилось, она неусыпно повторяла про себя «Отче наш» и «Богородицу»…

Прочитав об этом случае, я нисколько не усомнилась в его правдивости, только поразилась: «Какое же надо иметь терпение, чтобы трое суток выносить боль от укусов!» Мне вспомнилась в связи с этим моя рыбалка на речке Мологе, что под Бежецком. О, это была незабываемая рыбалка!

Приехав на место, я сразу огляделась: зелёная пойма, сверкающая лента Мологи, белосахарная колоколенка на фоне безоблачного неба, село – как на ладони. Так и захотелось воскликнуть: «Господи, как прекрасен Твой мир!» Но радость моя была недолгой: не успела я удобно расположиться на берегу и закинуть удочку, как меня окружила туча мерзких насекомых.

До сих пор содрогаюсь, вспоминая этих летучих крокодилов, которые за полчаса не оставили на мне живого места! Мои руки вращались, как пропеллеры, но это не пугало кровожадных тварей. Изголодавшиеся, они с лёту влипали в меня и грызли, грызли, грызли…

Терпения хватило на полчаса. На ходу сматывая удочку, я бежала к машине…

На следующий день моё тело стало похожим на огромную гроздь винограда «Изабелла» – оно было сплошь покрыто невыносимо зудящими лиловыми буграми. Мне хотелось содрать с себя кожу, так она свербела! Я без конца покрывала себя гелем от укусов насекомых, натиралась содовым раствором, но зуд не прекращался. Пытка продолжались несколько дней, после чего чесотка наконец утихла. Однако лиловые фонари, оставшиеся на местах укусов, горели ещё два месяца!

Испытав на собственной шкуре железные челюсти слепней и оводов, я ужаснулась, представив, что́ пришлось выстрадать бедной старушке, которую лесные кровососы нагло и безнаказанно ели поедом трое суток. Я не представляла, как такое можно было выдержать. Поняла это гораздо позже…

Как-то я пришла на приём к стоматологу. Врач предложила мне сесть в зубоврачебное кресло и заняла стул рядом, уткнув взгляд в обложку моей медицинской карточки – на ней была приклеена памятка с перечисленными в ней анестетиками, на которые у меня аллергия. Затем посмотрела на рентгеновский снимок больного зуба и покачала головой.

– Не знаю, что с тобой делать… У тебя пульпит, канал нужно вскрывать. Тут без обезболивания не обойтись, а колоть тебе ничего нельзя. Понимаешь? – Я, побледнев, вжалась в кресло. – Посиди, я сейчас вернусь, – сказала врач.

Она поднялась и, взяв карточку вместе со снимком, куда-то ушла. Я осталась сидеть ни жива ни мертва и, чтобы хоть как-то успокоиться, стала читать про себя «Отче наш».

Врач где-то задерживалась, и я, воспользовавшись её отсутствием, успела мысленно проговорить ещё несколько молитв: «Богородице Дево, радуйся», Ангелу Хранителю и своей святой, Валентине…

Врач вернулась недовольная, уселась на свой рабочий стул и включила прожектор: яркий свет ударил мне в лицо.

– Открой рот! – велено было мне, но я едва смогла это сделать: от страха у меня свело челюсти.

– Я пока только посмотрю, – строго сказала стоматолог, беря со столика инструмент.

Приготовившись терпеть боль, я зажмурилась и вцепилась в подлокотники. Несколько минут прислушивалась к звуку постукивающего по стенке зуба металла и царапанию острия по зубной эмали, но… при этом ничего не ощущала!

– Так больно? – услышала я.

– Э-а, – помотала в ответ головой.

– А так?

Я снова некнула.

Врач отложила инструмент и подозрительно уставилась на меня.

– Даже не знаю, что с тобой делать…

– Может, мышьяк сначала положить? – вкрадчиво спросила я.

– Всё равно надо сверлить.

– Ну… давайте попробуем… – согласилась робея.

– Ты уверена? Зуб сложный.

– Разве есть выбор?

– Ладно, попробуем. Только смотри, не дёрнись, иначе я машинкой порву себе руку или, не дай Бог, твою щёку.

И врач надвинула на лицо марлевую повязку.

– Открой рот шире!

Заработал аппарат, и я снова вцепилась в подлокотники, зажмурив глаза…

Несколько секунд я прислушивалась к осторожному повизгиванию бормашинки, сверлящей зуб, и опять не чувствовала при этом никакой боли. Потом звук работающего механизма стал более настойчивым, но боль всё не появлялась. Руки мои ослабили хватку, и я, отцепившись от боковин, спокойно опустила ладони на колени.

Зато врач нервничала всё больше.

– Не больно? – уже в который раз спросила она меня, и я в очередной раз отрицательно мотнула головой.

Машинка продолжала жужжать, нисколько не тревожа мои нервы, и я расслабилась, даже стала думать о чём-то своём. Только докторша вдруг отшатнулась от меня:

– Нет, я больше так не могу! Я уже до канала дошла! Неужели и сейчас не больно?

Мне показалось, что она набросится на меня с кулаками. Я не понимала, почему она злится. Я не лягаюсь, не кусаюсь, не кричу, ну и работала бы себе спокойно!

– Разве плохо, что я веду себя смирно? Сверлите, сколько надо.

– Не надо меня учить! Ладно? – рассердилась стоматолог.

Я обиделась: «Делай что хочешь, а я больше слова не пророню!»

Врач выключила аппарат и велела медсестре принести какой-то «электродонт» – так, по крайней мере, мне послышалось. Медсестра задумалась, видимо вспоминая, где он может быть. Потом вышла из кабинета и вскоре вернулась, торжественно неся впереди себя небольшой, размером с кирпич, приборчик.

– Думала, уже не найду! Контакты, правда, заржавели.

Я поняла, что прибор в последний раз использовался, когда я была пионеркой.

Несколько минут медсестре понадобилось на то, чтобы отчистить ржавчину и подготовить прибор к работе, после чего она поставила его на столик и включила тумблер – на приборе загорелась маленькая красная лампочка и покачнулась длинная тонкая стрелка на табло. Ура! Работает!

– Сейчас я буду касаться электродами зубов, а ты, если услышишь какое-то жжение или покалывание, немедленно сообщи мне об этом, – приободрилась врач. – Понятно?

– Да, конечно, – согласилась я и, отвалившись на спинку кресла, открыла рот.

И снова я прислушивалась к своим ощущениям, и снова ничего не ощущала – ни жжения, ни покалывания, абсолютно ничего.

Медсестра, оставшаяся стоять рядом, с удивлением смотрела то на меня, то на прибор.

– Ну не может быть такого, что все зубы мёртвые! Скажи, ты хоть что-нибудь чувствуешь? – устало спросила врач.

Теперь уже я не знала что делать. Сказать правду и опять поднять нервы докторше?

Мне этого не хотелось. Я и так уморила её, к тому же время, отведённое для меня, давно истекло. «Пока тут со мной возились, там, в коридоре, наверное, уже собралась очередь», – подумала и, дотронувшись рукой до щеки, неуверенно проговорила:

– Кажется, да, покалывание…

– Слава Тебе, Господи! – расцвела врач.

Зуб мне вылечили. Даже не пришлось удалять нерв…

Я возвращалась из клиники домой по малолюдной улице и рассуждала о том, что произошло. Я не способна терпеть боль, но боли и не было, это факт! Почему? Я не принимала никаких пилюль, мне не кололи обезболивающих лекарств.

Остаётся одно – молитва «Отче наш», которую я произнесла, трепеща от ужаса и надеясь только на Всевышнего, послужила… обезболивающим средством! Неужели Господь услышал меня, недостойную?

Мне вспомнилась несчастная болотная пленница, которая в течение трёх суток, угрызаемая ненасытными насекомыми, ждала помощи. Так вот оно что! Это значит, что богомольная бабушка Нюра, находясь под покровом Божией милости, не чувствовала боли и холода! Ведь она читала молитву из молитв, которую Сам Христос заповедал всем верующим и сказал при этом слова простые и удивительные: Просите, и дано будет вам[2]2
  Лк. 11, 9.


[Закрыть].

19 марта 2013