Текст книги "Опасное пари"

3

– Чучело? Это Равенворт-то чучело? О чем ты говоришь, Элли! У тебя что, совсем пропало чувство юмора?

Леди Вудкотт, наряженная в новое утреннее платье – зеленоватый муслин, расшитый огромными вишнями цвета пожара, – сжала в толстых пальцах крючок для вязания. Они сидели в гостиной лондонского дома – тетушка и племянница. Леди Вудкотт вновь принялась за вязание, покачивая большой головой в такт каждому движению серебряного крючка.

– Я знаю, кое-кто склонен считать Равенворта щеголем, – продолжала она. – Многих задевает то, что он слишком заботится о своем внешнем виде. Этот шейный платок, например… Но он не чучело, нет! Более того, я бы сравнила его скорее с олимпийским богом.

Протаскивая иголку сквозь натянутое на пяльцы полотно для вышивания, Элли пожала плечами.

– Олимпийский бог? Да бросьте, тетушка, это несерьезно! Олимпийские боги мужественны, а Равенворта даже в седле трудно себе представить. Он же слабак! Неженка! – Она посмотрела на тетушку и добавила: – Роскошное у вас платье. Новое?

Сама Элли была одета в это утро тоже недурно – на ней красовалось полосатое батистовое платье. Полосы были широкими, черными и нежно-розовыми. Шею окружало облако брюссельских кружев, из-под которых на грудь опускались ярко-голубые атласные ленты. Что и говорить, вкус у обеих родственниц был весьма схожим. Однако леди Вудкотт, поглощенная предыдущим предметом, ответила невпопад:

– Полно! Можно подумать, что мы с тобой говорим о разных мужчинах.

Элли нахмурилась:

– Каждый мужчина, который больше всего на свете озабочен своим внешним видом, – чучело. Олимпийский бог! Ха!

Она яростно воткнула иголку в ткань, промазала, уколола себе палец и ахнула. Леди Вудкотт рассеянно поправила на голове черный парик и заработала крючком с удвоенной скоростью.

– Нет, Элли, ты не права. Да ты присмотрись только к нему получше и поймешь, что я имею в виду. Какие плечи, осанка, как он умеет держать себя! А ноги! Роскошные ноги! Клянусь, я за всю свою жизнь не видела у мужчины таких ног. Кстати, о ногах. Как тебе этот новый фасон мужских панталон? По-моему, просто верх неприличия. А видела, какие брюки были на Петершэме? Моя бы воля, я приказала бы уничтожить все эти новые фабрики. Нет, поверь мне, Равенворт никогда не надел бы ничего подобного!

Элли подергала нитку, пытаясь распустить узелок, и лукаво посмотрела на тетушку:

– Поразительно, с какой горячностью вы защищаете виконта. Я уже начинаю подозревать, что вы влюблены в него.

Лицо леди Вудкотт перекосилось. Она тяжело уронила на колени свои пухлые руки и возмущенно воскликнула:

– Вот уж не думала, что ты такая дурочка! Ведешь себя словно глупая институтка, а ведь ты девица на выданье. – Последние слова она произнесла особенно четко. – Уверяю тебя, я могу восхищаться мужчиной и без того, чтобы быть в него влюбленной.

– Не понимаю, как можно восхищаться таким ничтожеством. – Элли склонилась над своим вышиванием. – Черт! Это похоже на что угодно, но только не на вазу с тюльпанами.

Но леди Вудкотт никак не могла успокоиться:

– Ты просто хочешь отомстить Равенворту за то, что он тебя игнорирует. Отсюда все твои дерзкие выходки.

Элли возмущенно фыркнула:

– В любом случае это лучше, чем раболепство. Вот вас вчера проигнорировала Салли Джерси, которая ни на шаг не отходила от принцессы Эстерхази. И что же? Вы из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя ее внимание! А уж как вы заискиваете перед тем же Равенвортом…

Глаза леди Вудкотт наполнились слезами.

– Неужели ты не понимаешь?! Я просто дорожу своим положением в обществе! Ты и так уже вызвала неприязнь виконта. Если разразится публичный скандал, нам придется покинуть Лондон, погрести себя заживо в деревенской глуши…

Глядя на ее дрожащие губы, Элли поняла, что зашла слишком далеко.

– Ах, тетушка, простите меня, я не хотела вас обижать. Бог с ним, с этим Равенвортом. Пусть поступает, как ему хочется. И вообще, хватит о нем говорить.

И родственницы углубились в рукоделие – каждая в свое. В этот момент в гостиную впорхнула Фанни – свежая, улыбающаяся. На ней было скромное платьице из бледно-голубого муслина с пышными рукавами, отделанными понизу кружевами и усыпанными изящными французскими пуговками. Подол юбки был украшен тремя рядами белоснежных кружев. Мило, конечно, но уж очень простенько…

– Доброе утро, Фанни, – кивнула леди Вудкотт.

Элли не сказала ничего, лишь сочувственно посмотрела на свою кузину. Бедняжка, она не могла позволить себе одеваться, как подобает светской юной леди. Элли не одобряла подобной скромности. Она вспомнила, с какой твердостью отвергала Фанни все попытки приобщить ее к высокой моде. Она отказалась даже от шляпки – чудесной шляпки, украшенной кружевами и крупными розами, бантами и лентами, шляпки из желтого шелка. Не сумев переубедить свою кузину, Элли оставила шляпку себе. Бедная Фанни!

Бедная? Но Фанни не казалась ни бедной, ни огорченной. Она прикоснулась губами к щеке матери, кивнула Элли, пожелала всем доброго утра и вдруг застыла. Она увидела новое платье Элли, непроизвольно прижала ко рту ладошку и негромко воскликнула, не в силах сдержать своих чувств:

– Святые небеса! Чудовищно!

Фанни запнулась и густо покраснела, а Элли удивленно распахнула свои синие глаза, не понимая, что происходит. Она осмотрела свое платье, на которое был устремлен взгляд Фанни, свои алые туфли, наконец, абиссинский коврик под ногами. Коврик как коврик – с голубенькими розочками… Что же могло так поразить Фанни?

Сама же Фанни быстро сумела справиться с шоком. Прихватив по дороге лакированную шкатулку для писем, стоявшую на столике возле камина, она уселась на диван и заметила, стараясь сгладить собственную бестактность:

– Полосы, пожалуй, немного резковаты, но оттенок розового просто прелестный.

Она раскрыла шкатулку и притворилась, что разбирает лежащие в ней письма, но легкая краска по-прежнему светилась на ее щеках. Ей было очень стыдно за себя. Ну почему она до сих пор не научилась скрывать свои чувства? Что ей стоило польстить Элли и сказать, что она просто в восторге от ее нового платья?

Когда до Элли дошло наконец, что явилось причиной, повергнувшей Фанни в шок, сердце девушки упало. Никогда еще Элли не сталкивалась с таким осуждением своих нарядов, а тут… Сначала Равенворт, затем горничная, а теперь еще и Фанни. Ну просто как сговорились! А все этот виконт. Это он виноват. Его устаревшие представления о моде заставили заколебаться не только Фанни, но и многих других не в меру впечатлительных людей. Не желая больше размышлять ни о Ра-венворте, ни о его пагубном воздействии на окружающих, Элли слегка повернулась вместе с пяльцами к кузине:

– Как раз тебя-то нам и не хватало. Мы тут слегка поспорили с тетушкой.

Фанни вытащила из шкатулки связку писем, перехваченную красной шелковой ленточкой, и улыбнулась Элли.

– С удовольствием присоединюсь, если спор идет не о новых фасонах.

Элли подозрительно покосилась на нее, а потом рассмеялась.

– Боюсь, что все не так просто. Мы спорили о Равенворте. Я настаиваю на том, что он высокомерное, бездушное чучело, а тетушка считает, что он само совершенство. – Она с опаской взглянула на леди Вуд-котт, но та была отходчива и, кажется, больше не сердилась. – Ну, Фанни, скажи, кто из нас, по-твоему, прав?

Фанни немного помолчала. Она задумчиво распустила ленточку, и стайка писем рассыпалась на ее коленях. Затем заговорила:

– Лорд Равенворт выглядит равнодушным и относится к людям с видимым высокомерием, но я почему-то уверена, что на самом деле он мягкий и добрый человек.

Элли ошарашенно посмотрела на кузину, не смея поверить своим ушам.

– Ты что, серьезно?

– Вполне. Я знаю, что ты не любишь его, но самой мне довелось убедиться в его доброте. Помнишь, как он пригласил меня танцевать на вечере у миссис Хэтфилд? Это был мой первый бал, я боялась, что так и простою у стены, а он подошел и пригласил.

На лице леди Вудкотт немедленно отразилось такое самодовольство, что Элли не смогла больше сдерживать раздражения. Она сердито воткнула иголку в самый центр многострадальной вазы с тюльпанами и воскликнула:

– Отклонение от правил! Уверена, что это была просто минутная слабость, о которой он, безусловно, не раз пожалел.

Фанни не обиделась, а только рассмеялась в ответ:

– Ты слишком жестоко судишь о нем. И сама это знаешь. Вспомни хотя бы о дружбе с ним лорда Барроу. Уж ему-то, наверное, лучше, чем кому-нибудь, известен истинный характер Равенворта. Так неужели такой человек, как лорд Барроу, стал бы водить дружбу с тем негодяем, которого ты описываешь?

Элли вздохнула.

– Хорошо. Думай как хочешь. Считай, что оба они – лучшие представители мужского рода на земле. Правда, я полагаю, что лорд Барроу по крайней мере более последователен. Во всяком случае, всегда знаешь, чего от него ожидать. – Элли обернулась к тетушке, подмигнула ей и добавила: – Может быть, к осени я все-таки соглашусь выйти за него замуж.

– Вот это другое дело. – Леди Вудкотт энергично покивала головой. – Стать леди Барроу и иметь годовой доход в четыре тысячи фунтов – это не шутки.

Ни Элли, ни ее тетушка не заметили, как внезапно напрягся взгляд Фанни. Она продолжала машинально перебирать на коленях конверты с письмами, но пальцы ее дрожали.

В гостиной снова воцарилась тишина. По-прежнему поглощенная мыслями о Равенворте, Элли принялась так энергично работать иголкой, словно с каждым стежком протыкала не многострадальный тюльпан, а сердце ненавистного ей человека. Она увлеклась, и вскоре ее тюльпаны стали приобретать совсем уж фантастические очертания. Заметив это, Элли замедлила движения и вздохнула. «Моя первая весна в Лондоне оказалась совсем не такой, как я надеялась, – подумала она. – Равенворт неизвестно почему презирает меня, Барроу невыносимо скучен, а Джордж примечателен только тем, что его никогда нет. Но самое главное – я здесь без малого два месяца и до сих пор совершенно ничего не узнала о майоре Стоунсфилде!»

Пальцы ее замерли, от грустных мыслей поникли плечи. Элли сделала еще пару стежков и отложила иголку.

Стоунсфилд… Она почему-то не решалась никого расспрашивать о нем. А ведь неизвестно даже, холост он или женат. Как ни странно, эта простая мысль впервые пришла в голову Элли, и она сердито тряхнула своими каштановыми локонами, негодуя на себя в душе. Ну что она, в самом деле, как институтка?

Снова схватив иголку, Элли совсем было собралась продолжить свой великий труд, но, очевидно, не судьба была желтому тюльпану быть вышитым в это утро. Взгляд Элли задержался на медной полированной решетке перед камином, в котором ярко светились алые глаза раскаленных углей, согревавших гостиную леди Вудкотт. И мысли ее опять потекли, потекли…

Она ни у кого не спрашивала о майоре Стоунсфилде по единственной причине: боялась испытать жестокое разочарование. Ведь не исключено, что его имя никому ничего не скажет. Тем более что участие Стоунсфилда в минувшей войне не было ни продолжительным, ни чем-либо примечательным. Майор и майор. Мало ли их было там, под Пенинсулой? Да и война вот уже три года как закончилась и стала чем-то если и не забытым, то, уж во всяком случае, малоинтересным. Три года, прошедшие после Ватерлоо, для Лондона с его сумасшедшим темпом жизни были вечностью.

Но в сердце Элли недавняя война с французами была по-прежнему жива. Она стала частью ее жизни – как если бы Элли сама ходила в атаку под барабанный бой. Война была ее детством и юностью. Война была связана со сладкими воспоминаниями о родительском доме и об отце. Как часто она сидела на его жестких коленях, когда он читал вслух газетные сообщения с полей сражений! Эти воспоминания были безмерно дороги Элли – как и все, связанное с жизнью в Кенте. Интерес к войне подогревался еще и тем обстоятельством, что Кент, расположенный на юго-востоке Англии, стал бы в случае неудач британской армии тем самым плацдармом, на который обрушит свой удар Наполеон.

Именно тогда хрупкая фигурка Элли начала округляться, превращаясь из девчоночьей в девичью. Тогда же начали просыпаться в ней и новые, неведомые раньше, чувства. Ей стал нужен идеальный мужчина, о котором так сладко было бы грезить наяву и во сне. И такой идеал нашелся. Им стал майор Стоунсфилд. Элли узнала о нем из газеты. Узнала и с того дня уже не расставалась с ним ни на миг – в своих мечтах, разумеется. Она мысленно шла рядом со своим героем по цветущему вишневому саду, по зеленеющим полям и говорила, говорила, говорила…

Господи, сколько же раз она репетировала и шлифовала те слова, с которыми обратится к майору, когда встретит его в Лондоне! А в том, что она его непременно встретит, Элли не сомневалась. Ей и в голову не могло прийти, что они с майором могут не встретиться. Что за чушь! Лондон и майор Стоунсфилд – эти слова были тогда для Элли синонимами. Но вот прошла первая ее неделя в Лондоне, за ней вторая, третья, но ни разу в разговорах не всплыло заветное имя. Майор кавалерии Стоунсфилд оказался человеком-невидимкой!

По правде сказать, постепенно новые впечатления начали вытеснять из ее мыслей образ идеального майора. Элли не хотелось уже вести с ним бесконечные разговоры, идя рука об руку по цветущему весеннему саду. Более того, сейчас она была почему-то уверена – или почти уверена – в том, что майор женат и в эту самую минуту весело играет со своими сыновьями и дочками, которые визжат и таскают папашу за длинные фалды офицерского мундира…

Да, конечно же, это глупо – разыскивать мужчину только потому, что однажды прочитала о нем в «Таймс».

Глупо. Но увидеть его все-таки хочется… Ведь, как ни крути, а этот майор – неотъемлемая часть ее юности. Если угодно, память об отце. Бедном любимом покойном отце… Поговорить бы с майором хоть раз – может, и успокоилась бы та частичка души, что не перестает помнить. Помнить и болеть…

Откинувшись на спинку дивана, напрочь забыв про тюльпаны, Элли плыла по волнам своих мыслей. Плыла, плыла – и неожиданно приплыла. Ей друг пришло в голову, что Равенворт – человек, известный всем и приглашенный повсюду, – может знать о майоре Стоунсфилде. Но эту мысль немедленно перебила новая: Элли представила себе изнеженного денди Равенворта рядом с мужественным офицером Стоунсфилдом и расхохоталась. Ее смех прозвучал так громко и неожиданно, что Фанни и леди Вудкотт удивленно уставились на нее. Элли вздрогнула, очнулась и, не вдаваясь в объяснения, усердно заработала иглой. И поклялась себе, что ради собственного успокоения немедленно примется за поиски майора Стоунсфилда.

Когда Джордж Фентон вошел в гостиную леди Вудкотт, Элли сидела за столом, на котором – рубашками вниз – были разложены карты. Тот самый злополучный расклад, что привел Элли к проигрышу.

Узнав от дворецкого, что леди Вудкотт и Фанни куда-то уехали, Джордж решил воспользоваться удобным случаем. Он сунул в широко раскрытую ладонь дворецкого соверен, приказав, чтобы никто не мешал его разговору с мисс Дирборн, а затем взмахнул фалдами хорошо сшитого голубого сюртука и опустился на колено рядом со стулом, на котором сидела Элли.

Джордж был среднего роста, с обычным, ничем не примечательным на первый взгляд лицом. Но стоило присмотреться, можно было заметить озорной, живой огонек в глубине его карих глаз. Очевидно, этот огонек и приводил Элли к мысли о том, что Джордж – один из самых привлекательных людей среди ее окружения.

– Ого, Джордж! – восхищенно воскликнула она. – Ты льешь деньги, словно воду!

– Ну вот, а я только-только собрался с духом, чтобы сделать тебе предложение! Неужели ты не знаешь, что нельзя перебивать джентльмена в такой торжественный момент?

– Краснобай! Встань сейчас же!

Элли не была склонна принимать слова своего кузена всерьез. Поскольку тот не шелохнулся, она пожала плечами, взяла в руки карты и принялась в сотый раз изучать их. Если ему хочется стоять на коленях – ради бога.

Джордж собрался было вернуться к разговору о своем предложении, но тут его взгляд упал на платье Элли. Это было нечто совершенно неописуемое – кричащее, пестрое, сшитое из полос розового и черного муслина.

– Послушай, Элли! – закричал Джордж. – Тебе что, на самом деле нравится это… платье?

Стараясь скрыть досаду, Элли смиренно ответила:

– Что-то не могу припомнить, чтобы ты когда-нибудь обращал внимание на то, как я одета. Шутишь, да?

Она вновь принялась изучать карточный расклад, а Джордж скользнул взглядом по прекрасному профилю Элли и со вздохом заметил:

– Если бы ты спросила меня, как ты выглядишь, я ответил бы: как грелка на чайник!

Элли возмущенно уставилась на него. Неужели ему не нравится этот чудный оттенок розового? Да что он, мужчина, может в этом смыслить? Грелка на чайник! Скажет тоже!

Заметив веселые искорки в глазах Джорджа, она легонько стукнула его кулачком по плечу – совсем как в детстве.

– Перестань дразниться!

Не желая больше размышлять над тем, почему ее новое платье получило такую отрицательную оценку – второй раз за сегодняшнее утро! – Элли сочла за благо сменить тему разговора:

– Скажи-ка лучше, почему тебя не было вчера на балу. Ты же обещал! Я все глаза проглядела в ожидании – мне так хотелось станцевать с тобой вальс… А впрочем, не говори. Я и сама знаю, где ты был – в притоне, вот где!

– Элли! Ни одна воспитанная девушка…

– А воспитанный джентльмен может сказать девушке, что она похожа на грелку для чайника? – быстро перебила его Элли.

Ее взгляд вновь обратился к лежащим на столе картам. Ну как же все-таки этот проклятый Равенворт ухитрился побить тузом ее короля? В чем была ее ошибка?

– Послушай, а ты ведь так и не ответила на мое предложение, – напомнил Джордж. – Долго мне еще стоять на коленях?

Элли пожала плечами:

– Выйти за тебя замуж? Знаешь, я, пожалуй, еще не готова к этому. Мне пока что хочется танцевать, веселиться…

Джордж резко поднялся с пола:

– Ну как же мне убедить тебя, дорогая кузина, что наши судьбы предрешены? Звезды предсказывают нам счастье, и сам Юпитер…

– Перестань, Джордж, прошу тебя. От таких слов у меня всегда начинает болеть голова, и я могу упасть в обморок.

Он прижал руку к сердцу и торжественно заверил:

– Ты не упадешь! Я подхвачу тебя.

Элли посмотрела на него с веселым удивлением:

– Господи, какой же ты еще дурачок!

– Я не дурачок! Я влюблен! – Он наклонился вперед и прикоснулся пальцами к ее подбородку.

– Перестань! – повторила Элли и легонько отпихнула его руку. – Знаешь что, возьми-ка лучше карты и покажи мне, где я сделала ошибку. Ты уже, наверное, наслышан о том, что я проиграла вчера вечером Равенворту?

Джордж недовольно вздохнул, но послушно уселся за стол напротив кузины и взял в руки карты.

– Я слышал, что у вас с ним назначена встреча на балу у Томпсонов. Черт! Любопытно было бы взглянуть.

Элли нахмурилась:

– Э, нет, тебя там только не хватало. И без того мое положение – хуже не придумаешь. Но скажу тебе по секрету, у меня есть план. Если все удастся, я заставлю его прикусить язычок!

– Ты можешь, я знаю. – Он улыбнулся кузине и опустил взгляд на карты. – А, ну здесь все просто. Элинор Дирборн, нужно быть совсем бездарным игроком, чтобы проиграть такую партию.

Он быстро показал Элли, как ей следовало сыграть, и она благодарно закивала головой. Ей сразу все стало понятно – Джордж сумел хорошо объяснить ее ошибку. Досада на себя, на свою несообразительность с новой силой охватила Элли. Но уж если когда-нибудь такая ситуация повторится, она точно будет знать, как нужно разыгрывать подобные комбинации!

Джордж собрал карты в аккуратную стопочку и сказал – на этот раз очень серьезно:

– Надеюсь, ты всегда будешь прислушиваться к моим советам, дорогая Элли.

Что-то в его голосе привлекло внимание Элли, и она впервые внимательно посмотрела на него. Было ясно, что ее кузен сильно смущен. Да и выглядел он неважно – бледные щеки ввалились, и Элли подумала, что Джордж ведет нездоровый образ жизни. И было в Джордже еще что-то – новое, неуловимое, то, чего не было в нем, когда они резвились вместе в хэмпстедском поместье…

Не сводя внимательных глаз с лица Джорджа, Элли негромко сказала:

– Не торопись сажать меня на цепь. Ты знаешь, как нежно я отношусь к тебе. Порой я и сама удивляюсь тому, что не… тому, что до сих пор не могу ответить любовью на твою любовь. Но видишь ли…

– Так это же прекрасно! – перебил ее Джордж. Он опустил глаза и, нервно теребя колоду карт, быстро заговорил: – Если ты относишься ко мне с нежностью, значит, обязательно полюбишь. По характеру мы подходим друг другу… Итак, тебе осталось только набраться смелости и сказать «да».

Он поднял голову и бросил на Элли такой пронзительный взгляд, что она невольно отпрянула. Внезапно на нее разом обрушилось все разочарование, накопившееся за последние недели. «Нет, он не выглядит влюбленным! – подумала Элли. – Не выглядит, хотя на лице у него и написано взволнованное ожидание».

Почему она так подумала, Элли и сама не смогла бы объяснить. Наверное, ее мозг непроизвольно отметил какие-то мелочи, тонкости в интонациях Джорджа – такие незначительные, что их и не передать словами. Но и ошибиться Элли не могла – недаром же они с Джорджем выросли вместе. Вместе гуляли, читали одни и те же книжки, давали друг другу наивные детские клятвы…

– Знаешь что, давай вернемся к этому разговору летом, – решительно сказала она и тряхнула головой, отгоняя нахлынувшие мысли. – Я пока сама толком не понимаю, чего хочу.

Когда Элли снова посмотрела на Джорджа, она была поражена выражением его лица. Казалось, он сейчас готов броситься к ней, обнять, и тогда…

Но пока Элли проигрывала в уме эту романтическую сценку, Джордж быстро вскочил со стула, едва не опрокинув его, и закричал:

– Нет! Я не могу… Элли, умоляю, не оставляй меня в подвешенном состоянии! Мне такого труда стоило набраться смелости, чтобы завести с тобой этот разговор… – Он задохнулся и судорожно глотнул воздуха. – Ну как ты сама не видишь, что тебе сулит мое предложение? Ведь я же предлагаю тебе Хэмпстед!

Как раз это Элли прекрасно понимала. Джордж был наследником хэмпстедского поместья, а из ее жизни Хэмпстед со смертью матери исчез навсегда. Если, конечно, она не выйдет замуж за Джорджа… Элли посмотрела на кузена. «Было бы гораздо лучше, если бы он вместо слов пылко поцеловал меня», – неожиданно подумала она.

Да. Родной очаг – это сильная карта. Стать хозяйкой Хэмпстеда – над такой возможностью стоило поразмышлять. Но все-таки Элли покачала головой и твердо сказала:

– Я не могу сейчас дать ответ. Не торопись, Джордж. Я еще ни в чем не уверена.

Она попыталась поймать его взгляд, но Джордж избегал смотреть ей в лицо. Он медленно повернулся, подошел к камину и некоторое время стоял, глядя на раскаленные угли в его глубине. Элли видела только его спину, но эта спина была достаточно выразительной. Элли была поражена: чего-чего, а таких сильных чувств она никак не ожидала обнаружить в своем кузене. Джордж вообще редко показывал свои чувства – Элли и припомнить не могла, когда с ним в последний раз случалось такое.

Элли молча ожидала, что же теперь скажет ей Джордж. Неожиданно он резко обернулся и обнажил в нервной улыбке полоску зубов.

– Тогда как насчет пари, Элли? Ведь ты же обожаешь пари, верно?

Элли ошеломленно посмотрела на него, непроизвольно провела рукой по волосам, по шее…

– Пари? – переспросила она и опустилась на стул рядом с карточным столиком.

Джордж подошел к столу и оперся на него руками. Наклонившись к Элли – близко, совсем близко, – он прошептал, сверля ее глазами, в которых запылал яркий огонь:

– Твое согласие на брак, если ты проиграешь, милая кузина!

Элли не могла поверить собственным ушам. Неужели он это серьезно?

– Мое согласие? Я правильно поняла тебя?

Он кивнул и снова обнажил в улыбке белую полоску зубов. На какое-то мгновение в его лице мелькнуло что-то хищное.

– Твое согласие, моя дорогая. Ну как, заманчиво?

Элли прижала к груди сжатую в кулак руку, словно стараясь сдержать бешеное биение сердца. Ах, и почему только она так любит азартную игру?! Почему ничего не может с собой поделать?! Элли знала, что не может, не должна принимать такое пари. И все же любопытство было сильнее ее.

Она глубоко вздохнула и спросила:

– А если выиграю я?

– Свою ставку можешь назначить сама. Что ты от меня хочешь?

Ни секунды не размышляя, Элли ответила:

– Мамины бриллианты!

Эти старинные бриллианты переходили по наследству из рода в род. Им была уже не одна сотня лет, и стоили они не меньше двадцати тысяч. Но не стоимость бриллиантов привлекала Элли. Ведь это была память о ее матери – высокой грациозной женщине. Элли явственно помнила, как эти бриллианты блестели на ее шее, когда они собирались всей семьей за обеденным столом в Хэмпстеде. Элизабет Дирборн обладала в полной мере всем тем, чем хотела бы обладать ее дочь, – королевской статью, элегантностью и мягкими манерами. К сожалению, Элли больше унаследовала от отца, чем от матери. Это ему она была обязана своим характером – взрывным, непредсказуемым, азартным, – который казался таким неожиданным для всех, кто видел перед собой хрупкую невысокую девушку.

Получить бриллианты матери – да, в этом что-то есть!

Джордж глубоко вздохнул и отвернулся: очевидно, предложенная Элли ставка показалась ему слишком высокой. Он сложил за спиной руки, сжал их – Элли увидела, как побелели костяшки его пальцев, – и наконец бросил через плечо, не оборачиваясь:

– Принимается.

Рука Элли, прижатая к груди, бессильно упала к ней на колени. Он принимает ее ставку? Мамины бриллианты! Нет, она ничего не может с собой поделать. Ну ладно, если даже она проиграет пари, она же любит Джорджа, ведь так?

Темно-синие глаза Элли загорелись от азарта. Она облизнула губы и спросила, стараясь не выдать голосом своего волнения:

– Ну, а каковы же условия пари? – И торопливо добавила: – Но учти, я еще не дала своего согласия!

Джордж повернулся на каблуках, улыбнулся, и Элли вздрогнула: это была улыбка сумасшедшего.

– Ты должна добыть три табакерки у трех мужчин. Скажем… э… до пятого мая. Таким образом, в твоем распоряжении ровно месяц. Мужчин назову я.

Элли задумчиво погладила себя рукой по шее так, словно там уже сияли материнские бриллианты – холодные, тяжелые… Три табакерки? Но это же так просто! Она почувствовала, что ее охватывает нервная дрожь, и спросила:

– А как я их должна добывать? Есть у тебя какие-то особые условия?

Джордж снова улыбнулся:

– Только одно: джентльмены не должны знать, для чего тебе на самом деле нужны эти табакерки. И, разумеется, ни одна душа не должна знать о нашем пари. В остальном же можешь делать с этими джентльменами все, что тебе заблагорассудится.

Элли широко улыбнулась. Решение принято.

– Согласна! – Она рассмеялась, сорвалась со стула и прошлась в танце по гостиной. – Можешь посылать за бриллиантами. И трех дней не пройдет, как у меня в руках будут эти табакерки! Итак, кто же эти джентльмены?

Джордж некоторое время в глубокой задумчивости ходил из угла в угол, потом описал вокруг Элли круг и наконец сказал:

– Полагаю, что одну из них тебе уступит лорд Барроу.

Элли усмехнулась, удивляясь глупости своего кузена.

– Эй, Джордж, не делай для меня задание слишком легким.

Джордж сделал широкий жест рукой, словно оправдывая свою щедрость.

– Второй – лорд Крессинг.

Элли непроизвольно сделала шаг назад и, ахнув, зажала ладонью рот. Добыть табакерку у лорда Крессинга не слишком трудно, но уж очень неприятен был Элли этот джентльмен. По правде сказать, она даже не могла спокойно слышать его имени. Грязный развратник! Элли живо вспомнила тонкое лицо лорда Крессинга, его развязные манеры, привычку смотреть на женщин раздевающим взглядом и невольно передернула плечами. Да, в обществе этого джентльмена Элли всегда чувствовала себя неуютно. Но, с другой стороны, лорд Крессинг никогда не пытался волочиться за Элли, и она полагала, что ее сил хватит на то, чтобы справиться и с ним.

Она посмотрела на Джорджа, решительно расправила плечи и коротко кивнула.

Джордж вытащил из кармана свою собственную табакерку – маленькую золотую вещицу с закругленными краями, украшенную жемчугом.

– Хочешь щепотку? – спросил он, протягивая табакерку Элли.

Она сморщила нос:

– Ты же знаешь, что я не употребляю этого зелья. Ну, давай, не тяни. Кто третий? Говори скорее!

Удары сердца гулко отдавались в ее ушах.

Джордж не торопясь подцепил щепотку мелко накрошенного табака, громко вдохнул, сморщил нос и сразу же стал похож на человека, наступившего на дохлую крысу. Затем звенящим от торжества голосом он произнес:

– А сама ты еще не догадалась, Элли? Ну, как его имя? Если хочешь, я подскажу. Высокий, элегантный, пользуется репутацией то ли ангела, то ли исчадия ада. Ты считаешь его высокомерным, надутым чучелом, но мне кажется, что он все-таки больше похож на греческую статую.

Возбуждение сменилось слабостью, и Элли обессиленно опустилась на красный диван. Да, она уже знала, кто он, этот третий, знала, какую ловушку приготовил для нее Джордж, и помертвевшими губами прошептала:

– Равенворт!