Текст книги "Найти себя"

В поместье царь повел себя загадочно. Виной тому стал «поцелуйный» обряд, когда жена или дочь хозяина дома подают дорогому гостю кубок с вином, после чего должен последовать поцелуй. Маша, сама того не подозревая, подала Иоанну во время «поцелуйного обряда» кубок с приворотным зельем, приготовленный Светозарой. Настой подействовал, и Иоанн под разными предлогами стал оттягивать со дня на день исполнение своего обещания, а затем, воспользовавшись благовидным предлогом – смертью матери Маши,– уехал в Москву. Там он отправил княж-фрязина под Нижний Новгород, в поместье Бор, которое дал ему за службу.

Пробыл там новоявленный помещик Монтеков недолго, успев только зарыть часть денег, полученных от купца Ицхака, на берегу Волги, чтобы передать этот клад друзьям, оставшимся в нашем мире. А затем его вскоре вызвали в Александрову слободу.

Оказалось, что Светозара, опасаясь князя Воротынского, который обещал быть сватом у княж-фрязина, подговорила Остроносого, безнадежно влюбленного в нее и остававшегося служить у Михаила Ивановича, оклеветать князя. Тот подбросил Воротынскому приготовленные ядовитые корешки, князя арестовали и подвергли жестоким пыткам. Константину удалось уговорить Иоанна оставить старику жизнь. Царь согласился, но повелел княж-фрязину отвезти князя в ссылку. Однако по дороге Михаил Иванович от полученных ран скончался.

Вернувшись в Александрову слободу, Константин обнаружил, что Остроносый в чести у царя. Тогда он, желая отомстить за Воротынского, организовал похищение негодяя, после чего дал ему саблю, вызвал на поединок и убил, но, переоценив собственное ратное мастерство, при этом и сам получил тяжелую рану.

С трудом выздоровев в своем поместье, к осени он пришел в себя, вновь собрался в Бирючи, но, прибыв туда, узнал, что Машу, как царскую невесту, увезли в Александрову слободу и что уже назначен день свадьбы. В порыве отчаяния Константин побрел куда глаза глядят и совершенно случайно вновь попал на лесную полянку. На этот раз Световид предложил Константину напитать камень силой, способной совершить чудо. Хотя особой веры не было, но утопающий хватается за соломинку… Словом, Константин согласился. Правда, как должно произойти это самое чудо и какое – волхв не сказал.

Константин решил попасть в Александрову слободу до свадьбы, чтобы успеть украсть Машу, а по пути заехал в Москву. Там он договорился с купцом Ицхаком, что тот поможет ему перебраться в Европу, и передал ему остаток своей казны, которую взял в Бирючи. Тогда же он договорился и с Андрюхой Апостолом, проживавшим на его подворье, что тот поможет ему с попом, который быстро обвенчает его и Машу перед побегом. Однако сделать ничего не успел.

Он прибыл накануне свадьбы, но в результате откровенного разговора с Борисом Годуновым последний, устрашенный дерзкими замыслами своего друга, взял у Елисея Бомелия сонное зелье, подмешал в вино, и Константин не только проспал последнюю ночь, но и все венчание.

Однако сама Маша во время первой брачной ночи упала царю в ноги, заявив о своей любви к княж-фрязину. Возмущенный тем, что невеста ему неверна, озлобленный Иоанн задумал отомстить «изменщице». Утром Машу усадили в кибитку, запряженную дикими лошадьми. Князя Монтекова вызвали проститься с девушкой, чтобы и тот потерзался, но он бросился к возку в попытке его угнать, однако выехал на заснеженный пруд, где тонкий лед под лошадьми сразу провалился, и они начали тонуть.

И тут Константину с таким неистовством захотелось спасти любимую, он так ясно и отчетливо представил себе, как выныривает из Серой дыры и знакомит несколько смущенную Машу со своими друзьями, что… действительно случилось чудо – камень перенес их обоих обратно в наше время.

Правда, сразу выяснилось, что во время перехода у Маши оказалась полностью стертой память – ее всему пришлось учить заново, хотя обучение прошло очень быстро, вплоть до того, что за считаные недели она усвоила всю школьную программу.

Поразмыслив, Константин пришел к выводу, что так даже лучше.

Что же касается денег, то он попросту отрыл свой клад на берегу Волги…

Глава 3
От романтизма к цинизму

Увы, но я не мастер рассказывать. На самом деле в устах моего дяди это звучало куда лучше, уж вы мне поверьте. Не зря же я потом не раз просил его повторить или уточнить что-либо, и он всегда охотно шел навстречу племяшу.

Вот тогда-то я и загорелся. Еще бы – романтика, да не какая-нибудь книжная, а самая что ни на есть всамделишная. Тут тебе и цари, и битвы, и сражения, и даже волхвы с ведьмами. Было от чего прийти в восторг.

Кстати, позднее я понял, почему отец наотрез отказывался верить своему брату. Уж больно они были разные. Один – весельчак и романтик, любящий авантюры и приключения, а другой – суховатый, педантичный, весь в науке, которая для него что-то вроде богини. Во всяком случае, имеет непререкаемый авторитет, и, если она сказала, что этого не может быть, значит, вопрос исчерпан.

А вот со мной все наоборот, потому что я уродился, как ни удивительно, весьма похожим именно на дядьку, особенно что касается внешности. Если смотреть на его и мои детские фото – вообще не отличить. В характере, правда, сходства наблюдалось поменьше, но тоже хватало.

Впрочем, я уклонился от темы. Так вот, мое увлечение длилось всего год, если не меньше, но за это время я перелопатил уйму книг по истории того периода, а также записался в секцию фехтования, причем успел достичь определенных успехов, став первым на районных, а потом и вторым на областных соревнованиях саблистов.

В то время мне частенько представлялось, как бы было здорово, если бы я сам угодил в это время. В воображении я совершал уйму героических подвигов и не только по примеру любимого дядьки спасал очаровательных красавиц из похотливых лап царя Иоанна, но орудовал дальше.

Например, помогал Годунову взойти на царство, становился у него первым советником и помощником. После этого, не успев вволю навоеваться и нагеройствоваться – нимало не смущаясь парадоксальностью ситуации,– был в точно таких же помощниках у Лжедмитрия и выручал его в дни боярского бунта, не давая ему погибнуть от рук всяких там Шуйских и Татищевых.

О моем увлечении в семье никто не знал – только дядя Костя. Он-то, испугавшись, что племянник рванет в одиночку в Старицкие пещеры, и остудил мой пыл. Для начала дядя умело акцентировал мое внимание на ряде неприятных вещей.

В той же войне, судя по его рассказам, оказывается, преобладали не столько героические сражения, сколько грязь, пот, кровь, раны и смерть тех, с кем ты успел сдружиться. Да и в мирной жизни дядя Костя отводил весьма скромное место романтическим приключениям, преимущественно налегая на будничные и довольно-таки непривлекательные стороны бытия.

И касаемо моего фехтования дядя Костя тоже преподал мне несколько уроков, чтобы я наглядно убедился, в чем разница между практикой и теорией, то есть мечтами и голой грубой действительностью.

Рубился он и впрямь классно – со мной никакого сравнения. Нет, если считать по пропущенным уколам, то тут как раз паритет, причем не исключено, что с легким перевесом в мою пользу. Но что толку, если на пяток моих булавочных попаданий дядя ответил четырьмя, зато какими. Я уже после первого из них неделю с трудом ворочал шеей – так было больно.

А ведь этот удар был нанесен, как он объяснил, даже не в полную силу – успел в последний момент сдержаться. Так что случись оно в настоящем бою, тот бы сразу и закончился по причине убытия одного из противников в состояние покойника.

Конечный вывод дядя вслух не озвучивал, предоставив мне сделать это самому, но тот напрашивался сам собой – грязи, подлости и прочей дряни хватает во все времена, и никуда от них не денешься. Разница лишь в том, что тогда зло, как и добро, было более обнаженным и откровенным, а следовательно, простым и понятным.

Напрашивался и другой вывод – лучше всего жить в своем собственном мире. Лучше уже хотя бы из-за одного того, что человек в нем родился и вырос, а к кое-каким вещам привык настолько, что просто не замечает огромного количества имеющихся у него удобств, но зато сразу взвоет, стоит им исчезнуть из жизни.

И даже если тот мир окажется в чем-то получше нынешнего, пришельцу из будущего привыкнуть к нему навряд ли получится, потому что он – чужой.

И вообще, помимо мечты надо бы иметь реальные желания, иначе вся жизнь может пойти насмарку.

Вот так потихоньку да полегоньку мой мудрый дядька и добился своей цели – стал я остывать. Окончательно же это произошло, когда случилось несчастье с моей Оксаной.

Мне в ту пору было немного – всего семнадцать, да и ей столько же, но ведь не в возрасте дело, верно? Просто встретилась на пути та, которая одна-единственная в этом мире и без которой жизнь не жизнь. Они, наверное, встречаются каждому, вот только не каждый видит свою истинную нареченную. Кто-то мимо проходит, кто-то встречает ее слишком поздно, поскольку к этому времени уже связал свою судьбу с другой, а вот мне повезло – и встретил вовремя, и разглядел.

Описать вам ее? Извольте. Краса неземная. Это если кратко. А вот подробнее и самому становится удивительно – вроде девчонка как девчонка, ничего особенного. Хотя нет, коса. Особенно по нынешним временам – диво дивное, а не коса. Толстенная и длиннющая, аж до самой поясницы.

А еще глаза… Большущие, и когда на тебя смотрят, то кажется, что ничего уже и не надо в этой жизни – вот оно все, рядышком, окунись в них и…

Только сентиментальная слишком. Чуть что-то не так, тут же расстраивалась. Правда, она старалась сдерживаться и плакала очень редко. Но мне хватало и глаз, наполненных слезами. В эти минуты я был готов сделать что угодно, лишь бы они поскорее просохли…

До семнадцати, если быть совсем точным, она не дотянула пару месяцев. Ее отец помчался встречать друга, прилетающего откуда-то издалека, а дочь взял, чтоб похвалиться, как выросла его крестница. Он уже опаздывал и сильно торопился, а асфальт после дождя был мокрым и…

Вот с тех самых пор как отрезало. Апатия на меня навалилась. Тоскливо все стало, равнодушно, и жить скучно. И мечта тоже куда-то делась. Да и зачем мне она? Ради кого эти подвиги совершать, ради кого рыцарствовать? Мою красавицу мне все равно не спасти, а какую-нибудь другую…

А они того стоят?

Вот и получился некий промежуточный вариант – к мечте я охладел, а других желаний, так сказать, взамен все равно не появилось. И остался я как витязь на распутье: прямо ехать не имеет смысла, направо пойти – ни к чему, а налево и вовсе тоска зеленая.

Более того, с тех самых пор появился некий страх – боязнь потери. Тогда-то я дал себе зарок не сходиться близко ни с кем – ни с ребятами, ни с девчонками, чтоб никаких друзей, никаких подруг, но зато никакой боли. Хватит с меня! Не хочу больше!

И слово я держал.

А знаете, почему я после школы подался именно на философский факультет университета? Да потому, что мне было до такой степени все равно, что я бросил жребий, вытянув наугад листок с соответствующим названием.

По той же причине – тоска замучила – не стал увиливать от армии, хотя возможность «закосить» имелась: отец к тому времени обзавелся таким авторитетом и связями в медицинском мире, что сделать сыну «белый билет» проблем не составляло. Кстати, он даже как-то намекал, но я гордо отверг и… не жалею.

В десант же мне «свезло» угодить по причине своего подросткового увлечения фехтованием и наличия спортивного разряда. Но и там, несмотря на то что службу нес достойно и числился на хорошем счету у отцов-командиров, мне было неинтересно. Разве что поначалу, когда пришлось вести борьбу за выживание среди суровых «дедов», да и то повезло – во взводе оказалось аж три земляка, к тому же один из них и вовсе был одноклассником, призванным раньше.

Честно признаться, я даже к идее осушения старинного псковского болота под названием Чертова Буча, которой со мной по секрету поделился дядя Костя, отнесся с равнодушным снисхождением – чем бы дитя ни тешилось. В конце концов, если уж так хочется извлечь из болотных глубин заветный камень, обладающий некой силой, пусть попробует.

Про себя же знал, что какая бы ни была эта сила, но воскресить никого не сумеет, значит, мне она не помощница. Да и у дяди навряд ли получится что-нибудь путное, хотя и хуже от этого тоже никому не будет.

Теперь получалось – будет. И еще как будет. И самое обидное, что «досталось на орехи» именно тому, кто давно не помышлял о каких-либо переменах в своей жизни, тем более столь кардинальных, и сбывшаяся ныне давняя мечта давно перестала быть таковой в моем представлении.

Вот почему при виде волхва моим первым побуждением было… вернуться обратно. Какой уж тут романтизм, когда задубел до чертиков! Однако мой деликатный намек волхву не прошел. Световид оказался на редкость проницательным и пояснил, что он всего-навсего простой волхв, а потому власти над временем никогда не имел, после чего глубокомысленно изрек:

– А ведь ты не княж Константин.– И сразу пояснил: – Тот бы нипочем обратно не запросился, да еще вот так сразу, даже не оглядевшись. Опять же, хошь и млад ты, ан задору в очах не зрю – тусклы они у тебя.

Деваться было некуда и пришлось колоться, хотя и не до конца. Здраво рассудив, что к сыну отношение должно быть получше, чем к племяннику, я не стал поправлять старика в его ошибочном представлении – грех не воспользоваться тем, что само плывет в руки.

Но, представившись сыном княж-фрязина Константина Юрьевича, я тут же вернулся к самому интересному для себя, на этот раз впрямую полюбопытствовав насчет дороги в обратном направлении.

– Уж больно ты скор,– вновь попрекнул меня Световид.– Нет чтоб пожить, к люду честному приглядеться, удаль свою молодецкую народу выказать, яко твой батюшка, а ты эвон засобирался уже…

– В другой раз непременно,– пообещал я со смиренным вздохом.

– Другого для тебя не будет,– заверил он меня.– И то чудо, что ты ныне тута очутился.– Он задумчиво произнес: – Никак трешшит времечко, худа б не приключилось.– И умолк, сурово хмуря седые кустистые брови.

Я терпеливо ждал, опасаясь не вовремя сказанным словом прогневать волхва.

– А ты чего уселся-то? – наконец вышел он из своих раздумий.

– Мне бы обра…– вновь заикнулся я, но волхв даже не дал договорить, оборвав на полуслове.

– Внемли и запомни, повторять не стану. Допрежь возврата ты поначалу самого себя сыщи да то, что прежде утерял,– загадочно произнес он.– Вот егда сыщешь, тогда сызнова и потолкуем.– Он помолчал, с усмешкой разглядывая меня, после чего добавил такое, чего я и вовсе не ожидал услышать: – И к тому времени, как знать, можа, тебе тут так по нраву придется, что и вовсе остаться восхочешь.

Я вытаращил глаза. Никак совсем очумел, старый пень! Сам-то понял, что сказал?! Но, увы, надо соблюдать политес. Да и нехорошо обижать старость, даже в том случае, если она выжила из ума и несет невесть что. Разве что полюбопытствовать:

– Это что же мне может так прийтись по нраву, чтоб я решил тут остаться?

– Ну не все,– протянул Световид,– а токмо кой-что…

Я усмехнулся:

– Промахнулся ты, дедушка. Если власть имел в виду, так она меня не интересует. Да и богатство тоже… до лампочки. Или у вас тут правильнее говорить до лампады?

– Тогда кой-кто…– невозмутимо поправился волхв.

Я скрипнул зубами. Вот это ты вовсе зря помянул, старик. Но ответил все так же вежливо, еще продолжая надеяться, что сумею уговорить упрямца:

– Мои кой-кто все там остались, и живые и… мертвые, а тут я вообще никого не знаю. Так что отправил бы ты меня обратно, да и дело с концом.

В ответ волхв, посчитав, что одного пояснения для умного предостаточно, а дурню сколько ни толкуй – все равно бесполезно, лишь молча развел руками, резко поменял тему, перейдя на практическое наставление:

– Тебе бы, княж Федот Константинович, допрежь всего об ином помыслить надобно – яко тут не замерзнуть да от голода не околеть. А потому ступай себе вон в ту сторону, к жилью людскому. Ежели поспешишь, как раз к ночи добредешь.

Я послушно повернул голову в указанном направлении. Лес и лес – никаких тебе стежек-дорожек. Или мне мешает увидеть их отсюда туман? А если их вообще не имеется? Как мне тогда идти строго по прямой, если впереди ни малейшего ориентира?

– Ель тамо стоит с двумя макушками. Поначалу на нее шествуй, ну а дале все прямо да прямо. Да гляди, прямехонько шествуй, влево-вправо не завертай, не то и заплутать недолго,– заботливо продолжал он напутствовать меня.– А то, коли заплутаешь, невесть куда можешь выйти да невесть с кем повстречаться. Хорошо, ежели с лесной живностью – те не тронут…

– А с кем же еще? – хмуро – кажется, уговоры не прошли – осведомился я и пренебрежительно ляпнул: – С вампирами, что ли?

Он недоуменно посмотрел на меня. Пришлось пояснить:

– Ну-у с упырями или вурдалаками.

– Не поминал бы ты их к ночи,– очень серьезно посоветовал старик.

– Вот уж кого я меньше всего опасаюсь,– хмыкнул я.

– Во как! – крякнул Световид и… похвалил: – Ну то славно. Стало быть, не трус сынок вырос у княж-фрязина.– И тут же сменил тему: – А что до знакомцев, то тут ты напрасно. Пущай и не видывал их, но по отчим рассказам, слыхал, поди, и не раз кой о ком. Вота, к примеру, обо мне. Да и опосля тож. Батюшка твой добрую память о себе оставил, потому и тебе, об нем вспоминаючи, глядишь, и подсобят чем-ничем, ежели нужда заявится.– И поторопил: – Ну давай, давай. Неча тут рассиживаться, а то ишь угрелся. Ишшо чуток, и лишку будет. Вставай да топай скоренько.

Голос его под конец стал не просто строгим, а настолько властным, что я и впрямь послушался, двинувшись вперед.

– Да гляди, в крайнюю избу просись,– напутствовал он меня вдогон.– Тамо уж точно примут, ежели… про меня не помянешь.

Оригинально! Получается, что знакомство с волхвом является предосудительным, раз идет в минус, а не в плюс.

– И выбирай ту, коя от тебя…

Толком не расслышав последнее слово, я обернулся, чтобы переспросить, и осекся – старик уже исчез.

Только что стоял в нескольких шагах от меня, и на тебе, исчез, причем абсолютно бесшумно – даже снег не скрипнул под ногами. Он что, ежик в тумане? Или за камнем спрятался?

Я присмотрелся, затем на всякий случай протер снежком лицо и понял, что странности не закончились – помимо отсутствующего скрипа шагов, мне, как ни вглядывался, не удалось увидеть ни одного следочка, ведущего в сторону леса. Как старик ухитрился испариться или улетучиться – даже не знаю, какое слово лучше подходит,– понятия не имею. Получалось, что он и впрямь спрятался за глыбой.

– Ну и ладно,– пожал плечами я.– Коль не желаешь со мной общаться, быть по сему. У нас тоже гордость имеется, и искать мы тебя, дедушка-язычник, не станем…

Двинувшись в указанном стариком направлении, я на ходу продолжал уныло размышлять на тему вероятного срока своей вынужденной командировки. Как ни крути, а получалось изрядно, лет эдак …цать.

Короче, пока не помру.

Конечно, имелся шанс, что дядя Костя меня не оставит в беде и каким-то образом сумеет проникнуть сюда благодаря загадочному перстню, но против этого шанса находилось столько аргументов против, что я решил вообще не думать о таких вещах, по крайней мере пока.

«Кстати, могло быть и гораздо хуже,– попытался успокоить я себя, изыскав хоть какой-то плюсик в нынешнем аховом положении.– Вместо зимнего леса меня могли встретить тропические джунгли, из которых на полянку моментально выползло бы нечто страшное и гигантское, после чего мои приключения вообще бы закончились, не успев начаться. А тут все-таки где-то живут люди, и можно попасть на ночлег в теплую избу».

Однако спустя пару часов настроение стало подсаживаться. Чтобы взбодриться, я принялся вспоминать строки из своего любимого Леонида Филатова – ну не «Маугли» же по примеру дяди Кости мне цитировать.

Кстати, вот я подкалывал своего любимого дядюшку профессией стрельца, а ныне она вполне может выпасть и мне – как знать, как знать…

Так. И что мне там припас великий актер и поэт? Ага, кажется, подходит.

 
Мучась и бесясь,
Составляет бог
Карточный пасьянс
Из людских дорог…[6]6
  Леонид Филатов. «Если ты мне враг».


[Закрыть]
 

Все в точности. Только в моем пасьянсе всевышний немного того…

 
Перепутал год,
Перепутал век —
И тебе не тот
Выпал человек!..
 

Хотя, чего это я? В конце концов, живой и относительно здоровый, во всяком случае, пока. Тут впору что-то иное и повеселее:

 
И если я сорвусь в каньон,
Неловкий, как арбуз,
То мне скала подставит склон,
И я не расшибусь…[7]7
  Леонид Филатов. «Песня неунывающего ковбоя».


[Закрыть]
 

Вот так-то куда лучше. Пускай не склон, а сугроб, но падать было мягко, и впрямь ничего не сломал, не вывихнул и даже не поцарапался, а потому шире шаг, равнение прямо, и с песней.

Но еще через час, невзирая на Филатова, пессимизм вновь стал одолевать, а в душу закрались сомнения, что я вообще хоть когда-нибудь дойду до деревни, поскольку, судя по моему швейцарскому «атлантику», топаю неизвестно куда вот уже почти два часа, того и гляди стемнеет окончательно, а впереди ни просвета, ни прогала.

Вскоре вечер, а с ним и мрак окончательно вступили в свои права, а выхода из леса так и не обнаруживалось. Мрачные деревья по-прежнему равнодушно-сурово взирали на меня со всех сторон, и как я ни вглядывался в даль – ничегошеньки не увидел.

Прикинув, что при ходьбе шаг правой ногой несколько длиннее, чем левой, следовательно, человек все равно непроизвольно отклоняется от прямого маршрута, я решил внести самостоятельные поправки. Сделав решительный поворот направо эдак градусов на тридцать, я с новыми силами устремился вперед.

Еще через часок я вновь аккуратно довернул вправо, но былой энтузиазм отсутствовал напрочь. На мгновение мелькнула робкая мыслишка остановиться и устроить небольшой привал, но после недолгого колебания мне удалось решительно откинуть ее в сторону – руки и без того приходилось все время растирать, а стоит мне притулиться под какой-нибудь сосенкой, то и опомниться не успею, как превращусь в сосульку.

Если бы я находился в чистом поле, а еще лучше – на опушке этого нескончаемого леса, то можно было бы попробовать вырыть себе в снегу норку, как медведь, и завалиться спать. Но в лесу снега было от силы по щиколотку, да и то не повсюду, так что о берлоге нечего и думать.

Меж тем «атлантик» на руке показывал, что время уже к ночи…