Текст книги "Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Молодежь в литературе XVIII – середины XIX века. 52 произведения про нас (с рисунками автора)"

И опять «Илиада»!.. Нет, эту небольшую повесть с эпической поэмой Гомера автор не сравнивал, но, заканчивая ее (а работал над «Казаками» Толстой в общей сложности десять лет: 1852–62 гг.), читал взахлеб именно «Илиаду» и вдохновлялся ею. Конечно, и собственными впечатлениями вдохновлялся он тоже: в 1851 году почти полгода будущий писатель прожил на Кавказе среди терских казаков. К концу 1850-х гг. Толстой имел репутацию лучшего психолога среди современных русских писателей, но «возня» с чувствами своего просвещенного современника его уже не удовлетворяла. «С некоторого времени, – писал Толстой в дневнике 20 марта 1858 г., – всякий вопрос принимает для меня громадные размеры… Теперь при каждом новом предмете и обстоятельстве я… невольно ищу его место в вечном и бесконечном, в истории». Теперь его волнуют исторические судьбы народа – как раз в тот самый момент, когда им, этим судьбам, суждено измениться, ведь после смерти Николая I все в России ждали и жаждали перемен.

Парадокс, впрочем, в том, что если современники искали ответов на вопросы «злобы дня» у тогдашних философов, публицистов, экономистов, Толстой вдохновляется идеями прадедушкиных авторитетов – Гомером с его эпическим замахом, Руссо с его идеей «естественного человека», не испорченного цивилизацией[23]23
  Еще один литературный источник сюжета «Казаков» – пушкинские «Цыганы».


[Закрыть]. Замысел «Войны и мира» с его «идеей народной» брезжил уже в сознании автора…

В «Казаках» «идея народная» еще не получила своего исторического масштаба, здесь Толстой пока разрабатывает этно-социальную составляющую темы народа. Но каков уже художественный результат!.. Повесть считается одним из поэтичнейших шедевров Толстого.

Итак, 24-летний московский барин Дмитрий Оленин, спустив половину своего состояния и не найдя удовлетворения в светской жизни, отправляется юнкером на Кавказ. В те годы[24]24
  Подзаголовок «Казаков»: «Кавказская повесть 1852 года».


[Закрыть] Кавказ – «горячая точка», здесь идет многолетняя война между коренными обитателями и Российской империей, представленной регулярной армией и силами казаков-переселенцев на плодородные земли. Говоря объективно, со стороны России война эта вполне захватническая, но политические соображения не особенно беспокоят молодого Толстого и его героя. Есть данность прифронтовой жизни, полной опасностей, от которых азарта жить и действовать лишь еще больше становится. Вот и Оленин, милый московский «молодой человек», в восторге от открывшейся ему новой действительности. Здесь нет докучных условностей светской жизни, нравы казаков просты и полны здравого смысла, ведь местные обычаи-свычаи оплачены кровью и опытом жизни в виду постоянной угрозы ей. Здесь – русский «фронтир»!

Под пером молодого Толстого казаки станицы кажутся идеальными «естественными людьми» – не в том смысле «идеальными», что грехов не имеют, а в том, что совершенно гармоничны и живут в согласии с собой и природой. Таковы старый казак Ерошка, молодой казак Лукашка. Такова и юная красавица казачка Марьяна, невеста Лукашки, с которой у Оленина возникает нечто вроде «романа», хотя это дворянское будуарное слово ну никак не подходит к характеру их отношений. Герой повести, как и сам Толстой, мечтает разделить с простыми «естественными людьми», «детьми натуры»[25]25
  «Дети натуры» – оборот, модный в эпоху увлечения идеями Руссо в начале 19 века.


[Закрыть] их образ жизни. Конечно, для казаков Оленин остается чужаком и «барином», «скобленым рылом»[26]26
  Он бреется по европейской моде в отличие от местных казаков-староверов.


[Закрыть] – но вдруг этот барин сватается к Марьяне. Простая казачка – крестьянка, по сути! – может стать знатной дамой. Чем там «сердце успокоится» и успокоится ли, читайте сами. Не сюжет главное в «Казаках», а яркие описания природы и нравов, ощущение даже не свободы, а воли. И мало где еще в русской классике это ощущение так ярко передано.

А впрочем, и сюжетом не стоит пренебрегать: Толстой был глубоко увлечен идеей произведения о жизни «барина» среди народа и не раз порывался сделать из повести большой роман…

Цитаты

«…Оленин слишком сильно сознавал в себе присутствие этого всемогущего бога молодости, эту способность превратиться в одно желание, в одну мысль, способность захотеть и сделать…»

«…он мало-помалу начал вникать в эту красоту и почувствовал горы. С этой минуты все, что только он видел, все, что он думал, все, что он чувствовал, получало для него новый, строго величавый характер гор… „Теперь началось“, – как будто сказал ему какой-то торжественный голос».

«Для того чтоб быть счастливым, надо одно – любить, и любить с самоотвержением, любить всех и все, раскидывать на все стороны паутину любви: кто попадется, того и брать».

«И я стал спрашивать себя: не люблю ли я ее? Но ничего похожего на то, как я воображал это чувство, я не нашел в себе. Это было чувство, не похожее ни на тоску одиночества и желание супружества, ни на платоническую, ни еще менее на плотскую любовь, которые я испытывал. Мне нужно было видеть, слышать ее, знать, что она близко, и я бывал не то что счастлив, а спокоен».

«– Старик, а что говоришь! – сказал Оленин. – Ведь это грех!

– Грех? Где грех? – решительно отвечал старик. – На хорошую девку поглядеть грех? Погулять с ней грех? Али любить ее грех?.. Нет, отец мой, это не грех, а спасенье. Бог тебя сделал, бог и девку сделал. Все он, батюшка, сделал. Так на хорошую девку смотреть не грех. На то она сделана, чтоб ее любить да на нее радоваться…»

«Лазутчик поспешил закрыть черкеской лицо убитого. Оленина поразила величественность и строгость выражения на лице джигита; он заговорил было с ним, спрашивая, из какого он аула, но чеченец чуть глянул на него, презрительно сплюнул и отвернулся».

Экран откликнулся

«Казаки», 1961 г. Режиссер Василий Пронин, в ролях: Л. Губанов, З. Кириенко, Б. Андреев. Автором сценария был здесь один из ведущих специалистов по творчеству Л. Толстого – В. Шкловский. Режиссера номинировали на Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля.

«Казаки», 1961 г.

Они

Наполеон гениально сформулировал суть происходившего в Европе в 18–19 веках: «Поставьте мошенника у всех на виду, и он будет действовать, как честный человек». Европа 18 века еще опутана феодальными пережитками. В первой половине века 19-го в передовых европейских странах свирепствовал «дикий капитализм». А уже в середине 19 столетия в самых демократических странах Европы – в Англии и Франции – принимаются законы, регулирующие эту дикость. Первые санатории для рабочих, пострадавших на производстве, появляются во Франции в 1850-е гг. Вести бизнес честно становится даже и выгодно. «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма», – стращали-призывали современников К. Маркс и Ф. Энгельс в 1848 г., но уже пятьдесят лет спустя лидер французских социалистов Ж. Жорес назвал революцию варварским способом прогресса.

Все это – не сухие данные из политической и социальной истории Европы. Все это – сама жизнь, как она, порой и мучительно, складывалась здесь на протяжении без малого двух столетий. Свидетельством этого стали произведения, о которых мы рассказываем. Нередко их авторы воспринимали себя не как беллетристов, рассказчиков занимательных историй, «развлекателей», а как наставников и пророков. И уж точно – как исследователей, которые, подобно ученым, создают классификации своих современников, изучают психологию, социологию и даже физиологию общества, в котором живут. Никогда еще европейский читатель не снимал такой богатый урожай: почти каждый год в 19 веке являются на свет великие книги, которые подчас напрямую влияют на политику правительств, которые формируют настроения общества. Почти все, что мы называем сейчас литературной западной классикой, родилось в эти два столетия, между 1720 и 1920-ми гг.!

Тоску по великим свершеньям тех лет авторы и западные читатели испытывают и сейчас: в 1980-е гг. появился стимпанк – направление фантастики, герои которой буквально купаются в реалиях и артефактах конца 19 – начала 20 вв. Стимпанк – не только про книги, но и про способ жизни: это и стиль в одежде, в досуге, в устройстве дома.

Однако стимпанк – все-таки увлекательная игра в аттракционы прошедших дней. Вряд ли я ошибусь, сказав, что западная классика, здесь представленная, для нас сейчас пожалуй что актуальней, чем просто развлеченье, игра.

Она, эта классика, аккумулирует в себе опыт, который для нашей страны злободневней и куда новей, чем для Запада…

Они: 1720–1820-е годы

И сразу вопрос: почему «1720»? Разве мировая литература раньше не знала ярких персонажей, которых можно было бы назвать героями эпохи? Разве Гамлет или Дон-Кихот – не такие герои? Конечно, дата, нами выбранная, условна. Безусловно лишь то, что только к концу 17 века появились произведения, персонажи которых чувствуют (и мыслят) в понятиях, близких нашему современнику. Этот сдвиг – вполне «тектонический». Если Возрождение восстановило в правах идею человека (перед лицом религиозной идеи), то век Просвещения, 18 век, эмансипировал отдельно взятую личность, индивидуальность.

Обычный, вовсе не выдающийся человек сделался героем литературы. И какие явились при этом шедевры! Что уж такого замечательного в куртизанке Манон Леско и в ее де Грие? Но накал их чувств рождает один из лучших романов о любви – роман Прево. С него мы и начинаем.

И дальше – только самое лучшее, созданное эпохой.

Век Просвещения называют Веком Разума. Насколько разумен тогдашний мир (а он смехотворно неразумен, но пока и не победим) – исследует лучшая философская повесть Вольтера «Кандид, или Оптимизм».

Однако разум гордец, это просвещенный богач (как Вольтер), а чувства присущи и самым скромным простакам – и они, эти чувства, заблуждаются меньше разума. Так возразил Вольтеру Руссо, с его легкой руки в философии и литературе (да и в живописи) второй половины 18 века торжествует порой преувеличенный культ чувствительности: сентиментализм торжествует. Один из шедевров этого направления – «Страдания юного Вертера» Гёте. Пожалуй, Вертер – первый герой литературы, которому стала подражать молодежь как в одежде, так и в образе жизни (прежде всего, внутренней, в чувствах), и – если можно так сказать – даже, увы, в «образе смерти»…

Век Просвещения – это и век великих интриг, любовных и политических. Ведь в мире – все еще феодальном, где место человека строго определено его происхождением, – интрига есть единственный способ добиться чего-то в обход установленного порядка. («Laissez passer, laissez vivre!» – лозунг буржуа, рвавшихся к власти). А интриговать успешно можно, лишь зная психологические движки натуры человеческой. Таковы герои романа Шодерло де Лакло «Опасные связи», где любовь представлена в самых разных своих видах. Любовная интрига – основа и комедии Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Но в ней происходит неслыханное: плебей побеждает («умывает») аристократа. «Первым залпом революции» – назовут ее современники.

О самой Французской революции 1789–94 гг., одном из величайших событий мировой истории, определившим лицо и нашего времени, нам расскажут не современники, а потомки – Гюго и Диккенс. Первый – в ярком и пафосном романе «Девяносто третий год». Второй – в мрачной и назидательной «Повести о двух городах».

И вот новый век – а с ним и новый тип человека – родился. Каков он? Да индивидуалист он, прежде всего! В романе «Адольф» Б. Констан раскрывает нам другую, уже теневую сторону победившего индивидуализма.

Новый мир рождался в бурях и муках, и новорожденный оказался вовсе не так благостен, а мрачен, угрюм, беспощаден. Жизнь как стихия, враждебная человеку – такой предстает она в новелле Гофмана «Песочный человек». Более конкретная критика нового порядка (к слову сказать, как раз для нас во многом не устаревшая) представлена в его же романе «Повелитель блох».

Отдельный человек («каждый») – не только песчинка в игре внешних сил. В нем самом заключены невиданные возможности и смертельные для него же опасности. Об этом – первый научно-фантастический роман М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей».

Но и Гофман, и М. Шелли – романтики. Быть может, им свойственно преувеличивать? Скажем сразу: нет! Ближайшее время показало: они, скорее, пророки, пусть порой и в болезненном гротеске передавшие свои предчувствия о более чем неспокойном характере нового века и его героя. Хотя, как и во всякое время, и тогда были уютные уголки, в которых жизнь текла спокойно и мудро, без этих новомодных «преувеличений». Об этом – лучший роман Дж. Остин «Гордость и предубеждение».

А возразит благостной иронии Остин тонкий сарказм ее соотечественника Теккерея. Персонажи его «Ярмарки тщеславия» – современники героев Остин. Но как же по-другому их видит Теккерей, ее ближайший «потомок»!..

Завершает этот раздел рассказ о двух шедеврах Стендаля: романах «Пармская обитель» и «Красное и черное». В первом повествуется о времени Наполеоновских войн и случившейся после поражения Наполеона реакции. Во втором – о режиме Реставрации во Франции, об эпохе общественного компромисса, который всех распалил и никого не устроил. Но Стендаль – автор уникальный, особенный. Его любимые герои – герои романтизма в высшем смысле слова, «великие души», однако рассказывает он о них строгим и точным языком зоркого реалиста. Его романы дают нам лучший, наиболее точный анализ чувств людей вроде и далекой от нас эпохи. Но…

Знаете, они ведь молоды, герои Стендаля (да и всех прочих произведений здесь). Они решают проблемы, актуальные для юных в любую эпоху…

Небольшой этот роман был сперва частью другого произведения Прево и впервые появился на свет в 1731 году. Именно «появился на свет» – как живой организм. Потому что среди множества текстов, где мы сегодня находим лишь слова, слова, слова (большей частью непонятные, устаревшие), книжка Прево необычайно живая и жизненная до сих пор. Действие происходит в 20-е годы 18 века, но если отвлечься от примет эпохи – треуголок, дилижансов, камзолов и чепчиков – то история, рассказанная аббатом Прево д’Экзиль, вечная.

Молодой человек, робкий и благонравный, встречает на постоялом дворе прелестную девушку, с первого взгляда влюбляется в нее, и начинается их роман, бурный и запутанный. Де Грие – сын знатных и богатых родителей, Манон – девушка «из простых». Но что значат условности, если так сильна любовь?.. Они сбегают из-под надзора и опеки родных в Париж, и начинается их совместная счастливая жизнь.

Но тут нам все же придется опять вспомнить о времени создания этой истории. То была эпоха Регентства, наступившая после бесконечно долгого правления Людовика XIV. Старый король на склоне лет был окружен ханжами и святошами. Теперь наступила эра наслаждений, открытого прожигания жизни. А. С. Пушкин писал в повести «Арап Петра Великого»: «…ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени… Оргии Пале-Рояля[27]27
  Резиденция правителя Франции герцога Ф. Орлеанского-младшего.


[Закрыть] не были тайною для Парижа; пример был заразителен… Алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей».

Жажда жизни, роскоши и любви переполняет Манон. Но у де Грие нет средств. В результате юноша вынужден добывать их за игорном столом. И это лишь первый шаг в бездну! Жизнь в Париже полна опасностей и соблазнов, де Грие еще старается временами обуздать свою страсть, но Манон неудержимо рвется прожить каждое мгновение жизни ярко и великолепно.

Влюбленные испытают череду приключений. Но перед нами – вовсе не приключенческий роман, а один из первых в мировой литературе романов психологических. То есть, каждый поворот сюжета, каждая сцена обусловлены и оправданы глубокими душевными переживаниями героев. Особенно сложен характер Манон. Она и простодушна и хитра, и корыстна и самоотверженна. Она неуловима, как сама женская суть.

Роман постоянно держит читателя в напряжении. Роскошные апартаменты сменяются тюремной камерой, живописные окрестности Парижа – суровыми и малообжитыми землями Америки, куда ссылают Манон. Мы не обещаем вам счастливого конца, хотя вы будете желать его для Манон и де Грие всей душой.

18 век называют «галантным веком», потому что никогда еще любовь (в самых разных ее проявлениях) не владела так неотвязно помыслами и поступками людей. Культ наслаждения пронизал моду, образ жизни, искусство закатных лет «Старого порядка»[28]28
  Королевский режим во Франции до революции 1789–94 гг.


[Закрыть]. Вместе с тем 18 столетие по праву называют и эпохой авантюристов. Сословное общество, где всяк от рождения до смерти знал свой шесток, разваливалось. И вырвавшись на свободу, человек азартно, не гнушаясь никакими средствами, добивался для себя богатства и наслаждений. Манон – существо плоть от плоти своего времени, эпохи знаменитых авантюристов Сен-Жермена, Калиостро и Казановы. И верный де Грие, такой благопристойный, такой сперва благополучный, следует за поворотами ее судьбы с радостным безволием обреченного.

Но повторим: перед нами не авантюрный роман, перед нами – тонкое психологическое повествование, одна из лучших книг о любви, созданных человечеством.

Что ж: «Амура никогда бы не сделали божеством, если бы он не творил чудес»…

История Манон легла в основу двух балетов и двух знаменитых опер: «Манон» Ж. Массне (1884 г.) и «Манон Леско» Дж. Пуччини (1893 г.).

Цитаты

«Существуют сердца, созданные друг для друга, которые никогда никого не полюбили бы, если бы им не посчастливилось встретиться. Стоит им только встретиться, как они сразу чувствуют, что предназначены друг для друга…»

«Немного людей знает силу глубоких душевных потрясений. Большинство человечества чувствительно лишь к пяти-шести страстям, к которым сводятся все их жизненные невзгоды. Отнимите у них любовь и ненависть, радость и печаль, надежду и страх, – никаких других чувств у них не останется. Но люди более высокого склада могут волноваться на тысячу разных ладов; кажется, будто они наделены более чем пятью чувствами и способны вмещать мысли и чувствования, преступающие обычные границы природы…»

«Ежели истинно то, что небесная помощь в любое мгновение обладает силою, равною силе страстей, пусть объяснят мне, какая же роковая власть совращает вдруг человека со стези долга, почему он теряет всякую способность к сопротивлению и не чувствует при этом ни малейших угрызений совести».

Манон: «Мои грехи покроет забвение, но моя любовь не умрет».

Экран откликнулся

Наиболее близок оригиналу французский фильм 2011 г. «Манон Леско, или История кавалера де Грие». Режиссер Габриэль Агион, в ролях: С. Перро, С. Тейс, К. Галле, Л. Стокер.

«Манон», 1949 г., Франция. Режиссер Анри-Жорж Клузо, в ролях: С. Реджани, М. Оклер, С. Обри, Г. Дорзиа. Действие перенесено в годы Второй мировой войны.

«Манон 70», 1968 г., Франция – Италия – ФРГ. Режиссер Жан Орель, в ролях: К. Денёв, Ж.-К. Бриали, С. Фрэй и др. Действие перенесено в 1960-е гг.

Из фильмов-опер можно порекомендовать «Манон» 2012 г. (Германия). Режиссер Винсент Патерсон, дирижер Д. Баренбойм, в главных партиях: А. Нетребко, Р. Вильясон (по мотивам оперы Ж. Массне). Также недавнняя премьера фильма-оперы «Манон Леско» в постановке Большого театра (Россия, 2016 г.) Режиссер Адольф Шапиро, дирижер Я. Биньямини, в главных партиях: А. Нетребко, Ю. Эйвазов.

Фильм-балет «Манон» на музыку Ж. Массне из различных его сочинений записан труппой Ковент-Гарден (Великобритания) в 1982 г. Хореограф-постановщик Кеннет Макимиллан, дирижер Э. Лоуренс, в главных партиях: Дж. Пенни, Э. Доуэлл. В других странах балет идет под названием «История Манон».

«Манон Леско, или История кавалера де Грие», 2011 г., Франция

Эта повесть – дитя, вероятно, 1758 года рождения. Автор порой лукаво (или смущенно?.. или кокетливо?..) отказывался от него. А ведь это самое читаемое творение Вольтера, самый смешной и самый потенциально страшный текст 18 века! То есть страшным он был бы, случись с героями на самом деле хотя бы одно из тех злоключений, из череды которых они выходят здесь почти невредимыми. На то, впрочем, это и повесть философская с пародийно авантюрным сюжетом, а вовсе не обычный, «простой» реализм.

Итак, кристально чистый сердцем юноша Кандид (фр. candide – «простосердечный», «наивный») живет в нищем, но гордом замке немецкого барона Тундер-тен-Тронка. Все обитатели замка влачат жалкое существование, но твердо убеждены, что здесь – лучший уголок на Земле, ведь мудрый наставник Панглос (от древнегреч. «всезнайка») уверяет, что «все к лучшему в этом лучшем из миров», особенно если принять во внимание все причины и следствия. А теперь оцените стиль Вольтера (и Панглоса!):

«– Доказано, – говорил он, – что все таково, каким должно быть; так как все создано сообразно цели, то все необходимо и создано для наилучшей цели. Вот, заметьте, носы созданы для очков, потому мы и носим очки. Ноги, очевидно, назначены для того, чтобы их обувать, вот мы их и обуваем… Свиньи созданы, чтобы их ели, – мы едим свинину круглый год. Следовательно, те, которые утверждают, что все хорошо, говорят глупость, – нужно говорить, что все к лучшему».

На беду дочка барона Кунигунда и Кандид влюбились друг в друга. «Барон Тундер-тен-Тронк…, уяснив себе причины и следствия, здоровым пинком вышвырнул Кандида из замка. Кунигунда упала в обморок; как только она очнулась, баронесса надавала ей пощечин; и было великое смятение в прекраснейшем и приятнейшем из всех возможных замков».

Героям предстоят дальние странствия (вплоть до Буэнос-Айреса!) и захватывающие, но каждый раз смертельно опасные приключения. Армейские шпицрутены и разбойничьи пистолеты, пики дикарей и изощренные пытки-казни со стороны «святой» инквизиции… Чего только не испытают Кандид и его друзья! И все-таки выживут. Нам обещан – и он сбудется! – благополучный конец, ведь лейтмотивом упрямо проходят через всю повесть слова Панглоса: «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Здесь Вольтер продергивает (переиначив) положение философа Г. В. Лейбница, старшего своего современника.

Писал же повесть Вольтер в обстоятельствах, когда впору было бы с ума сойти от отчаяния. Только что страшное землетрясение разрушило один из самых благоверных католических городов Европы – Лиссабон (и где же при этом был бог?..). Некий странный человек Робер-Франсуа Дамьен набросился с ножом на короля Людовика XV, за что был буквально растерзан на части посредством старинной казни, которой любовалась масса народа в центре Парижа. Кровь лилась по всей Европе, шла Семилетняя война, почти никому, кстати, не нужная. Было от чего усомниться в благости и мира, и его как бы создателя. Но Кандид (даром, что характер этот условный, не реалистический) твердо остается верен догмату Панглоса.

В конце концов, судьба (в лице автора) награждает героев. На ферме неподалеку от Стамбула они обретут покой и некоторый достаток. Но что же их запрос-вопрос, хорош ли мир, а если нет – что тогда делать? На это один из героев отвечает так: «Будем работать без рассуждений… это единственное средство сделать жизнь сносною».

И всего-то? А что вы хотите после таких мучений и треволнений? Стиснув зубы, возделывать свой сад… «Возделывать свой сад» – это выражение с тех пор стало крылатой фразой. Ее можно перевести на наш язык так: «Терпенье и труд все перетрут». Вроде банальность – а попробуйте строго жить по этому правилу в нашем «самом лучшем из миров»…

Вольтер бичует феодальную современность – но человеку всегда свойственно предъявлять счеты любой современности, и есть к тому поводы. Просто Вольтер делает это с отважной насмешливой искрометностью. С насмешкою победителя.

Поучимся у него?..

Цитаты

«…не прошел он и двух миль, как четыре других героя, по шести футов ростом, настигли его, связали и отвели в тюрьму. Его спросили, строго следуя судебной процедуре, что он предпочитает: быть ли прогнанным сквозь строй тридцать шесть раз или получить сразу двенадцать свинцовых пуль в лоб. Как он ни уверял, что его воля свободна и что он не желает ни того, ни другого, – пришлось сделать выбор. Он решился, в силу божьего дара, который называется свободой, пройти тридцать шесть раз сквозь строй; вытерпел две прогулки. Полк состоял из двух тысяч солдат, что составило для него четыре тысячи палочных ударов, которые от шеи до ног обнажили его мышцы и нервы. Когда хотели приступить к третьему прогону, Кандид, обессилев, попросил, чтобы уж лучше ему раздробили голову; он добился этого снисхождения. Ему завязали глаза, его поставили на колени. В это время…» (дальше сами читайте).

«По соседству с ними жил очень известный дервиш, который считался лучшим философом в Турции. Они пошли посоветоваться с ним. Панглос сказал так:

– Учитель, мы пришли спросить у вас, для чего создано столь странное животное, как человек?

– А тебе-то что до этого? – сказал дервиш. – Твое ли это дело?

– Но, преподобный отец, – сказал Кандид, – на земле ужасно много зла.

– Ну и что же? – сказал дервиш. – Какое имеет значение, царит на земле зло или добро? Когда султан посылает корабль в Египет, разве он заботится о том, хорошо или худо корабельным крысам?

– Что же нам делать? – спросил Панглос.

– Молчать, – ответил дервиш.

– Я льстил себя надеждой, – сказал Панглос, – что смогу побеседовать с вами о следствиях и причинах, о лучшем из возможных миров, о происхождении зла, о природе души и о предустановленной гармонии.

В ответ на эти слова дервиш захлопнул дверь у них перед носом».

«– А все же, с какой целью был создан этот мир? – спросил Кандид.

– Чтобы постоянно бесить нас, – отвечал Мартен».

Экран откликнулся

«Кандид, или Оптимизм в 20 веке», 1960 г., Франция. Режиссер Норбер Карбонно, в ролях: Ж.-Б. Кассель, Л. де Фюнес, П. Броссо, Н. Грей, М. Симон. Комедия, действие повести перенесено в годы Второй мировой войны.

«Кандид, или Оптимизм в 20 веке», 1960 г., Франция