Текст книги "Однополчане. Спасти рядового Краюхина"

Глава 3
Спасти рядового Краюхина

За десятки лет влага выела сотовый изнутри, но по симке удалось установить владельца – им был Михаил Алексеевич Краюхин.

Марлен впервые за несколько лет существования своего агентства блаженствовал, по шейку окунувшись в шикарную тайну. Все было как в лучших романах, так мало того – тут детектив еще и с фантастикой совмещался!

В отличие от Виктора, он был человеком вдумчивым, солидным (ну, конечно…) и так просто не поддавался на всякие странности. По его твердому убеждению, только дебилоиды могли верить, будто НЛО – это инопланетные зонды или «тарелочки». Тут вера не к месту – знать надо, а не верить.

Вот как притащите этот самый НЛО в лабораторию, разберете, чтобы понять, как оно тикает, вот тогда и будете рассуждать о его внеземном происхождении. А ежели у вас ничего, кроме размытых фото да «свидетельств» психов с алкашами нету, то и незачем позориться, доказывая собственные выдумки.

И вот тут-то начинались сложности.

Ведь Исаев не просто слышал от кого-то о портале, он сам его видел, щупал даже. Разумеется, пока никаких доказательств не существовало, это лишь для Вики все было ясно.

А для Марлена существовала лишь версия – о межвременном туннеле. Занимательная версия, что и говорить, вот только подтверждений у нее не было.

Да, в тех самых местах пропал Мишка Краюхин.

Да, что-то такое светилось.

Но это пока даже не косвенные улики, а так, предположения романтического характера. Зато дело № 3 сразу обрело волнующую ауру тайны, и поиски шли с вдохновением.

Тимофеев тоже впал в азарт. Еще бы! Его жизнь, заполненная выпивкой, гулянками, девочками, была однообразна и скучна. Такие, как он, не зря скатывались до наркотиков – нечем было заполнить сосущую пустоту в душе.

Работа? А зачем она, когда денег навалом?

Учеба? А на кой?

И остается только одно – искать хлеба и зрелищ. Вернее, фуа-гра и шоу. Любой бюджетник из тех, кого «креаклы» кличут быдлом, будет счастлив поменяться местами с Викой хоть на день, а лучше на неделю, но гулянка продолжительностью в десять, двадцать лет – это уже не праздник, это хуже будней, потому что смысла в этом никакого.

Бюджетник клянет свою скучную работу, копит на отпуск, завидует «мажорам», но все его потуги оправданны, впереди у него пусть мелкая, ничтожная, но цель. А вот у мажоров цели нет.

Может, поэтому Марлен и завел свое агентство, чтобы в его жизни появилась цель? Хоть какая-нибудь, хоть выдуманная или надуманная!

– Ну, что, дорогой Ватсон? – Исаев энергично потер руки. – Поехали к старику?

– А зачем?

– Это элементарно, Ватсон! Еще когда Пал Иваныч ко мне пришел, я понял, что он чего-то недоговаривает. А потом, когда дед уходил, то сказал знаешь, что? Не отмахивайтесь, сказал, от странного!

– Так он знал о портале?

– Господи, да с чего ты взял, что там портал? Куда портал?

– Ну-у… Не знаю. Во времени, например. Или в параллельное пространство. Ведь Мишка-то пропал! Нет, это точно межвременной портал! Мишка побоялся с собой сотик брать и оставил его!

– Ага! Когда землянку откопали, никакого сотового там не было, его бы сразу нашли – телефон лежал на виду. А потом он, значит, появился. Так, что ли?

– Ну, да! Мишка ушел? Ушел. И оставил свой телефон – тогда оставил, понимаешь? В том времени! Землянку-то раскопали до Мишкиного ухода? Ну, вот! И никто потом туда не заглядывал, пока ты не спустился.

Исаев почесал в затылке, но никаких контраргументов не нашел – да кто ж его знает, как оно устроено, время это?

– Ладно, поехали.

В это время зазвонил телефон у Тимофеева. Вика поспешно вытащил его и сказал нетерпеливо:

– Алё! Кто это?

Звонившая назвалась Кристиной.

– Привет, Кристина, – зачастил Виктор, – очень рад тебя слышать, но мне сейчас совершенно некогда, дела важные, пока-пока! Уф! Поехали!

Друзья отправились на «Бентли» – Тимофеев третий день не пил, даже пива.

– А ты видел, какой там металл? – болтал он, сидя за рулем. – Вдруг какая-нибудь хрень инопланетная! Представляешь?

– Господи, да обычная железяка…

– Ага, обычная! Столько лет простояла и хоть бы что! И откуда мы знаем, что она вся на виду? Может, это только верхушка выглядывает, а сам портал глубоко под землей скрывается, и он здоровенный, как Спасская башня?

– Вика! Это всего лишь твои домыслы, понятно? Пока что у нас на руках нет ни единого факта, указывающего на какую-нибудь там темпоральную природу объекта. Ну, разве что этот сотовый… Все равно надо сначала все тщательно изучить, а потом уже делать выводы. Смутные сомнения, которые тебя терзают, не в счет.

– Скучный ты человек, Исаев! Никакого в тебе романтизму!

– Зато в тебе его с избытком… куда ты гонишь? Сворачивай!

– Здесь, что ли?

– Здесь…

Ветеран проживал в панельной девятиэтажке на проспекте Вернадского. У подъезда стояло несколько машин, но «Бентли» среди них выглядел как муравьед среди дворняжек.

– Пошли, Ватсон. Только держись солидно.

– Лифт, конечно, не работает, – проворчал Виктор.

– Ничего, ножками!

– Вот тебе и весь сказ…

Квартира у Краюхина была на четвертом этаже. Позвонив, Марлен долго ждал реакции.

– Может, «Дедус» на даче? – предположил Тимофеев.

– Дед не в том возрасте, чтобы картошку окучивать. О, кто-то идет!

– Кто там? – послышался старческий голос.

– Откройте, Пал Иваныч! Это Марлен!

Звякнула цепочка, и дверь приоткрылась. Краюхин был в пижамном халате.

– Мы вас разбудили, наверное?

– Какие пустяки, – отмахнулся старик. – Проходите. Вон тапочки…

Исаев с Тимофеевым переобулись и прошлепали в тесный «зал», обставленный по традиции – справа «стенка», слева диван.

– Присаживайтесь. Узнали чего?

Марлен сделал знак Витьке, чтобы помалкивал, и осторожно выложил:

– Мы нашли телефон Михаила – в землянке, где… хм… каркас. Телефон пролежал там лет пятьдесят, точно.

Краюхин сильно побледнел.

– Больше, – глухо вымолвил он. – Семьдесят пять.

– Рассказывайте, Павел Иванович, – выдохнул Исаев.

Старик вздохнул.

– Прежде всего… Вы уж простите, что не все рассказал, да вы мне просто не поверили бы. Верно? Ну, вот… Это еще на Первое мая случилось. Прибежал Мишка и радостно так – нашли мы, говорит, твой лагерь, дед! Мы тогда, в сорок первом, отступали от Смоленска, выходили из окружения. Нас набралось человек сорок – артиллеристы были, пехотинцы, танкисты. Мы пробивались к линии фронта, а я и скажи ребятам – здесь, говорю, на Стомети, лагерь стоит. Может, там найдем чего? Вот мы туда и забрели. Тяжко было, ох, тяжко… Жрать нечего, патроны кончились, пятеро раненых, а у нас даже бинта поганого, и того нет! Дней пять мы в том лагере кантовались, пока «Юнкерсы» не налетели. Уж как они нас заметили, не знаю, но отбомбились по полной – срываются в пике, завывают, как черти в аду, и лупят по нам бомбами… Тогда-то меня и ранило. 27 июля. Ага… Потом мы дня два выбирались. Выбраться-то мы выбрались и до наших дошли, вот только осколок тот до сих пор во мне сидит, ноет перед дождем просто нестерпимо… Одно помню, с той землянкой связанное. Боялись мы ее. Там сыро было, но если буржуйку протопить, то влага быстро выходила. А с нами женщина вместе отступала, сестричка из медсанбата, вот она в той землянке и поселилась – там на двери крючок был. Закроется и спит спокойно. А тут одному раненому худо стало, мы к ней. Утро раннее, стучимся. А она не открывает. Мы: Марья Спиридоновна! Марья Спиридоновна! Молчок. Мы дверь потрясли, дернули, крючок и сорвался. Понимаете? Заперта она была изнутри! А в землянке – никого! Потом уже, в день той самой бомбежки, случилось то, что мне в последующие ночи снилось часто, пугало. Я, помню, хворост собирал и вдруг гляжу – а из землянки свет такой, дневной будто, и какой-то старик страшный выглядывает. Стоит на карачках, глаза вытаращены, седые космы растрепаны, и то ли жует чего-то, то ли говорит, не пойми что… И вот когда Мишка ко мне прибежал, то стал меня звать туда, на Стометь. А я что? Дай, думаю, съезжу, хоть погляжу, что там, вспомню, как оно было. Поехал. Поглядел. Мишка к поисковикам убежал, а я один остался – хожу, смотрю… Спустился в землянку ту, и будто, знаете, струна лопнула. Смотрю, а за той рамой – поляна. Люди бродят в форме красноармейцев… А потом я увидел себя. Все мне стало ясно, какого старика я испугался тогда! Себя самого! А я смотрю, позвать хочу, предупредить, чтобы уходили, а то через час налетят «лаптежники», а голоса нет… И тут пропало все…

– Так вы просто видели сорок первый или были там?

– Был, был! В том-то и дело! Я же в эту раму влез, на той стороне в землю руками оперся! Я там был, на войне! Опять! Ох… – Старик покачал головой. – Никогда не прощу себе, что рассказал обо всем Михаилу. Он-то поверил сразу, слушал меня с открытым ртом. А потом, когда я видел его в последний раз – на третий день после поездки в лагерь, – как раз дождь собирался, и осколок мой дал себя знать. И Мишка сказал: «Дед, мы тебя вылечим!» Я только по плечу его похлопал, не понял, старый дурак, чего правнук задумал…

– Вы полагаете, он ушел в сорок первый, чтобы предупредить вас?

– Ну, да! Парень-то он умный, осторожный, такой не сбежит на фронт романтики ради. А я и не знаю теперь, как быть, что делать… Мать убивается, отец как потерянный… А я даже по телефону с ними говорить не могу, чувствую себя последней… слов нет!

– Вы ни в чем не виноваты, Павел Иванович, – серьезно сказал Марлен.

Исаев осмотрелся. Квартирка была не то чтобы бедненькая – простая. Старый солдат обходился минимумом благ, имея лишь то, что было нужно для жизни – холодильник, стиралку, плиту. А отними у него все эти приметы цивилизации – обойдется и без них.

Внимание Марлена привлекла большая рама, в которой под стеклом находилась не картина, а фотографии. Старые, пожелтевшие снимки.

Не утерпев, Исаев приблизился, чтобы рассмотреть поближе. Вот Краюхин в молодости – чуб из-под пилотки, чисто гагаринская улыбка. А вот солдаты на привале – и трубы печей на заднем плане, все, что осталось от сожженной деревни. Молодой сержант позирует на фоне подбитого немецкого танка.

Почувствовав чье-то присутствие, Марлен оглянулся. Павел Иванович стоял за его спиной и глядел на фото, щуря глаза.

– Это Женька Сегаль, – сказал он негромко, – который на танке. Убили его в сорок пятом, два дня не дожил до победы…

– А это кто? – Исаев ткнул в фотографию смешливой девушки в форме, с беретиком, чудом удерживавшимся на копне богатых волос.

– А-а… Это Галя. Галочкой все ее звали. Зенитчица. Она последняя осталась из всего ихнего дивизиона, мы его «девчачьим» называли. И бомбили их, и обстреливали… Одна пушка осталась всего, так Галка и заряжала сама, и наводила, и стреляла. Снарядики-то мелкие, но два танка немецких Галочка подбила-таки. Держалась до конца, наших прикрывала, пока ее немцы не схватили – привязали за руки-ноги тросами к двум танкам и медленно разорвали…

Тимофеев побледнел, а Исаев вдруг испытал стыд за то, что взял с этого фронтовика деньги.

– А это вот… – сказал он деревянным голосом, тыча пальцем в крепкого мужичка в фуражке, указывавшего группе командиров куда-то в лес. – Погон еще не было, да? Я не разберу, тут что – «кубари» или «шпалы»? Он кто – комкор?

Краюхин покачал головой.

– Погон еще не было, – сказал он, – а звания уже ввели. Это генерал-лейтенант Качалов, командующий Двадцать восьмой армией. Мехлис потом еще накляузничал на Владимира Яковлевича – мол, предатель, сдался в плен. А генерал погиб четвертого августа. Мы же с ним тогда выходили из окружения…

Марлен облизал губы.

– А подробнее можно? – выдавил он. – Мне надо.

– Да ради бога, – пожал плечами фронтовик. – Немцы тогда Смоленск заняли, бои шли страшные, мы оттуда, от Смоленска, и топали. А Качалов собрал ударную группу… До сих помню – 145-ю и 149-ю стрелковые дивизии и 104-ю танковую. Там как раз эшелон пришел, разгрузили четырнадцать новеньких «КВ» и шестьдесят «тридцатьчетверок». Вот Владимир Яковлевич и решился – он нанес контрудар из района Рославля. Немцам пришлось не сладко, они-то привыкли, что мы постоянно отступаем, а тут вдруг – здрасте! Качаловцы отбросили противника за реку Стометь, и получилось так, что они стали здорово угрожать передовым частям вермахта. Немцы сразу подтянули силы покрупнее и ударили с флангов – 7-й армейский корпус с юга, 9-й корпус – с севера. Танкисты 104-й дивизии вышли к деревне Ковали, а ее артиллерийский полк занял позиции на восточном берегу реки. И пошли бои… Немцы ломили со страшной силой, 1 августа они прорвали нашу оборону, а 3-го окружили оперативную группу Качалова. 4 августа генерал начал прорываться на восток. Тогда-то наши окруженцы – ну, те, с кем я был, – и встретились с качаловцами. В тот же день и погиб генерал. А мы с танкистами, прямо на броне, рано утром 5 августа рванули на скорости, вышли к мосту через Десну, смяли с ходу охранение немцев и погнали на восток, вдоль шоссе Москва – Варшава. Прорвались, доехали до сборного пункта в деревне… Название у нее еще такое было… Дай бог памяти… Вспомнил! Деревня Амур.

Несколько минут стояла тишина. Даже Вика сидел задумчив.

– Вот что, Павел Иванович, – медленно проговорил Марлен, – я постараюсь что-нибудь сделать. Не буду говорить, что именно, а то еще разочарования пойдут, то-сё… Пошли, Вить.

Усевшись в «Бентли», Марлен сказал:

– У меня есть план, но о нем потом. Сначала нужно убедиться, что Михаил действительно угодил в 41-й. Поможешь?

– Ясно дело! Говори, чего надо.

Исаев достал файлик «Дедуса», порылся в бумажках и выудил нужную.

– Вот тут один адресок, съездишь по нему. Там один хитрый товарищ, он восстанавливает для поисковиков порченные солдатские документы, а заодно реконструкторам иногда печатает всякие комсомольские билеты, книжки красноармейца – для пущей адекватности. Я как думаю? Если Миха туда отправился-таки, то наверняка же подготовился.

– А-а… Вот чего… Понял, займусь. А ты?

– А я к реконам напрямую, тоже кой-чего поспрашиваю. Ты вот что – подбросишь меня до метро, а дальше я сам. Реконы засели рядом со станцией «Медведково», найду.

– Понял!

– Встретимся у меня в семь. О’кей?

– О’кей!

Глава 4
Место силы

Марлен сильно притомился за день, но кое-что прояснилось-таки. Он вздохнул – ситуация усложнялась. И – упрощалась.

Неумолимо приближалось время для окончательного выбора, вот только Исаев загодя знал, что выбрать. Это и вгоняло в тоску.

В агентстве его уже ждал Тимофеев – Вика сидел за столом, нагло уложив ноги на подлокотник соседнего кресла, и листал какой-то глянец.

– Чё-то ты долго, Исаев! – воскликнул он.

– Дела, – бросил Марлен извечную отцовскую отговорку. – Докладывай.

– Значит, так. Были у него Миха с этим, с Игорем. Тот умелец сделал для них книжки красноармейца и комсомольские книжки…

– Билеты.

– Чё? А, ну да. Говорит, проблем не было, сейчас чего угодно отпечатать можно. Только Мишка все усложнил, ему занадобились настоящие фотографии, как раньше – с проявителем, закрепителем.

– Правильно, чтоб адекватней вышло.

– Ага! Глупо вышло. Оказывается, в сорок первом только в комсомольских билетах фото клеили, а в красноармейских книжках не было фоток. Прикинь? Это только в октябре сорок первого их наклеивать стали. Это мне умелец рассказал.

– Понятненько…

– А у тебя что?

– А у меня… Михаил заказал у реконов военную форму для двух рядовых Красной Армии – сапоги, гимнастерки, ремни, пилотки, – все, как полагается. По слухам, Миха с Игорем загнали свои компы, чтобы расплатиться.

– Подготовились, значит…

– От и до.

– А чё так долго?

– В архивах рылся, потом полдня с одной школой в Минске связывался. Там тоже поисковики свои есть. Они еще лет пятнадцать назад передали в школьный музей несколько солдатских писем и одну записку из медальона. На ней было написано: «Михаил Алексеевич Краюхин, рядовой».

– Может, однофамилец?

Марлен покачал головой:

– В том-то и дело. Там еще красноармейская книжка была, именно что с фотографией. Выдана в ноябре 41-го. Я долго вылавливал смотрителя музея – это оказался какой-то ботан, повернутый на истории. Представился потомком Краюхина и слезно просил выслать скан его посмертной записки и красноармейской книжки. Ботан сжалился и выслал. Вот только историк он никудышный. Знаешь, чему он радовался? Что записка Михаила шариковой ручкой начеркана, оттого и разборчива!

– И чё? – не понял Тимофеев.

– А то. Не было тогда никаких шариковых ручек!

– А-а…

– А фото – вот.

Исаев протянул Виктору листок со сканированным изображением военного документа.

– Он! – сразу провел опознание Тимофеев.

– Вот так вот, – хлопнул ладонями Исаев. – Погиб Мишка в сорок четвертом, в Белоруссии, и похоронили его в братской могиле.

– Вот так… – растерянно сказал Вика. – И что теперь? Расскажем «Дедусу»?

– Ни в коем случае! Ты что? Хочешь, чтобы он от инфаркта загнулся? Не-ет… Надо его спасти.

– Кого? «Дедуса»?

– Мишку этого!

– К-как?

Исаев с сожалением посмотрел на приятеля.

– Надо воспользоваться порталом, – медленно проговорил он, – перейти в сорок первый, найти и спасти рядового Краюхина. Красноармейца, вернее.

– Ух, ты…

– Я уже почти решился, – вздохнул Марлен, – когда у «Дедуса»… Тьфу! У Павла Иваныча в гостях был. Понимаешь… Мне раньше и в голову не приходило, что война кончилась совсем недавно. Ведь те, кто тогда воевал, еще живы. Их мало, но они есть. Просто… – Он поискал, но так и не нашел синонимов для слова «долг», таких, чтобы без пафоса. – Просто я подумал, что… так надо. Пойдешь со мной?

Виктор задохнулся и выпалил:

– Да! Это ж такое… такое… Это ж такое приключение! Настоящее!

– Какое, на фиг, приключение? Там война идет! А тебе все игрушки!

Тимофеев взъерошился сперва, но тут же расплылся в ехидной усмешке.

– А ты вокруг погляди, серьезный дядя! Это твое агентство – что, не игрушки?

– Это работа!

– Да какая, на фиг, работа! Работа, это когда деваться больше некуда, надо как-то на булку с маслом зарабатывать. А для тебя это даже не приработок, а так – развлекалово. Денег-то до фига и больше! Ты, как граф Толстой, что ходил босиком и выпендривался, как будто у него усадьбы не было! Вот если бы тебя батя без наследства оставил и устроился бы ты по специальности, инженером-электронщиком, – это была бы работа. А так…

Исаев хотел обидеться, но передумал – состояние у него было не то.

– Ладно, салабон, мы с тобой еще разберемся… Короче. Вернешься к этому своему умельцу, займешься документами для нас. Что там нужно? Да те же книжки красноармейца и комсомольские билеты. А я возьмусь за форму и сапоги.

– Оружие бы еще…

– Ага, пару «калашниковых».

– А чё? Можно достать!

– Не было их в сорок первом!

– Жалко… Ну, нам же все равно оружие нужно! Ну, как мы – в форме, при документах и безоружные?

– Ладно, придумаем чего-нибудь. Помню, один тип бате «ППШ» предлагал, говорит, в ХТС.

– В хорошем техсостоянии.

– А если ТС не совсем Х? Или совсем уж Х? Слу-ушай… А давай бук с собой возьмем?

– Какой еще бук?

– Ну, ноут! Ноутбук! Закачаем туда карты всякие, секретные документы – сейчас-то они обычные, а в сорок первом – совсекретно! Чертежи всякие – танков, самолетов… И подарим Сталину!

Марлен вздохнул и покачал головой.

– Про «попаданцев» читал небось?

– Я? Да я уже лет пять книги в руки не брал! Это реконы между собой болтали, а я слушал.

– Вика, – терпеливо начал Исаев, – даже если нас и допустят к Сталину, в чем я лично очень сомневаюсь, даже если он поверит, что мы не провокаторы, а эти… гости из будущего, то что случится потом, ты подумал?

– А что случится? Мы скорее немцев разобьем! Разве плохо?

– Хорошо. Вот только мир изменится. Напрочь! Одно изменение потянет за собой другое, и того, что есть сейчас, не будет.

– А что будет?

– Не знаю! Мы можем не стать детками богатеньких пап, да мы вообще можем не родиться! Все же другое будет. Вот где твой отец встретил твою маму?

– Ну-у… Где-то в Питере, кажется.

– А если у него жизнь совсем по-другому сложится? И он никогда не побывает в Петербурге? Если Питер так и останется Ленинградом? Ну, как? Хочешь рискнуть? С ноутом к Сталину, чтобы потом вдруг – бах! – и исчезнуть? Как не рожденный!

– Хм, я об этом как-то не подумал…

– А я даже и не об этом. Мне, знаешь, попросту страшно было бы что-то менять в прошлом. Нет, это здорово, если мы войну кончим не в сорок пятом, а, скажем, в сорок четвертом. Но потом-то что? Лучше будет? Вполне возможно. А если нет? А если эта наша перемена к лучшему в сороковых вообще к атомной войне приведет? И твои папа с мамой встретятся – в противоатомном бункере. И будешь ты расти хилый и бледный, пока не зачахнешь окончательно, потому как солнца не увидишь – ядерная ночь, понял? И ядерная зима.

– «Эффект мотылька», – пробормотал Виктор.

– Во-во… И вот что – никому ни слова, ни полслова!

– Само собой, это элементарно, Холмс!

– А нашим скажем, что мы отправились в секретную экспедицию. Нет, лучше письма отправим. Кстати… Насчет бука. Кое-что прихватить все-таки надо.

– Так, а я о чем!

– Ты не о том. Нам небольшой планшетик пригодился бы. Закачали бы туда карты той местности, куда премся. Желательно с перемещениями и наших, и ваших, в смысле немцев. Чтобы случаем не напороться. И главное!

– Что? – выпучил глаза Тимофеев.

– Легенда! Нам нужно вызубрить, где и когда мы родились, где жили, номер военчасти, как звать взводного, комроты и комдива и еще кучу сведений: какие тогда прически делали, сколько стоил хлеб в магазине, как звали председателя ЦК ВЛКСМ… Короче, дуй к реконам, или кто там у тебя, и выясняй.

– Будем внедряться!

– Вот именно… Ну, что сидим? Подъем!

* * *

Несколько дней пришлось побегать по Москве – готовить документы, заказывать форму и сапоги, потом – несколько примерок, заучивание легенд, знакомство с миром 1941 года, чтобы не было никаких проколов. Время-то чужое, незнакомое.

Скользковатый тип, отрекомендовавшийся Федей, достал-таки «ППШ», и ТС было вполне себе Х. «ППШ» предлагался в обычном киношно-плакатном виде – с барабанным магазином-диском на семьдесят один патрон.

Правда, в августе 41-го «ППШ» еще не добрался до войск, но автоматов тогда была целая куча, так что никто удивляться не станет.

Тот же Федя достал и «наган». Предложил гранатомет, но Исаев вежливо отказался.

Теперь, когда в его студии лежали револьвер и автомат, Марлен внутренне успокоился, ощущая комфортное чувство собственной правоты, но до конца не верил в саму возможность ухода на семьдесят пять лет назад.

Ощущения были всякие, муторных тоже хватало. Больше всего не хотелось огорчать своих. Им и так из-за него достается.

Как говорится, хочешь покоя в старости, не заводи детей в молодости. Доставать не будут.

Исаев написал родителям письмо, в котором ничего толком не объяснил, просто напустил туману. Так, мол, и так, нужно нам с Викой в одно место. Не ищите, дескать, все с нами в порядке, потом сами расскажем, когда вернемся. И подпись.

А что еще скажешь? Намекнуть? На что? «Батёк» у него – реальный до звона, он на дух не переносит разных там экстрасенсов, которых зовет «экстраскунсами», его воротит от всякой эзотерики и прочей чуши, что вызывает любопытство у лохов.

Так для того вся эта эзотерика и задумана, чтобы ловить доверчивых на любопытство – и подсекать их кошельки.

А портал – из той же оперы. Расскажи такое «батьку» – он снова посмотрит на сына с сожалением. Дескать, зря я посчитал Марлена повзрослевшим. Такой же дитёнок, как и был…

Нет уж, лучше пусть туман…

Перед отъездом Исаев с Тимофеевым отправили письма домой и сели в автобус до Рославля. Выглядели они как туристы – простая одежка, кроссовки, рюкзаки.

В Рославле пересели на рейсовый, доехали до Стодолища, а там уже купили пару велосипедов. Так и добрались до лагеря поисковиков.

Те встретили их, как старых знакомых, и даже не спрашивали о цели приезда. Посидели, выпили-закусили.

А с утра Марлен приступил к исследованиям. Надо было понять, когда именно открывается портал, на сколько, да и вообще, работает ли он.

Портал работал. Только включался на разное время – то пятнадцать секунд держал «межвременной туннель», то десять. Во вторник портал открылся всего один раз, в среду – трижды, в четверг – дважды. Ночью друзья не дежурили – включали видеорегистратор, а потом проматывали.

Марлен чувствовал себя странно. Как атеист, которому явился ангел небесный. Что делать прикажете?

По-прежнему в Бога не верить? Счесть ангела глюком или «аномальным атмосферным явлением»? А то, что это явление вещает и чудеса являет, какой гипотезой прикроешь?

Вот так и тут, с этим порталом. Он был. По-настоящему.

И от самого наличия чуда Марлена морозило и колотило.

В среду, когда с утра портал открылся, Исаев выложил на ту сторону японский хронометр, завернутый для конспирации в тряпку. Другой такой же приборчик отсчитывал время в палатке. Вернуть хронометр удалось лишь вечером.

– А вот это уже интересно… – затянул Марлен. – Ага… Вика! Глянь…

– Чего там?

– На той стороне время течет в четыре… да нет, в пять раз быстрее!

– Это как? – озадачился Тимофеев.

– А так… Проживешь там пять лет, а здесь только год пройдет.

– Здорово… – сказал Виктор неуверенно.

Дальнейшие опыты показали, что время за порталом то замедлялось до соотношения «год за три», то снова ускорялось до показателя «год за пять».

– Слу-ушай… – затянул Тимофеев. – А как же мы тогда с ним пересечемся? Мишка, считай, пропал больше недели назад. Так?

– Ну.

– Считаем. «Дедус»… э-э… Пал Иваныч видел самого себя за три дня до Мишкиного ухода, значит, девятого мая. Так? А там было двадцать седьмое июля. Через три дня Мишка перешел туда, где прошло пятнадцать дней! Ну, или девять. Так с того времени прошло еще сколько, и мы выйдем то ли в конце сентября, то ли в октябре!

– Ты уверен?

– Да фиг его знает…

– Ладно, Вика, уйдем как можно скорее. Завтра.

Сказал, как в воду сиганул. Даже холодно стало.

Так, а сколько еще тянуть можно? И зачем?

Ты же сам не так давно убеждал Вику, что все решил для себя? Хотя… Вот, в том-то и дело.

Это как Колумбу решиться плыть в Индию.

Все, решение принято, король дал «добро», а как отплывать, так сразу дрожь в коленках. Понимает вдруг Христофор, что его желание, еще недавно бывшее мечтой, исполняется, остается только взойти на палубу каравеллы и отдать швартовы.

А что будет потом?

Бесконечный океан, морские чудовища? Конец света?

Ведь там, куда ты собрался, никто еще не бывал!

И Христофор мужественным голосом приказывает себе: вперед!

«Вперед!» – приказал себе Марлен…

* * *

…Ждали до самого вечера, проголодались. Продуктов с собой они взяли денька на два-три. Пришлось доставать запасы из рюкзаков-«сидоров» – сделали по большому бутерброду с ветчиной…

И тут, как назло, портал открылся.

– Бегом! – подхватился Исаев.

Налегке, уже в форме (темно, никто не видит), с бутербродом в руке, он нырнул в светлый проем – в сорок первом был день. Оглянулся. Тимофеев, зажав бутерброд в зубах, встал на четвереньки и быстро перебежал в прошлое.

С этой стороны портал выглядел так же, как и из будущего, только крыша из бревен, нависавшая сверху, была новенькая, и дверь висела, низенькая, сколоченная из толстых досок.

Неожиданно тьма, зиявшая по ту сторону портала, исчезла, и вместо межвременного канала Исаев увидел грубые дощатые полки – непонятную раму тут использовали, как стенной шкаф.

Дожевывая мясо с булкой, Марлен осторожно высунулся из землянки наружу. Было тихо – и смердело трупами.

Вон мертвец в растерзанной красноармейской форме, и вон еще… У самого холма чернел остов сгоревшего грузовика «Опель».

Исаев криво усмехнулся: «Добро пожаловать в сорок первый!»