Текст книги "Сердце и другие органы"

7

Лис повернулся к двери. Макс мог бы и не обыгрывать Джеймса, сам факт существования Макса был оскорбителен для Джеймса и ему подобных. Коротышка испытывал то же самое, что испытывает неказистая такса, очутившись на одной собачьей площадке с русской борзой. Макс, казалось, был выведен искусственным путём или Бог, отложив все дела, смастерил его персонально. И дело тут было не только в безупречных пропорциях лица и тела, хотя и тем и другим запросто, как эталоном, можно было проверять правильность золотого сечения, Макс вошёл, и словно что-то изменилось в зале, будто внезапно включился новый полюс притяжения.

Джеймс, не доиграв партии, слез с табурета, потащил Лиса к Максу. Представил. Макс белозубо улыбнулся, крепко пожал руку.

– Прямо-таки чемпион? – добродушно спросил он, разглядывая Лиса. – Вы какие предпочитаете – короткие или длинные?

– Мне всё равно, – ответил Лис. – Как вам удобней.

– Ну и отлично! – засмеялся Макс. – Пошли, пошли играть!

В дальнем конце комнаты стояли четыре ломберных стола, над каждым висел неяркий плафон. Свет падал на игровые доски, на одном столе были шахматы, на остальных нарды. Большие доски каких-то ценных пород дерева, инкрустированные перламутром. Лис сухо сглотнул, страшно хотелось пить. Макс жестом предложил выбрать стол, Лис развёл руками.

Сели, расставили камни.

– Давайте сыграем серию из трёх, по триста долларов за очко, – ласково предложил Макс.

Лис поперхнулся, он открыл рот, не зная, что сказать – в Вашингтон-сквер самая крупная ставка была доллар за очко, да и случалось такое крайне редко. Но главное – Лис рассчитывал на марафон, на дюжину-другую партий. Рассчитывал свести к минимуму элемент случайности. Он растерянно посмотрел на Джеймса, коротышка часто моргал, на верхней губе появились капельки пота.

– Максик, – проблеял он. – Давай уж хотя бы десять партий, блиц. Ну хоть шесть, а?

– Не могу, Джимми, – он взглянул на часы. – Не могу, дорогой, в другой раз. Не сердись. Начнём?

Лис играл, как в бреду, как во сне. Бросал зары, двигал камни, ему вдруг стало холодно, его начало знобить. Первую партию он проиграл. Минус двадцать одна сотня – щёлкнуло в мозгу. Вторую удалось выиграть, отыграл три очка. Девятьсот. Минус двенадцать сотен.

В третьей партии случилось то, чего Лис опасался больше всего – дьявольские зары словно начали издеваться над ним. Каждый бросок Макса ложился как под заказ. Разгром был полным, Лису не удалось вырваться из «марса». Общий счёт – минус семь тысяч двести долларов.

Лис онемевшей рукой достал деньги, положил на доску.

– Тут пять…

– Напишите чек, – Макс быстро пересчитал купюры, сунул в большой бумажник с тиснёной монограммой. – Какая там разница? Двадцать две сотни – да? На имя Макса Локхарда.

Лис рассеянно огляделся, ему теперь мерещилось, что он горит, что у него жар, мимо торопливо прошмыгнуло жирное лицо Джеймса, проплыли тусклые оранжевые лампы. Откуда-то сверху голос Макса диктовал по буквам, как правильно писать его фамилию: «Эл-о-си-кей-эйч»… Диктовал ему, человеку, который полгода спал на парковой скамейке, человеку, у которого отродясь не было чековой книжки. Лису почудилось, что над ним толща реки, тёмно-янтарная вода, тягучая как мёд сонно тянула его неведомо куда. Сопротивляться не было сил, да и не хотелось сопротивляться. «Ты ведь Моцарт!» – долетел до Лиса тихий голос. Лис повторил: – «Моцарт, Моцарт. Какой я Моцарт?»

– Макс… – с трудом проговорил Лис. – Я прошу вас… Дайте мне отыграться. Пожалуйста.

– В другой раз, мой друг! – весело сказал Макс. – В другой раз.

– Вы в шахматы играете? – спросил Лис.

– Да. Вполне прилично. Тут, впрочем, толком никто не умеет…

– Одну партию? На эти двадцать две сотни?

Макс посмотрел на часы.

– Хорошо. Одну партию. Но тогда уж давайте тысяч на пять, – он подмигнул Лису. – Округлим?

Быстро расставили фигуры. Лису выпали чёрные. С первым же ходом всё вдруг встало на свои места, словно кто-то наконец поправил сбитый фокус. Макс оказался действительно приличным игроком, напористым и с фантазией, но на двадцать третьем ходу он зевнул ферзя. На двадцать девятом Лис поставил ему мат.

– Как же я этого ферзя… – Макс тёр подбородок, морщил красивое лицо. – Вот дьявол, как же… Давайте ещё одну? По-быстрому, а?

– Десять тысяч, – произнёс Лис, не совсем понимая что говорит.

– Идёт! – легко согласился Макс.

К половине первого Лис запер короля, провёл пешку и объявил Максу мат. Так закончилась третья партия. К половине первого Лис выиграл тридцать тысяч – пытаясь взять реванш после второго проигрыша, Макс увеличил ставку вдвое.

Все, даже крупье, столпились вокруг стола, Макс раскрыв, чековую книжку, писал красивым почерком цифры прописью. Лис огляделся, рассеянно спросил у крупье:

– А где Джеймс?

– Джеймс? Он часов в десять ушёл. Когда вы в нарды ещё играли.

Макс протянул чек Лису. Двадцать две тысячи долларов, остальные он получил наличными. Лис взял со стола пачку, отсчитал пять тысяч.

– Макс, передайте это Джеймсу. Пожалуйста, если вам не сложно.

В курительной комнате никого не было, Лис огляделся, тихо опустился в кресло.

– Ещё минеральной воды? – насмешливо спросила Кэрол. – Вы там мистера Локхарда разгромили, пронёсся слух.

– Макса? Да… – улыбнулся Лис. – Знаете что, принесите мне коньяку. Двойную порцию.

Он откинулся в кресле, сердце продолжало куда-то нестись, колотиться, Лису казалось, что его частый стук мерно отдаётся в комнате. Потом он догадался, что это бодро тикают большие напольные часы в дубовом резном футляре.

Появился коньяк, официантка подложила белую салфетку под бокал. Лис сделал глоток и неожиданно для себя допил остатки залпом.

– Ещё? – игриво спросила официантка.

– Нет, спасибо, спасибо… У вас тут перекусить ничего нет?

Она засмеялась.

– Нет. Но я знаю тут неподалёку шикарную сосисочную. Устроит?

Лис представил сочный толстый хот-дог, подкопчёный, с дижонской горчицей. И всё это на свежей булке. Мягкой и душистой белой булке. Ещё тёплой.

– Да, очень! – он закивал головой. – Очень даже устроит!

– Я уже закончила смену, – она плавно подцепила пустой бокал. – На улице, у входа через пять минут, о’кей?

Сосиски действительно оказались бесподобными. Или Лис просто не ел почти сутки. Или это из-за Кэрол всё казалось каким-то необыкновенным: и светлая, лучистая ночь со звонкой луной, плывущей среди дымящихся облаков, и величественные тени гигантов-небоскрёбов, и золотистые фонарные огни, и тусклая харчевня открытая двадцать четыре часа, и даже мрачные таксисты, сонно жующие скучную ночную еду.

Лис болтал не умолкая. Рассказывал про Неву, как она замерзает зимой и как он мечтал перейти с одного берега на другой, рассказывал про Азор, город, лучше которого на свете нет – там всегда лето, а на деревьях растёт сладкий инжир. Рассказывал про Горохова. В рассказе Горохов получился храбрым пилотом, косящим душманов из крупнокалиберного пулемёта (Лис быстрой ладонью изображал виражи боевой машины), а на привале мастерски разыгрывающим классические шахматные этюды. Когда Лис дошёл до похорон, то вдруг как-то странно засмеялся, а потом заплакал.

К тому времени они уже перебрались в какой-то клуб в Трайбеке. Лис заказывал коктейли, за стеной упруго долбил бас, четыре ноты повторялись без конца. Вот такая музыка должна быть в аду – подумал Лис. А, может, мы уже там?

– Может, мы уже там? – прокричал он.

– Где? – крикнула Кэрол. – Где мы?

– Я не знаю! – засмеялся Лис. – Не знаю!

– А кто ты – знаешь? – Кэрол мотала головой в такт басу. – Кто ты?

У неё, у Кэрол, были чудесные волосы, с рыжеватым рысьим блеском. Лис провёл пальцами по её щеке. Она подалась вперёд, её колено упёрлось в его бедро. От волос пахло чем-то мятным и ещё чем-то пряным, как от меха зимой. Звериный, терпкий дух.

– Ну кто ты? – прошептала она.

– Кто я? – тихо переспросил Лис. – Я – Моцарт.

8

Кэрол заснула, Лис неожиданно протрезвел, он лежал и, не моргая, смотрел в потолок. Там гуляли отражения фар, жёлтые, красноватые, а некоторые почти лимонные, они плавно перетекали из угла в угол. Когда машин не было, потолок скучнел, становился сизо-серым.

Лис не мог поверить, что всё произошло так просто. Обыденно. Словно он делал это каждый день. Вернее, каждую ночь. Он поднёс ладонь к лицу, от пальцев терпко пахло Кэрол. Кэрол, которая лежала тут же, рядом, и, приоткрыв губы, мерно дышала.

Лис осторожно встал, подошёл к окну, на подоконнике в горшке рос кактус. Лис легонько потрогал иголки, вздохнул, начал искать вещи. Трусы, галстук и один носок обнаружить не удалось. Он сунул уцелевший носок в карман, воткнул босые ноги в ботинки. Прокрался в прихожую, тихо приоткрыл дверь. В слепом свете с лестничной клетки Лис вытащил из кармана мятые купюры, вытянул три сотенных бумажки, положил на полку зеркала. Осторожно затворил дверь и тут же подумал: «Господи, что ж я наделал?! Зачем же так – деньги! Господи!» Подёргал ручку, что-то пробормотал, обращаясь к двери. Махнул рукой, побрёл вниз.

Через два дня Лис пытался найти этот дом, ему казалось, он точно помнит кривые ступени, ведущие к двери, табличку со списком жильцов, глазок в бронзовой оправе. Он безуспешно блуждал по закоулкам Гринвич-Виллидж, постоянно выходя к одной и той же кирпичной башне с неверными часами, спешащими на семь минут. Потом отправился на Роллинг-стрит, в дверь постучать духа не хватило, он бродил по тротуару, пока рядом не остановилась патрульная машина и полицейский, высунув локоть в окно, хмуро не поинтересовался, какого чёрта он тут вынюхивает.

В Вашингтон-сквер Лис не вернулся. Он начал играть в «Канарейке», полулегальном клубе, которым заправлял Тощий Ник, бывший игрок, бывший наркодилер, бывший зэк. Под потолком там действительно висела клетка с ярко лимонной птахой. Говорили, что канарейка приносит удачу, но каким образом, толком объяснить никто не мог.

Заплатив полторы тысячи за годовое членство, Лис почти не вылезал из «Канарейки», играл сутками, иногда спал на топчане в гардеробной. Пару раз его обчищали во сне, он даже не знал, сколько у него украли. Просто начинал играть с нуля. Денег было много, очень много. Один раз, надев куртку, Лис обнаружил в кармане семь тысяч, о существовании которых не имел ни малейшего представления.

В шахматы в «Канарейке» не играли, клиентура состояла из профессиональных картёжников всех мастей, шулеров, итальяшек из кланов Коломбо и Гоцци, что контролируют заправки от Нью-Джерси до Делавера. Появлялись залётные русские бандиты – обыгрывать их было одно удовольствие, русский лез напролом, задиристо утраивал ставки и не уходил, пока не проигрывал всего, включая часы и нательный крест.

Лис карты презирал и играл только в нарды. Их тут называли на французский манер «трик-трак». Иногда Лису мерещилось, что он может контролировать зары, что своей волей он в состоянии заставить кубики остановиться на нужных ему цифрах. Он понимал, что это абсурд, но всё равно в момент броска концентрировался, посылая поток энергии вверх, к ангелам, заведующим этой арифметикой.

В начале апреля в «Канарейке» появился Марк Арманд Руссо, богач-филателист из Монако, по кличке Крокодил. Во время игры он приговаривал «Ням-ням-ням, мои маленькие крокодильчики». Что это означало, никто не знал, зато все знали, что игрок он паршивый и денег у него видимо-невидимо. Крокодил появился и за сорок минут проиграл сто двадцать тысяч. Ушёл, а через два часа вернулся с килограммовым слитком золота. Этот слиток выиграл Лис.

Лис мог купить квартиру, но продолжал снимать дыру в Китайском квартале. Когда прихлопнули Ника и «Канарейка» закрылась, Лис решил полететь в Израиль, в Азор. Но вместо этого зачастил в безымянный притон у Седьмого пирса на Ист-Ривер. Это было настоящее дно, туда пускали всех без разбора – заплати двадцатку и играй. Нелегалы-арабы, пакистанцы, таксисты-индусы, чёрные сутенёры в золотых цепях, откровенные громилы с татуированными ручищами – все думали, что Лис – богатый идиот-американец, обчистить которого будет пара пустяков.

Лис начал пить, часто играл, едва различая доску.

В тот вечер Лис появился уже пьяным, заказал себе скотч. Сел играть с каким-то арабом и проиграл подряд две партии. Араб предложил увеличить ставку до пятидесяти долларов.

– Давай уж округлим! – засмеялся Лис. – По сотне!

Араб замялся, но его приятель что-то шепнул ему и он согласился.

– Тут командные состязания! – засмеялся Лис. – Сборная Арабских Эмиратов!

– Мы из Египта, – мрачно сказал араб. Он был брит наголо, матовый череп напоминал дублёную боксёрскую грушу.

– Да хоть с Мадагаскара! – Лис допил скотч, треснул стаканом по столу. – Дюжину партий по сотне за очко! Начинай, египтянин!

Лис снова проиграл. Араб осмелел, начали вторую партию.

– Ду-шеш! – заорал он, выкинув куш. Ему в самом начале удалось запереть камни Лиса. Его приятель, тоже бритый и с золотой коронкой на переднем зубе, гортанно пел, радостно шлёпал товарища по бритому черепу. Наклонялся, что-то азартно шептал.

– Эй ты! Золотой зуб! – крикнул ему Лис. – Ты не шепчи, ты вслух говори. Пусть все послушают, какие вы идиоты, какие кретинские советы ты даёшь!

Золотой зуб взбеленился, что-то гортанно заорал, полез через стол к Лису. Его ухватили сзади, удержали. Лис закричал:

– Дебил! Когда мозги не работают на кулаки одна надежда. Я твоего дружка разделаю – ты следующим будешь. Или кишка египетская тонка?

– Кончай орать, парень, – встрял индус из-за соседнего стола. – Тут люди играют.

– Какие люди? – засмеялся Лис. – Играют они! Недоумки! Вам со школьниками играть в орлянку. Да я вас всех под орех – хочешь по очереди, хочешь табуном! Всех!

Он вскочил на стул, закричал:

– Кто тут смелый?! Ну! Желающие есть? По сотне за очко!

– Хорош гоношиться, – кто-то с бруклинским акцентом крикнул сзади. – Ты с арабом разберись сначала.

Лис послал советчика к чёрту, не слезая со стула, махнул бармену рукой:

– Скотча сюда пришли пузырь!

Вторую партию Лис выиграл. Выиграл и остальные десять. Обчистил арабов на двадцать три тысячи, после играл со всеми подряд. Рассовывал деньги по карманам, ронял, мятые бумажки падали на пол. Соседи рассеянно наступали на купюры, непринуждённо наклонялись завязывать шнурки.

В четыре утра Лис вывалился на улицу. До стоянки такси дойти не удалось, у старых доков его ждали арабы. Он заметил их издалека, эти две обритых головы, но почему-то не свернул, не попытался убежать, а продолжал покорно идти им навстречу. Как в дурном сне, который всё никак не кончается.

Очнулся Лис в больнице Святого Варфоломея на Вест-сайт с сотрясением мозга, двумя сломанными рёбрами и бритвенным шрамом через всю щёку. В одном из карманов осталась купюра в пятьдесят долларов.

– Не думаю, что её оставили из сострадания, – говорил он медсестре, когда его выписывали через три недели. – Но ведь такой шанс тоже существует.

9

В тот же день Лис улетел в Тель-Авив. Приземлился в Бен-Гурионе ранним утром, толком в самолёте поспать не удалось, голова была ватная, словно хмельная. Он вышел, зажмурился. Площадь, ослепительно яркая от утреннего солнца, чуть покачивалась, покачивались чёрные силуэты коренастых пальм. В дальнем мареве маячили фиолетовые горы. Уже начинало печь.

– Жарко? – спросил Лис таксиста.

Он пожал плечами.

– А где багаж? – спросил шофёр без интереса. – Куда ехать?

– В Азор.

– Садись.

Немолодой, в седых моржовых усах, загорелый, будто отлакированный солнцем, таксист походил на боцмана.

– Откуда?

И не дождавшись ответа, сказал:

– По сорок четвёртому рванём, нормально? Первое с шести утра забито напрочь. Ремонт затеяли, идиоты… Второй месяц…

Таксист вполголоса выматерился по-русски. Лис улыбнулся, закрыл глаза. Поспать надо, подумал он и тут же заснул.

Проснулся от головной боли. Таксист что-то говорил.

– Что? – спросил Лис. – Извините, я…

– Я говорю, какой адрес?

Адреса Лис не помнил. За окном мелькали коренастые домики под рыжей черепицей, тёмная листва за глиняными заборами, пыль, белая пыль повсюду. Лихо взлетев, перемахнули через мост, в памяти вдруг всплыло название реки – Аялон.

– К замку давайте, – сказал Лис.

– К замку так к замку, – покладисто согласился таксист.

Замок крестоносцев, построенный Ричардом Львиное Сердце, приятелем Айвенго и Робин Гуда, разочаровал Лиса. Детские воспоминания хранили мутные образы величественных сторожевых башен с тенями шотландских лучников, неприступные стен в потёках смолы, лившейся на головы сарацинской нечисти, гулкое эхо королевских приказов под мрачными сводами тронного зала. Ничего этого обнаружить не удалось – замок оказался скучной постройкой, сложенной из дикого камня. Больше всего он походил на амбар.

От замка найти дорогу к своему дому Лис мог с закрытыми глазами. Он свернул в покатый переулок, под уклон ноги весело шагали сами. Лис неожиданно и радостно узнавал мелочи, чепуху, о которой он никогда и не вспоминал – вывеску с нарисованными часами, они и сейчас показывали без двадцати два, старое дерево, похожее на ведьму с клюкой, трещину в стене овощной лавки. Сердце колотилось, он уже почти бежал, ему стало страшно, восторженно страшно, что сейчас случится какое-то чудо. Он толком не знал, но предчувствие праздника, торжества росло. Его дом был за поворотом.

Он остановился у каменного забора, сквозь побелку проступала буква «м». Эту букву нацарапал он, Лис. Двадцать лет назад. Провёл рукой по стене, на пальцах осталась белая пыль. Пыль, буква, стена неожиданно приобрели такую реальность, такую вещественность, словно до этого он блуждал в сонных потёмках. Он засмеялся – наконец, наконец-то ему удалось выбраться из той абсурдной, тупой фантазии в живой, настоящий мир! Вся прошлая нереальная чушь осталась в каких-то сумрачных снах. Осталась где-то там, позади.

– А может, её и не было вовсе, – тихо сказал Лис и вошёл во двор.

Там тоже ничего не изменилось. Детская площадка, с песочницей и сиротливыми качелями, два стола под жестяным навесом. Лис сел на лавку, положил ладони на тёплые, старые доски стола. Ничего не изменилось. Он достал из кармана шахматную фигуру, чёрного короля с бирюзовой булавкой вместо короны.

– Горохов… – прошептал Лис. – Я вернулся, Горохов.

Оглянулся на дом. На двери подъезда висело какое-то выгоревшее объявление, в окне его квартиры была открыта форточка, там появились незнакомые полосатые шторы, а на балконе – новый велосипед. У кого-то подгорали оладьи, Лис зажмурился и глубоко вдохнул. Привычно взвыла пружина, глухо хлопнула дверь, из подъезда вышла женщина в белой блузке. Солнце вспыхнуло в волосах, фиолетовая тень побежала за ней по тротуару. Лис вздрогнул, подумал, что он сходит с ума – это была Лариса, его мать. Она подошла ближе, взглянула на него – иллюзия рассеялась, сходство рассыпалось как мозаика. Женщина оказалось старше и некрасивей, с чёрной родинкой над бровью. Она прошла мимо, а потом обернулась, настороженно, даже испуганно. Лис улыбнулся ей. Она отвернулась и почти побежала. Лис вспомнил про шрам.

На остановке он сел в первый подошедший автобус, автобус направлялся в Хайфу. Почти сразу въехали в горы, замелькали меловые столбики ограждения, выскочил знак с зигзагом и тут же дорога послушно запетляла. Автобус заревел, неожиданно сорвался вниз и шутя обогнул выросший на обочине утёс, до которого можно было дотянуться рукой. Утёс угрюмо пролетел мимо, ахнув, распахнулась даль с россыпью домов-кубиков и бирюзовым морем от края и до края. Лис прижался к стеклу, он успел разглядеть золотой купол Бахаи, мелькнули каскады «Персидских садов», фонтаны и ещё что-то, но тут дорога сделала петлю и в окне опять впритык помчались камни, камни, от которых начала кружиться голова.

Промахнули через мост, пронёсся гулкой теменью туннель, город появился снова, уже ближе и отчётливей. Черепица крыш ступеньками сбегала вниз, за крышами темнел старый порт, краны, чумазые трубы, мачты, путаница рельсов и проводов. Дальше, как избавление, раскрывалось море – чистое, сияющее, бескрайнее.

– Бат-Галим, – объявил водитель и открыл двери.

Лис, неожиданно для себя самого, быстро встал и пошёл к выходу. Автобус фыркнул и уехал, Лис проводил его глазами до поворота. После прохлады автобуса рубашка сразу прилипла к спине, он снял пиджак, перекинул через плечо. Перебежал через дорогу на теневую сторону и пошёл вниз, к морю.

Пекло, страшно хотелось пить. Навстречу попадались редкие прохожие, все жались в узкую тень. Сверху из окна послышалось грустно пение, пела женщина на незнакомом языке, Лис остановился, слушая тоскливый напев, решил, что это португальский. У входа в подъезд кто-то выставил плетёный стул, на нём лежала книга. Лис названия не разобрал, пошёл дальше.

Мостовая, дома, чахлые деревья с жёсткой, будто пластиковой зеленью, машины у обочины, выгоревшие и пыльные, – всё неумолимо сползало к морю, Лис чувствовал ногами эту покатость. В витрине поймал взглядом своё отражение, белая рубашка, тёмное незнакомое лицо. Провёл ладонью по скуле. За три недели невнятная небритость превратилась во вполне убедительную бороду.

На солнечной стороне стены домов сияли меловой белизной, в окне второго этажа смуглая девчонка с красной лентой в волосах баловалась с зеркалом – пускала зайчиков в прохожих. Лис помахал ей рукой, девчонка тут же спряталась. На первом этаже была парикмахерская.

Раскрыл дверь, вдохнул прохладный воздух, сладковатый от одеколонов и запаха мыла. В низкой комнате никого не было, три кресла, три зеркала, вылинявшие в голубое фотографии стильных причёсок по стенам. Дверь в подсобку была открыта, там маячил мальчишеский бритый затылок.

– Эй, парнишка! – позвал Лис. – Заведение открыто?

Парнишка повернулся, вышел из подсобки. Оказался девицей в коротком белом халате. Лис невольно уставился на загорелые ноги в жёлтых перепончатых сандалиях.

– Постричь? Побрить? – весело спросила девица. – Всё вместе?

Лис улыбнулся.

– Начнём со стрижки. А там посмотрим по ходу развития событий.

– Американец?

– Типа того…

Откинув голову в раковину, Лис закрыл глаза. Парикмахерша намыливала волосы, смывала пену, намыливала снова. От тёплой воды, умелых рук, запаха каких-то трав Лиса клонило в сон.

– Не горячо? – спросила девица.

– Нет, нет. Прекрасная температура.

Весело журчала вода, ловкие пальцы массировали голову. Потом полотенце. Лис посмотрел на себя в зеркало, взъерошенного и настороженного, по горло укутанного в белое. Замелькали-зазвенели ножницы, расчёска бойко разделяла волосы, остриженные пряди падали на плечи, на пол.

– Мне в детстве парикмахер чуть ухо не отстриг, – вспомнил Лис и засмеялся. – Года четыре мне было. Ещё там, в Питере.

– У меня была русская подруга, из Одессы.

– Питер – это вам не Одесса, – важно заявил Лис. – Это две большие разницы.

– Я надеюсь, – улыбнулась парикмахерша и посмотрела его отражению в глаза. – Она у меня жениха увела.

– А вот тут радоваться надо. Коли такой жених, то подруге из Одессы надо спасибо сказать.

Парикмахерше было года двадцать три, смуглая, энергичная с вишнёвыми глазами и коротким ежиком чёрных мальчишеских волос она напоминала парижанку, вернее, то, как их представляют те, кто в Париже не был. Лис в Париже не был, а, говорят, волшебный город. Париж, Париж – и звучит как!

Ему вдруг в голову пришла шальная мысль. Он даже не расслышал, о чём его спросила девица. Он внезапно увидел стройную цепочку, она поразила его своей логичностью, благородством замысла. Игорный притон в Нью-Йорке, драка (техническое определение – он так никого и не ударил, били только его), госпиталь, Израиль, Азор, Бат-Галим, парикмахерская. Он вдруг вспомнил, что Бат-Галим с иврита переводится как «дочь волн». Русалка.

– Что? Извините, я прослушал… – сказал рассеянно Лис. – Вы что-то спросили?

– Да я про шрам, – смутилась она.

– Да. Да… – Лис запнулся. – А как вас зовут?