Текст книги "«Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность"

В поисках хазарских городов

Мнение о существовании в Хазарском каганате городов (множественное число!) исподволь складывалось десятилетиями и стало чуть ли не аксиомой, проникшей даже в учебники (История евреев… 2005. С. 8). Так ли это?

Подойти к решению проблемы города в Хазарии позволяет строгое рассмотрение археологического материала в поиске того, могут ли некоторые археологические памятники каганата претендовать на определение «город». В самом общем виде программа исследований может быть сформулирована так: город или что-то иное.

Для Хазарии она может выполняться на основе планов поселений, размеров и объёма фортификационных сооружений, конструкции построек.

Вопрос об отделении ремесла от сельского хозяйства для каганата не стоит. Его ремесленники-профессионалы были рассредоточены в массе земледельцев и скотоводов. Структурированных поселений ремесленников, полностью оторванных от занятий сельским хозяйством, Хазария не знает. Есть места сосредоточения нескольких гончарных мастерских, как, например, Канцерка или «гончарная слобода» Маяцкого поселения. Но называть их «ремесленными центрами» невозможно. Работа в них была сезонной, в климате лесостепи она и не могла быть другой. Такой же сезонной была и выплавка железа в районе Ютановского городища и других местах. Безусловно, существовала категория бродячих мастеров в ремеслах, требовавших специальных навыков и инструментария, как ювелиры, кузнецы или косторезы (Флёрова В.Е. 2001а) и др. В данной работе тема ремесла в Хазарском каганате не рассматривается. Детально её можно изучать по раскопкам поселений.

Тут уместно напомнить, что всегда существует соблазн, который очень часто реализуется в археологии: причислять к городам «большие» памятники, скажем, больше средних по площади поселения в данной археологической культуре. Путь весьма ненадёжный, особенно в отношении поселений и городищ неисследованных или с небольшим процентом вскрытых площадей.

* * *

М.И. Артамонов и его ученик И.И. Ляпушкин, заложившие основы современной салтово-маяцкой археологии, к социологическим вопросам поселений не обращались.

Проблема «город Хазарии» внедрена в археологическое хазароведение С.А. Плетнёвой, о чём заявлено в названии её книги «От кочевий к городам», в которой выделен раздел «Города». Название отражает прямолинейную схему развития каганата в указанном направлении, что неоднократно вызывало критику (Степанов Ц. 2002. С. 25). Тогда автор отнесла к ним Итиль, Саркел, Семикаракоры, Семендер, упомянуты «остальные неизученные» (Плетнёва С.А. 1967. С. 44–48).

Спустя двадцатилетие появляется обзорная статья С.А.Плетнёвой «Города кочевников» (Плетнёва С.А. 1987)? посвященная в основном генезису указанных объектов. Археологический материал в ней занимает второстепенное место. О каганате сказано немного. Теоретическая основа статьи прежняя – «от кочевий к городам». Поэтому не удивляет вывод о появлении городов у кочевников «только на высшей стадии их экономического и социального развития – на третьей стадии (полуоседлости)» (Там же. С. 204, 205). В качестве примера приводится Итиль, который был зимником кагана, в то время как основное население было уже оседлым и земледельческим. В связи с этим напрашивается перестановка акцентов. Экономику Итиля определяли всё-таки не традиции кагана, но основное производящее население, оседлое и земледельческое. Отсюда возникает вопрос о правомерности самого словосочетания «города кочевников». Это попытка соединить антиподы. Либо кочевники, либо города с постоянным населением, для которого и третья стадия кочевания – пройденный этап. Другое дело, что тенденции к оседанию проявлялись исподволь раньше.

Тезис С.А. Плетнёвой о том, что «первым вариантом образования степных городов было активное заселение окружающей замок территории и превращение её в ремесленный посад», вызывает у меня принципиальное возражение. Процесс при нормальных внешних условиях шёл в прямо противоположном направлении. Сами «замки» вождей возникали в опробованных местах, там, где ранее уже проявилась оседлость, существовало постоянное население. Миниатюрные «замки» не могли возникать в безлюдной степи. Концентрация населения была непременным фактором безопасности их существования. В археологическом плане это означает, что рядом с любой крепостью, каменной или кирпичной, или в округе следует ожидать открытия более ранних поселений. Проверить мою версию можно при одновременных раскопках крепостей и соседних поселений, сравнивая датирующие (или дающие относительную дату) материалы.

Лишь в пограничных зонах крепости могли по необходимости ставиться в незаселённых местах, но это уже не «замки феодалов»[3]3
  С.А. Плетнёва часто использовала определения «замки», «феодалы». Надо учитывать, что к Хазарскому каганату они применимы условно.


[Закрыть], а оборонительные пункты государственного образования или местного вождя (к теме замков я вернусь в разделе о Правобережном Цимлянском городище). Становление пограничной крепости тоже требовало привлечения большого числа населения как рабочей силы для строительства, защиты, обслуживания и постоянно как производителя сельхозпродукции. Однако концентрация населения около крепости не означает, что возник «город». Забегая вперёд, отмечу, что таким объектом с некоторыми натяжками мог быть только Итиль. Всё-таки не случайно раздел об Итиле Б.Н. Заходер назвал «Зачатки городской жизни» (Заходер Б.Н. 1962. С. 167).

В 2002 г. выходит ещё одна статья С.А. Плетнёвой по проблеме городов в Хазарии. В ней исследовательница начала отказываться от прямолинейных решений (Плетнёва С.А. 2002). Комментировать её из-за многих противоречий очень сложно. В ней можно усмотреть попытку, хотя очень непоследовательную, пересмотра прежних взглядов автора. Обращают на себя внимание нюансы. Так, статья снабжена подзаголовком «К постановке проблемы», хотя именно сама исследовательница, дважды подчеркнувшая свой приоритет, поставила проблему уже более сорока лет назад, а отнюдь не «впервые». Выделяя интересующие нас более всего степные памятники, собственно салтово-маяцкие, С.А. Плетнёва предлагает неустойчивые характеристики памятников, проявляя в них заметные колебания. Не случайно она допускает возражения своим выводам. Показательна фраза «…некоторые памятники, привычно считавшиеся в археологической науке городами, таковыми вряд ли являются» (Там же. С. 123). Но «привычно» можно было отнести только к немногим археологам, но не к археологической науке вообще.

Заметна неустойчивость и в терминологии. Такие определения, как «провинциальный пограничный городок», «небольшой городок» и аналогичные, не помогают решению проблем. Предваряя описание «поселений» Верхнесалтовского, Маяки, Малого Сидоровского, Ютановского, Маяцкого, С.А. Плетнёва определяет их как «города?», но в дальнейшем знак вопроса исчезает.

В качестве второго типа городов С.А. Плетнёва впервые выделяет степной. Собственно степные Саркел и Семикаракоры ею из разряда городов исключены, с чем, впрочем, я полностью согласен.

Автор по-прежнему полагает, что «степные города» Хазарии выросли из «ставок (стойбищ) богатейших аристократов». В этом её позиция неизменна, хотя археологически это не подтверждено ничем. В качестве примера исследовательница называет ненайденный Итиль, что, разумеется, доказательством служить никак не может. Доказательства надо искать не в теории, не в наших «соображениях», а в полевой практике. Прежде всего необходимо встретить соответствующую стратиграфическую ситуацию, минимум двухслойную. Но как отличить слой обычного поселения от слоя «стойбища кагана»? На современном уровне знаний салтово-маяцких поселений и хронологии керамики это практически невыполнимая задача.

* * *

Непосредственно систематизацией критериев «городов» Хазарского каганата никто серьёзно не занимался. Мне удалось найти лишь одну публикацию на эту тему: тезисы В.А. Катунина (Харьков). Несмотря на обещающее название, она разочаровывает (Катунин В.А. 2000. С. 187, 188). Автор предложил для выделения городов Хазарии просто использовать «разработанные A.B. Кузой для древнерусских городов» критерии. Такой перенос признаков памятников из одной культурной среды в иную принципиально неприемлем. Неудивительно, что автор вынужден из списка A.B. Кузы исключить монументальное зодчество и тип городской застройки. Катунин не остановился на Хазарии, но пошел далее, предлагая распространить систему A.B. Кузы на Волжскую Болгарию, Иран, Византию и даже Западную Европу. Как я попытаюсь показать в заключении очерка, самим хазароведам необходимо досконально изучать вековой опыт западной и восточной медиевистики по проблеме города.

В предлагаемом ниже обзоре рассматриваются городища, в основном с каменной и кирпичной фортификацией, бассейна Дона с его главным притоком Северским Донцом – территория, где культура Хазарского каганата, салтово-маяцкая, сложилась и в дальнейшем развивалась в чистом виде. Именно для этого региона и необходимо решать вопрос о «городах» Хазарии. Но привлечены и памятники соседних регионов, Крыма, Дагестана, Чечни, для которых чаще всего можно встретить определение «города Хазарии», что далеко не так.

* * *

Археология в рассмотрении поселений даёт большие преимущества в сравнении с письменными традициями. Предмет её изучения достаточно конкретен, источники практически неисчерпаемы. Следует учитывать и то, что на планы, фортификацию и постройки раскапываемых поселений проецируются конкретные предметы древнего обихода.

В подходе к хазарским «городам» особо выделю два признака. При этом под «хазарскими» подразумеваются исключительно памятники в бассейне Дона и, возможно, Итиль. Речь идёт о городищах, возведённых самим населением каганата, а не наследованных от предшествующих эпох.

1. Архитектурно-планировочный облик. При обращении к памятникам любой древней культуры его исключать невозможно. Он материально (до визуальности), археологически отличает город от села/деревни. В нём отражаются социальная структура городского населения, его состав и организация. Всё-таки облик поселения как города (не села!) определяли не жилища знати/ аристократов, не культовые строения, а тип и структура расположения жилищ горожан с их образом жизни и занятиями. Даже при наличии письменных источников только археология во всей полноте даёт представление о плане и архитектуре древнего города. Город без рядового городского населения – это нонсенс. Не буду развивать эту многократно обсуждавшуюся тему. За нею встаёт не менее сложный вопрос о функции того или иного поселения, которому присваивается название «город», о городах-крепостях и т. д. Здесь теория города должна неразрывно сочетаться с конкретикой исследуемых поселений и общества, к которым они принадлежали.

2. Структура. Как ни странно, признак не однозначен. Нет ясности, что включать в состав «города», только ли городища или вместе с ними и прилегающие открытые поселения. Появляется большой соблазн начать некоторые игры с термином «посад».

Ниже я коснусь лишь некоторых археологических памятников исключительно с целью показать состояние проблемы «существовали ли в Хазарии города?». Будут упоминаться преимущественно те же археологические памятники, что и в статье С.А. Плетнёвой (2002). Все они известны по многим публикациям. Поэтому я предельно ограничу ссылки на издания. Это преимущественно памятники с кирпичной или каменной фортификацией. Обращение к некоторым городищам с валами (Сидоровское, Андрей-аул, Маяки) спровоцировано другими авторами, представляющими их остатками городов.

Бассейн Дона – Северского Донца

Саркел-Белая Вежа

М.И. Артамонов о Саркеле

С.А. Плетнёва пишет, что в 30-е гг. М.И. Артамонов «утверждал», среди прочего, что «в первой половине X в. Саркел был уже городом, о чём свидетельствуют остатки ремесленных мастерских» (Плетнёва С.А. 1996. С. 6). М.И. Артамонов не только не «утверждал» этого, но и никогда не занимался теоретическим вопросом, является ли Саркел городом (Рис. 1, 2). В археологических разделах своих трудов М.И. Артамонов избегал поверхностного теоретизирования, предпочитая анализировать непосредственно источники. Только в связи с сообщением Константина Багрянородного он дважды употребил термин «город». Типичное выражение М.И. Артамонова – «городище», не только для Саркела, но и для Правобережного Цимлянского, Потайновского и других. Характерные же для Саркела – «кирпичная крепость» или «крепость» (Артамонов М.И. 1935. С. 81–85 и сл.). Гораздо более показательна итоговая статья М.И. Артамонова, в которой Саркел недвусмысленно назван крепостью (Артамонов М.И., 1958. С. и, 48).

Илл 1. Саркел. Общий план крепости

Илл. 2. Раскопки Саркела. Аэрофотоснимок, 1951 г.

Уровень развития ремесла в Саркеле ничем не отличался от общего для каганата. М.И. Артамонов упоминает несколько гончарных печей и косторезное дело. Что касается мастерских, на которые ссылается С.А. Плетнёва, то известна одна (!): «Несомненных следов металлургического производства в хазарском слое Саркела не найдено, за исключением одной кузницы…» (Артамонов М.И. 1958. С. 39~43)-

Белую Вежу, т. е. Саркел русского этапа, М.И.Артамонов действительно называл городом и в последних работах, явно в соответствии с ситуацией своего времени. Но в 1934 г. он отмечал, как неверно оценённые результаты раскопок, проведённых в течение нескольких дней, способствовали «возвеличиванию» Белой Вежи. «…Произведённые здесь (на городище. – В.Ф.) Сизовым и Веселовским раскопки дали крайне неотчётливый материал, среди которого наиболее заметное положение заняли вещи русского происхождения, в связи с чем явилась тенденция рассматривать Цимлянское городище как русский город, как форпост русской культуры в её распространении к Востоку для одних, или же даже, как указание на глубокую древность русского населения на Дону и движения его на запад для других» (в: Медведенко H.A. 2006. С. 122).

То, какие разные определения давал М.И. Артамонов в разное время Саркелу и Белой Веже, хорошо прослеживается по архивным материалам, опубликованным в книге H.A. Медведенко. При том что в ранних заметках по отношению к Саркелу можно встретить и «город», и «крепость», медленная трансформация в сторону «крепости» очевидна. До и после раскопок 1934 г. Артамонов прямо говорит о городе Саркеле (в: Медведенко H.A. 2006. С. 119, 122), но тогда же появляется и двоякое «город-крепость» (Там же. С. 124). Однако уже в 1935 г. после двух сезонов раскопок встречаем более ясную формулировку: «Можно говорить, что это действительно было укрепление, которое превратилось в город, в ремесленный центр в русскую эпоху». Знаменательно завершение: «Но для меня Саркел интересен только до этого момента» (Там же. С. 127). Объявить год спустя отсутствие интереса к русскому городу было бы небезопасно, тем более в конце 40-х – начале 50-х гг. XX в.

В 1949 г. в тезисах к выступлению на Пленуме ИИМК Белая Вежа названа «городом», а её могильник «городским кладбищем», но в тезисах 1950 г. «кладбище» лишь дополняет данные «городища» (в: Медведенко H.A. 2006. С. 134, 135). И тем не менее Белую Вежу в итоге он относит к специфическим «пограничным городам-крепостям» (Артамонов М.И. 1958. С. 56).

Особенностью Белой Вежи была её территориальная удалённость от собственно русских земель. Отсюда необходимость самообеспечения продуктами как ремесла, так и сельского хозяйства. Последнее же «было необходимым условием развития всех других, уже собственно городских видов хозяйственной деятельности» (Артамонов М.И. 1958. С. 65).

Не в укор М.И. Артамонову замечу, что несколько завышенную им оценку ремесла беловежцев надо объяснять опять-таки политическими особенностями времени, в которое писалась статья. Но, декларировав в тезисах к Пленуму ИИМК 1952 г. (время борьбы с космополитизмом) обнаружение «многочисленных ремесленных мастерских русского периода», назвать он смог всего две – кузницу и мастерскую по обработке янтаря (в: Медведенко H.A. 2006. C. 136). После известной публикации в газете «Правда», по сути отстояв все свои основные позиции на заседании Ученого совета ЛГУ, М.И. Артамонов обязан был произнести: «Материалы, полученные раскопками Саркела-Белой Вежи, убедительно свидетельствуют о превосходстве русской славянской культуры над предшествующей хазарской». А по-другому сравнивать в той конкретной ненормальной политической ситуации культуры славянскую и салтово-маяцкую было немыслимо. Любопытно, что уже в 1958 г. он замечает, что и эта кузница возникла, кажется, в хазарское время (Артамонов М.И. 1958. С. 43). Невозможно представить, что археолог Артамонов не видел несравнимо более высокий уровень материальной культуры Хазарского каганата во всех её проявлениях.

Сегодня известно, что в выработке черных металлов и изделий из них каганат опередил славян даже хронологически, а в гончарном ремесле превосходил во все века своего существования. Да и в целом салтово-маяцкая культура несравнимо выше культур соседних славянских племён, в частности боршевской.

В итоге, оценивая сегодня высказывания М.И. Артамонова о Саркеле, как и о Белой Веже, надо постоянно помнить, что в его время проблема «город в Хазарском каганате» во всей её полноте не стояла. Само собой подразумевалось, что города в Хазарии были, как известные по именам, так и ещё не найденные. Что касается «замка», Правобережного Цимлянского, то такое определение возникло по иной причине. Правобережная крепость рассматривалась им в русле противостояния местных «феодальных образований» и центральной власти (в: Медведенко H.A. 2006. С. 121), а где речь заходила о феодализме, там появлялся и «замок» – укрепление феодала, как аллюзия Западной Европы. Но тему феодализма в Хазарии М.И. Артамонов в своих исследованиях глубоко не затрагивал. В течение всей творческой жизни изучая Хазарский каганат во всех его иных проявлениях, он подытожил: «Не следует забывать, что Хазарское государство было первым, хотя и примитивным, феодальным образованием Восточной Европы, сложившимся на местной варварской основе, не прошедшей через рабовладельческую формацию» (Артамонов М.И. 1962. С. 37). «Государство, феодальное», но при этом, обратим внимание, – примитивное образование. «Образование» – что-то неопределённое, аморфное, неустойчивое. Обращаясь к творческому наследию М.И. Артамонова, необходимо учитывать, когда и по какому случаю дано то или иное заключение. Многие археологические представления и высказывания раннего М.И. Артамонова сегодня имеют лишь историографический интерес, но знать их необходимо, чтобы понимать, как складывались не только его поздние взгляды, но и положения современного хазароведения, в том числе и ошибочные.

«Саркел и “Шёлковый путь”»

Это программное название носит книга С.А. Плетнёвой, требующая отдельного и детального рассмотрения по многим вопросам (Плетнёва С.А. 1996), что выходит за рамки нашей темы.

Трактовке Саркела как «перевалочного пункта (на северном ответвлении Великого шёлкового пути. – В.Ф.) и крупнейшей таможни в стране» (Там же. С 150) противоречит констатация в заключительном разделе книги: «Высказанные гипотезы об экспорте[4]4
  Вероятно, не экспорте, а импорте, так как далее речь идёт об «импортных», т. е. привозных, предметах: согдийской фигурке слона и самаркандской бумаге. О малочисленности восточных импортов в каганате см.: Равич И.Г., Флёров B.C. 2000.


[Закрыть] в Саркеле и через Саркел в IX в. основаны на крайне небольшом количестве конкретных материалов на памятниках. Что же касается прямой связи Саркела с «шелковым путём», то их по существу нет» (Там же. С. 153; выделено мною. – В.Ф.). К этому приходится добавить, что реконструкция двух отсеков крепости как «караван-сараев» построена на серии предположений. «Сохранность всех помещений очень плохая», – отмечает автор. Другими словами, сам археологический источник ненадёжен, отсюда выделение «гостиничного комплекса», двухэтажность зданий и трактовку каждого помещения (Там же. С. 35–56) принять не представляется возможным. Впрочем, ещё М.И. Артамонов, ориентируясь на толщину стен и допуская, что здания могли быть двухэтажными, объективно подчеркнул, что «никаких следов вторых этажей, хотя бы в виде остатков лестниц, которые вели наверх, не сохранилось» (Артамонов М.И. 1958. С. 18).

Было бы некорректно с моей стороны умолчать, что и М.И. Артамонов в тезисах по итогам раскопок 1950 г. упомянул здание «типа караван-сарая» (в: Медведенко H.A., 2006. С. 134), но затем к этой версии не возвращался никогда.

В связи с проблемой «караван-сарая» отвечу на небольшую реплику Ф.Х. Гутнова на мою совместную с ИХ Равич публикацию по поводу случайного, не в качестве товара, попадания в Саркел шахматной фигурки и бумаги среднеазиатского происхождения, а в погребение у Большой Орловки – восточного блюда. Наше сомнение в регулярных торговых связях с Востоком, если угодно, по ответвлению Шелкового пути, ввиду недостатка археологических подтверждений, Ф.Х. Гутнов назвал «излишне принципиальным подходом». Приходится заметить: принципиальность не имеет степеней (не может быть излишней или недостаточной). Не будем, однако, придираться к неудачному выражению, но нельзя не считаться с тем, что Саркел (Левобережное Цимлянское городище), как и соседнее Правобережное Цимлянское городище, раскопки которого ныне возобновились, не дают оснований для противоположного утверждения. Иное дело, что в культуре каганата и сопредельных территорий прослеживается много связей с культурой Средней Азии, в частности Согда (в поясных наборах, даже в прикладном искусстве – Флёрова В.Е. 20016), но это совершенно иное явление, требующее специального изучения. Возражая мне и И.Г. Равич, Ф.Х. Гутнов пишет: «Саркел первоначально представлял собой крепость, специально (выделено мною. – В.Ф.) построенную для размещения в ней караван-сарая для остановок проезжавших по Хазарии купеческих караванов» (Гутнов Ф.Х. 2007. С. 247). Откуда такая уверенность? Ссылка на «дословный перевод» С.А. Плетнёвой топонима «Саркел» как «белая гостиница» не может быть принята. С.А. Плетнёва, кстати как и автор данных строк, не владела восточными языками. Напомню, что писал о переводе слова «саркел» Б.Н. Заходер: «История расшифровки этого названия настолько почтенна, что сама по себе может стать темой для очерка» (Заходер Б.Н. 1963. С. 192).

* * *

Саркел (Левобережное Цимлянское городище) – это кирпичная миниатюрная крепость, 178,6 х 117,8 м по внутреннему периметру. В жилищах нет ни малейших признаков, отличающих эти постройки от известных по сельским поселениям. Ничем не выделяется и материальная культура. Кирпичные помещения внутри крепости, на мой взгляд, вероятнее всего складские помещения, арсеналы. Для жилья они мало пригодны, особенно в зимнее время, так как для поддержания внутри них плюсовой температуры требовался бы большой расход топлива.

Раскопки не дали никаких оснований полагать главной функцией Саркела «торгово-таможенную деятельность», что приписывает ему С.А. Плетнёва. Процент находок импортных видов керамики (амфоры и др.) здесь не больше, чем на других памятниках Нижнего Дона. Заметим, что амфоры из Саркела имеют не восточное, а причерноморское происхождение, как и более редкие на Дону красноглиняные баклажки и эйнохои. Во всём облике культуры Саркела нет ничего, что позволяло бы говорить о «сходстве этой крепости с городком» (Плетнёва С.А. 2002. С. п 8). В конечном итоге С.А. Плетнёва признаёт: «У нас нет данных говорить о том, что Саркел был городом» (Там же). Мало того, в заключительной главе книги в связи с дискуссией по известной формулировке «…и градъ ихъ и Белу Вежу взя…» С.А. Плетнёва прямо пишет о Саркеле как о «посёлке, ещё даже не ставшем городом» (Там же. С. 157). Казалось, это определение станет окончательным. В дальнейшем выясняется, что это не так.

В 2006 г. выходит новая книга С.А. Плетнёвой, посвящённая теперь беловежским слоям Левобережного Цимлянского городища. Буквально первыми словами введения к книге значатся – «хазарский крепость-город Саркел» (Плетнёва С.А. 2006. С. 30; далее указываются только страницы). Затем следуют определения «небольшой город» (С. 5), «сравнительно небольшая крепость» (С. 8), «городок» (С. 11). В посвященной непосредственно Саркелу первой главе преобладает определение «крепость», при этом автор напомнила, что каган и пех просили Феофила о помощи в постройке именно крепости (С. 13). Сохраняется и прежняя версия о «караван-сарае» (С. 17 и др.). В третьей главе говорится о «существовании Саркела, как крепости, а затем городка» (С. 36). И, наконец, в завершающей главе («Вместо заключения») на с. 236 наряду с «городом-крепостью» трижды твёрдо повторено «город».

Нетрудно видеть, что в характеристике Саркела С.А. Плетнёва постоянно колеблется. Когда возобладал опыт исследователя-археолога, она не могла не признать, что говорить о Саркеле как городе нет оснований. Но в большей части определений проявляется стремление несколько «возвысить» Саркел, изучению материалов раскопок которого она посвятила много сил, проведя его по ступеням от «сравнительно небольшой крепости» к «крепости», от «посёлка» к «небольшому городку» и через «город-крепость» уже к «городу».

Позволю себе, может быть, не совсем уместный приём: попробуем мысленно убрать окружающие Саркел стены и его четырёхчастное деление. Останется не очень большое поселение, во много раз уступающее, скажем, исследованному руководимой С.А. Плетнёвой экспедицией Маяцкому поселению.

Вся суть Саркела в назначении его как крепости, в его кирпичных мощных стенах и башнях.

В связи со взятием войском Святослава «и града их и Белой вежи». В данном случае для нас не имеет значения, относится «град» к Итилю или Саркелу (Артамонов М.И. 1962. С. 426). Любопытен этот небольшой фрагмент из летописания в другом отношении – косвенно он указывает на впечатление славян от Саркела и Итиля. Никак иначе как «градами» они и не могли воспринимать великолепный кирпичный с многочисленными башнями Саркел, а тем более Итиль с кирпичным «дворцом». Ничего подобного в середине X в. на Руси не было.

Белая Вежа

Обзор проблематики Белой Вежи не входит в задачи моего исследования, и я лишь выражу своё мнение по поводу определения её С.А. Плетнёвой как города. Не касаясь содержания книги, замечу, что это определение программное, так как вынесено в заголовок книги «Древнерусский город в кочевой степи». В этом читается явное противопоставление. С одной стороны, город, к тому же древнерусский, с другой – чужая, не-русская, кочевая степь.

По поводу «древнерусский город». Это можно воспринимать только в древнерусском понимании города – ограждённое стенами поселение. Позволю себе заметить, если кирпичный Саркел воспринимался славянами как город и как чудо строительной техники, то нам такая оценка непозволительна.

От «древнерусского» в захваченном славянами Саркеле ничего нет. Он не построен славянами. Ими он занят и в дальнейшем используется как опорный пункт, крепость, какой он и был изначально. Пришлое население осело в крепости, построенной отнюдь не в древнерусских традициях. С собою оно принесло лишь свою бытовую, «этнографическую» культуру.

Не была Белая Вежа городом и в социальном плане. Её население – это гарнизон с семьями и остававшееся немногочисленное местное население. У подножия стен не возник посад, а если точнее, о нём ничего не известно.

Не могу вслед за М.И. Артамоновым согласиться с выводами С.А. Плетнёвой о небрежном отношении нового гарнизона к крепостным стенам. Кирпичи для собственных нужд могли извлекаться из ветшавших внутренних строений. В целом же на основе археологических данных вопрос просто не решаем, так как стены и башни были уничтожены в конце XIX в. Но то, что они сохранялись до этого времени, как раз свидетельствует против их разрушения во времена существования Белой Вежи. Предположение о разрушении стен в беловежское время противоречит другому предположению С.А. Плетнёвой – о сооружении беловежцами большого (второго) «рва».

Сам «ров», однако, приводит нас к иной проблеме, которой она посвятила большой раздел книги (Плетнёва С.А. 2006. С. 121–128): действительно ли это ров? Остаётся необъяснённым, почему всё-таки грунт из рва вывозили на 50-100 м на внешнюю (!) сторону вместо того, чтобы использовать его сразу на сооружение вала. С учетом этого и того, что дата сооружения «рва» неизвестна, а на охваченной им территории нет никаких культурных остатков, я всё-таки склонен видеть в этом объекте не ров, а естественную протоку. Вероятно, образованный ею и руслом Дона островок и был признан удобным местом для строительства Саркела (на большом естественном острове в пойме левобережья Дона стояла на берегу протоки Семикаракорская крепость; два оврага, впадавшие в долину Дона, обороняли Правобережную Цимлянскую крепость). Протока была естественным препятствием на подходе к крепости, но отнюдь не непреодолимым. Добавлю, что сама автор отметила, что аналогов беловежскому «рву» на Руси нет. Для более достоверного решения дилеммы «ров или протока» должны быть привлечены детальные карты местности вокруг Саркела до образования водохранилища со всей сетью протоков[5]5
  С Саркелом – Белой Вежей связано много нерешенных проблем, а сам памятник остался недоисследованным. Я уверен, когда-то он станет доступен археологам для продолжения раскопок, в том числе на прилегающей территории.


[Закрыть]. Наконец, должен обратить внимание на то, что всё левобережье Дона от излучины до Азовского моря – это громадная полоса протоков, ериков, пересохших и действующих поныне. Должен признаться, что у меня нет уверенности, что и малый ров у стен Саркела не был естественной протокой, может быть с подработанными (эскарпированными) берегами.

Об уличной планировке в Саркеле

Я обращаюсь к более ранней, чем книга, статье С.А. Плетнёвой не с точки зрения выводов, а хочу обратить внимание на систему доказательств, применённых в ней (Артамонова O.A., Плетнёва С.А. 1998[6]6
  Надо иметь в виду, что авторство O.A. Артамоновой номинально, так как вся статья написана С.А. Плетнёвой.


[Закрыть]). Подводя итоги разделу о слоях Белой Вежи, С.А. Плетнёва пишет: «Размещение жилых домиков на раскопанной площади (цитадели. – В.Ф.) несомненно подчинено определённому порядку – рядами»… «Выявленная рядность охватывает, к сожалению, только 16 построек в полупластах. Размещение остальных представляется беспорядочным». Остановимся. С одной стороны – «несомненно», с другой – незначительность выборки и беспорядочность остальных. Продолжим: «Разбросанные вокруг рядов остатки синхронных построек, погребов и ям затрудняют выявление проездов (дорог) вдоль них, т. е. возможности предположить наличие уличной планировки». Ситуация, кажется, ясна: из-за плохой сохранности слоя решение вопроса об улицах затруднено, но тем более неожиданно читать следующее заключение. «Однако рядность и вероятность существования (или начала формирования) улиц дают основание считать, что Белая Вежа превращалась из поселения в город» (Там же, с. 599) – Но вероятность не может служить основанием для выводов! В последнее время об этом пишут многие авторы. Всё приведённое находится в разделе, название которого без всяких оговорок определяет концепцию автора: «Городская застройка».