Текст книги "Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин"

Глава 6 «Соколиный удар»

В тот же день в 32-м полку случилось ЧП с капитаном Избинским.

Иван Иванович воевал с осени 41-го, совершив четыреста боевых вылетов и сбив шестнадцать самолетов.

Это был лихой, отчаянный боец.

До войны Избинский имел судимость за драку и был осужден на восемь лет с отбыванием наказания на фронте, из-за чего и наград не имел.

А после Сталинграда сразу получил два ордена – Ленина и Красного Знамени.

И сняли с летчика судимость. И к Герою представили.

Казалось бы, живи да радуйся, так нет – слишком часто и подолгу прикладывался Избинский к бутылке.

И дурел.

А под вечер, как назло, командир БАО заехал на стоянку, да не пустой, а с баклажкой спирта.

Иван Иваныч не удержался…

…В землянке КП было спокойно, тихо.

Иногда только слыхать было зуммер у радистов, да стрекот пишмашинки в углу, отгороженном плащ-палаткой, на манер ширмы.

Бабков и штурман полка Якимов корпели над бумагами. Долгушин расстелил карту на свободном столе и показывал Быкову, куда намедни на разведку летал.

Зазвонил телефон.

Начфин ответил, выслушал и осторожно положил трубку обратно.

– Избинский идет к нам и обещает меня убить, – пролепетал он.

– Опять напился! – Бабков шваркнул карандашом.

Минуту спустя раздалась очередь из автомата.

– Придурок, – буркнул Григорий, вставая.

Долгушин поднялся следом.

Выходя из землянки, «Колорад» расслышал еще один звонок.

– Избинский взял автомат и идет к КП!

Быков закрыл за собой дверь и сразу увидел нарушителя спокойствия.

Иван шел нетвердой походкой, держа «ППШ» в опущенной руке.

– Поговори с ним, – сказал Григорий, исчезая в лесу.

– Иван! Что такое? – громко заговорил Долгушин. – Перестань!

Избинский остановился, покачиваясь.

– Сережка, – промычал он, – ты не подходи – застрелю!

– Вань! – продолжал его увещевать комэск. – Перестань! Вчера мы не допили, у меня дома есть, пойдем!

– Сережка, не подходи – я тебя убью!

– Я не к тебе иду, а в эскадрилью!

– Тогда вот так обходи!

Долгушин стал опасливо обходить Ивана Ивановича, а тот вел за ним ствол.

В этот момент Быков и зашел Избинскому за спину. Молниеносно обезоружив пьяного пилота, он повалил его, орущего непотребные слова, и скрутил.

– На «губе» посидишь, придурок, – сказал «Колорад», пыхтя.

Тут подбежал Долгушин, за ним поспешали Бабков и Микоян.

– Всех пор-рву! – трубно ревел Избинский. – Пер-рережу! На куски!

Григорий коротко ударил, вырубая Ивана, и тот затих[5]5
  В реале И. Избинский застрелился из того автомата.


[Закрыть].

– Проспится, – буркнул Быков, – поговорю.

Поздно вечером Микоян позвал Григория к крошечной землянке на отшибе, где устроили гауптвахту.

Коптилка из снарядной гильзы больше мешала, чем светила.

Избинский уныло сидел на краю топчана, сгорбившись, свесив большие руки между колен, являя собой образец смирения и покаяния.

– Я никого не… того? – хрипло спросил он, поднимая голову. – Товарищ полковник?

– Не попал, – буркнул Быков.

Избинский тоскливо вздохнул.

– Нам обоим пить нельзя. Я – бросил. А ты…

– Брошу! – с жаром пообещал пилот. – Слово даю!

– На первый раз – поверю…

– Приказано выделить группу истребителей, – четко выговорил Бабков, – и направить ее в район переправы через реку Ловать. Вылет немедленный. Ожидается подход в этот район бомбардировщиков противника. Конкретные указания группа получит по радио с передового КП «Перевал». Двенадцати самолетов хватит?

– Лучше восемь, – ответил Быков.

– Почему?

– Маневра не будет.

– Понято. По самолетам!

– Есть!

Надевая парашют, Григорий крикнул Вавиле:

– На взлет! Снимай маскировку!

Забегала вся четвертая.

Потарахтев, пофыркав, поднимали рев моторы.

– Всем по самолетам! Взлетать сразу за мной!

Эскадрилья двойками быстро поднялась в воздух и построилась правым пеленгом, с превышением пар самолетов между собой – образовался боевой порядок «кубанская этажерка».

Он был схож со «ступеньками крыльца, уходящего от ведущей пары в сторону и вверх».

Встали на курс и пошли к Ловати.

При подходе к линии фронта Быков связался с командным пунктом:

– «Перевал», я – «Колорад». Иду на работу. Сообщите воздушную обстановку.

– В воздухе пока спокойно. Находитесь над Ловатью и ждите указаний.

Над рекою группа развернулась и взяла направление на переправу.

Пары быстро перестроились и заняли свои места правее от комэска, со стороны солнца – светило всегда должно быть сбоку, чтобы оно не мешало нижним парам вести наблюдение.

Григорий перевел группу в пологое снижение.

Набранная высота позволяла разогнать машину, достичь высокой же скорости.

А как еще обеспечить внезапность?

Никто не ждет тебя, а ты – раз! – и появился над районом прикрытия.

Известное дело – пока плюнешь на кулак да замахнешься – тебя трижды одолеют. Бить надо резко.

Ко всему прочему, за счет разгона на снижении можно захватить превосходство и в высоте.

Тут кто выше, тот и прав.

«Высота – скорость – маневр – огонь!»

Это был новый вид патрулирования, опробованный Покрышкиным – самолеты двигались, как маятник в часах.

Не долетая до переправы, набрали скорость и пошли на высоту. Развернулись – и со снижением, наращивая скорость, потянули вдоль Ловати.

Размыкание пар по фронту и высоте не сковывало летчиков, зато – «мне сверху видно все!».

Развернувшись, группа продолжила маятниковый полет обратно к переправе.

– «Колорад», я «Перевал». В воздухе появились «мессеры». Будьте внимательны! И там еще наши, позывной – «Борода»!

Обнаружить врага удалось легко – десятка «худых» зловеще кружила вокруг звена «ЛаГГ-3».

«Мессеры» появились неспроста, наверняка для «очистки».

– Я – «Колорад». На десять часов, тридцать градусов ниже – «худые». Атакуем! Седьмой, прикрой.

С ведомым Ореховым Быков атаковал «Ме-109» в лоб, но те не приняли боя – отвернули и, вытягиваясь в колонну пар, обошли «Яки».

Левым разворотом со снижением Григорий устремился на последнюю «двойку», но «худые» резко свалились вниз, выходя из-под удара.

И тут же ведущий «мессер» с боевого разворота зашел в хвост ведомому Быкова.

– А вот хрен…

Григорий сделал глубокий вираж с большой перегрузкой. Поймал врага в прицел и открыл огонь.

Трасса прошла ниже.

– Мазила…

Прижатый перегрузкой к сиденью, Быков оказался ниже линии прицела.

Он живо откинулся к спинке и с тридцати метров прошил мотор и кабину немца трассой светящихся пуль.

– Есть!

– «Борода»! Пристраивайтесь ко мне в правый пеленг, и набираем высоту!

– «Колорад», я «Перевал»! На переправу идут три девятки «Ю-87». Прикройте!

С запада показалась колонна «лаптежников», прикрытых истребителями сопровождения.

Быков повел свою группу навстречу, бросая самолет в крутое пике.

Ведомый шел за ним, как привязанный.

Навстречу «Якам» потянулись десятки дымных трасс из турельных пулеметов «Юнкерсов».

Огневой заслон на пути к ведущему центральной девятки казался непреодолимым, как стена.

Стрелки двадцати семи бомбовозов слали навстречу более четырехсот пуль в секунду.

Выход на дистанцию прицеливания и открытия огня по головному «Ю-87» требовал аж три секунды.

За это долгое-предолгое время нужно было проскочить через убийственные очереди.

– Я – «Колорад», атакуем вторую девятку. Бью ведущего. «Котик», бей левого замыкающего, Баклан – правого.

Пропустив под собой первую девятку, Быков с вертикали атаковал ведущего, а им был командир немецкой группы.

От мощной трассы «лапоть» развалился пополам.

Григорий тут же ушел вверх, занимая исходное положение для нового удара по второй девятке – первую вовсю клевали «ЛаГГи».

Горящий «Ю-87» кувыркался к земле, а его сотоварищи, словно подхватив медвежью болезнь, валили бомбы на расположение своих войск, облегчались и врассыпную, в беспорядке разворачивались обратно.

– «Борода», я «Колорад», как дела?

– Все в порядке. Одного уже спустили.

– Помочь?

– Мы сами!

– Аллес гут.

– Командир! Сзади!

Быков резко оглянулся – «мессер» висел в хвосте в полусотне метров.

Резко бросив самолет с полностью данными рулями в косой переворот, Григорий опередил врага на единственный миг – трассы трехпушечного «Мессершмитта» прошли ниже крыла.

«Худой» оказался так близко, что сквозь шум мотора «Колорад» расслышал пушечную очередь.

– Ах, ты, сволочь…

Выведя «Як», Быков кинулся на «месса».

Тот энергичным переворотом ушел из прицела и стал вертикально пикировать к земле.

Малая высота не позволяла немцу оторваться.

На выходе из пикирования он снова попал «на мушку», и две очереди «приземлили» вражеский истребитель.

Прах к праху. Аминь.

– «Колорад», я «Перевал», немедленно возвращайтесь к переправе. В воздухе появился противник!

– Прекратить преследование!

Построив группу в боевой порядок, Григорий взял новый курс. Оглядываясь, он насчитал то ли девять, то ли все десять дымных столбов – это догорали на земле сбитые самолеты.

– Я – «Колорад», на три часа, ноль градусов – «мессеры»! Атакуем!

Обнаружив русских, пилот «Мессершмитта» круто развернулся влево.

Быков так разогнался, что не поспел прицелиться и перебросил самолет в разворот на идущего справа ведомого.

А тот, нет, чтобы уйти под «Як», только отворачивал и отворачивал правее, словно позируя в прицеле.

Две трассы сомкнулись ниже кабины «худого».

Готов.

– Группа, разворот вправо на девяносто. Атакуем!

– Разворот!

– «Борода», бей, и снова вверх.

– Миша, на тебя сверху заходят!

– «Седьмой», отбей!

– Я – «Перевал»! «Колорад», хорошая работа. Подтверждаю падение трех самолетов.

– Щас добавим…

– «Пятый», прикрываешь.

– Володька, уходим в правый вираж, живо!

– «Седьмой», ты где?

– Туточки я…

– Давай, набирай высоту.

– Колька, сзади пара! Разворачивайся на двести!

– Повторяем атаку!

– «Седьмой», не увлекайся, пару атак сделай и отходи.

– Горит! Горит, сука!

– Слева «мессеры», выше!

– Группа, атакуем попарно!

– Миша, отбей!

– Принял!

– Я – «Перевал»! «Колорад», к вам с востока подходит помощь!

С востока приближалась эскадрилья «Яков».

– Серега, ты, что ли?

– Что ли!

– Долгушин, я – «Перевал». На подходе группа бомбардировщиков! Быстрее атакуйте!

– Вас понял! Выполняю! Сомкнуться!

– Всем последовательно, парами атаковать бомберов в лоб! В атаку!

– Я – «Перевал»! «Колорад», командование вас благодарит. Подтверждаем падение пятерых фрицев!

– Стараемся… Всем стать на свои места. Уходим!

В полете Быков стал отставать – начались перебои в моторе.

Достали-таки…

Группа скрылась в облаке, и Григорий остался как бы один.

Если бы…

Шестерка «мессеров» свалилась, покидая облачность. Осадки…

Один против шестерых?

– Я – «Колорад»! Атакован шестеркой «худых».

Не сразу, но в наушниках отозвалось:

– Командир, держись!

– Держусь…

Боеприпас на исходе, остался последний РС-82.

Его Быков и выпустил. Мимо!

Нет, «худого» задело-таки. Задымил, гад, и вышел из боя.

Осталось пятеро…

Григорий резко переложил машину в крутой левый вираж, чтобы не дать немцам атаковать его с задней полусферы.

Трассы шли, чудилось, со всех сторон. Быков увертывался от прицельного огня, бросал самолет из одной фигуры в другую и огрызался.

Очередное нажатие кнопки ничего не дало – боеприпасы кончились.

Тут пуля крупного калибра расколотила приборную доску. На плоскости и смотреть-то страшно – решето.

Тяга падала на глазах.

Быков зашел в вираж над обширным полем, посреди которого торчали забытые стога сена, черного на фоне подтаявшего снега.

Потянул ручку управления на себя.

Самолет дрожал, обещая вот-вот сорваться в штопор, а высота всего метров четыреста.

Пара «мессеров» метнулась выше, зашла с задней полусферы, открыла огонь по «Яку» с номером «12».

Пытаясь уйти, Григорий перетянул ручку и сорвался в штопор.

Выйти удалось быстро.

«Где же наши?!»

Быков спикировал в направлении большого стога, и вдруг этот самый стог вспыхнул, зачадил густым белым дымом.

Поджег сено «эрликон»!

Григорий еле вывел из пике покалеченный самолет. Плоскости срубили верхушки кустарника на меже.

Во рту сухо, зато глаза пот залил. Глянув вверх, Быков захохотал бы, если б смог – «худые» встали в «круг» над пылающим стогом!

Видать, приняли сено за обломки «Яка», а русский истребитель потеряли из виду. Вот и ладненько, как Мошин говаривает…

Именно в этот момент и появились «Яки».

– Командир, ты где? – завопил Орехов.

– Подбит. Тяну на аэродром.

– Командир, мы тебя не бросали, ты не думай! Тут до нас «мессы» прицепились, а стрелять почти нечем!

– Та же фигня… Уходим.

Самолет тряхнуло, колеса загудели, прокатываясь по полю. Мотор взревел, затягивая «Як» на стоянку, и стих.

Вавула запрыгнул на крыло, помогая выбраться Быкову.

– Ну, и побило вас…

– Да уж…

– Товарищ полковник, – обратился он, – говорят, у вас именины скоро?

Григорий чуть было не ляпнул, что родился осенью, как вспомнил – Вася-то Сталин 24 марта на свет появился.

– Да, Гриш, – скупо улыбнулся «Колорад», – послезавтра двадцать два стукнет.

– А я чуток попозжа, четырнадцатого апреля. Бежит время…

– И не говори…

– А дырок-то… Мать моя!

– Дырки – ладно. Мотор глянь.

– Глянем, товарищ полковник!

«Товарищ полковник» выбрался, кряхтя, на крыло и спрыгнул. Ноги подкосились чуток.

«Сидячая работа!» – усмехнулся Быков.

Его ведомый, на радостях, перед тем как приземлиться, разогнал машину и прошелся над летным полем на высоте пятидесяти метров вверх колесами, сделав в конце «горку».

Это у пилотов называлось «загнуть крючок».

После успешного боя, после трудной победы многие так «баловались»…

В землянке, занятой 4-й эскадрильей, было натоплено, но не душно. Потому как пусто – личный состав пошел знакомиться с новыми радистками.

Григорий взял гитару «Котика», сел, привалясь к бревенчатой стене, и заиграл «Тихого ангела».

Он пел его ребятам в Широкино, а еще раньше – на авиабазе в Баграме. Здесь слов песни и тревожной мелодии не знали.

Тихий ангел пролетел, Звездами отмеченный. Видно, Бог так захотел – Делать было нечего. Тихий ангел пролетел С бомбами под крыльями – Души вынуть вон из тел Общими усильями. Тихий ангел в небесах Землю крестит русскую…

Потренькав просто так, Быков отложил инструмент.

Что-то свербило его, что-то беспокоило…

Вавула не то сказал?

Да нет, как раз то!

«Четырнадцатое апреля!» – окатило Григория.

В этот самый день расстреляют Якова Джугашвили, старшего сына Сталина.

Через три недели… С ума сойти…

Рассеянно отвечая на приветствия летчиков, бездумно принимая поздравления с новыми победами, Быков усиленно соображал.

Что ж ему делать-то?

Он бывал в той Германии туристом.

Берлин… Гамбург… Франкфурт-на-Майне… Кельн… Мюнхен…

Последний город понравился ему больше других, но самое сильное впечатление оставил Заксенхаузен – концлагерь, километрах в тридцати от Берлина.

За годы многое было снесено в KZ, как немцы сокращенно называли лагеря смерти, но даже то, что осталось, впечатляло. Пройтись с экскурсией по Заксенхаузену – это то же самое, что посетить остывший ад.

Крематорий полуразрушен, но представить себе отвратительную гарь и жирный черный дым не сложно.

А в уцелевших бараках пахло…

Нет, это сложно передать.

Чем пахнет тупое отчаяние?

Ежесекундный, выматывающий страх?

А каково это – день за днем, месяц за месяцем отбывать нечеловеческую жизнь?

А комендатура? А сторожевые вышки? А железные ворота с издевательским изречением: «Труд делает свободным»?

А полукруглая дорожка, по которой узников заставляли бегать целыми сутками – с мешком песка на плечах, в тесной обуви?

Фашисты подобным палаческим способом определяли износ тех самых башмаков.

Но самое жуткое место – это лагерная клиника.

Один операционный стол чего стоил – отделанный белым кафелем, он больше всего напоминал алтарь для жертвоприношений.

Да так оно и было.

Никаким садистам даже в голову не приходили те изуверские опыты, что ставили над заключенными ученые-живодеры.

На мужиках, на детях… К беременным женщинам был особый подход…

Именно там, в Заксенхаузене, и окончил свои дни Яков Иосифович.

14 апреля 1943 года.

Гордый, несломленный, одинокий.

В тот апрельский день…

Быков усмехнулся и покачал головой.

Какой – тот? Ничего еще не случилось.

Но случится. Скоро уже.

Яков совершит невозможный «побег на рывок»: бросится к колючей проволоке, и пулеметчик-вертухай выпустит по нему очередь.

Умрет Джугашвили то ли от пуль, то ли от тока.

Да это и не важно.

Другое важнее: он не должен умереть!

Григорий приблизился к сосне, что росла рядом с капониром, и погладил ее ствол.

Якова нужно спасти. Но как?

Затевать обычную процедуру с донесениями «куда надо» и прочей волокитой нельзя – времени нет.

Надежда на помощь «отца» тоже микроскопична – когда началась война, вождь приказал не держать своих сыновей при штабах, а отправить на фронт.

Сталину, кстати, предлагали затеять поиск и спасение Якова, но Верховный главнокомандующий отрезал: «Там все – мои сыновья!»

Что тут скажешь? Хотя…

Быков вспомнил давнишний сериал, где на вопрос Жукова о его старшем сыне Сталин не сразу, но ответил приглушенным голосом: «Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты…»

Переживает «кровавый тиран»…

Интересная деталь: сын Никиты Сергеевича, Леонид, тоже был летчиком, и в этом самом 43-м его сбили, но в штопорящем самолете Леонид Никитович не разбился.

Он попал к немцам в плен и стал с ними сотрудничать, агитировать наших бойцов за сдачу врагу.

Тогда специально подготовленная группа выкрала сына Хрущева.

Партизаны сообщили об этом в Москву и запросили самолет, чтобы переправить «агитатора» через линию фронта.

Из Москвы последовал ответ: «Не будем рисковать жизнью другого летчика, – самолет не дали, а по поводу пойманного распорядились: – Решайте сами…»

Сына Никиты расстреляли. Яблочко от яблони?..

Быков покусал губу.

Яков – иной.

Что вообще можно предпринять?

Высадить десант или забросить осназ? А на чем?

Да и толку от того осназа…

В Заксенхаузене находится штаб-квартира дивизии СС «Тотенкопф» («Мертвая голова»), так что охраны в этом KZ больше чем достаточно.

С другой стороны…

Григорий сощурился и осмотрел аэродром.

А если устроить воздушный налет?

На истребителях?

С подвесными баками долететь до некоего аэродрома подскока, там вместо баков навесить бомбы.

Явиться к Заксенхаузену, разбомбить казармы, комендатуру, башню «А», с которой распределяется ток на колючую проволоку, опутывающую концлагерь треугольником…

Расстрелять из авиапушек и пулеметов хотя бы часть сторожевых вышек, а его, быковский, самолет сядет на «Плац проверок», что между комендатурой и трассой для испытаний обуви.

Сядет, подберет Якова, взлетит – и в путь.

На родину. Домой.

Но ведь все должно произойти очень быстро, такая спасательная операция может удасться лишь при условии внезапности.

Тут, воистину, промедление смерти подобно!

Быков крякнул.

Господи, да он что, всерьез об этом помышляет?!

А что же делать, дружище Григорий?

Знать и даже не попытаться спасти «старшего брата»?

Да, Яков ему – Быкову – никто, но для Иосифа Виссарионовича это большая потеря.

Только в 45-м ему станет известна судьба старшего сына.

Это вранье, что Сталин был бездушным диктатором.

Либерасты и не такого насочиняли, вот только верить их «креативной» брехне не стоит.

Когда в 32-м Надежда Алиллуева, мать Василия, покончила с собой, Сталин рыдал на ее похоронах – любил, дуру такую.

А маленький Васька обнимал отца и уговаривал того не плакать…

Да, Иосиф Виссарионович объявил всех сдавшихся в плен предателями, но, может, он смягчит подобный максимализм, если вернуть ему старшенького?..

Не все же сдавались сами, по своей воле.

Яков угодил к немцам в плен раненым, находясь без сознания. Такое с любым героем случиться может, даже с самым крутым и наихрабрейшим.

Вернуть отцу сына – дело благое.

И провернуть всю операцию должен именно он, Григорий Быков. Он же – Василий Сталин…

Только…

«Колорад» снова глянул на самолеты.

Нет, «Яки» не годятся.

После налета на Заксенхаузен боекомплект иссякнет, а дорога домой – долгая.

И, если их встретят на обратном пути те же «мессеры», куда деваться?

Есть, правда, в СССР подходящий истребитель… «И-185».

Или, памятуя, что нынче в моду вошло называть самолеты по фамилии конструктора, «По-7».

Это самолет-мечта.

Вооруженный тремя пушками и мощным мотором, он летал… летает быстрее и «Яков», и хваленых «Ла-5», и немецких «Мессершмиттов».

Он – лучший.

Беда в том, что конструктор Поликарпов, уже разок, еще до войны, создавший лучший в мире истребитель «И-16», беспартийный товарищ. К тому же открыто верит в Бога.

Естественно, что конструкторы пролетарского происхождения вытолкали Поликарпова из ближнего круга.

Особой пронырливостью отличается Яковлев – этот везде пролезет.

Спору нет, его «Як-9» – хорошая машина.

Но с «По-7» он даже рядом не стоял.

Вот если бы собрать группу из восьми поликарповских машин да подговорить пилотов 4-й эскадрильи…

Завтра ж все равно перебазируемся в Малино.

Отдохнем малость и станем переучиваться на «Ла-5» – начинается подготовка к битве, которую потом назовут «Курской дугой».

Время самое подходящее!

Когда полк на фронт пошлют, будет уже не до спасения старшего лейтенанта Джугашвили.

Авантюра чистой воды!

Очень похоже на выкрутасы Васьки Сталина.

Балбес был тот еще…

Или прокатит?

Два раза такую миссию не провернуть, не исполнить.

Но однажды – можно. Взяться, что ли?

Быков вздохнул.

А куда ж он денется…

21 марта группа летчиков 32-го гвардейского авиаполка в составе полковника Сталина, подполковника Власова, майора Бабкова, старлея Орехова и капитана Баклана на участке Калинин – Москва сопровождала правительственный «Дуглас», на котором летел командующий ПВО генерал Громадин.

23 марта полк перебазировался на отдых под город Осташков Калининской области, где летчики полка сдали большую часть своих истребителей «Як-1», «Як-3» и «Як-9» другому авиаполку и на транспортных самолетах перелетели в подмосковные Люберцы для укомплектования полка людьми и боевой техникой.

Приказ НКО СССР[6]6
  Данный приказ несколько переделан автором.


[Закрыть]

Главнокомандующему ВВС Красной Армии маршалу авиации тов. Новикову А.А.

Приказываю:

1) Снять с должности командира авиационного полка полковника В.И. Сталина, согласно его рапорту, и перевести командиром 4-й эскадрильи 32 гиап.

2) Назначить командиром 32 гиап майора В.П. Бабкова.

3) С 23 марта перебазировать полк на аэродром Малино, где в целях унификации авиационной техники в 3 гиад летчики полка приступят к переучиванию на истребители Ла-5.

4) Исполнение донести.

Москва, Кремль. И.В. Сталин