Текст книги "Приговоренный"

– За что? Я ничего такого не делал! А насчет леса, так это еще доказать надо, – хрипел егерь.

– За дачу ложных показаний, вот за что, – отрезал Сыч. – Срок не очень большой, но надежный. И ты его себе уже заработал, – майор снова потряс у него перед носом бумажкой. – Подпись на документе твоя. Ты это сам признал. Все парни, поехали.

– Подождите, не надо никуда ехать! Договоримся, а?

Сыч сделал вид, что взвешивает варианты. Он долго молчал, и Козлов окончательно растерял остатки обретенной было смелости.

– Ну пожалуйста, ребята. Не надо меня забирать, – умолял он. – Ну, чего вам стоит?

– Ладно, убогий. Прочитай еще раз свои показания и сам скажи, что в них неправильно. Найди десять отличий.

– Десять?

– Это я так. Игра такая есть. Два почти одинаковых рисунка, в которых есть отличия. Читай.

Егерь взял бумагу трясущимися руками. Спустя пять минут сказал:

– Ну, в общих чертах, тут все правильно написано. Разве только…

– Поохотиться с подсадной на уток не было идеей Лапова, – подсказал Сыч. – Ты, Егорыч, сам ухватился за предложение Чикалюка.

– Ну, пускай я.

– Не нукай.

– Хорошо-хорошо, я. Для вас это что-то меняет?

– Не исключено. Рассказывай.

– Да что рассказывать? Я сам Ивану Семеновичу предложил. После разговора с Чикалюком. Сказал, что было бы неплохо уток пострелять, сказал, что есть человек с крякушами. Сказал, что я за него ручаюсь. Ну, Иван Семенович и дал добро.

– Чикалюк небось тебе и деньжат подкинул, чтобы ты его ввел в ваше общество?

– Чего спрашиваете, раз сами все знаете. Да, он был очень настойчив.

Сыч дал ему ручку, бумагу и папку, чтобы было на чем писать.

– Твори, писатель.

Егерь неохотно положил на колени папку. Писать ему очень не хотелось, но спорить с Сычом не хотелось еще больше. Спросил:

– Только я не буду писать про то, что Чикалюк мне деньги давал? Напишу просто, что он сильно меня просил устроить охоту с подсадной. Хорошо?

– Мне понравилось, как ты про него сказал: «Он был очень настойчив». Вот так и напиши.

«Значит, Лапов с Пасечником не планировали уничтожать Юрцышина на охоте, – думал Сыч всю обратную дорогу. – А кто планировал? Или это все лишь плод моего воображения? Но почему тогда Чикалюка убили? Чьим он был человеком?»

– А что там у Лапова с ружейным замком случилось? – спросил Сыч в конце, уже без протокола. – Он правда сломан был?

– Не то чтобы совсем сломан. При заряжании курок не ставился на боевой взвод. Во время прошлой охоты это проявилось. Надо было зачистить маленько. Я сказал, чтобы он снял замок и оставил мне, а я с ним поковыряюсь.

По приезде в город Сыч попросил высадить его в центре, предупредив бойцов, чтобы не распространялись о поездке и разговоре с егерем. Пешком прошел несколько кварталов до здания управления службы безопасности. Нашел в записной книжке мобильника номер, по которому звонил только в самых крайних случаях.

– Можно записаться к вам на прием? Это очень важно.

– Вы где?

– Внизу. Возле вас.

– Поднимайтесь. Я позвоню дежурному. Вас пропустят.

* * *

Два дня спустя Сыч находился в кабинете покойного Богомаза. За окном опять принялись забивать сваи. Все надеялись, что последние. За столом покойного было прибрано. Ни ручки, ни бумажки, ни даже календаря. Только пепельница, да принадлежавший некогда капитану травматический пистолет «форт» матово блестел металлом.

Сыч затушил сигарету в пепельнице, взял пистолет, проверил обойму, дослал патрон в ствол и при очередным ударе копра по свае выстрелил в пол.

Первым на выстрел прибежал дежурный, потом повалили толпой остальные: Пустовит, два сотрудника из взрывного отдела, Жанна Игоревна и сам Таратута Владимир Михайлович, или только что пришедший в управление, или, наоборот, собиравшийся уходить, потому что был с плащом, который по своему обыкновению держал перекинутым через руку. Секретарша сразу бросилась к Сычу едва ли не на шею:

– Руслан Петрович, вы не ранены?!

Увидев, что с ним все в порядке, смутилась, покраснела, отступила к дверям.

– Не беспокойтесь, дорогая Жанна. Что со мной станется? – улыбнулся Сыч в первый раз за последние три или четыре дня.

– Что-то, может, и станется, если вы немедленно не объясните стрельбу в служебном помещении, – с угрозой произнес Таратута. – Вы что, майор, забыли, как с оружием обращаться? И почему посторонние в помещении?

Под посторонними понимались сидящие у стены молодая женщина и двое мужчин среднего возраста. Один из них, стройный, в сером костюме в чуть заметную темную полоску, поднялся и протянул Таратуте служебное удостоверение.

– Федоров Олег Иванович, капитан Службы безопасности Украины. Но вы правы, народу здесь многовато.

– Всем лишним вернуться на свои места! – рявкнул Таратута.

Когда сотрудники стали расходиться, Федоров задержал секретаршу, сказав, что к ней еще будут вопросы. Таратуте это вовсе не понравилось:

– По какому праву вы здесь распоряжаетесь?

– По праву члена межведомственной следственной группы, которая занимается изучением обстоятельств гибели сотрудника УБОПа капитана Богомаза Николая Васильевича.

– Расследование гибели Богомаза завершено. Он застрелился.

– Расследование возобновили. Благодаря майору Сычу выявились новые обстоятельства. И в рамках этого расследования только что в этом помещении проводился следственный эксперимент, – Федоров кивнул на мужчину и женщину. – Кошелева Вероника Сергеевна, администратор салона красоты, что в доме напротив, Олег Никитович Гандурский, прораб с соседней стройки. Сюда их пригласили в качестве понятых. Суть эксперимента следующая. Когда погиб Богомаз, никто из находящихся на месте сотрудников не слышал выстрела. Тогда был сделан вывод, что выстрел не слышали из-за того, что на стройке забивали сваи. Но теперь мы увидели, что, невзирая на шум за окнами, выстрел, который сделал майор Сыч, услышали многие. В том числе и вы. Вывод: тот, кто стрелял из травматического пистолета «форт», принял и другие меры, чтобы заглушить звук. И это был не Богомаз. Если он сам решил уйти из жизни, стал бы он беспокоиться, услышат выстрел или нет?

Федоров замолчал, и, пользуясь этим, к разговору подключился Сыч:

– Есть еще один вопрос, который не давал мне покоя с самого начала. В день смерти у Богомаза было с собой табельное оружие. Его обнаружили в ящике стола вместе с кобурой и запасной обоймой. Если он стрелял сам, то зачем воспользовался травматикой, рискуя просто покалечить себя, а то и остаться на всю жизнь инвалидом. Из боевого уж всяко вернее. Вывод: это убийство, и убийца был ему хорошо знаком. Настолько, что Богомаз без колебаний дал ему в руки свой «форт». Убийца мог сказать, что тоже собирается приобрести травматику, сделать вид, что его интересует мнение жертвы, а заодно попросить посмотреть устройство пистолета. Просить табельное оружие он, конечно же, не рискнул, да и какой бы он придумал в этом случае предлог?

Таратута презрительно посмотрел на майора и отвернулся, решив общаться исключительно с представителем службы безопасности.

– Допустим, все это так. Но разве о проводимом здесь следственном эксперименте вы не были обязаны поставить в известность меня? Или я тут не начальник, а просто затычка в бочке?

– Вы правы, – вынужден был согласиться Федоров. – Не очень красиво получилось. Но у нас есть извиняющие обстоятельства. Ваше присутствие здесь было нежелательным. Дело в том, что именно вас мы подозреваем в убийстве своего подчиненного.

Жанна Игоревна ойкнула, а Таратута взмахнул рукой с плащом.

– Что за ересь! Ладно бы Сыч. В его голове постоянно завихрения какие-то происходят. Вверенное ему подразделение по количеству чрезвычайных происшествий уже давно пора занести в книгу рекордов Гиннесса. Мой недосмотр, каюсь. Но я исправлю свою ошибку. Как мент он уже приговорен. Но вы-то? В вашей конторе дураки не водятся, или я не прав?

Федоров рассмеялся.

– Приятно услышать столь лестное мнение о нашей конторе. Но все-таки я хотел бы, чтобы именно Руслан Петрович изложил суть наших соображений. Так сказать, последнее слово приговоренного.

Федоров опять рассмеялся. Даже громче, чем в первый раз. Остальные его не поддержали. Бледная секретарша вообще обессиленно опустилась на стул. Сыч прочистил горло, достал сигарету, повертел ее в пальцах, но закурить в присутствии начальника все же не решился.

– Убийства Пасечника и Лапова были устроены Юрцышиным, который не хотел возвращать долг, – начал он. – Это можно считать доказанным. То, что первый заместитель мэра подался в бега, – яркое тому подтверждение. Но я сделал ошибку…

– Увы, не единственную, – перебил Таратута, но Федоров вскинул на него сердитый взгляд, приказывающий помолчать.

Сыч объяснил, что его ошибка состояла в том, что он предположил, что Лапов с Пасечником тоже готовили убийство Юрцышина, а стало быть, их гибель оказалась следствием принятых чиновником контрмер. В какой-то мере Сыча сбило с толку вранье егеря Козлова во время их первого разговора. У Юрцышина было два других действительно кровных врага, причем один из них постоянно был на виду. Таратуты – отец и сын. Неизвестно, что думал по этому поводу народный депутат Михаил Таратута, но его сын Владимир Михайлович явно не желал прощать обиды и продолжал искать возможность отомстить Юрцышину, тем более что последний, используя служебное положение, и дальше продолжал вредить их семейному бизнесу. Такая возможность представилась, когда в фирму, которой через подставных лиц управлял младший Таратута, потому что сам не имел права заниматься предпринимательской деятельностью, пришел Сергей Чикалюк. Какие только в то время Чикалюк не обивал пороги, пытаясь собрать средства на лечение сына! Ходил по государственным учреждениям и частным фирмам, по фондам и финансовым обществам. Просил, унижался. Чикалюк оказался именно тем человеком, который был нужен Таратуте. Он выделил ему недостающие деньги, потребовав взамен убить Юрцышина. Чикалюк уговорил егеря Козлова, чтобы тот пригласил его в их компанию как специалиста по охоте с подсадной уткой. Смерть Юрцышина ни в коем случае не должна была выглядеть как преднамеренное убийство. Все должны были думать, что это просто несчастный случай на охоте. Чикалюку наверняка был обещан хороший адвокат. Он бы раскаялся, а суд принял бы во внимание больного ребенка и определил бы ему минимальное наказание. Года три бы отсидел и вышел за хорошее поведение. Не такая уж высокая цена за жизнь сына. Во все времена ради своих детей родители и не такое проделывали. Но удар по Лапову и Пасечнику был нанесен чуть раньше. Юрцышин, зная, что его бывшие друзья уже мертвы, нервничал, и ему стало не до охоты, что, собственно, и спасло ему жизнь. Когда Сыч и Качибадзе приходили в автомастерскую, от них не укрылось приподнятое настроение Чикалюка. И удачную операцию сыну оплатил, и грех на душу не взял, потому что несчастный случай на охоте откладывался на неопределенное время. Бедняга не знал, что за ним уже охотится настоящий убийца – подручный Таратуты Козлюк. Таратута был в курсе, что Сыч уже вовсю интересуется автослесарем, поэтому рисковать не мог и наплевал на вложенные в Чикалюка инвестиции. Тем более в тот же вечер он был с лихвой вознагражден, когда Сыч изложил версию смерти Лапова и Пасечника, в которую так логично вписался Юрцышин. Таратута ликовал и даже отказался от своего первоначального решения уволить Сыча из УБОПа. В случае удачи Таратута не только убирал с пути соперника, а низвергал его из князи в грязи. Так было даже лучше, чем просто его убийство. Однако прямых доказательств вины Юрцышина не было, поэтому Таратута придумал план, целью которого было заставить недруга задергаться и совершить ошибку. Скорее всего в окружении Юрцышина у него был свой человек, который донес до своего шефа информацию о том, что некий майор Сыч копает под него с целью обвинить его в организации убийств. Причем сам Сыч выставлялся в роли этакого героя-одиночки, действующего на свой страх и риск. Юрцышин предпринял попытку запугать его, но цели не достиг. Его помощник Толкунов был задержан и признался, что действует по наводке своего шефа. Плюс ко всему появились дополнительные показания родных Пасечника, прямо свидетельствующие о наличии у Юрцышина мотива. Нервы у Юрцышина сдали, и он скрылся из города, лишь укрепив имевшиеся против себя подозрения. Таратута мог торжествовать, если бы не одно – Николай Богомаз. Рассматривая фотографии с места гибели Козлюка, Богомаз выказал уверенность, что уже встречался ранее с этим субъектом, хотя и не помнил, где именно. Сыч предполагал, что Богомаз видел Козлюка вместе с Таратутой, в прошлом году, когда прессовал его фирму. Таратута, пришедший в кабинет Сыча, слышал слова Богомаза и, чтобы направить его мысли в другую от Козлюка сторону, отправил опера в командировку. По возвращении Богомаз больше не касался этой темы, но Таратута все равно нервничал и ждал удобного случая. Случай представился, когда Богомаза несправедливо обвинили в нарушении тайны следствия и распространении конфиденциальной информации. Богомаз был в депрессии. Таратута зашел в его кабинет, подгадав время, когда на стройке начали забивать сваи, под надуманным предлогом попросил его пистолет и выстрелил ему в голову. Чтобы еще больше приглушить звук, Таратута воспользовался собственным пальто, которое имел привычку носить на предплечье и которое перед выстрелом сложенное вдвое накинул на пистолет, оставив торчать только кончик ствола. Само собой, Таратута рисковал. Но не сильно. В это время в соседних с Богомазом кабинетах никого не было. Качибадзе был на больничном, Сыч тоже еще не вернулся. О секретарше Таратута подумал заранее, услав ее в магазин.

За все время, пока Сыч говорил, начальник УБОПа, глядя в сторону, иронически чуть кивал головой, мол, говори-говори, недолго говорить осталось. Секретарша, напротив, не сводила с Сыча восхищенных глаз.

– Кстати, Жанна Игоревна, за чем он вас отправил? – поинтересовался Федоров.

– За зеленым чаем с жасмином, – ответила секретарша, продолжая поедать своего кумира глазами.

– У вас закончился чай?

– Нет, просто Владимир Михайлович никогда не пил такого чая. В первый день, когда он был назначен на должность, я спросила его, что он любит. Владимир Михайлович потребовал, чтобы всегда было два вида кофе, растворимый и для кофеварки, черный чай без примесей, в особенности без бергамота, которого Владимир Михайлович терпеть не может, и зеленый чай тоже без всяких добавок. Это все. Он никогда не говорил мне, что любит чай с жасмином.

– А он часто посылал вас за чем-нибудь?

– Два раза у него кончались сигареты, и он давал мне денег, чтобы их купить. Разумеется, я никогда не ходила за ними сама, а посылала водителя Владимира Михайловича. Но на этот раз…

– Владимир Михайлович куда-то услал водителя, – кивнул Федоров. – Это мы уже знаем.

Таратута не выдержал:

– Послушайте, Федоров, или как вас там! Если вы так много знаете, то должны быть в курсе того, что я забыл дома свой айпад. Он был мне нужен для работы. Поэтому я и отправил за ним своего шофера.

– Почему же тогда вы не сказали ему, чтобы по дороге он купил и чая?

– Стану я помнить всякую мелочь. У вас ко мне все? У меня куча дел.

– Последний вопрос, и мы закончим. Где ваше пальто, Владимир Михайлович?

– У меня в кабинете, в шкафу. Я еще не отнес его домой.

– Это хорошо. Нам придется взять его на экспертизу по всей официальной процедуре. Правда, вчера, когда вы уезжали на совещание, Руслан Петрович при содействии Жанны Игоревны уже сделал соскоб с ткани вашего пальто. В экспертной лаборатории при управлении СБУ работают очень хорошие специалисты, поверьте. Как вы можете объяснить наличие на пальто следов ружейной смазки, идентичной смазке пистолета, из которого был убит капитан Богомаз?

Этого Таратута объяснить не мог. Да он и не пытался. Сдернув со стула тут же заверещавшую секретаршу, прижал ее к себе и стал пятиться к дверям. Правой рукой он выхватил пистолет и приставил к голове Жанны Игоревны.

– Заткни пасть, тупая сука! Всем стоять! Один шаг в мою сторону – и будете соскребать со стен ее мозги. Это боевой пистолет, а не резиновая хлопушка.

Прислонившись к дверному косяку, Таратута попытался нажать на ручку, наседая на нее ягодицей. Не очень удобный способ открывания дверей, но с третьей попытки это ему удалось.

Сыч и Федоров пребывали в растерянности. Таратута в самом деле мог выстрелить. Об этом лучше всяких слов свидетельствовали его ставшие совершенно безумными глаза. Толкнув задом двери, Таратута ступил в коридор, но тут кто-то набросился на него сзади и стал выворачивать на излом державшую пистолет кисть. Толкнув визжащую Жанну Игоревну в сторону Сыча, Таратута освободившейся рукой попытался сделать захват и борцовским приемом перебросить противника через себя, но ни сил, ни сноровки для этого у него не оказалось. Единственное, чего он смог добиться, – так это закинуть противника себе на спину и под тяжестью его тела рухнуть на пол, непроизвольно нажав при этом на спуск. Бахнул глухой выстрел, затем коридор огласился воплем. Кричал Таратута. Сидящий верхом на нем Качибадзе шарахнул шефа УБОПа кулаком по затылку. Крик прекратился. Таратуту развернули. Его брюки были темными от крови. Даже у Сыча, как бы он ни относился к этому человеку, сжалось сердце:

– О нет!

– А ну, «скорую помощь», живо! – крикнул Федоров и, тоже качая головой, посмотрел на лежащего без сознания Таратуту. – Да этот парень, похоже, отстрелил себе все хозяйство.

– Ничего, – сказал Сыч. – У него денег много. Пришьет себе силиконовые. Лет через пятнадцать.

Последнюю фразу услышала Жанна Игоревна, которая как раз прибежала с какими-то полотенцами, чтобы остановить кровь.

– Да как вам не стыдно говорить такое! Тут такое несчастье, а вы! Я думала, что вы человек, а вы просто черствый, циничный сухарь! Я в вас разочаровалась!

Сыч переглянулся с Качибадзе. Вот и пойми этих женщин. Таратута ее чуть было не застрелил, а она кинулась его жалеть.

– Ты сам-то каким ветром здесь? Выздоровел, что ли?

– Нет. Больничный только послезавтра закроют. По пути из поликлиники заскочил узнать новости. Ну, в общем, узнал. Весело тут у вас.

Таратуту забрала «скорая» в сопровождении целого эскорта спецназовцев. Федоров составил протокол следственного эксперимента и отпустил расписавшихся в нем понятых. Однако контора еще долго шумела как растревоженный улей. Сыча донимали расспросами, каждый норовил заскочить к ним в кабинет и, пригласив на перекур, пытался разузнать детали. В конце концов Руслану Петровичу все это осточертело, и он, предупредив замначальника, неприметного незлобного человека, который благодаря как раз этой неприметности сумел пересидеть на своей должности не только Лапова, но и двух его предшественников, о необходимости уйти по оперативной надобности, вышел на улицу. Сыча сопровождал Качибадзе, который тоже все еще никак не мог распроститься с коллегами.

– Жаль, не успел я Таратуте новость приятную сообщить, – сокрушался Сыч. – Все на конец откладывал, хотел, так сказать, подсластить ему пилюлю, а потом не до этого стало. Юрцышина взяли. На контрольно-пропускном пункте на границе с Россией. Думал, обрадуется. Теперь им вдвоем не так скучно сидеть будет.

– Ага, в соседних камерах. Через стенку перестукиваться, – подхватил Качибадзе, в то время как Сыч оглянулся, словно хотел удостовериться, нет ли поблизости Жанны Игоревны.

– Что будет дальше по этим делам, Руслан Петрович? – спросил Давид.

– Дальше, слава Богу, мы умываем руки. Свою работу мы сделали. Судьбу Таратуты и Юрцышина решать будут в другом месте. Где-то, правда, еще Тараса носит, но он справится. Если из СИЗО смог убежать, то на воле тем более не пропадет. Объявится, рано или поздно.

– Как объявится, пусть к телевизионщикам обратится. Чтобы про его случай передачу сделали, типа «Очевидное – невероятное».

Тут Сыч так хлопнул Качибадзе по плечу, что тот присел.

– Точно! Я же «психичке» должен был перезвонить. Что-то она мне хотела сообщить. Совсем из головы вылетело. Молодец, напомнил.

Ольга Басенко звонила Сычу еще в первой половине дня. Хотела что-то рассказать, что-то, по ее словам, очень важное, но тогда Руслану Петровичу было не до нее. Занят был очень, как раз эксперимент готовил, слушал вполуха, пообещав перезвонить, как только освободится. Через час она перезвонила снова, но на этот раз Сыч даже не ответил, а потом и вовсе мобильный выключил. Теперь, когда постановление об аресте Тараскина было отменено, проблема феноменальных способностей бывшего сотрудника УБОПа занимала Руслана Петровича уже не так остро, как раньше. Успеется.

Включив телефон, он очень удивился, узнав, что Ольга пыталась связаться с ним целых двадцать семь раз. И только за последний час. Что ей так припекло?

Он набрал Ольгу. Теперь она долго не отвечала, словно обиделась, но все же взяла трубку.

– Наконец-то, Руслан. Весь вечер тебе звоню. Уже волноваться начала. Ты где?

Сыч поискал глазами скамейку, чтобы сесть, настолько все это было неожиданно и странно. Во-первых, почему не «Руслан Петрович»? Во-вторых, на «ты» они тоже не переходили. И, наконец, почему он должен перед ней отчитываться? Ольга Викторовна вела себя так, словно он на протяжении долгого времени с ней спал.

– Можешь сейчас приехать ко мне? – продолжала она. – Поговорить надо. Это очень важно.

– Случилось чего?

– Не по телефону. Придешь?

– Ну хорошо. Приду.

– Жду.

Отключившись, Сыч удивленно посмотрел на стоявшего рядом Качибадзе. Что это сегодня с Ольгой Викторовной такое? Вроде по голосу не похоже, что пьяная. А говорит так, словно немного не в себе. С другой стороны, а почему бы и нет? Домой ему спешить не надо. Квартира пустая. Супруга уехала, и не известно, когда вернется. Звонки его сбрасывает. Что ж, сам Бог велел наведаться к симпатичной Ольге Викторовне.

– Куда поедем? – напомнил о себе Качибадзе.

– Ты долечиваться, а я… Ты случайно не знаешь, где можно купить бутылку хорошего вина? Действительно хорошего?

– Ого! У моего шефа сегодня намечается романтический вечер.

Сыч рассердился:

– Слушай, Давид, ты в шахматы играть умеешь?

– Спрашиваете, когда-то я был чемпионом школы по шахматам!

– Ну, вот и скачи отсюда конем, пока я тебе еще одно ребро не сломал, – подвел Сыч черту под разговором.