Текст книги "Егда же призва тя… (Ежедневная мозаика)"

Валерий Александрович Дудаков
Егда же призва тя… (Ежедневная мозаика)

© Дудаков В.А., 2022

Крещенские размышления в калужской электричке

 
Калужский запоздал слегка,
В вагон народ сердясь садился,
Три неприметных мужика,
Что помоложе – петушился.
 
 
А средний и не стал встревать,
Постарше кто, сказал: «Да стерпим,
Посмотришь – в Бога душу мать,
А как подумаешь – да хрен с ним».
 
 
И в день Крещенский января,
Чтоб души от забот остыли,
Хоть пить в вагоне и нельзя,
Они по сто свои разлили.
 
 
И говорил один из них,
Что мы за водкой, не за чаем,
Соображая на троих,
В себе суть жизни понимаем.
 
 
Мне ж виделся ночной барак,
Всё шепотком, не для прослушки,
И чифиря, коль ты не враг,
Плеснут в обколотую кружку.
 
 
Пусть я об этом лишь читал,
Шаламов, Жжёнов, Солженицын,
Но мне Владимирский централ
И Колыма не заграница.
 
 
А эти, лиха не видав,
Но и не забывая всуе,
Рассудят прав кто иль неправ,
Но и за ложь не голосуют.
 
 
Не в озлобленье, перемен
Хотелось им с обидой личной,
Сократ, Спиноза, Диоген?
Простые парни с электрички.
 
 
Расстались в свете фонаря
И, незнакомые доныне,
Ушли, как три богатыря:
Найдешь ли, победишь иль сгинешь.
 

Скакалочка жизни

 
Вспомнилось мне детство вдруг,
Серости назло,
Чрез верёвку прыгать вкруг,
Вот ведь повезло.
 
 
Вертится скакалочка,
Радость что несла,
И играли в палочку,
В расшибец, в козла.
 
 
Пусть в бараках жили мы,
И не близь сортир,
Всё же не тужили мы,
Быт убогий скрыв.
 
 
Был родным он домом, наш
Пятый Лучевой,
А когда разъехались –
Больше ни ногой.
 
 
Быть кому считалочкой,
Прыгай, не ленись,
И тогда казалось, что
Будет в радость жизнь.
 
 
Кто-то стал уверенным,
Тех мечты сбылись,
Ну а кто затерянный,
Так и не нашлись.
 
 
Но на остановочке
Поручня держись,
Прыгалкой верёвочной
Скачет наша жизнь.
 

Перед Крещеньем

 
Декабрь – он в году последний,
И таяли дни напролёт,
Теряясь в унынье, болезнях,
Нерадостно брёл Новый год.
 
 
Зима навалилась губасто,
Холодный её поцелуй,
Весна пошалила – и баста,
Февраль впереди, не балуй.
 
 
Качают метельные няни,
Баюкают сладостным сном,
В нём масляный праздник с санями,
Румяные девки с блином.
 
 
А нам Рождество и Крещение,
В них веру народ наш хранит,
И кто окунётся в купели,
Сквозь льдинки весну разглядит.
 
 
Сверкнёт во все стороны света
Магический зимний кристалл,
И вёсны, и осени с летом,
И зиму в себя он вобрал.
 
 
Ведь русские страха не имут
Привычку к морозам иметь,
И Бога, и веру приимя,
Зиме верен русский медведь.
 

И то и это крещение

 
Я в эту ночь не окрестился снова,
Не окунулся, холода кляня,
Крещён был в январе сорок шестого,
В раз первый и последний для меня.
 
 
Присматриваясь к нового приметам,
Не удивлялись, мол терпи и жди,
Прошла война, ещё неясным светом
Надежда нам светила впереди.
 
 
Теплились окна в церкви Богородческой,
К ней редкой цепью шёл служивый брат,
А за столбом, чуть прячась у погоста,
Стоял отец, он старший лейтенант.
 
 
Оглядываясь робко, осторожно,
Всех опасаясь, видимо, не зря,
Для коммуниста стало быть негоже
Молиться Богу, верь, мол, втихаря.
 
 
И батюшка, встав на ноги нетвёрдо,
Болезнь быть может, лишний ли стакан,
Он зычным басом всласть прочистил горло
И окрестил, назвав «Валериан».
 
 
Но бабушка издревле стойкой веры,
Священник ей нетрезвый нипочём,
Ему шептала грозно: «Он Валерий,
Страдальцем мелетинским наречён».
 
 
На четверть века младше то преданье,
Уйдёт со мною, поросло быльём.
Но с детских лет в глубинах подсознанья
Запрятано двухименье моё.
 

Февральское утро

 
Рассвет. Встаю как подневольный,
С тоскою новый день приняв,
Взглянул в окно, зубною болью
Пустырь в белеющих снегах.
 
 
За ним дорога. Твёрдым настом
Зима снегов мостит нарост,
Февраль, и кажется мне часто,
Накрыл меня его покров.
 
 
И глаз кустарник острый ранит,
Ветвей запутанная сеть,
Где поезд норовит, как странник,
След рельсов за собой стереть.
 
 
Мне путь его куда – неведом,
Спешит, во снежной мгле таясь,
Но так и подмывает следом
Бежать к теплу во все края.
 

Сказка февраля

 
Февраль, то солнцем распалит, а то морозный,
Порой кольнёт, а то погладит нежной лаской,
В столб превратиться соляной наверно можно,
Коль обернёшься, чтобы выбраться из сказки.
 
 
Она заране будет с благостным финалом,
Но что-то зрители от действий тех устали,
На долю слишком много чуда им досталось,
Но все равно в антракт в буфет и не попали.
 
 
Пустое брюхо к песням глухо будет что ли,
Где даже сказка на десерт – не в радость сладость,
Кормили завтраками будущих застолий,
Чтоб нам без хлеба, лишь бы с зрелищем остаться.
 
 
Нам не до зрелищ, затаились словно мыши,
Привыкли к сущему, а как же быть иначе,
И в слепоте своей наш путь к достатку ищем,
Авось, нам милостыню вождь пошлёт подачкой.
 
 
Порой одумаешься, встанешь на мгновенье,
Недобрый может кто зарыл в запас таланты,
Всё затянувшееся смотрим представленье,
То ль это цирк, то ли «инферно» в духе Данте.
 
 
Нам обещают, скоро март, напасти схлынут,
Пройдут все беды, тишь да гладь на свете белом,
Известно, сраму только мёртвые не имут.
А в сказку верят лишь блаженные и дети.
 

Танцы февраля

 
Зима вытаптывает танцы,
Подтает чуть – назад два шага,
Снегов то глух, то блещет глянец,
Непрочен, тоньше раз от раза.
 
 
Сколь этот танец будет длиться,
Прогнозы не дают нам повод,
И мёрзнут стынувшие птицы,
Едва расправят перья – холод.
 
 
Непостоянство бессердечно,
Кто смены те стерпеть поможет,
Дела простые, человечьи
Морозит так, что дрожь по коже.
 
 
Февраль хвостом за мартом лисьим,
Мелькнёт, и где, глядишь, те святки,
Сверкнут калейдоскопом числа,
Вперёд шагнут, назад с оглядкой.
 
 
Что хлынет солнце с пылу, с жару,
Весне не хочется признаться,
В кадрили зимней с ней на пару,
На масленицу бы тепла дождаться.
 

Утро февраля

 
Как мертвец под парусиною,
Выползал рассвет на дрожках,
Только чёрное да синее,
Стынет Раменка, продрогши.
 
 
Словно тройка, ветер с посвистом
Вихрем мчит, как небывало,
В белоснежье хмуро косится,
Лишь бы упряжь удержала.
 
 
Гнёт кустарник мёрзлый волнами,
Гонит клочья туч над нами,
Льёт потоком влагу сорную
С пеной белою цунами.
 
 
Брезжит утро запоздалое
Сиротой на белом свете,
Лишь безумными сигналами
С башней-мачт оконца светят.
 

Ай да зима

 
Сéро. Бéло. Снежно.
Скользко под ногами.
Снег не разгребают,
Убирайте сами.
 
 
Только воет Жучка,
Так протяжно, странно,
Не пускает, сучка,
К Любке на веранду.
 
 
Черти шельму метят,
Был давно, не скрою,
«Кое-что, – ответит, –
Поросло травою».
 
 
Злоблюсь не на шутку,
Коль тебе не мил я,
Отвечает Любка:
«Щас, бля, пандемия».
 
 
Мне что днём, что ночью,
Вставлю без обмана,
Если не захочешь,
Выпьем по стакану.
 
 
Слова ей не скажешь,
То, гляди, облает,
Грипп пройдет, заляжем
В сене у сарая.
 
 
Стоит постараться
Выказать уменье,
Будем кувыркаться
До изнеможенья.
 
 
Выйди на минутку,
Хрен бы с ней, разлукой,
Что любовь, что Любка,
Обе, в общем, суки.
 

«Медвежья» тайна

 
Окольцована чёрным лесом
Серебристая гладь озёр,
Сквозь кусты кружит мелким бесом
Заяц, спрятавшись словно вор.
 
 
В чаще гукает гулко филин,
Резок утренний хрип ворон,
И куда только взгляд не кинешь,
Белоснежье со всех сторон.
 
 
Это тайна Озёр Медвежьих,
Сокровенная места суть,
Глуби скрытые, как и прежде,
Тайны многих веков несут.
 
 
Вмёрзли лодки у кромки стаей,
Оперение вёсел сняв,
Приглядишься и примечаешь, –
Листья осени на боках.
 
 
Что морозит в часы ночные,
Днём меняется наобум,
Ветер влажный донёс впервые
Скорых вёсен чуть слышный шум.
 
 
С близкой Масленицей нет сладу,
Каждый празднику будет рад,
Перегонят сосульки в влагу
Снега сахарный рафинад.
 
 
И пойдёт по Руси веселье,
Позабудутся скуки дни,
Закружившей весны похмелье
Будут долго хранить они.
 

1 апреля 2022

 
Запорошено снегом опять,
Перечерчено скрепом ветвей,
Сколько вёсен мне новых встречать,
Провожать сколько старых друзей.
 
 
Беспокойно проносится год,
В безвозвратные дали маня,
По апрелю позёмка метёт,
Гонит в зимнюю стужу меня.
 
 
Колобродит морозов напасть,
Снова в лёд заковала пруды,
Полыхнёт синий крокус, таясь,
Словно свет от далёкой звезды.
 
 
Этот год всем поэтам в урок,
В бой, погоню, верста за версту,
Пост Великий закончится в срок,
Только жизнь всю стоим на посту.
 
 
Что нужны вам, я спорить готов,
Лишь прислушайтесь к нашим словам,
Часовые рассветов и снов,
Дар сочувствия бесценно нам дан.
 

Перед Великим постом

 
Непрочны укрытые снегом заслоны,
Февральские воды сугробы слизнули,
Их долбят настырные дворники ломом,
И колка слюда на изломе сосулек.
 
 
Вновь тягость земли выползает из снега,
Пятниста её и неприбрана шкурка,
Весенние егери бродят по снегу,
Дымится на солнце прожжённым окурком.
 
 
Так март на февраль наступает вполсилы,
Игра в поддавки иль сраженье без правил,
В морозах ночных всё живое застынет,
А днём, как на поле чудес, оживает.
 
 
Как все православные люди, короче,
С надеждой пасхальное ждём Возрожденье,
Нелегкие дни и тяжёлые ночи
Нам посланы в пост в испытанье терпенья.
 

К новому снегу

 
Что март, то согреет теплом, то иначе –
Взбрыкнет напоследок, была не была,
Снег выпал и лижет, скуля по-собачьи,
Подмёрзшую землю, что жаждет тепла.
 
 
И год этот выпал нелёгким на карту,
Назло нам затеял шальную игру,
И думаешь: «Финиш ли это иль старт ли?» –
Что тянет нас в чёрную эту дыру.
 
 
Грозит той бедой неизведанный космос,
В житейском быту сами счастье куют,
Так мама порой назидала раз со сто,
Но ночи весенние спать не дают.
 
 
Глядят «западенцы» на Запад с обидой,
На нас, москалей, только с злобой одной,
И лозунг сменили «Украины ридной»
На «славу героям» с нацистской рукой.
 
 
В лихом озлоблении стреляют нам в спину
Подонки, и не с кого больше спросить,
Болезнью смертельной трясёт Украину,
Дай силы, Всевышний, её излечить.
 
 
Мы спаяны вместе мечтою извечной,
Славян единение гордо сберечь,
Но тем, кто свой лик потерял человечий,
Под лживою маской не спрятаться впредь.
 
 
На мудрость и дружбу народов надеясь,
Сплотила всех общая наша беда,
Сестрински и братски мы связаны с нею,
А холод растает, как в марте снега.
 

Май на Раменке

 
Холмы под ветрами сутулятся,
Чудит весёлый первомай,
Весна, и звонких звуков с улицы
Прибавилось, хоть отбавляй.
 
 
Вечерний свет закатом розовым
Приветно в путь зовёт меня
Брести, и бродит сок берёзовый,
Ночами тёмными пьяня.
 
 
В рассвете отблеск солнца светится
Оркестром красных голосов,
Зелёным мелким бесом треплется
В верхах деревьев и кустов.
 
 
Пасхальный звон напевом сдержанным
На много вёрст в такую рань,
Вновь синь прозрачная, безбрежная
Ласкает мир, как Божья длань.
 

Прощание

 
Есть в жизни так редкие «штучные» люди,
Неброские, слов не бросают на ветер,
Мы горько скорбим, что их больше не будет,
Зажгутся когда поминальные свечи.
 
 
В ненастные дни сомневаясь спросонья,
Брал трубку домашнюю из эбонита,
Но, зная, звонок, адресованный Соне,
Мне станет ответом, не будет забытым.
 
 
О чём говорили – о главном, о многом,
О тягостях жизни, о жизни в искусстве,
И в Сонином мненье, внимательном, строгом,
И чувств было много и умных напутствий.
 
 
Что это, особая мудрость скитаний
Народа, что вёл Моисей по пустыне,
А может, в неделю пасхальных страданий,
Раздумий о жизни Спасителя Сына?
 
 
Но не было в том пустословности зряшной,
Простые слова, но со смыслами тоже,
В дни светлой седмицы, с прощаньем совпавшей,
Пусть Бог всемогущий смириться поможет.
 
 
И кто нам сказал, мол, нет незаменимых,
Замены нет каждому, есть лишь подобья,
Собраться здесь горькая стала причина,
Прощаемся с другом столь близким сегодня.
 
 
Вы были особой и ценной породы,
Дарили нам ум, доброту и сердечность,
Не в стае Вы жили, но вместе с народом,
Путь пройден земной – впереди бесконечность.
 

Бывает ли?

 
Ведь такого не бывает,
Иль не видел до сих пор,
Словно город приплывает
Окунуться в синь озёр.
 
 
Днём дома стоят за лесом,
То не зрения обман,
Ну а к ночи мелким бесом
Погружаются в туман.
 
 
Вновь появятся под утро,
В свете спрятавшись огней,
С каждым часом по минутке
Станут чётче и ясней.
 
 
Былью ль, сказкой обернулся
Наш приезд в медвежий край,
Убедит лишь, что проснулся,
На дворе собачий лай.
 
 
Погружаемся беспечно,
Как в живительный родник,
Словно здесь живу я вечно
И давно к тому привык.
 
 
Рифмы здесь роятся что-то
И летят, как пчёлы, в дом,
Лишь медвежия охота
Только выстрелит стихом.
 

Лето на Оке

 
Тихие дни июня,
Зрелости лет пора,
Ночью прохладу любим,
Днями гнетёт жара.
 
 
Вдруг ливанёт – и баста,
Время вселенских гроз,
Громы вспугнут не часто,
Но громыхнут всерьёз.
 
 
Серп переливов радуг
Жнёт берега Оки,
Нет никакого сладу
Прятаться от реки.
 
 
В синей прохладе слишком
Чувствуешь благодать,
Бродит с сачком мальчишка
Рыбку судьбы поймать,
 
 
Встав на песок ступнёю,
Лета недолог срок,
Скоро его закроет
Грозный Илья-пророк.
 

Жарит июль

 
Вот и настал он, июля срок,
Нагнал духоты, как с просторов Сахары,
И я, как страус, – голову в песок,
Отстраняясь от дел будто с пылу-жару.
 
 
Плавит асфальт, стекленеет слюдой,
Запружены пляжи в истоме жажды,
Кажется, больше сюда ни ногой,
Да нет, словно рвётся сюда каждый.
 
 
Быть может, крадётся из злобной норы
Некто, зная условия местности,
Гнетёт суетливая похоть жары,
Ленью сковав все живые окрестности.
 
 
Грозы лишь лижут неба нёбо,
Прольют – лишь на миг легче становится,
Ну а пока бы сокрыться, чтобы
Не спалило разъярённое солнце.
 
 
Не по себе, хотя вроде не трус,
Тревожит эта вселенская сушь,
Давай, скорее уедем в Тарусу,
Поверив в переселение душ.
 

И ещё раз

 
Жил когда-то я годы надеждой и вымыслом,
Но усилия все только зря,
Всё равно из мышиной зверушки не вырастишь
Краснокнижной породы зверья.
 
 
Правда, ясности нет, и казались туманными
Те посулы, что «в масть»,
И расставлены были ловушки обманные,
Чтобы нежиться всласть.
 
 
Да не недоросль вроде, а плоть перезревшая,
Седина, чёрт в ребро,
Попадал под соблазны, какими же лешими
Был затащен в улов.
 
 
И, как рыба на мелком затоне, что жарбами
Ищет струйку воды,
В эти августа дни грозовые, пожарные,
Мне, Господь, помоги.
 

Тасуя годы

 
Нелёгок год, когда все дни тасуешь,
То не игра, чтоб осудить себя,
И в сумерках не суетишься всуе,
А ждешь рассвет, часы не подводя.
 
 
Тогда скорее разглядеть возможно,
Что впереди, и сколько хватит сил,
Что шёл путём неверным, часто ложным,
И сам себе препятствия чинил.
 
 
О многом с сожаленьем вспоминаешь,
Да и о том, что лучше бы забыл,
И не всегда бездарных отличаешь
От тех, кого и искренне ценил.
 
 
Но вспомню вдруг ухабы, повороты,
Куда вела нелёгкой жизни нить,
Те годы чаще беспокоят что-то,
Да и маршрут дорог не изменить.
 

Ностальгия конца июля

 
Вновь уходит июльское лето,
В белых вензелях из облаков,
Дни покойны, и ночи без ветра,
Зрелый август сменить их готов.
 
 
Скоро ждёт первовесть листопада,
Тихий дождь, тихий шелест берёз,
Нам, поэтам, большая награда –
Лёгкой грусти, слегка, не всерьёз.
 
 
Осуждать себя в многом причины,
Хорохорюсь, мол, суть не моя,
Но срываю с себя вновь личины,
Словно кожу больная змея.
 
 
Чем же болен? Гордыней соблазна,
Чем ты лучше, но веришь, что да,
И горжусь, в искушениях разных,
Что приходят ко мне иногда.
 
 
Может выдумал, может и вправду,
Словно крест, что от зол отберёг,
Говорят, сила есть только в правде,
Только правдою я пренебрёг.
 
 
И грешил, и смирялся безвольно
В оправданье, мол, редко грешу,
И склоняясь с надеждой и болью,
У Него я прощенья спрошу.
 

Что же ты, август

 
Вот и выкачан воздух июля,
Тот, что август забрал сгоряча,
Словно замерло всё и заснуло,
В краски плена себя облача.
 
 
Жар соблазна дневного не хочет
Усмириться, лишь в вечер застыв,
Слава Богу, не тяжки так ночи,
До смиренья жару опустив.
 
 
Вопреки заверениям разным,
С каждым днём, словно градус придав,
Проскользнёт тонкой искрой соблазна
Звездопад, ночь в смятенье застав.
 
 
Это что же, неласковый случай,
То ль примета грядущей судьбы, –
Это лето терзает и мучит,
Вот бы спрятаться в толще воды.
 
 
И прохлада, как перекрещенье,
Ждём ответа, кого ни спроси,
Не в одном, но по общему мненью,
Смоем все, допоследня, грехи.
 
 
Но соблазн лишь смывается верой,
Я же в ней был не раз прегрешён,
Пусть глазам своим вовсе не веря,
Прошепчу твоё имя сквозь сон.
 

Грядёт осень

 
Разгуляются дни, расхлестаются,
По дождям, по июльским ветрам,
С каждым годом всё больше мы старимся,
Возвращаясь к иным временам.
 
 
Ночи августа сдружатся с осенью,
Пусть не близок ещё её срок,
И сверкнёт предрассветною проседью
Георгинов иль лилий цветок.
 
 
И поникшей волной побежалости
Зелень трав, в них вплетут светлоярь,
Кроны клёнов, что праздником жалуют
Поздний август и зрелый сентябрь.
 
 
Но затёрта так тема поэтами,
Оды осени грудами мерь,
И рифмуются многими летами,
Только каждым на новый манер.
 
 
Да и я тоже с рифмами странными,
Бес в ребро, седина в бороде,
И за годы с поджившими ранами
От врагов, а порой от друзей.
 
 
Константиново вспомню, Есенина,
Клён опавший и ветр ледяной,
Не в сравнении смысл, что же делать нам,
В сердце осень с тобой и со мной.
 

На уход Славы Калинина

 
Всё меньше нас из поколения,
Наверно, временем дано,
И не склонялись на колени мы,
Так было честью суждено.
 
 
Неважно, кто перед войною ли
Родился, иль послед неё,
Для нас те годы столько стоили,
И в том спасение дано.
 
 
И гнобил век ряды зарядами,
И погребал нас в скорбный час,
Казалось, рухнули преграды те,
Когда в них загоняли нас.
 
 
Не закрывали амбразуры мы,
Но не цеплялись так за жизнь,
Как на войне, своими шкурами
Мы не старались дорожить.
 
 
А что до битв, не получилося,
Где были деды и отцы,
Но очень долго время длилося,
Подбить без боя те пути.
 
 
В них вся страна была запутана,
Лишь Бог её сберечь сумел,
И пробирались закоулками,
Пробиться к правде кто посмел.
 
 
Не награждали нас медалями,
Хоть шли на приступ – лишь держись,
Но твёрдо верили и знали мы –
Наградой будет наша жизнь.
 
 
Но вот один, а вслед и прочие,
Уходят, двери затворя,
И ясно только мне воочию,
То воля Божия Твоя.
 
 
И болью в сердце мне откликнутся
Все отголоски наших встреч,
Но всё ж судьба твоя приимется,
Как время воли и надежд.
 

Уходим

 
Уходит наше поколение,
Точней не наше, а моё,
И все надежды, и сомнения
Уходят с нами в забытьё.
 
 
Но вспомним, что взрослели в оттепель,
Сам чёрт усатый стал не в страх,
И истуканом с Красной площади
Был сброшен как народа враг.
 
 
Нас в коммунизма стройки бросили
Рядами, падай в них, хоть стой,
Надув с грядущим, поматросили,
Чтоб заморозить вновь в застой.
 
 
Быть может, родились героями –
В войну, что там ни говори,
Но перестройкой перестроили,
Чтоб обмануть на раз, два, три.
 
 
За правду объявив страдальцами,
Лжецы забрали голос твой,
И за Гайдарами с Чубайсами
Шли опаённою овцой.
 
 
Вкруг обвести сумели умники,
В текст новый старый гимн поём,
Свобода, сняв наряда тунику,
Осталась голым королём.
 
 
Кто нас с пути сбить постарался,
С кого спросить ответ за нас?
Поднять булыжник пролетарский
Зовёт отмщенья твёрдый глас.
 

Воздухоплавание на Плещеевом озере в Переславле-Залесском

 
Всё лиственней каштаны,
Мир звонок, голосист,
И кружит ветер пьяно
Вчерашний мёрзлый лист.
 
 
Тревожно в мае спится
Берёзам, сок идёт,
И мне бы распрямиться
От тягости забот.
 
 
Их множество мы знаем,
Но, в целом, об одном,
По крохам собираем,
Но скопом отдаём.
 
 
На помощь шар воздушный,
Взлетел – и радость вмиг,
И взор неравнодушный
К корзине в нём приник.
 
 
Слетаем в сферу звуков,
Как с нотного листа,
В дни праведной разлуки
Великого поста.
 
 
Сорокадневник Пасхи,
Что дале – вверх и ввысь,
Но всё же для острастки
Земных забот держись.
 
 
Их в синь взвивает пламя
До летних дней жары,
Возносятся гроздями
Плещеевы шары.
 
 
Один другого ярче,
Затейливей, чудней,
Всевышние подарки
Для новых светлых дней.
 

Королева всегда одна

 
Я устал перед тобой виниться,
Знать назначено всей судьбой,
Только каждую ночь мне снится
Солнце чёрное надо мной.
 
 
И не жду, навсегда прощаясь,
Неприветных судьбе примет,
Ты же знаешь, как часто каюсь
На себя и весь белый свет.
 
 
Каждый день, каждый месяц, годы –
Всё потери – тебя в них нет,
Без тебя эти дни шли, чтобы
Полстолетья, как сотни лет.
 
 
Имя дарено мне Валерий,
Поп назвал Валериан в сердцах,
Словно переиначив верой,
Мое имя во мне украв.
 
 
С этих пор двуназванье в этом,
И живу от него таясь,
Назовёшь ты всё это бредом,
Не отвечу, на то сердясь.
 
 
Но и ты в том моём двуличье
Упрекала не раз, бранясь,
Перечислив до неприличья
Всех грехов моих злых напасть.
 
 
Вот и кончились те подлоги,
Нет отчёта – и нет вины,
В судный день в покаянье строгом
Покаянье моё прими.
 
 
Жизнью выбрал, по ком тоскую;
Среди наглых и пошлых дев
Я тасую колоду всуе, –
Всё шестёрки, нет королев.
 
 
Жил в твоём осужденье строгом,
Где не только в вине вина,
Прошепчу у черты порога:
«Королева всегда одна».
 

Этот разговор

 
Как оказалось, этот разговор
Стал не последним, вряд ли предпоследним,
И вынесенный в разговорах сор
Шуршит, но мне он предстаётся бредом.
 
 
И порывая тонкой связи нить,
И расставаясь, вопреки раздумьям,
И ты, и я не вправе заменить
Всю нашу близость ссорой неразумной.
 
 
Не верю я, что холод душ сковал
Тепло и жар, что были между нами,
Порой тебя Джульеттой называл
И посылал в стихах своих признанья.
 
 
Не просто всё к неверию свести,
Что дорого, как будто было всуе,
Права ты, только может не найти
Мне спутницу желанную другую.
 
 
Вчерашний этот тяжкий разговор
Про разделенье душ, имуществ тяже,
И для тебя и для меня укор,
А что в дальнейшем, лишь судьба покажет.
 
 
Не отрицаю часть большой вины,
За это Он меня карает властно,
И пусть теперь мы и разделены,
Но прошлое забыть нам не удастся.
 

Вчерашний разговор

 
Что толку нам от наших «плачей»,
Прошли, прокапали в песок,
Могло ли это быть иначе?
Но примиренья минул срок.
 
 
Так жизнь натянута на нервы,
Где утешенья не найдешь,
Мне говорила ты: «Валера,
Ты не по правилам живёшь,
 
 
Не так ты должен верить в Бога,
Не то семье тепло ты дал,
Не так стихи писал убого,
Что тем, другим ты посвящал.
 
 
Твои измены – блудодейство,
Ну чьим вниманьем ты польщён,
И не взыщи, и не надейся,
Что мною будешь ты прощён».
 
 
Я объяснить тебе пытался,
Что каюсь, жизнь свою кляня,
Но внутренне не соглашался,
Что так принизила меня.
 
 
И это вовсе не гордыня,
Что входит в семь больших грехов,
Пусть мы расстались, присно, ныне,
Не встану в стан твоих врагов.
 
 
Ну Бог с ним, что тебе признанья,
Стихи – слова, коль дела нет
Тебе, а в них мои страданья,
Что долго ждали твой ответ.
 
 
Его я получил вчерашне,
Прощён, но нет больней вины,
Раздел имущества не важен,
Когда сердца разделены.
 
 
Стихами легче мне, чем прозой,
И в этом лишь моя вина,
Навечно будет боль занозой,
Что в сердце только ты одна.