Текст книги "Оракул мертвых"

– Завтра утром?

– Именно.

– Сосуд находится в Национальном археологическом музее.

– В самом деле это хороший тайник. Видите ли, в таком случае нет больше никаких проблем. В музей, с его системами безопасности, нельзя проникнуть до открытия. Если вы не увидите завтра своих друзей, можете просто дать знать директору и рассказать ему о местонахождении сосуда, если не доверяете мне.

– В таком случае я вам все скажу завтра.

– Это невозможно, мне придется на несколько дней уехать. Вы должны сообщить мне все прямо сейчас.

– Хорошо. Я вам скажу, но не пытайтесь провести меня, я найду способ отомстить вам, будьте уверены.

Караманлис проигнорировал его угрозу.

– Сосуд спрятан в угловом шкафу в хранилище, вторая дверь налево по подземному коридору. Он стоит в ведре с опилками. Помните, Караманлис, если вы нарушите наше соглашение, я найду вас и заставлю раскаяться в обмане. – Он встал и направился к двери. – Я ни на йоту не верю вашим намерениям отдать сосуд в департамент, – сказал он, прежде чем выйти. – Однако я сдержу свое обещание. Если вы выпустите моих друзей, я помогу вам продать этот предмет и сразу же получить названную мною сумму, но если вы сами захотите этим заняться, я ничего не имею против. Я еще некоторое время пробуду тут, вы сможете найти меня в британской археологической школе, после я уеду, и ноги моей больше не будет на этой несчастной земле.

Он стремительно вышел из кабинета, почти бегом пересек коридор и внутренний дворик, остановил первое попавшееся такси и сел в него.

– Куда едем? – спросил водитель.

Норман назвал ему свой адрес в Кифиссии и, пока машина трогалась, обернулся, чтобы оглядеть здание управления полиции. Он представил себе, что в какой-то части этого мрачного строения томятся в неволе и отчаянии его друзья. Если он правильно разыграл свою партию, их страдания вскоре окончатся. И все же разум его обуревали сомнения, время от времени превращавшиеся почти в уверенность: каким образом полиция явилась на квартиру Клаудио Сетти на Плаке, о которой знал только он? И где Мишель? Его исчезновение могло иметь только одно объяснение: полиция арестовала его и, вероятно, заставила говорить. Бедный Мишель.

Через десять минут после его отъезда капитан Караманлис тоже вышел из здания управления, прыгнул в свою служебную машину и направился в сторону площади Омонии. Генеральный директор Департамента античных ценностей был обнаружен в одном из центральных ресторанов и ожидал его на кофе.

5

Афины, Национальный археологический музей

18 ноября, 23.45

Загадочное великолепие микенских царей блестело при свете электрического фонаря, в ускользающих отблесках возникали суровые лица, навеки застывшие в расплавленном золоте, по безмолвным залам огромного музея раздавались медленные шаги Костаса Цунтаса, начальника охраны: как и каждую ночь, он обходил помещение дозором, и путь ему освещало лишь слабое мерцание контрольных лампочек на выключателях и панелях сигнализации. Маршрут его неизменно пролегал из микенского зала в зал курасов, потом в кикладский и, наконец, в зал керамики и фресок Санторини.

Пучок лучей ласкал совершенные мраморные формы, и в этой атмосфере вне времени старый охранник чувствовал себя легко, словно находился в преддверии пока еще несбыточного, но уже близкого и почти знакомого мира.

Он всю жизнь провел среди этих каменных, золотых и бронзовых созданий, и в ночном одиночестве они казались ему родными, вот-вот готовыми пошевелиться. В спустившемся мраке лучом своего фонаря он возвращал их к жизни, одну за другой. Днем среди сумятицы и шарканья шагов посетителей они были всего лишь неподвижными, бездушными предметами, выставленными на обозрение организованных туристических групп, семенящих за своими экскурсоводами и говорящих на смешении разнообразных языков.

Он поднялся на второй этаж и бросил взгляд на гигантскую амфору из Дипилона, на сцену погребального оплакивания, изображенную на чреве огромной керамической вазы, на неподвижные фигурки, застывшие в своем геометрическом отчаянии. Костас Цунтас уже достиг того возраста, когда пора и самому задаваться вопросом: кто будет плакать над его кончиной, когда настанет срок? Прежде чем спуститься к себе в комнатку, он взглянул на часы: без двадцати полночь, скоро ему сдавать вахту.

Зазвенел телефон, и оглушительный, внезапный звук в окружающей тишине заставил его вздрогнуть. Кто бы это мог быть в такой час? Он поспешил к выходу, где стоял аппарат, и успел поднять трубку, прежде чем звон умолк.

– Слушаю, – произнес он, задыхаясь.

– Это Ари Малидис. С кем я говорю?

– Ари? Что тебе нужно в столь поздний час? Это Костас.

– Костас, прости, если побеспокоил тебя, но у меня проблема.

– Говори, но скорее: через четверть часа мне сдавать вахту.

– Послушай, я проверил опись найденного во время раскопок и заметил, что не хватает одного очень важного предмета. Если завтра директор проверит, я пропал. Ты ведь знаешь, с какой строгостью он относится к подобным вещам. Дело в том, что несчастный профессор Арватис не успел все оформить надлежащим образом. Профессор скончался внезапно, и мне пришлось распоряжаться за него. Пожалуйста, Костас, впусти меня, чтобы я мог положить этот предмет в хранилище.

– Ты с ума сошел, Ари. Ты ведь знаешь, до открытия никто не имеет права входить в музей.

– Костас, ради всего святого, речь идет об украшении, о маленькой драгоценной вещице: я заметил, что она уже три дня лежит у меня дома, директор потребует у меня объяснений, у меня будут неприятности. Сделай мне одолжение, клянусь, я все улажу за две минуты – ровно столько мне нужно, чтобы положить ее к другим предметам, найденным во время раскопок.

Цунтас некоторое время молчал.

– Хорошо, – сказал он, – я тебя впущу, но если подобное повторится, будешь сам выпутываться. Я тоже не хочу неприятностей.

– Спасибо, Костас, я буду у тебя через четверть часа.

– Ты должен приехать раньше. Если не успеешь – придется тебе уговаривать офицера второй смены, а он новенький. Он тебе не отопрет, даже если ты станешь плакать.

– Сейчас же еду. Я трижды постучу в заднюю дверь.

– Хорошо, пошевеливайся.

Цунтас повесил трубку и достал из ящика ключи, намереваясь отключить сигнализацию в восточном секторе музея. «Некоторые люди совсем потеряли здравый смысл, – подумал он. – Как можно просить о подобном одолжении? Ведь я рискую своим местом, черт возьми!»

С другой стороны, Ари – хороший малый, честный человек, и он казался столь обеспокоенным.

Он подождал минут десять, потом снова прошел через кикладский зал и отправился в служебную зону. Отключив сигнализацию, он вскоре услышал, как кто-то трижды постучал во входную дверь и знакомый голос произнес:

– Это я, Ари, открой, прошу тебя.

– Входи и поторопись. Через пять минут я снова включу сигнализацию. Постарайся убраться к этому времени.

– Я как раз успею спуститься и подняться обратно, – проговорил Ари, протискиваясь сквозь приоткрытые створки двери и с великой поспешностью бросаясь вниз по лестнице, ведущей в подвал.

Костас пошел обратно, бормоча что-то, но тут снова зазвонил телефон.

– О Господи, – сказал старик, ускоряя шаг, – кто бы это мог быть на сей раз? Тридцать лет все было спокойно, а тут за десять минут… О святые небеса, святые небеса! Не хватало только, чтобы…

– Национальный археологический музей, – произнес он, снимая трубку и пытаясь справиться с волнением.

– Генеральный директор Департамента античных ценностей. С кем я говорю?

– Я начальник охраны Костас Цунтас. Слушаю вас, господин директор.

– Я звоню из полицейской машины. Через пять минут мы будем у входа, откройте нам, мы должны провести досмотр.

Старику показалось, будто он умирает, однако он попытался выиграть время:

– У меня нет полномочий кому-либо открывать в столь поздний час. Если вы действительно господин директор, то знаете, что мы проходим подобные проверки и должны отвергать любые требования такого рода. Мы не имеем права подчиняться голосу по телефону.

– Вы совершенно правы, господин Цунтас, – произнесли на другом конце провода. – Я подсуну под дверь приказ на бланке министерства и свое удостоверение личности. Со мной капитан Караманлис из полиции Афин. Благодарю вас за ваше усердие.

Цунтасу едва хватило сил ответить:

– Я посмотрю ваши документы, сударь, и лишь тогда решу, следует ли открывать дверь, – после чего повесил трубку и тяжело рухнул на стул.

Ари! Нужно немедленно выпроводить его, прежде чем явится инспекция. Быть может, кто-то видел, как он входил, и позвонил в полицию – да, другого объяснения нет. Он встал и бросился бегом к лестнице, ведущей в подвал.

– Ари! Ари! Выходи немедленно, сюда едет полиция с инспекцией.

Ответа не последовало. Он спустился вниз, перепрыгивая через две ступеньки, рискуя сломать ногу, и добрался до входа в хранилище.

– Ари! Выходи оттуда, к нам инспекция, они будут здесь с минуты на минуту!

Его слова эхом отдавались от голых кирпичных стен подвала, но, когда отзвук умолк, огромное здание снова погрузилось в тишину.

Он схватился за ручку двери: она была заперта. Ари уже ушел, хвала небесам. Цунтас лихорадочно стал искать на связке ключей тот, что открывал дверь хранилища. Он хотел удостовериться, что все в порядке. Отперев дверь, он зажег свет и быстро все осмотрел. Все было на своих местах. Он запер дверь и снова вернулся на первый этаж. Старик запыхался: от избыточного веса, возраста и волнения прерывалось дыхание. Зазвенел звонок на входной двери, а потом раздался оглушительный стук, от которого, казалось, задрожало все здание. Кто-то колотил в дверь каким-то предметом, и от грохота дрожали залы и коридоры по всему музею.

Костас подошел ко входу, поправил форму, вытер пот, обильно лившийся у него со лба, а потом закричал, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже:

– Кто там? Чего вы хотите?

– Это генеральный директор, Цунтас, вместе с капитаном полиции Караманлисом. Я звонил вам несколько минут назад. Сейчас я передам вам приказ на гербовой бумаге, как и обещал, а также удостоверения личности – мое и капитана Караманлиса: проверьте все и немедленно открывайте. Любое неподчинение после этого будет воспринято как нарушение субординации со всеми вытекающими последствиями.

Цунтас проверил документы, удостоверившись в их подлинности. Он немного успокоился, решив, что Ари уже ушел, положив на место свой предмет.

– Входите, ваше превосходительство, – сказал он, снимая фуражку, – прошу простить меня, но, надеюсь, вы понимаете, какая ответственность…

– У вас есть план музея? – сразу же спросил капитан Караманлис. – Я должен провести досмотр.

– А что случилось? – поинтересовался Цунтас, беря с прилавка сувениров буклет, из тех, что обычно раздают туристам, и вручая его офицеру.

– Похоже, заговорщики воспользовались подвалом как базой во время оккупации Политехнического, – сказал директор. – Несомненно, им пособничал один из служащих музея, без его помощи они не могли бы войти. Капитан хочет провести досмотр, пока еще можно найти какие-либо доказательства, следы… Вы ведь понимаете, не так ли?

Цунтас больше уже не чувствовал себя столь уверенным. Внезапно ему вспомнилась странная просьба Ари Малидиса проникнуть в подвал посреди ночи: быть может, он и есть тот самый сообщник, о котором они говорят? Но нет. Ари за тридцать лет их знакомства никогда не занимался политикой.

Попав в подвал, Ари пришел в отчаяние: внимательно осмотрел угловой шкаф, где, по словам ребят, они спрятали сосуд, а потом обыскал все остальное, прервавшись лишь на несколько секунд, когда услышал шаги Костаса Цунтаса и звук ключа, поворачивавшегося в замочной скважине. Он замер за шкафом, среди метел, и, как только Цунтас ушел, снова начал свои поиски, заглядывая повсюду, но безрезультатно. Сердце билось у него в груди. Ему казалось, что он пропал.

Профессор Арватис умер ни за что… Сокровище, стоившее ему жизни, пропало, быть может, оказалось в руках человека, не способного понять его цену и значение. А что он скажет незнакомцу, когда тот придет за сосудом? Ведь нет никаких сомнений, что он в какой-то момент явится снова и потребует принадлежащее ему по праву…

Комната не была такой уж большой, и в ней мало где представлялось возможным спрятать подобный предмет, но, охваченный тревогой, он шарил повсюду, бессистемно, хаотично, а потом обыскивал все по второму разу, уверенный в том, что недостаточно внимательно посмотрел…

Тот человек вернется, Матерь Божья… Он вернется, и этот его железный взгляд, и голос, способный заставить любого подчиниться… Как признаться ему в том, что сосуд потерян… Потерян навсегда?

В коридоре снова зазвучали шаги, и Ари опять спрятался в своем убежище. Кто-то повернул ключ в замке, открыл дверь и решительно направился к угловому шкафу.

Капитан Караманлис искал наверняка. Он достал из шкафа ведро с опилками, опустил туда руки и вынул украшенный историческими фигурами сосуд, подняв его к потолку, чтобы рассмотреть при свете лампы. Отблеск золота на его лице придавал ему странное выражение и неестественную бледность, но взгляд был красноречив: чудесный предмет сразу же завладел всеми его помыслами. Он застыл, пораженный, выпученные глаза жадно блестели, временами в них читалось странное волнение.

Ари понял: у него нет выбора. Он скользнул за спину капитану, сжимая в руке электрический фонарик, и когда Караманлис поставил сосуд на стол, стоявший сбоку от него, со всей силы ударил его чуть ниже затылка. Тот беззвучно рухнул.

Десять минут спустя Цунтас и агент, явившийся ему на смену, обнаружили капитана на полу. Тот постанывал. Они помогли ему подняться.

– Капитан, капитан, что с вами? Вам плохо?

Караманлис встал, держась за стену, потом провел рукой по глазам и медленно осмотрелся, остановился взглядом на пустой поверхности стола и произнес спокойно:

– Дурно, мне стало дурно. Я уже две ночи не сплю… Быть может, затхлый воздух этого подвала… Здесь нет окон. Пойдемте отсюда, мне нужен воздух.

Они поднялись на первый этаж.

– Капитану стало плохо, – сказал Цунтас.

– Ничего страшного, просто временное недомогание. Я устал…

– Нашли то, что искали? – спросил генеральный директор.

Лицо Караманлиса исказила странная гримаса, он провел рукой чуть ниже затылка.

– Да, – ответил он, – нашел… И кто-то за это поплатится, рано или поздно поплатится, он может в этом не сомневаться.

Они вышли и вместе спустились по главной лестнице. На улице Караманлис остановил такси, чтобы отвезти директора обратно.

– Аристотелис Малидис… Вам что-нибудь говорит это имя?

Директор покачал головой.

– Это один из ваших служащих. Я хочу знать о нем все. Пожалуйста, пришлите мне его досье, если возможно, сегодня же. Я буду ждать.

– Непременно, капитан. Быть может, у вас есть какие-то улики?

– Ничего конкретного… Всего лишь подозрение, но лучше проверить.

– Разумеется.

– Спокойной ночи, господин директор, спасибо за сотрудничество…

– Спокойной ночи, господин капитан. Я всегда к вашим услугам.

Караманлис проследил взглядом за такси, растаявшим во мраке, и вернулся к своей машине. Пора и ему поспать, хотя день выдался плохой и не принес ему удовлетворения. Завтра, на свежую голову, он придумает, как действовать дальше.

Костас Цунтас, сдав свою вахту, тоже поехал спать. Он сел на велосипед и стал изо всех сил крутить педали. Ему не терпелось залезть в постель, и все же он боялся, что уснуть не удастся. Фонарь отбрасывал на утонувшую в полумраке улицу маленький пучок света, становившегося то сильнее, то слабее, в зависимости от наклона дороги. Наконец он добрался до своего дома, достал из кармана ключ от маленького гаража, поднял опускную железную ставню и завел внутрь велосипед, по-прежнему такой же блестящий, как и двадцать лет назад, когда он его покупал. Потом Костас аккуратно закрыл ставню, стараясь не шуметь, и с трудом опустился на колени, запирая висячий замок, хотя и знал, что там, внутри, всегда было нечего красть.

Когда он вставал, на плечо ему опустилась рука, и тогда ноги его затряслись, и он упал на колени, дрожа от страха.

– Это я, Костас, я, Ари.

Старик с трудом встал и прислонился спиной к ставне.

– Ты? Чего тебе еще нужно? Тебе не кажется, что ты довольно надо мной поиздевался? Уверен, ты ничего не положил в хранилище. Скорее, ты пришел что-то забрать. Разве не так? И ведь не постеснялся подвергать опасности репутацию и честь старого коллеги!

– Все так, – ответил Ари, понурив голову. – Я пришел забрать кое-что, и именно я впустил заговорщиков в музей – трех напуганных, отчаявшихся мальчиков и девушку, раненую, несчастную, пронзенную пулей этих мясников. Я пытался спасти их, да, в то время как многие другие, такие же, как они, падали замертво под обстрелом и попадали под гусеницы танков… Бедные дети. – Голос его дрожал от негодования и печали. – Они – наши дети, Коста, о Матерь Божья… – Теперь он плакал, опустив голову. – Это были наши дети…

– Ты правильно сделал, – проговорил старик. – Бог свидетель, ты правильно сделал. Я и представить себе не мог. – Он опустился на ступеньки перед входом. – Присядь на минутку рядом со мной, – сказал он. – Всего на минутку.

Агенты Петрос Руссос и Йорго Карагеоргис в это время ехали по дороге на Марафон: трассу окружали леса, покрывавшие гору Пентеликон. Они уже приближались к назначенному месту – огромному резервуару гидроэлектростанции, который питали воды реки Морнос. Добравшись до берега водохранилища, они свернули на проселочную дорогу, отходившую в сторону от шоссе, и двинулись вдоль северо-восточного берега, пока не попали в густой лес. Там их ждала лодка, привязанная к колышку, вбитому в землю у берега.

Они погрузили туда тело Элени и балласт. Карагеоргис заглушил машину, но оставил габаритные огни включенными, после чего влез в лодку вслед за своим товарищем, теперь сидевшим у руля. Руссос завел небольшой дизельный мотор, стоявший на корме, и двинул судно на середину водоема, на глубину. Темнота была всеобъемлющей, единственным ориентиром оставался фонарь контрольной кабины на дамбе, мерцавший во мраке в полумиле впереди. Руссос, сидевший на корме у руля, размышлял над тем, как использовать премию, обещанную ему начальником за выполнение этого поручения. Карагеоргис все тщательно подготовил: нейлоновая веревка и балласт утянут тело девушки на глубину, и там оно останется до тех пор, пока окончательно не разложится.

Они добрались до нужного места, на уровне небольшого полуострова, вдававшегося в озеро слева. Карагеоргис зажег фонарь, чтобы как следует обвязать тело веревкой, а потом бросил его в воду. Вскоре балласт утащил его на дно.

Какое-то мгновение при свете фонаря виден был лишь белый лоб Элени и ее длинные волосы – словно пучок черных водорослей на неподвижной поверхности воды.

Потом Руссос выключил свет, прибавил ходу и повернул к берегу, где горели габаритные огни машины, – маленькие белые глаза, пристально смотрящие в ночь, надежно вели его назад, возвращая в мир живых.

Шел проливной дождь, его грязные потоки пачкали лобовое стекло служебной машины. Караманлис лишь выпил кофе и выкурил две сигареты. По крайней мере Руссос и Карагеоргис наверняка выполнили поручение: ведь они дали сигнал, что все в порядке, – повесили комболои [9]9
  Четки (греч.).


[Закрыть] на задний бампер автомобиля капитана, всегда припаркованного у его дома. Проблема была в другом: итальянец. Как поступит с ним Богданос? Молодой человек, возможно, заговорил, тем самым создав для него гораздо более серьезные неприятности: военные тоже иногда ведут себя странно, непредсказуемо.

Прежде всего нужно выяснить, кому подчиняется Богданос и как на него повлиять. Должны же тайные картотеки управления обеспечить хоть какую-то возможность шантажа. Он включил радио, собираясь послушать утренние новости, и то, что он услышал, заставило его вздрогнуть: «В непосредственной близости от Главного управления полиции произошло покушение. Взорвалась машина, доверху начиненная взрывчаткой, в ней сидели двое – мужчина и женщина. Одному крылу здания нанесен ущерб».

Караманлис включил рацию и заговорил в микрофон:

– Капитан Караманлис. Черт возьми, почему вы до сих пор меня не предупредили? Я узнал новости по радио.

– Мы как раз пытались связаться с вами, капитан, но радиостанция находится неподалеку, они тоже слышали.

– Понятно. Никого туда не подпускайте, я буду через две минуты.

– Ждем вас. Что делать с журналистами?

– Держите их на расстоянии, не делайте никаких заявлений до моего приезда.

Он достал мигалку, поставил ее на крышу своей машины, включил сирену и на высокой скорости поехал по уже полным хаотического движения улицам города. Добравшись до места, он увидел кордон из полицейских, державших на расстояния группу зевак. За их спинами валялись обломки автомобиля, разбросанные на довольно большой площади. Останки днища были окутаны облаком пара и пены из огнетушителя. Повсюду виднелась кровь и куски человеческих тел, покрытые полиэтиленом.

Навстречу ему вышел офицер:

– Судя по всему, они готовили покушение, но взрыв произошел раньше, чем они успели припарковать автомобиль, – вероятно, дилетанты.

– Есть ли какая-то возможность опознать тела?

– Ни малейшей: в машине содержалось огромное количество взрывчатки, их обоих разнесло на куски. Мы готовим отчет для судебного ведомства, если вас это интересует.

– Хорошо. Продолжайте пока снимать отпечатки и собирать улики, я вернусь через несколько минут. Если прибудет судья, немедленно предупредите меня.

Он вошел в свой кабинет и велел подать рапорт, быстро пробежал его глазами. Зазвонил телефон.

– Главное управление полиции, капитан Караманлис. Кто говорит?

С другого конца провода ему ответил голос, который нельзя было спутать ни с каким другим:

– Это Богданос.

Караманлис ослабил галстук и нервно закурил еще одну сигарету.

– Слушаю вас, – сказал он.

– Правда ли, что в автомобиле находились мужчина и женщина?

– Правда.

– Можно ли опознать тела?

– Самые большие куски – размером примерно с пачку сигарет.

– Хорошо. У нас есть решение проблемы. Я ничего не могу сказать вам по телефону, покиньте здание и перейдите на другую сторону улицы, вы найдете меня в баре напротив.

– Но сейчас сюда прибудет прокурор.

– Именно. Мне нужно непременно увидеться с вами до того, как вы переговорите с ним. Приходите немедленно, это вопрос жизни и смерти.

Караманлис подошел к окну и посмотрел в сторону бара: действительно, у телефонного аппарата стоял человек в широкополой фетровой шляпе и темном пальто.

– Иду, – ответил он и торопливо отправился на другую сторону улицы.

Богданос сидел за столиком, перед ним стояла чашка турецкого кофе.

– Это покушение избавляет нас от лишних хлопот и дает нам два безымянных трупа, которые мы можем использовать по своему усмотрению, а именно: в машине находились Клаудио Сетти и Элени Калудис. Она являлась террористкой и заставила помогать себе молодого итальянца, своего любовника. Сообщите такую версию событий прессе, и все проблемы решены. Итальянское посольство начнет расследование, но оно ни к чему не приведет.

– Минутку, адмирал! Я знаю, девушка уже не вернется, но ведь юноша был жив, когда вы его увезли. Кто поручится за то, что он не появится снова, когда я объявлю о его смерти?

Шляпа Богданоса была надвинута на глаза, и он даже не поднял головы, чтобы посмотреть в лицо своему собеседнику.

– Юноша не вернется: разумеется, после того, что он видел, мы не могли его отпустить. Но с нами по крайней мере он заговорил. А вам, с вашими достойными презрения методами, не удалось ничего узнать.

– Пусть мои методы достойны презрения, но я честно и открыто прибегаю к насилию, без фокусов, – это чистый и простой принцип силы: побеждает наиболее стойкий. А вы обманули его: он наверняка поверил, что вы явились спасти его. Вы всего лишь более лицемерны.

Богданос слегка приподнял голову, показывая сжатую челюсть.

– Обман – человечное и умное оружие, быть может, в нем даже есть жалость. Насилие же – удел животных. Делайте, как я сказал. У вас есть какие-нибудь личные вещи Элени Калудис, подтверждающие ее личность?

– Ее университетский пропуск.

– Покажите его судье, предварительно подпалив при помощи бензина. И отдайте ему еще вот это. – Он вынул из кармана два медальона и покрутил их в руке: на обоих были выгравированы две разные группы крови, на одном по-гречески значилось: «Клаудио, с любовью, Элени». – Никаких подозрений не возникнет, учитывая, что молодые люди действительно мертвы и что сообщники террористов, находившихся в машине, поостерегутся объявляться.

Караманлис заколебался, потом положил медальон в карман и проговорил:

– Полагаю, это хорошее решение. Я сделаю, как вы сказали. – Он выглянул на улицу: машина прокурора уже приехала, и один из его людей показывал чиновнику в направлении бара. – А сейчас я должен идти.

– Караманлис.

– Что?

– Что вы искали сегодня ночью в подземном хранилище Национального музея?

Полицейский почувствовал, что не может подобрать подходящего ответа, на протяжении нескольких мгновений он перебрал в своем уме опытной ищейки тысячу лазеек и доводов, но все они никуда не привели.

– Обычный обыск. Мне сигнализировали…

– Что бы вы там ни искали, забудьте. И забудьте обо всем, связанном с этим. Вы поняли меня? Забудьте, если дорожите своей шкурой. Больше предупреждений не будет. – Он встал, оставив на столике монету, и ушел.

Караманлис, в свою очередь, покинул заведение и, оглушенный, словно вне себя, перешел на другую сторону улицы, к прокурору, уже начавшему расследование.

– Здравствуйте, господин прокурор.

– Добрый день, капитан. Боюсь, на опознание остается небольшая надежда, – проговорил судья, указывая на останки тел, разбросанные по асфальту.

– Не скажите, господин прокурор. У нас как раз есть свидетельства, не оставляющие сомнений. Когда закончите свою работу, зайдите, пожалуйста, в мой кабинет: я должен вам кое-что показать.

Час спустя Клаудио Сетти, сидевший в маленькой грязной комнатке в портовом квартале Пирея, услышал по радио известие о своей смерти и о смерти Элени.

Он плакал об утраченной жизни Элени, о жестоком позоре и тяжком оскорблении, исковеркавшем, погубившем ее тело, душу и память о ней, и оплакивал свою собственную жизнь, тоже утраченную. Он был уверен, что еще будет дышать одним воздухом с живыми, но то, что ожидает его, – уже не жизнь, а сердце его похоронено в том же безымянном рву, что и обесчещенное тело Элени.

В тот вечер, после того как было покончено со всеми формальностями и с медэкспертизой, состоялись похороны профессора Периклиса Арватиса, в присутствии папаса [10]10
  Священника (греч.).


[Закрыть] и двух могильщиков. Его положили в яму, выкопанную простой лопатой, частично затопленную из-за дождя, не прекращавшегося с самого утра. Ари в то утро заступил на дежурство в музее и узнал эти новости от Костаса Цунтаса: из больницы, ввиду того что у покойного не оказалось родственников, сообщили в Департамент античных ценностей, который, в свою очередь, сделал небольшое объявление в основных своих учреждениях в городе.

Ари пошел на похороны, но держался подальше от гроба, чтобы его не заметили. Спрятавшись за колонной портика, он прочитал заупокойную молитву о душе Периклиса Арватиса, попросив Господа принять его в своем вечном царстве света, но чувствовал на сердце тяжесть и понимал – она вызвана не только переживаниями по поводу этих недостойных и торопливых похорон. Он ощущал в атмосфере крестов и грязи чье-то мрачное присутствие, чью-то давящую власть, тревожное и неловкое прикосновение неразгаданной тайны, навеки опускающейся в могилу.

Он долго оглядывался, уверенный в том, что появится тот человек – единственный знавший, ради кого или ради чего умер Периклис Арватис, – но портики кладбища оставались пустынными, куда бы Ари ни кинул взгляд.

Папас и могильщики уже ушли. Он вытер глаза и поспешил к выходу: сторож уже закрывал кладбище. Какое-то время он стоял за решеткой ограды и смотрел на маленький холмик, исчерченный потоками воды, а потом, как будто с неохотой, раскрыл зонт и двинулся прочь, под проливной дождь.