Текст книги "Династия Романовых"

Но и без того загадок в деле несчастного царевича предостаточно. На одну из них через месяц после его смерти намекает сам Петр, который в письме из Ревеля писал Екатерине, «что покойник нечто открыл (расскажу), когда бог изволит вас видеть; я здесь услышал такую диковинку про него, что чуть не пуще всего, что явно явилось». На основе этого загадочного высказывания Петра Н. И. Павленко делает следующее предположение: «Не подразумевались ли под “диковинкой” полученные царем сведения о том, что Алексей предпринимал шаги к тому, чтобы из Неаполя бежать в Швецию и добывать престол при помощи войск Карла XII? Догадка на этот счет подтверждается донесением барона Герца, руководителя шведской делегации на Аландском конгрессе, в котором он сетовал на то, что с отдачей Алексея в руки Толстого и Румянцева упущена возможность получить выгодные условия мира».

Не выясненными остаются и многие вопросы, связанные с доносом на царевича его возлюбленной Ефросиньи. Что заставило ее свидетельствовать против него: страх за свою жизнь или другие мотивы? Неясно и происхождение этой женщины: есть сведения, что крепостная Вяземского была финкой. Неизвестна дальнейшая судьба как самой Ефросиньи, так и рожденного ею от Алексея ребенка: родился ли он мертвым, умер ли после рождения или… был при рождении убит?

Несомненным является только то, что смерть Алексея не разрешила волновавшего Петра вопроса о своем преемнике. Дело в том, что его сын от Екатерины, объявленный им наследником, умер вслед за Алексеем в 1719 году в четырехлетнем возрасте. А поскольку, по словам современников, «царица вследствие полноты вряд ли в состоянии будет родить другого царевича», проблема престолонаследия вновь встала перед российским монархом с особой остротой…

Трон по завещанию

По преданию, во время отпевания в Троицком соборе малолетнего царевича Петра Петровича среди гробовой тишины вдруг кто-то крикнул царю: «Петр, твоя свеча погасла!» Действительно, мужская линия Романовых была близка к пресечению. В живых оставался только сын царевича Алексея – малолетний Петр Алексеевич. Однако царь не мог, да и не желал допустить его восшествия на престол. Он не питал особой любви к внуку, считая, что характером и способностями он может пойти в своего отца. Петр не желал признавать в нем свое «семя», опасаясь предательства – по принципу «яблоко от яблони»… В этой ситуации необходимо было найти новое, нетривиальное решение династической проблемы.

Нужно сказать, что поисками такого решения Петр начал заниматься задолго до потери наследников. Как государь, который большую часть своей жизни проводил в военных походах и кампаниях, он осознавал, что подвергается опасности и рискует внезапно погибнуть на поле брани. Петр понимал, что на случай таких непредвиденных обстоятельств должно иметь какой-то документ или завещание, регламентирующее порядок престолонаследия. О его готовности к такому повороту событий может свидетельствовать одно очень загадочное происшествие, связанное с неудачным для российской армии Прутским походом.

А дело было так. 7 июля 1711 года немногочисленные русские войска перешли границу Молдавии, но уже через несколько дней были прижаты к правому берегу реки Прут огромным, в пять раз превосходящим их по численности полчищем турок и крымских татар. Положение россиян оказалось безнадежным. После переговоров Петру удалось заключить с великим визирем 12 июля Прутский мирный договор, согласно которому, вернув Турции Азов и потеряв выход к Азовскому морю, он сам и его армия избегали плена. Столь мягкие условия договора, по свидетельствам современников, стали результатом подкупа: Екатерина, находившаяся вместе с мужем в этом походе, якобы пожертвовала все имевшиеся при ней деньги и драгоценности. Возможно, этим поступком она спасла не только честь русской армии, но и жизнь Петра. Однако за два дня до заключения договора, не будучи уверенным в благополучном исходе похода, он якобы составил завещание следующего содержания: «Господа Сенат! Сим извещаю всем, что я со своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям в четы-рехкраты сильнейшею турецкой силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и, что я, без особливыя божия помощи ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы по собственному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами и в лице своем. Но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшего мне в наследники».

Подлинник письма-завещания не сохранился. Впервые оно было опубликовано на немецком языке в 1785 году собирателем преданий и рассказов о Петре I Яковом Штелиным. В 1786-м завещание появилось в печати уже на русском языке. До сих пор среди историков ведется полемика о возможности написания царем этого документа. Одни, ссылаясь на некоторые выявленные ими несообразности в содержании письма, считали его подделкой. Так, известный историк XIX века Н. Г. Устрялов обращал внимание на то обстоятельство, что Петр I не мог поручить Сенату избрание преемника в случае своей гибели, ибо у него был в то время прямой наследник – царевич Алексей. Отношения отца и сына в те годы еще не достигли такой остроты, чтобы царь лишил его престола.

Однако другой выдающийся историк дореволюционной России С. М. Соловьев с доводами Устрялова не соглашался. Он считал, что «решительно отвергать» достоверность завещания не следует. Этой же точки зрения придерживается и известный знаток Петровской эпохи Е. П. Подъяпольская. Но безоговорочно утверждать, что Петр был автором такого документа, можно будет только в случае обнаружения его подлинника. А пока несомненным остается лишь одно – Петр неоднократно повторял, что бегство с поля боя ставит труса вне общества. Русский царь всегда подчеркивал, что он наравне с другими несет бремя службы и не жалеет «живота своего»: «…ему житие свое недорого, только бы жила Россия!»

На основе истории с письмом-завещанием можно сделать предположение, что мысль о передаче престола любому человеку, избранному по воле действующего монарха, Петр вынашивал давно. Но только в 1722 году он воплотил ее в новом, не имевшем аналогов в мире «Уставе о наследии престола». Подводя под Устав довольно сильную аргументационную базу, которая апеллировала к традиционным авторитетам – религии и истории, Петр ссылался на принцип «правды монаршей», который дает царю право произвольного выбора наследника. По вполне понятным причинам Устав начинался так: «Понеже всем ведомо есть, какою авессаломскою злостию наделен был сын наш Алексей…» А далее, исходя из этой самой «авессаломской злостии», Петр фактически отменил право на престол не только сына Алексея, но и своего внука – Петра Алексеевича. Вот как характеризует этот документ Н. И. Павленко: «Этот акт отменял “недобрый обычай”, по которому старший сын автоматически становился наследником престола. Отныне назначение наследника зависело от воли “правительствующего государя”, причем рукой Петра сделано одно существенное дополнение: государь, назначив преемника, мог изменить свое решение, если обнаружит, что наследник не оправдывает надежд. Царь придавал этому акту огромное значение и принудил клятвенным обещанием всех высших сановников безоговорочно его выполнять».

Следовательно, теперь престол мог достаться Петру Алексеевичу только в том случае, если этого захочет сам Петр I. И хотя в глазах всей страны внук был единственным легитимным наследником, в церквях царскую фамилию поминали так: «Благочестивейшего государя нашего Петра Великого, императора и самодержца всероссийского, благочестивейшую великую государыню нашу императрицу Екатерину Алексеевну. И благоверные государыни цесаревны. Благоверную царицу и великую княгиню Параскеву Федоровну. И благоверного великого князя Петра Алексеевича. И благоверные царевны великия княжны». Это означало, что внук Петра I стоял ниже своих теток-цесаревен (дочерей императора).

Императору казалось, что он сам сумеет выбрать достойного продолжателя своего дела, «дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменит, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея сию узду на себе».[8]8
  Этот принцип был догматически рассмотрен в знаменитом сочинении Феофана Прокоповича.


[Закрыть]

Итак, теперь Петр мог сам назначить себе преемника. Только вот реальный выбор у него был узок и беден…

Из пленницы в императрицы

Лишившись двух наследников и не желая делать своим преемником внука, Петр фактически не имел подходящей кандидатуры на престол по мужской линии. Что же касается женщин, то и здесь существовали определенные препятствия для их воцарения, поскольку обе его дочери, Анна и Елизавета, были рождены до вступления родителей в законный брак, т. е. до венчания. И хотя после его официального бракосочетания с Екатериной в 1712 году они были, что называется, «привенчаны», по старым российским законам все равно не имели права на престол. Понимая это, Петр изменил законодательство таким образом, чтобы оно облегчало положение незаконнорожденных и они могли по распоряжению родителей становиться наследниками.

Были ли у Петра планы относительно передачи престола дочерям – неизвестно. Скорее всего, что нет, поскольку старшая из них – Анна – готовилась стать женой герцога Голштинского и уехать из России (что и произошло в 1727 году)[9]9
  Брачный союз Анны Петровны, так же как и заключенный ранее брак царевича Алексея, свидетельствовал о том, что Петр решил в корне изменить старую династическую политику, которая строилась на изоляции России. До этого сознание исключительности православия не позволяло соединять Романовых с другими правящими династиями. Петр же начал активно выдавать «романовских» женщин за иностранных принцев. В 1710 году он выдал одну из дочерей царя Ивана V, Анну Иоанновну, за курляндского герцога Фридриха Вильгельма, а в 1716-м – и вторую дочь, Екатерину Иоанновну, за мекленбургского герцога Карла Леопольда.


[Закрыть], а младшей – Елизавете – к моменту его кончины не исполнилось и 15 лет. Таким образом, единственной кандидатурой оставалась только супруга императора – Екатерина.

О том, что у Петра было намерение оставить государство на «друга сердешного, Катеринушку», может свидетельствовать хотя бы то, что в последние годы своей жизни он позаботился о том, чтобы провозгласить ее императрицей и официально короновать. Обосновывая ее права на титул императрицы в обнародованном в 1723 году манифесте, он объявлял ее постоянной своей помощницей, хотя фактов ее активного участия в государственной деятельности почти не приводил. Это решение, по словам Н. И. Павленко, вряд ли было продиктовано тем, что Петр вдруг «обнаружил государственную мудрость у своего “друга сердешненького”», «но у нее, как ему казалось, было одно важное преимущество: его окружение было одновременно и ее окружением, и она, быть может, опираясь на это окружение, будет вести государственный корабль старым курсом». Ведь в течение их долгой супружеской жизни Екатерина была не столько самостоятельной политической фигурой, сколько отражением Петра. Недаром известный историк С. Соловьев называл ее «знаменитой ливонской пленницей», светившей «не собственным светом, а заимствованным от великого человека».

Да и могло ли быть иначе при том жизненном пути, который выпал на долю Екатерины? Ведь судьба этой «мекленбургской Золушки» была поистине фантастической. Попавшая в плен в ходе военных действий в Ливонии неграмотная служанка-прачка, происхождение которой до сих пор точно не выявлено, в короткий срок становится фавориткой Петра I, затем его женой, императрицей и, наконец, первой женщиной – единовластной правительницей России. Этот прецедент предопределил ход развития страны почти до конца XVIII века, которому было суждено стать веком правления женщин. Без Екатерины I вряд ли было бы возможно царствование Елизаветы I, а затем и Екатерины II.

Чем же молоденькая служанка мекленбургского пастора Глюка Марта Скавронская (в замужестве Раабе), будущая Екатерина I, околдовала сурового русского царя? Возможно, внешней миловидностью? Но поскольку многие авторы ее прижизненных портретов, несомненно, приукрашивали облик подруги великого Петра, то трудно сказать, отличались ли в действительности ее черты изысканной красотой или классической правильностью. А вот то, что эта женщина, лишенная какого бы то ни было образования и воспитания, была от природы наделена удивительным тактом, подчеркивали все историки. Она в высшей степени умела являть перед мужем горе к его горю, радость к его радости и вообще быть неравнодушной к его делам и начинаниям. Екатерина была наделена тонким пониманием характера своего вспыльчивого супруга, умением усмирять его. В то же время она могла и потешить Петра, была верной исполнительницей его желаний и угодницей его страстей и привычек. Но более всего его подкупала ее страстность и необычайная пластичность натуры, позволявшая ей без труда приспосабливаться к любым поворотам судьбы. Петр не мог надивиться ее способности и умению превращаться, как однажды он выразился, «в императрицу, не забывая, что она не родилась ею». Кроме того, Екатерина была энергична и неутомима: без труда переносила изнурительные походы, могла спокойно жить в палатке и делать двойные и тройные переходы верхом.

Петр, несомненно, искренне любил эту неординарную женщину, но при этом головы не терял. «…Забывать службу ради женщины непростительно. Быть пленником любовницы хуже, нежели быть пленником на войне; у неприятеля скорее может быть свобода, а у женщины оковы долговременны», – говорил он. Тем не менее, долго не решаясь преступить обычаи своих предков, лишь через пять лет после знакомства с Екатериной Петр, по слухам, в 1707 году все-таки тайно обвенчался с безродной пленницей. Официально этот брак был освящен церковью только в 1712-м, когда у супругов уже росли две дочери.

Став законной женой русского царя, Екатерина уже получила право наследовать престол. Но Петру этого показалось мало. Получив 22 октября 1721 года от Сената титул императора, он организовал 7 мая 1724-го торжественное коронование в императрицы и супруги. Казалось бы, все свидетельствовало о том, что именно Екатерина Алексеевна станет его преемницей на троне. Но не прошло и полгода, как отношения между супругами из теплых и доверительных превратились в натянутые и отчужденные. Причиной тому стали арест и последующая казнь 30-летнего Виллима Монса, брата Анны Монс, бывшей фаворитки царя. Расследование и суд по его делу длились менее недели, после чего палач без промедления отрубил немцу голову. Относительно этого события историки называют две версии: официальную и созданную людской молвой. Вот как писал о них профессор Н. И. Павленко: «Суд, вынесший столь поспешный и суровый приговор Монсу, нашел его виновным в том, что он злоупотреблял доверием императрицы и за взятки добивался от нее милостей просителям. Обвиняли его и в сравнительно мелких по тем временам хищениях казны. Такова была официальная версия преступления Монса. Однако молва связывала казнь Монса не с злоупотреблениями, а с его интимными отношениями с императрицей. Петр позволял себе нарушать супружескую верность, но не считал, что таким же правом могла владеть и Екатерина».

По всей вероятности, на самом деле имело место и то, и другое: измена изменой, но в бумагах Монса нашли много документов, которые вскрывали огромные злоупотребления царицы и ее приближенных[10]10
  Случай с злоупотреблениями В. Монса был далеко не единственный. В последние годы правления Петра хищения из государственной казны приняли такой размах, что угрожали самому существованию страны. Хорошо осведомленный о финансовом положении России немецкий специалист Вебер прямо указывал на то, что из 100 собранных рублей налога лишь 30 поступают в казну, а «остальные чиновники делят между собой за труды свои».


[Закрыть]. А это уже пахло не только амурной, но и прямой государственной изменой жены монарха. Поэтому Екатерина во время расследования этого дела была на волосок от гибели. Поговаривали, что Петр собирается поступить с ней так же, как английский король Генрих VIII с Анной Болейн, т. е. казнить. Вице-канцлер Андрей Остерман потом приписывал себе заслугу в том, что именно он уговорил императора не рубить голову супруге, поскольку после этого ни один порядочный европейский принц не возьмет замуж цесаревен. Но и при таком – самом удачном – исходе уделом Екатерины в ближайшее время мог стать монастырь с тюремными условиями жизни. Взбешенный показаниями Монса, Петр в приступе необузданного гнева (а обуздать его умела только Екатерина) едва не убил своих дочерей и порвал завещание в пользу супруги. Только после длительной беседы с Андреем Остерманом он поутих, но с женой оставался холоден. Петр хотя формально и простил ее, но прежнее доверие к ней у него исчезло.

По мнению Н. Павленко, именно ухудшением отношений между супругами «объясняется тот факт, что Петр не воспользовался им же установленным правом назначать себе преемника престола и не довел акт коронования Екатерины до логического конца». Официальная коронация лишь закрепляла за ней и ее детьми определенные права, включая их на более или менее «законных» основаниях в круг претендентов. После происшествия с Монсом царь конечно же уже не мог доверить государство обманувшей его женщине. Хотя, надо отметить, что и до измены супруги он, оказывается, рассматривал возможность появления нового избранника на престол. Предположения такого рода исследователи связывают с загадочной историей его любви к Марии Кантемир. И несмотря на то что в ней больше вопросов, нежели ответов, сбрасывать со счетов эту версию не стоит. Хотя бы потому, что появление в жизни Петра этой молодой красивой и образованной девушки в свое время не на шутку встревожило императрицу.

Последняя любовь Петра I

Известно, что Екатерина довольно снисходительно относилась к мимолетным связям мужа. И даже длительный роман Петра с Анной Монс не поколебал в ней уверенности в прочности своего положения как супруги, советчицы и помощницы императора. Тем не менее она зорко следила за тем, чтобы никто из соперниц не вздумал сместить ее. Задача не из легких, поскольку, даже старея, Петр завел целый штат метрессок – около 400 человек, и порою некоторыми из них увлекался всерьез. Но лишь одно из этих увлечений вызвало у императрицы серьезные опасения. И не без оснований. Речь идет о 20-летней молдавской княжне Марии Кантемир, которую многие исследователи жизни и деятельности Петра называют его последней любовью.

С отцом Марии, молдавским господарем Дмитрием Кантемиром, императора связывала долгая человеческая и боевая дружба. Рискуя своей головой, Кантемир поддержал Петра и стал его союзником в неудачной турецкой кампании. Впервые маленькая Мария познакомилась с императором во время Прутского похода, когда сам Петр чуть не попал в плен, а ее отец лишился всех своих владений. Вместе с русской армией Дмитрий Кантемир с семьей прибыл в Россию, где получил княжеское достоинство, значительную пенсию и обширные имения в Харьковской губернии. Вскоре овдовевший князь женился на юной знатной красавице Настасье Трубецкой, и все семейство Кантемир закружилось в вихре светской жизни. Одна лишь высокообразованная, не по годам серьезная Мария, которая интересовалась науками, знала несколько языков, поддерживала тесные связи с австрийскими, прусскими и французскими дипломатами, поначалу всячески пыталась избегать этих пустых и утомительных увеселений. Но вскоре ее отсутствие на балах вызвало у Петра недовольство. А когда он в 1721 году сделал ее одной из своих метрессок, девушке пришлось в обязательном порядке участвовать в торжественных ассамблеях и маскарадах.

Теперь уже трудно сказать, кто первым поспособствовал сближению Петра с Марией. Существует свидетельство, что к этому делу приложил свою руку старый товарищ Дмитрия Кантемира, хитрый интриган Толстой. Да и сам отец Марии не только не препятствовал, а и всячески поощрял сближение российского императора со своей дочерью. Он в тайне мечтал породниться с ним и с его помощью освободить Молдавию от османского ига. Что же касается самого Петра, то тот по-прежнему думал о сыне, который бы стал преемником его дела, и возникшее в нем чувство к молодой девушке вселяло в него надежду на возможность появления наследника. Может быть, поэтому одно время Петр держал Марию на одной ноге с царицей Екатериной: обе появлялись с ним на смотрах и ассамблеях, сидели рядом с ним за одним столом. В 1722 году Петр отправился в далекий Персидский поход, в котором кроме супруги Екатерины его сопровождало и семейство Кантемир, в том числе беременная от него Мария. Путь русской армии из Москвы через Нижний Новгород, Казань и Астрахань обещал быть долгим и тяжелым, но, несмотря на все тяготы походной жизни, княжна предпочла быть рядом с отцом своего будущего ребенка.

Можно только догадываться, сколько плелось интриг и ходило сплетен вокруг потенциальной матери наследника Петра. Но главная интрига, несомненно, исходила от императрицы. Ведь беременность Марии конечно же представляла для нее реальную угрозу. А вдруг у нее родится мальчик, сын императора? Зная характер супруга, Екатерина не исключала такого варианта, что Петр может избавиться от нее так же, как и от первой жены. Вот что писал в связи с этим в депеше от 8 июня 1722 года французский посол в России Капредон: «В случае рождения сына у княгини царица опасается развода с нею и брака с любовницей, по наущению князя Валахского». И чтобы не допустить этого, Екатерина начала действовать быстро и решительно.

Драматическая развязка этой истории произошла в Астрахани, где Мария Кантемир вынуждена была остаться с мачехой и младшим братом Антиохом. Если верить некоторым источникам, друзья императрицы, которая к этому времени уже была вполне самостоятельной фигурой на российской политической сцене, нашли способ избавиться от опасности. У Марии, которая достаточно хорошо переносила беременность, внезапно случились крайне тяжелые преждевременные роды. В результате их родившийся ребенок погиб, а жизнь самой княжны долгое время находилась под вопросом. По свидетельству же Валишевского и Шерера, никакого ребенка не было: «…по возвращении из кампании Петр застал любовницу в постели, в опасном положении после выкидыша».

Правдивее всего выглядит следующая версия: роды у Марии все же произошли, но оказались неудачными, и новорожденный мальчик вскоре умер. Вот как описывает эти события Майков: «Пока происходила эта экспедиция (Персидский поход Петра. – Прим. авт.), в Астрахани, на государевом рыбном дворе, где было отведено помещение для Кантемирова семейства, совершилось издалека подготовленное темное дело. Княжна Мария преждевременно разрешилась недоношенным младенцем. Есть известие, что эти роды были искусственно ускорены мерами, которые принял Поликала, врач семьи Кантемиров, состоявший также при Царицыном дворе, – руководил же действиями Поликалы не кто иной, как приятель князя Дмитрия П. А. Толстой. Ему не впервой было играть двойственную роль: сближая княжну с Петром, он в то же время хотел быть угодным Екатерине; несчастная княжна оказалась его жертвой, хрупкой игрушкой в его жестких руках. Теперь супруга Петра могла быть покойна; опасность, которой она боялась, была устранена». Одним из подтверждений участия в интриге с юной Кантемир Петра Толстого является то, что в 1724 году, после коронации Екатерины, он был возведен ею в графское достоинство.

Как только Мария оправилась после болезни, Дмитрий Кантемир увез всю свою семью в Орловское имение, где в 1723 году и скончался. Что же касается Марии, то она стала вести замкнутый образ жизни. В 1724 году, после уличения в измене Екатерины, разгневанный на жену Петр сделал попытку возобновить с Марией отношения, но это ни к чему не привело. Император уже сильно болел, а в январе 1725 года его не стало. Мария же после его смерти отвергла несколько выгодных предложений руки и сердца от видных женихов и вернулась к типичной для одинокой женщины жизни. До конца своих дней она хранила верность своей первой и единственной любви – императору Петру Великому. По преданию, на смертном одре она шептала: «Иду к тебе, Петр». По другой версии, что-то бормотала на персидском языке. А кто-то даже якобы слышал имя Тамерлана. Так и не суждено было сбыться мечте Петра о новом наследнике. И все-таки, будучи уже прикованным к постели, потеряв речь, он пытался решить судьбу российского престола. Но как именно? На этот счет существует немало предположений, но вряд ли кому-то уже удастся доказать их достоверность.